sia — fire meet gasoline
Этот пиздохлоп Тэхёну совершенно не нравится — с самого первого дня их знакомства, нет, с первой секунды их встречи, потому что стоило ему, будучи зелёным первокурсничком, переступить порог нового жилья, как ему прямо в ебло вместо «привет!» прилетело насмешливое: — О, а ты похож на сладкого манерного педика, — и, да, это сказал тот самый мудак, будучи всё ещё малолетним пиздюком, который явно переборщил со стероидами, иначе другой причины его нереальных для танцора размеров Ким не видит, ей-богу. Тот самый мудак, с которым ему впоследствии предстоит делить одну жилплощадь, один сортир и даже одного Чон Хосока, который, вообще-то, лучший друг для Тэхёна в первую очередь, а не для этого козла, почему-то считающего, что он на селе самый пиздатый. Типа, знаете таких вот самодовольно улыбающихся ублюдков, которые носят кожаные штаны в обтяжку, чтобы вот все на его жопу смотрели, хочется им того или нет, и эти всякие крутые чёрные футболки, кожанки и прочее, чтоб вот прям каждый мимопроходящий обосрался от их охуенности. Вот такой сволочью он, Чон Чонгук, является с самого первого мига их вынужденного знакомства, с того, сука, самого, как окатил Тэхёна помоями, глядя на него совершенно невинно и всем своим видом изображая доброжелательность и радушие. Не Ким начал эту войну. ...— Ты двигаешься, как сороконожка на льду, — это то, что он говорит Чонгуку уже спустя хренову тучу времени и событий: они уже на втором курсе, этот козёл слишком хорош для того, чтобы не поддевать его каждым грёбанным промахом, а Тэхён слишком любит на них указывать в особо острой манере, ни грамма не рефлексируя по поводу их взаимоотношений на протяжении всего этого времени. Типа, он реально не планировал взаимодействовать с Чонгуком так часто, но один Чон Хосок, который «вы оба мне дороги», «пожалуйста, прекратите вести себя как придурки, вам же не по десять лет, боже», «что вам стоит просто прекратить друг друга стебать», совершенно не оставляет ему какого-то выбора в этом вопросе. Хосок, он за то, чтобы всем было не просто хорошо, а на высший балл — он из тех парней с синдромом спасателя, которые обязательно пригреют всех униженных и оскорблённых, но, правда, ровно до той самой минуты, пока дело не касается его двух ближайших друзей — здесь Чон просто разводит руками и говорит лаконичное: «Вы заебали», а Тэхён не может отрицать, что в этом есть своя доля правды. Нет, без шуток: всё это могло бы быстро закончиться, попроси Чонгук разок искренне прощения за то говно, которое льёт ему на голову каждый день с первого дня — Ким не злобный (злобный), простил бы (ни хрена нет), и вся эта вакханалия бы сошла на нет сама собой (кого он обманывает?). Но Чонгук перед ним никогда не извинится — даже сейчас, глядя на него снизу вверх во время практической пары в одном из залов их прекрасной шараги, он кривит губы в ухмылке перед тем, как, широко осклабившись, остро парировать: — Лучше быть сороконожкой на льду, чем бревном, как некоторые. И этого снова оказывается чрезмерно достаточно: Тэхён сразу же вспыхивает, словно грёбанный факел, сжимает кулаки и даже чувствует сраную жилку на шее, которая начинает биться в неистовстве. — Ты охуел?! Ты сейчас меня бревном назвал, петух готский?! — А ты здесь видишь другие брёвна? — моргает Чон, поднимаясь с пола и с удовольствием потягиваясь, дабы простимулировать прилив крови в мышцы. — Какого хрена ты вообще считаешь, что твой ёбаный рот может говорить такие вот вещи?! Ты со мной даже не трахался! — Может быть, именно по этой причине мой рот всё ещё не является ёбаным... — задумчиво тянет Чонгук, а потом, плечами пожав, отправляется в сторону раздевалок, оставляя Тэхёна с открытым ртом втыкать в неизвестность, чтобы после, отвиснув, повернуться к наблюдающему весь этот цирк Хосоку с вопросом: — Что это было? — Если бы тебе было плевать, ты бы не спрашивал, — пожимает плечами его лучший друг, а потом, в традициях хреновых лучших друзей, не говорит ничего и тащит задницу к выходу — пара закончилась, а Ким, чертыхаясь, снова чувствует себя раскатанным по полу асфальтоукладчиком с конкретнейшим именем, но