Собачья доля

Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил, но забыть одну жизнь — человеку нужна, как минимум, еще одна жизнь. И я эту долю прожил. — Иосиф Бродский.

      Тот день я помню отчетливей многих.       Тогда я ощутил невыносимую дыру у себя в груди, будто у меня вырвали сердце, а на его месте оставили незаживающую кровоточащую рану с гнилью внутри. Помимо всего прочего мозг не до конца соображал, что случилось. Когда меня нашел Варис — лежащего на полу, с рукой на груди и мокрыми щеками — я не мог сказать ничего связующего. Он спрашивал меня «где королева?» а я не мог выдавить простого: «умерла». Как умерла, когда — всего этого я не знаю до сих пор. Она просто улетела от меня, оставила здесь, на холодном Севере. Но я склонен считать, что ее убил дикий огонь после взрыва. Дракон принес ее к Железному Трону, оплакал и унес. Куда? А черт его знает. Никогда не пойму этих драконов.       Прошло долгих десять лет со дня нашей смерти. (Я склонен считать, что в тот день умерли мы оба). Куда бы я ни глядел, все напоминает мне о том, что ее больше нет. Это словно огромная дыра, проделанная сквозь мою грудь. Но в одном смысле я этому рад, ибо боль — единственное, что напоминает мне о том, что она была реальна.       С тех пор я тут, в Винтерфелле, в своем холодном королевстве снегов и льдов, как я и хотел изначально. Только теперь трон Севера претит мне еще больше, ведь я получил его незаслуженно.       После смерти моей любимой на развалинах Красного замка собрали совет, состоящий из многих известных лордов. Не буду перечислять, кто там был. Они все — ублюдки, и имена их неважны. Меня чудом не заковали в цепи, ведь у многих были предпосылки к этому, учитывая, что когда-то я предал свою королеву. Особенно у Серого Червя. Он хотел мою голову. Варис настоял на моей свободе, и ему я имею благодарность за то, что он вытащил меня из ямы, в которой я оказался. Он поверил мне, не стал винить в том, что я мог ее убить самолично; знал, что я любил ее всем своим нутром. На совете он даже выдвинул мою кандидатуру на престол, но я отказался. Зачем мне Семь Королевств без нее? Одни лишь смерти и разрушения. Будь проклят этот Железный Трон.       Многие захотели лишить меня того, что осталось. В тот момент мне было плевать, я находился и до сих пор нахожусь в трауре. Сейчас же я глубоко благодарен, опять же, Варису за то, что тот настоял на решении королевы отдать мне Север. «Она бы этого хотела», — сказал он. Сейчас же я довольствуюсь закрытым от всего внешнего мира Винтерфеллом. Она была здесь, ходила по этим коридорам, гуляла по двору. Изо дня в день я повторяю обход замка в надежде вспомнить моменты, проведенные тут с ней, чтобы снова почувствовать себя счастливым. Но как бы я ни силился, счастья не прибавлялось.       В Королевской Гавани за это время не произошло никаких перемен. Учредили совет из высшей знати, которая будет править Вестеросом, пока не стабилизируется мир во всех королевствах. Армия королевы распалась, все вернулись в свои дома. Остаток Безупречных вовсе покинул Вестерос. Перед их отплытием я встречался с Миссандеей, верной подругой Дени. Я забыл наш разговор сразу после моего уезда, помню лишь, что она ненавидела меня до самого последнего момента.       Эта зима застала многих врасплох, и помимо борьбы за престол на Вестерос опустилась болезнь, выкосившая половину населения самых крупных регионов. На Севере таких больших вспышек не наблюдалось, поэтому Винтерфелл пережил зиму сноснее, чем все остальные. Если бы не бунты, вспыхивавшие раз за разом по всему королевству, было бы еще лучше. Многие не хотели видеть меня во главе Севера и настоятельно требовали моего ухода. Приходилось весьма быстро расправляться с ними, пока это не перерастало в нечто большее. Если бы не Оливер, я бы не справился. У меня хороший десница.       Но они были правы. Без поддержки мой дом весьма ослаб и потерял влияние. Если раньше передо мной склоняли головы и трепетали, то сейчас не удостаивали даже кивка. В последний раз я встречался со знатью пару лет назад, когда приехал сюда после изнуренной битвы, опечаленный и скорбящий. Я их выгнал. Всех выгнал, оставил только Оливера да слуг. С тех пор ворота Винтерфелла всегда стояли закрытыми. Сюда никого не приглашают и не впускают. Я нахожу что-то успокаивающее в этом затворничестве.       