грузно топает следом, испытывая колоссальную ненависть ко всему живому за раз. Возможно, одногруппники это тоже хорошо ощущают, потому что обходят по широкой дуге и вопросов не задают, и этот день должен был закончиться так же, как и любой другой, где они втроём понесут свои задницы в сторону общаги, пользуясь возможностью хорошо отдохнуть, так как допов в хип-хоп студии по вторникам нет, но это именно тот самый роковой вторник, который привносит в их жизни череду перемен. И одну переменную. Её зовут Мин Юнги с музфака, и он кажется Тэхёну совершенно забитым этим ублюдой с балетного — обнять да пожалеть, честное слово, однако при всей широте души он понимает, что их комната — не спасательная станция или типа того... Или она, потому что жить вчетвером становится немного теснее, Чонгук начинает раздражать ещё больше своими похабными шутками, а он, к своему, сука, ужасу, периодически ощущает тахикардию от повышенного внимания со стороны этой кончи осьминожки, но думать об этом, конечно же, не собирается. Ни за что. Никогда.***
Для Чонгука их первая встреча не играет какими-то негативными красками, однако именно Тэхён был тем козлом, который окунул её в чёрное: одна шутка-подколка на пробу, которая должна была прояснить степень устойчивости к стёбу и шуткам за триста, дала осечку на первых же секундах их встречи, но это уже настолько, блять, в прошлом, что Чон просто в какой-то момент забивает и позволяет втянуть себя в ситуацию. Нельзя сказать, что он живёт в негативе: отнюдь, всё это время, которое они проводят втроём весь первый курс и часть, вот, второго, он может с уверенностью охарактеризовать понятием «весело», несмотря на постоянные перепалки с Тэхёном. Они не доставляют ему дискомфорта: порой вообще кажется, что в такие моменты злится один только Ким, хотя Чонгук просто, наверное, никогда не признается даже себе самому, что говноподколки того иногда его реально цепляют. Постоянно стебать взрывного Тэхёна становится своего рода рутинной привычкой, если не безопасной зависимостью, но к этому он относится крайне спокойно, потому что всегда чертовски уверен в себе и в своём арсенале ответных подъёбов. Тот, кто уверен в себе, никогда не проигрывает — и это одна из главных причин, по которой все попытки Тэхёна его зацепить неизменно пролетают мимо со свистом. Исключая, наверное, только один лишь момент: когда Тэхён под конец первого курса очень резко проходится по теме нетрадиционной сексуальной ориентации, а именно — его непосредственно. В тот день они пьют втроём прямо тут, в комнате, и Ким берёт лишнего — цыкнув, закатывает в какой-то момент глаза, чтобы, взглянув на Чонгука, вдруг выдать: — Тебе так неймётся, потому что ты хочешь мне отсосать или что? Какой-то ты очень настойчивый педик, выходит. Не уважающий личное пространство других, — сообщает этот мудила, и Чонгука правда это задевает конкретно, потому что, окей, ладно, возможно, он долбоёб, которого угораздило нехило въебаться в своего одногруппника. Не совсем гомофоба, но агрессивно настроенного — ровно настолько, чтобы гей Хосок и гей Чонгук в своё время сошлись на единодушном «латентный, яро отрицающий». У Тэхёна на роже написано, что он использует унижения и издёвки в адрес Чонгука только за тем, чтобы убедить себя в том, что Чон ему не симпатичен — здесь даже психологом быть не нужно, Ким пиздец, какой очевидный в этом вопросе. Но ровно настолько же и упёртый, и это не то, что проблема, но за почти год уже немного затрахало. В конце концов, Чонгук всё ещё уверен в себе, а значит, определённо вне линии проигрыша, однако в такие моменты... ок, похуй, не больно, потому что ему явно хватает самосознания и какого-никакого, но понимания поведения в жопу давать боящихся. Видимо, если рассматривать этого парня через призму стадий принятия неизбежного, то Тэхён прямо сейчас явно проходит через самую первую, что именуется отрицанием, поскольку на замечание Хосока о том, что Ким сам залипал на Чонгука в раздевалке после практики, тот вспыхивает лицом и выпаливает: — Да где, сука?! А после: — На этого?! Чтобы затем: — Я?! И, внезапно: — Вот мне делать нехуй, а! Там были парни и симпатичнее! — А, то есть ты всё же на них заглядываешься? — широко улыбаясь, ввинчивает Чонгук, и наслаждается чередой сменяющих друг друга эмоций на лице этого идиота: удивление, испуг, осознание и, наконец-таки, гнев. — Вообще-то, я не могу отрицать эстетику мужских тел! — цедит Тэхён, закипая. — Глупо считать, что мужчины объективно непривлекательны! — Говоришь, как латентный, — улыбаясь, морщит нос Чон. — Просто смирись, расслабься и попробуй мой член на вкус. — Отгрызу, — также морщит Тэхён свой. — Оставлю тебе девчачий лобок. Хочешь? — Я люблю жёстче. Когда тот, кто берёт в рот, иногда цепляет зубами, это добавляет ощущений. — Кто говорит про иногда? — если бы они были в аниме, вокруг Тэхёна бы наверняка зияла чёрная страшная аура, но, в принципе, демонов плохо скрываемого бешенства в его глазах Чонгук видит весьма отчётливо и без подобного рода карикатур. — Ничего, кроме боли, Чон, — шепча, как безумный гений, добавляет он. — Ничего, кроме боли... — Да уже подавитесь хуями и задохнитесь, педики! — внезапно раздаётся вопль за гипсокартоном. — Я тебе сейчас дам понюхать свои лобковые волосы, Ёндже! — немедленно орёт Чонгук в ответ, ударяя кулаком по стене. — Я как раз не брился две недели для этого случая! В общем, да, возможно, их сожительство имеет какие-то определённые негативные моменты по типу бытовухи или вроде того (например, кто-то регулярно крадёт йогурты Тэхёна, а тот почему-то думает, что это Чонгук), однако, в целом, порядок. Грызня с предметом своей дурацкой не такой уж тайной влюблённости является своего рода постоянным обычаем, традицией, которую нельзя нарушать, столь же важной, как и отрицание Тэхёном факта того, что ему члены интересней вагин. Поворотным, так сказать, поворотом становится вторник уже на втором курсе. Во время отработки движения для одного из мимопроходящих зачётов Ким вдруг решает срочно и беспочвенно выебнуться и назвать его сороконожкой на льду, они снова грызутся, Чонгук снова забирает за собой превосходство и тащится в сторону раздевалок, а потом всё происходит, как и всегда... за исключением, пожалуй того, что Хосок задерживается из-за высокомерного гондона Чимина, и Чонгук вынужден идти с Тэхёном до дома вдвоём. Они молчат, да, как часто бывает, когда они остаются наедине, и это та самая гнетущая пауза, которую хочется очень разрушить, однако Чон даже не знает, что именно нужно сказать — любая оброненная им фраза будет воспринята в штыки, и поэтому, вздохнув, он решает поступить... красиво. И, наверное, на первый взгляд, нейтрально. — Луна сегодня красивая, да? — косится в сторону Тэхёна, который что-то ищет в своём телефоне, а потому отзывается не сразу: моргает, переводит глаза на Чонгука, вскинув тёмную бровь, и уточняет: — Ты мне? — Да, тебе, — кивает Чонгук, чувствуя себя немного неловко. Это та самая стезя, где он пиздец, как не уверен, и не в себе, а в обстоятельствах в целом: меньше всего ему бы хотелось на Тэхёна вдруг надавить совершенно не вовремя, и порушить все свои психологические игры, в которые они так с интересом играют уже второй год, как карточный домик. — Я не расслышал. Что ты сказал? — Я сказал, — вздохнув, Чон закатывает глаза. — Луна сегодня красивая. Тебе так не кажется? — попытка не пытка, в конце концов. Он совсем ни на что не рассчитывает, прекрасно понимая, что Тэхён, вообще-то, кореец, и может быть не в теме японских способов выражения симпатии, как, впрочем, и не надеется, что тот вдруг резко скажет ему: «Такая красивая, что умереть можно», как принято отвечать на это высказывание. Неожиданно возникающая влюблённость может быть только в дорамах или же в манхве — а они, увы, совершенно далеки от типично романтической истории любви. Но внезапно Ким резко останавливается посреди тротуара, глядя на Чонгука, как на оживший ночной кошмар, и сердце мерзко пропускает удар: неужели всё-таки понял? Знает смысл этой фразы, которая таит в себе пресловуто-банальное «я люблю тебя», и сейчас его отошьёт? Потому что, да, они всё ещё не в дораме и даже не в манхве, а в жестокой реальности, наполненной бытовухой, воплями «после тебя в сортир зайти