В народе меня прозвали «Скорбящим вдовцом», но, принимая в расчет тот факт, что я никогда не был женат, эта кличка имела неправильный смысл. С Дени я никогда не был в законном браке и с тех пор не женился. Даже не рассматривал эту идею. Ни наследников, ни бастардов у меня не было, поэтому Винтерфелл после моей смерти переходил Оливеру Карстарку, как потомку из ветви Старков. Он уже знает об этом. Я рассказал ему в тот день, когда подумал, что лишу себя жизни. Как видите, попытка не увенчалась успехом, и я до сих пор дышу. Дышу этим морозным воздухом приближающейся весны, смотрю на бескрайние белые поля и макушки деревьев, на пустующий замок.       За все эти десять лет я ни разу не выехал из Винтерфелла. Мне не хотелось покидать место, в котором сохранились следы моей любви. Замок отстроили после того урона, нанесенного войной, но в нем все так же сохранились прошлые черты. Теперь он выглядел еще внушительней и красивей, но что это все по сравнению с одиночеством? Я чувствую себя псом в клетке, который добровольно отправился в изгнание. Говорят, время лечит, но оно меня топчет и топчет в этот снег, раз за разом теребя рану в груди.       Вся моя печаль говорит мне одно и то же — так не должно быть. А мир смеется, держа мою надежду за горло, и твердит: но так оно и есть.       Я спустился по лестнице вниз, во двор. Стояла вечерняя тишина. Хруст снега под ногами успокаивал слух. Перед сном я обхожу замок, чтобы проветрить голову, и только в последнюю очередь захожу в богорощу. Нет, религиозным я не стал. Просто испытываю душевное равновесие под чардревом. Оно тоже было с пустотой внутри, как я: след после меча Джона Сноу не зарос.       Но всегда, всегда на пути к богороще, я прохожу мимо псарни. Я перестал бояться этого места, даже, порой, находил здесь утешение. Миранда, моя верная собака, оставила во мне приятные воспоминания. Чтобы хоть как-то скрасить свои дни, я заново восстановил псарню и завел новый выводок собак. Только теперь они не убивали людей.       Псарь без вопросов пропустил меня внутрь. Собаки залились громким лаем: все приветствовали меня, стараясь перещеголять друг-друга. На ночь я вспоминал себя прошлого. Это было так давно! Первая жизнь оставила во мне тоску по Вонючке, моему верному слуге, по Маленькому Джону и даже по отцу, которого я вспоминал довольно часто. Ненависть к нему стерлась. Я уже и забыл то время, когда терпеть его не мог.       Одна из собак, самая непоседливая из всех, накинулась на клетку. Я бросил ей мяса.        — «Какое у неё имя?        — Я еще не придумал. Может быть «Дени»?        — Называть собаку в честь меня?»       Я невольно улыбнулся. Честно признаться, я ведь правда назвал одного из щенят в честь нее.       Оставив собак, я направился в богорощу. Опустился возле корней дерева. Обожженная рука с тех пор мало что ощущала, но холод коры, как всегда, пронзил меня. С каждым годом пальцы двигаются все медленней и медленней. До поры до времени скоро у меня вообще не будет левой руки.       Вот видишь, Дени, как мне живётся без тебя. Я буквально разваливаюсь на части — медленно, долго, будто бы сам испытываю себя на протяжении десяти лет. Все кругом продолжает жить, например, это дерево, почки которого набухали с каждым днём, а я застыл. И остался таким же, как был. Разве что теперь чувствую ломоту в суставах и частые головные боли. Я тот же Рамси Болтон, но уже сломленный.       Здоровой рукой я взялся за ствол чардрева. Шершавая поверхность приятно щекотала ладонь. Кроваво-красные листья над головой падали на снег или мне на голову. Уже неоднократно приходится доставать из своих колтунов эти алые лепестки. И каждый раз они распадались в труху, и ветер уносил их в воздух. Даже листья умирали у меня на глазах, но не я.       Что бы со мной ни случалось — болезнь, неприятности, потери — я продолжал жить назло себе. Раньше я так стремился подняться, боролся за каждое биение сердца. А сейчас… я живу, чтобы помнить тебя, моя любовь. Ведь я никого в жизни так сильно не любил, как тебя. Никто не оставил во мне такой глубокий след, как ты.       Из всех жизней, прожитых моей душой, я верю, что знал тебя в каждой из них, моя Дени. В следующей жизни, я надеюсь, что смогу полюбить, не потеряв тебя; по крайней мере, я надеюсь, что наши пути пересекутся, и ты вспомнишь меня как свою родную душу.       