невозможно, мудила, освежитель здесь стоит для кого?!» и трёхэтажным матом после того, как кто-то из них двоих идёт в душ и находит в водостоке комок чужих волос. Романтикой тут не пахнет от слова совсем. Впрочем, как и выражение лица Тэхёна спустя пару секунд гробового молчания не смахивает на осознающее всю ситуацию: бровь вздёрнута, в карих глазах застыл вопрос. А потом Ким, всё ещё глядя на своего соседа, как на придурка, наконец, отвечает: — Три часа дня, Чон, ты ебанулся? Какая луна? — и всё на этом. Заржав, Чонгук только отмахивается, игнорируя злое «Какого хрена тут было?! Очередной твой говнопранк?!», и они тащат свои задницы в общагу, где можно будет развалиться на кроватях и, может, даже вздремнуть, так как допов в хип-хоп студии по вторникам нет, но это именно тот самый роковой вторник, который привносит в их жизни череду перемен. И одну переменную. Её зовут Мин Юнги с музфака, и он кажется Чонгуку совершенно потерянным разбитым ребёнком — обнять да пожалеть, честное слово. Как-то сразу в глазах читается, что неплохой парень, просто не повезло ему на своём пути встретить ублюдка по имени Пак Чимин с факультета балета. Жить вчетвером становится немного теснее, Чонгук становится ближе к Тэхёну, хочется им двоим того или нет, но факт фактом, и, возможно, в какой-то момент, глядя на то, как Юнги и Хосок друг другом проникаются, Чон впервые за долгое время чувствует укол зависти, а конкретно себя — лишним здесь. Ким, в свою очередь, кажется, слеп во всём, что касается каких-либо проявлений человеческих чувств, вне зависимости от того, на кого они направлены, поэтому в какой-то момент реально становится занозой в заднице своего лучшего друга. Может быть, интуитивно всё-таки чувствует, что Хосок от него слегка отдаляется в пользу Юнги, которому в данный период нужны поддержка и помощь, и словно маленький ревнивый ребёнок пытается вернуть одеяло назад, а, может быть, просто в данном контексте является очень бестактным. Хосок, в любом случае, никакого недовольства не выражает: напротив, старается их двоих с несчастным парнем с музфака сблизить до максимума, и... Окей, преуспевает, потому что в какой-то момент Чонгук ощущает к Юнги какое-то острое чувство дружеской привязанности, которое давно ни к кому не испытывал. Рядом с низкорослым и хрупким гномом Ворчуном, который пару месяцев спустя адаптируется до самого максимума, Чон чувствует себя этаким большим крутым братом, но, наверное, это и здорово: в универе ни одна тварь не смеет задирать бывшего парня придурка Чимина из-за того, что «два верзилы-современника» постоянно ошиваются рядом, но «тот, Чонгук, который вообще лютый» тусуется чаще. На самом деле, Чонгуку даже обидно, что в их, по словам всё того же Юнги, «чете Тэкук» более отбитым считают его: Чон не так экспрессивен, как тот же Тэхён, не заводится с пол-оборота, и даже даёт в морду не спустя секунду, а считает хотя бы до двух. Это как раз-таки Ким уже почти исчерпал весь кредит доверия со стороны деканата и преподов постоянным трёхэтажным матом в коридорах и бесконечными стычками с ребятами с балетного отделения, которых не стесняется называть голубыми прилюдно. Чонгук здесь, скорее, выполняет роль гласа разума... ладно, окей, он пытается, потому что, без шуток, когда конфликты рискуют начать набирать обороты, то он тоже довольно быстро взрывается. Однако что с первым, что со вторым бороться, по словам кураторов, бесполезно: «танцуют», по словам всё тех же преподов, «эти двое, как Боги» — и нередко являются той тягловой силой, которая на своём горбу тащит группу на всякие конкурсы и выступления уровнем круче. Ещё есть Хосок, но он не скрывает, что собирается под конец универа окончательно удариться в хип-хоп, и преподы перестали выделять его так сильно, как Чонгука с Тэхёном. Кто-то, вроде как, даже в своё время обиделся. В любом случае, их дружная комната страха, которую Тэхён окрестил креативным баннером на двери, невольно разбилась на две половины, где Ким ревниво отхватил себе большой кусочек Хосока, а Чонгук случайно сблизился с новеньким. Мин оказался очень приятным, несмотря на внешнюю ворчливость и скрупулезность: рассудительный, улыбчивый, немного робкий и мягкий, он какое-то время чувствует себя в обществе большого крутого парня не очень уютно, но потом раскрывается остроумным и добрейшим созданием, которое легко может смутиться. — Ты похож на морскую свинку, — в один из дней говорит ему Чон, когда они в перерыве выходят выпить по чашечке кофе, и, да, Юнги делает именно то, из-за чего он и сделал такое сравнение: начинает смешно возмущаться. — Тебя тыкни пальцем — так забавно ругаешься и ворчишь. — Где я забавно ругаюсь, да где я ругаюсь! — бухтит Мин, краснея щеками. — Я ничего не говорю, да почему я ворчу-то, я совсем не... — Тебе нравится Хосок? — интересуется Чонгук внезапно и в лоб, а после следит за реакцией: сосед по комнате затыкается мгновенно, замерев, глазами хлопает какое-то время, а потом начинает ворчать с утроенной силой: — Мне? Хосок? Да с чего ты взял, да где он мне нравится?.. — Он тебе нравится, — вскинув бровь, ставит точку танцор в этой бесконечной бубнёжке. Юнги реально заслуживает того ярлыка, который они на него повесили без какого-либо стеснения: дед. Ему только клюки не хватает и газетки, которой он может бить по голове нерадивую молодёжь, предварительно свернув чтиво в трубочку. — Он мне нравится, — не спорит друг со вздохом. — А тебе нравится Тэхён. Пауза. — А мне нравится Тэхён, — спорить бессмысленно. — И, как мне кажется, ты ему тоже, — мягко замечает Юнги, протягивая руку и переплетая их пальцы в совершенно дружеском жесте поддержки. — Просто он ещё пока, ну, сам понимаешь... не совсем созрел для того, чтобы принять это чувство. — Да, я знаю, поэтому не переживаю особо и, ну... — Чонгук вздыхает. — Просто жду, знаешь. Это чувство не причиняет мне боль, потому что я не дурак и понимаю, что это взаимно. Понятное дело, что ругаемся мы не потому, что друг друга реально ненавидим, просто таким образом, так сказать, выплёскиваем эмоции, которые могли бы растрачивать в другой плоскости, — и кривит губы в усмешке не без смешка. — Горизонтальной, — улыбаясь, Мин морщит нос. — Горизонтальной, — зеркалит Чонгук его мимику. — Знаешь, я тоже думаю, что ты Хосоку сильно нравишься. Он так стремится тебя опекать и защищать, никогда не видел его таким раньше. Он, знаешь, ну... отличный человек, однако с тобой даже это раскрывается совсем по-другому. — Да, Хосок чудесный, — и улыбка Юнги становится немного печальной. — Но я не уверен, что смогу дать ему то, что ему необходимо. Сейчас я... — и длинные пальцы сжимают руку Чонгука сильнее, будто в поисках поддержки, и тот кладёт на тыльную часть чужой кисти свою вторую. — Я в раздрае, — и Мин кивает сам себе. — Мне всё ещё больно из-за ситуации с Чимином, у меня есть куча тараканов в башке, которых я хочу приструнить. Дело не в том, что я не уверен в Хосоке, ты не подумай. Я пока не уверен в себе. Не уверен в том, что смогу показать, какой именно любви он заслуживает. Мне хочется быть зрелым для него. Достойным его, — бормочет он робко. — По этой причине я пока запрещаю себе думать, что моё чувство взаимно. Иначе я совсем расслаблюсь и перестану работать над собой. Ведь, как ты знаешь, сторонняя помощь может помочь только в том случае, когда ты хочешь что-то исправить, но для того, чтобы что-то исправить, в первую очередь, нужно самому выкладываться на полную для результата. — Разумно, — и Чонгук кивает. Юнги действительно много работает над собой для того, чтобы дать Хосоку максимально здоровые отношения в будущем, а сомневаться, что друг этого мудрого парнишку непременно дождётся, почему-то совсем не приходится. В любом случае, сидя вот так, в кафе у большого окна и сжимая чужую прохладную руку, Чон как никогда хочет думать о том, что у этих двоих всё непременно получится, а он, в лучших традициях настоящего друга, будет старательно изображать рвотные позывы в будущем. И, знаете, наверное, эта сцена могла бы быть максимально уютной и, наверное, даже комфортной, если бы не закончилась в лучших традициях самого хренового романа на свете. Это когда ты, глядя на чужое лицо напротив себя, вдруг боковым зрением ловишь внезапную тень, а, повернув голову, видишь за окном своего эмоционально неустойчивого краша, который, широко распахнув глаза, смотрит на переплетённые на столике руки. Жест абсолютно невинный, но прямо сейчас замерший за стеклом Тэхён бледнеет и идёт красными пятнами — и, цыкнув, Чонгук отнимает руку, чтобы понять, что дело, в общем-то, не просто пахнет жареным, а, скорее, воняет. У него есть ровно пара секунд, чтобы оценить ситуацию: с одной стороны, они с Юнги не делали ничего предосудительного, что до этого дебила нужно донести, а, с другой, они с Тэхёном ни хрена не встречаются. Но если он не объяснится, то вектор их отношений укатится в тартарары, и тогда Ким обязательно исполнит какую-то хрень, а он в этом мастер. Но Юнги всегда был хорошим парнем. И в очередной раз это доказывает, потому что когда их сосед по комнате, ни разу, конечно же, не подчёркивая свою влюблённость, резко разворачивается на пятках и стремительно валит, Мин поднимает взгляд на Чонгука и говорит: — Я заплачу. Догоняй, а то ещё надумает всякого, — и Чон срывается с места, как в какой-то дебильной дораме, или — что хлеще — тайском лакорне, и в лучших традициях кинематографа несётся по улице вниз, туда, где видит напряжённую фигуру быстро шагающего Тэхёна. Путь его дражайшего передруга и недоврага лежит в чётко противоположную от вуза сторону, очевидно, перспектива того, что у них ещё две устные пары, его не смущает, и, внутренне чертыхнувшись, Чонгук ускоряется, чтобы, догнав этого психа, с размаху схватить за обтянутое чёрной толстовкой плечо и развернуть к себе. Тэхён смотрит в упор. Чонгук, слегка задыхаясь, не отнимает руки, всеми силами стараясь нормализовать дыхание, и с ужасом понимает, что совершенно не знает, что ему следует говорить в данной ситуации, когда они остаются наедине без толики такой привычной напускной враждебности. Они оба знают, что с ней проще отрицать разряды, которые летают между ними с самого первого курса, те самые, которые обычно так легко спускаются на самотёк каждым из них, но Ким сейчас на эмоциях случайно всё усложнил: эта ситуация не сможет забыться, как по щелчку пальцев, и сказать что-то всё же придётся. Что, правда, ни хрена не понятно, каждая отговорка будет звучать до ужаса глупо, и Чонгук сейчас понимает, что, находись они реально в каком-нибудь фильме, а не посреди людной сеульской улицы, то выкрикнуть что-то в духе «Я люблю тебя, идиот!» и сопливо поцеловаться было бы лучшим решением. Они всё ещё в суровой реальности, где оба — два мужика, и они всё ещё посреди улицы гомофобной столицы гомофобной страны, и поэтому Чон просто смотрит в чужие глаза и пытается как-то собраться с мыслями. Выходит дерьмово, потому что вырывается тупейшим вопросом: — Что это за херня сейчас была, чёрт побери? — и, да, это самый дебильный вопрос, который можно задать прямо сейчас, потому что им он позволяет Тэхёну сорвать куш в лице бесконечного множества перевода стрелок и формирования отговорок, чем тот с огромным рвением пользуется, глядя в его глаза совершенно нечитаемым взглядом: — Ты о чём? — а у самого лицо каменное. У Ким Тэхёна, самого эмоционального человека в жизни Чонгука, обладателя самой живой яркой мимики сейчас непроницаемая маска приклеилась к роже, а в глазах сквозит холодом. — Что это была за сцена возле кафе? — раз уж начал дебильно, то стоит гнуть линию дальше. Позволить Тэхёну снова сбежать, но не без объяснения всего этого цирка. — В каком смысле? Я увидел, как ты милуешься с парнем, в которого влюблён наш общий друг, охуел и решил стереть это из своей памяти, вот и всё, — пиздит. Чонгук видит это так же хорошо, как свой рот на его члене в самых смелых мечтах. — Не пизди мне тут, хуепутало, — рычит со злобой. — Ты на Юнги не смотрел даже, думаешь, я совсем долбоёб? — и Тэхён вздрагивает: Чон чувствует это, так как руки с его плеча всё ещё не убрал. И зависает на пару секунд, после чего бледнеет, как смерть, и грубо стряхивает чужие пальцы с себя. — Ебанутый? Думаешь, я запал на тебя и приревновал к гному?! — почти что выкрикивает, мгновенно краснея на слове «приревновал». Возможно (определённо), Ким Тэхён действительно самый дерьмовый на свете лжец, вот