Начало холодать. Равнодушно глянув на ночное небо, усыпанное звездами, я поднялся. Чардрево с перерезанным напополам ликом плакало красными слезами. Даже дерево скорбело вместе со мной. Оставив богорощу, я медленно направился в замок. Уже при входе в чертог меня встретил Оливер, все такой же здоровый и бородатый, как в нашу первую встречу. Время нисколько не изменило его. Здоровяк без удивления посмотрел на мое побледневшее от мороза лицо, но не сказал ни слова. Он знал, что я всегда допоздна засиживался там. Выучил все мои привычки.        — Накрыть стол в зале или в ваших покоях? — спросил он. Оливер заранее знал ответ на вопрос, но все равно задал его, чтобы тишина замка не казалась такой зловещей.        — В кабинете, Оливер, — вздохнул я. — Благодарю.       Он скрылся, а я направился по лестнице наверх. Эту дорогу я знал наизусть: проходил здесь каждый день каждой недели на протяжении нескольких лет. Все ради того, чтобы случайно заглянуть в библиотеку. В ту самую, с которой все началось. Многие удивятся, но я начал много читать. Сначала просто приходил туда посидеть, а потом, почему-то, захотелось скоротать время в книгах. Могу похвастаться успехами: половина библиотеки уже прочитана.       Первая книга, которую я нашел, была про Короля Ночи. Дени искала ее, когда мы пришли сюда впервые, но так и не прочла. Я восполняю дыру в наших сердцах кусками бумаги, моя любовь, но изливаю свою тоску в мыслях, о которых никто, кроме меня, не знает. Возможно, если бы я начал писать мемуары, многие бы увидели во мне не только бастарда, но и человека с разбитым сердцем.       Сегодня я не стал туда заходить, а направился прямо в комнату. Меня встретил чистый порядок. На полу был расстелен ковер, на столе, за которым так часто сидел отец, царила чистота. Все бумаги были на своем месте, сургучи и печати убраны, горели только свечи. На стене висел лук со стрелами и меч. Я не брал их в руки с тех пор, как уехал из Королевской Гавани.       С ее смертью даже кабинет, некогда забитый хламом и мусором, превратился в безупречность.       Я снял с себя тяжелую шубу и опустился на стул. Свеча тепло согревала мои одеревеневшие пальцы. Вскоре пришел и Оливер с подносом в руках. Обычно ужин я делю с одиночеством, но сегодня я попросил его остаться. Мы говорили. О чем угодно, только не о ней. Оливер знает, что эта боль никогда не утихнет в моей душе, и участливо не касался этой темы. Но я, решив для себя, что больше не могу держать все в себе, открылся ему. Рассказал все, что лежало на моих плечах. Он слушал, не перебивая, лишь изредка вставляя вопросы.       Мне правда стало чуть легче.        — Мое имя сейчас так чуждо мне, — сказал я ему. — Я слышу его все реже и реже с каждым годом. В редких случаях, когда я слышу его шепотом, оно запускает когти глубоко в меня, как будто мое имя — запретное песнопение, которое будит всех призраков моих прошлых «я». Это что-то очень забытое, но, когда я слышу своё имя, меня переполняют меланхолия и отчаяние, — потом мой голос опустился до шепота. — Я хочу, чтобы она сказала мое имя. Я хочу, чтобы кто-то произнес его, как если бы она пела…       Это был крик умирающего. Шепот мертвеца. Я попросил Оливера уйти и остался здесь совсем один. Копошился в собственной голове, пытался воссоздать ее образ заново, чтобы утешить себя.       И вот — она оказалась передо мной, вся хрупкая, словно хрусталь, с белоснежной кожей и легким румянцем на щеках, с шелковыми волосами, ниспадающими на плечи. Я дотронулся до нее, но не почувствовал живую плоть. Потом сморгнул наваждение и вздохнул. Рука заболела заново.        — Нелегко жить с болью потери? — сзади раздался женский голос.       Я обернулся. В тени стоял человек. Он изящно скользнул вперед. При свете свечей очертания приобрели знакомые детали. Я где-то видел эту девочку…        — Уже забыл меня? — спросила она, криво улыбнувшись.       То была Арья Старк. Я ужаснулся, но с места не встал: тело пригвоздило меня к стулу, превратившись в мешок с камнями. Арья медленно обошла меня кругом, не сводя взгляд своих больших глаз. И тут я понял, что совсем не боюсь ее.        — Я думал, что ты умерла в ту ночь, — спокойно сказал я. — Никто не нашел твоего тела.        — Я скрывалась. Выжидала момент и нападала. От чего, ты думаешь, умерла Серсея и твоя королева, «любовь всей твоей жизни»? — она меня передразнивала, говорила с такой беспечностью, что я разозлился.        — Ты имеешь отношение к ее смерти?        — Она убила мою сестру, — Арья остановилась напротив, держа руки за спиной. Я понял, что там спрятано оружие. — А потом и брата.        — Сына Лианны Старк.        — Так или иначе, мы росли вместе. Я любила его, — ее лицо исказилось в гримасе боли. Но потом она улыбнулась. За эти десять лет она совсем не постарела. В ней бурлила жизнь, кошачья грация и что-то зловещее. — Я попала в Красный замок в тот момент, когда Дени возвратилась после убийства Джона. Хочешь узнать, как я ее убила?       Она вытащила нож и провела пальцем по лезвию. Я застыл. Девушка сочла мое молчание за согласие и проговорила — безжалостно, резко, словно с каждым словом вонзала в меня нож:        — Она стояла спиной ко мне, смотря на Железный Трон. Я подошла к ней незаметно и убила в спину этим же кинжалом, — Арья помахала им. — Крови было очень много… она даже не поняла, что это была я. А потом я вырезала ее лицо.       У меня перехватило дыхание. Я перестал ощущать внешние звуки и на какую то минуту потерял счет времени. Что я почувствовал? Все смешалось в один сплошной клубок. Больно было, и даже очень. Но Арья все говорила и говорила… затаив дыхание, я слушал и страдал одновременно.        — Зачем? — я перебил ее распаляющуюся речь.        — Что «зачем»? — девушка деловито наклонила голову набок.        — Зачем тебе понадобилось ее лицо?        — Ты так и не понял? — Арья засмеялась. — За все годы, что ты прожил, я думала, ты начнешь догадываться. Я — безликий. В последний раз ты говорил ни с ней и ни со своим воображением, а со мной.       До меня дошло. Теперь я понял, почему в тот день у нее были холодные руки. Это просто была не она, не его Дени, а Арья с ее лицом.        — Но почему ты не убила меня тогда? — меня накатывало чувство покинутости, предательства. Я повысил голос до крика. — Почему ты не убила меня сразу?!        — Я хотела, чтоб ты мучился. Хотела, чтоб ты страдал все эти годы. Я упивалась твоим горем за все то, что ты сделал моей семье. Поэтому я дала тебе попрощаться с ней в последний раз, чтобы ты никогда не забывал ее.        — И сейчас ты пришла, чтобы завершить свою месть? — я сморщился от отвращения к ней и к самому себе.        — Правосудие. Это называется правосудием.       Я молчал. Вот уже долгие годы я мечтал о смерти, а теперь она сама просится в руки. Но Арья… не дикий огонь убил Дени, а она. Если бы не девчонка, она была бы жива, была рядом со мной. Старки повинны во всех моих бедах. И Старков нужно убить. Я унесу ее с собой в могилу.       Незаметно для Арьи я потянулся за письменным ножом, находившимся на столе, но девушка заметила и нанесла удар: проткнула мою грудь кинжалом. Я вздрогнул, но ничего не почувствовал. Неужели вместо моего сердца действительно ничего не было?       Боль пришла позже, когда я свалился на пол, захлебываясь в собственной крови. Мышцы налились свинцом, дыхание перехватило. Я лежал, смотря невидящим взором на ноги своего убийцы. Арья склонилась надо мной, но она не улыбалась, а просто смотрела, как я медленно умираю.       Справедливо? Возможно. Жестоко? Однозначно. Где-то в глубине души я осознавал, что она была права; я радовался тому, что наконец-то умираю, но Дени… скорбь снова охватила мое сознание, и я пустил последнюю слезу в своей жизни — в память о своей любви.       Так и умер последний из Болтонов, лежа на полу в своем же замке. Арья покинула меня так же незаметно, как нашла.       За все эти годы я совсем забыл, что Мелисандра, красная жрица Р’глора, предсказала мою смерть не от огня, а от руки человека, не имеющего лица. Это было до битвы с Королем Ночи. Она шепнула эту маленькую тайну мне на ухо, но я забыл ее сразу же. А теперь, после смерти, вспомнил. Даже сейчас жрица была права.       И вот я снова здесь, в кромешной тьме, спустя столько лет. Мгновения моей второй жизни пролетали так быстро, что я с головой окунулся в их водоворот. Мою истерзанную грудь разрывали отголоски прошлого. Я силился увидеть ее, воссоединиться с ней здесь, после смерти, но она не приходила. И сколько бы я ее не ждал, ее все не было.       Мне пришлось отдаться холодному мраку, укутываемому меня со всех сторон. Я распрощался с жизнью окончательно, не найдя утешение даже здесь.       Внезапно я ощутил биение своего мертвого сердца, а через мгновение испытал в лёгких свежий воздух. Я не умер, о нет.       Я снова открыл глаза.