только жаль, что единственным человеком, которого он может одурачить, является он сам. — Обрати внимание, что этого я не сказал, — ловит его Чонгук, как и всегда, когда Тэхён невольно палится, словно ребёнок, и слишком запоздало понимает, что спизданул своим тупым ртом. — Видимо, — и Чон улыбается криво. — Это действительно так, раз твои мысли сразу же повернули в этом ключе. — Это гипотеза, долбоёба клочок, — рычит Ким. — Одна из вариаций того, что могли придумать твои воспалённые мозги! — Какая занимательная охуистика сейчас звучит здесь, блять, и такая складная, будто восьмая симфония Чайковского, я ебал! Не будь это лютой хуйнёй, я бы непременно заслушался! — Так оригинал послушай, придурок! — и Тэхён толкает его в грудь. — Дома у мамы в Пусане! В наушниках! — У Чайковского семь симфоний, дебил! — злится Чонгук. — Сука, просто признай, что запал на меня! — не выдерживает. — Один грёбанный раз скажи: «Окей, Чон, да, я приревновал тебя», и этого будет достаточно! — Я тебя не приревновал! — рявкает тот. — Я подумал, что ты уводишь краш Хосока за его спиной, вот и всё! — Не пизди! — Пошёл нахуй! — Ты пошёл? Не вижу, чтобы ты расстёгивал мне ширинку, упёртый же ты баран! — Прекрати делать это, — неожиданно негромко произносит Тэхён, глядя серьёзно, и резкая смена его тона действует на Чонгука не хуже пощёчины. — Прекрати думать, что я педик, который запал на тебя. Это не так. Я не понимаю, чего ты добиваешься. Пауза. Но из тех, что снова длится недолго, потому что когда Чон вздыхает, чтобы окинуть этого идиота с ног до головы и ответить, его голос звучит тоже негромко и абсолютно спокойно, а наличие в нём надломленных ноток никто не докажет: — Того, чтобы ты признал, что я тебе нравлюсь, Ким. Я же сказал. — Нахуя тебе это? — злится. Желваками играет. Но Чонгук его ни хрена не боится, он боится реакции, которая может последовать после такого эмоционального всплеска на возможное «Я люблю тебя», а потому отводит взгляд в сторону, на проезжую часть, и тянет негромко: — Луна сегодня красивая. Тебе так не кажется? — Да чё ты приебался ко мне с этой луной? — и, чертыхнувшись, Тэхён морщит нос, чтобы вздохнуть после и добавить: — Скажи на парах, что я хреново себя чувствую. — Ты реально хреново себя чувствуешь? — Да. — Почему? — и, вздохнув, Ким вдруг неожиданно смотрит немного болезненно, будто что-то взвешивая в своей голове, а после, наконец, интересуется: — Ты не мутишь с Юнги за спиной Хосока? — Нет, и Юнги не мутит со мной за твоей спиной, — криво ухмыльнувшись, ставит точку Чонгук и, развернувшись на пятках, валит обратно к зданию вуза, конкретно заебавшийся от этого очередного представления цирка уродов. После того, как Хосок и Чонгук, дождавшись Юнги с пар, заваливаются в комнату в общаге, Тэхён увлечённо что-то читает в телефоне и свой прогул никак не комментирует. А когда они все начинают болтать о чём-то посредственном, снова выстраивает столь привычную и не менее остоебенившую линию поведения между ними двумя. Следующие два месяца ни хрена не меняется. Между ними, по крайней мере, потому что они усиленно готовятся к выступлению на конкурсе, который им зачтут за сдачу практической сессии, а вот Хосок и Юнги, наконец-то, начинают официально встречаться, и Чонгуку от этого реально, блять, уже больно, потому что до одури завидно. Но и это пока что порядок: по крайней мере, они всё ещё живут вместе, а затыкать рот Ёндже с Тэхёном на пару всё ещё весело. А потом Хосок повреждает ногу, и Чон понимает, что в Пусан они поедут вдвоём.***
Это происходит случайно. Они даже не ссорятся, пока едут в поезде, так как чувствуют себя наедине друг с другом максимально неловко: это их первый раз с того прикола в кафе, когда они только вдвоём, но Чонгук решает не усложнять — втыкает наушники в уши и дремлет всю поездку до Пусана, совершенно не интересуясь, что будет дальше. Их преподаватель и тренер, Ли-сонсэнним, приедет в день конкурса, его подопечные же едут туда за целых два дня, чтобы иметь возможность попрактиковаться в снятом танцзале и хорошо высыпаться. В доме мамы Чонгука: ясен хрен, что универ ни за что не оплатит студентам расходы, мол, хотите халявы — платите за неё самостоятельно. Так что в этом смысле им двоим повезло: мама с радостью согласилась принять их в отчем доме Чонгука, маленьком, частном и ближе к окраине города, смущённо, правда, добавив, что, к сожалению, лишних спальных мест нет. Тэхён, узнав об этом, только пожал плечами, сказав: — Буду спать на полу. — У меня большая кровать в спальне. Мы без проблем поместимся на ней вместе. — Я не лягу с тобой. И на этом их разговор кончился. Но проблемы — нет, отнюдь. Приехав на вокзал, они прыгают в метро, радуясь, что будут здесь всего ничего, и поэтому небольших спортивных сумок багажа хватило за глаза, и, проехав какое-то количество станций, доезжают до нужной, чтобы, сев на автобус, проехать ещё минут тридцать. Но не это является тем, что Чонгук характеризует проблемой. Проблемой, как ни странно, выступает любимая мама, которая встречает спутника сына, как своего, и обволакивает их ожидаемым теплом и комфортом. Чон... залипает. В том смысле, что ему ещё до этого ни разу не приходилось видеть грубого, эмоционального и вспыльчивого соседа по комнате неожиданно мягким, вкрадчивым и безмерно улыбчивым. Солнечным. Это ужасно, но от такого Тэхёна Чонгук задыхается. Он очень вежлив, не стесняется предложить свою помощь в готовке ужина, с интересом ведёт разговор с мамой Чонгука, пригубляя вино, бутылку которого она купила специально к их приезду, и даже мило и дружественно разговаривает с ним самим, будто они... просто друзья. Без грубостей, пошлостей, сложностей — просто комфортные взаимоотношения, просто Тэхён и просто Чонгук. Подобный контраст выбивает из-под ног почву, возможно, в какой-то момент Чон даже выходит подышать свежим воздухом, оставляя гостя наедине со своей мамой, и у него мелко трясутся руки в момент, когда он, стоя на небольшом тесноватом крылечке, вытаскивает свой телефон. Беспокоить Хосока не хочется — тот и без того занят огромным ворохом бумажной волокиты и учёбой, а Юнги дал понять, что готов поддержать своего неожиданно приобретённого лучшего друга, и поэтому он отбивает ему всего три слова, которые хочется сказать непосредственно объекту столь сильных чувств, однако такой возможности у него не имеется, так что... jk: я люблю его Вздохнув, Чонгук запрокидывает голову к небу: здесь, на окраине Пусана, видно все звёзды, и они как никогда большие и яркие, а воздух слегка прочищает сознание — они редко пьют из-за постоянных физических нагрузок, а вино оказывается неожиданно крепким. Может, в нём дело, чёрт его знает, но сейчас, зарываясь пальцами в свои чёрные волосы, Чон чувствует себя невозможно разбитым. yoongi: что случилось? jk: блять, он jk: он такой комфортный сейчас jk: мы не ругаемся, ничего. просто пьём вино с моей мамой, и он так много с ней говорит jk: и со мной jk: он такой теплый yoongi: ты не думаешь поговорить с ним об этом? расставить все точки? jk: я не знаю jk: мне кажется, он не готов к каким-то т а к и м разговорам И неожиданно дверь открывается. Тэхён, слегка румяный от выпитого, выходит к нему, и всё ещё выглядит дружелюбным и ужасно уютным: тёмные волосы немного взлохматились, широкая футболка болотного цвета скрывает рельефы чужого крупного тела, а простые коричневые широкие шорты кажутся такими домашними, что... блять, Ким весь домашний сейчас, и Чонгук ощущает себя просто ужасно, потому что хочет обхватить его красивое лицо руками и целовать, целовать, целовать. В лоб, веки, губы, подбородок и щёки — везде, куда сможет достать, но нельзя — и поэтому стоит, прислонившись к перилам, и просто бровь вскидывает, когда его покой нарушают. — Вау, — это Тэхён произносит, закидывая голову к небу. — Здесь такие яркие звёзды. Обалдеть. В Сеуле так никогда не бывает, — и снова широко улыбается, выглядя невозможно восторженным. Словно ребёнок. Чонгук говорил, что чувство к этому парню ему боли не причиняет, но забирает свои слова здесь и сейчас. — Да, — и Чон улыбается мягко, а потом, помолчав, добавляет: — Вышел подышать свежим воздухом? — Вообще, нет, — запретите ему улыбаться, потому что улыбка Тэхёна имеет все полномочия, чтобы остановить сердце Чонгука к чёртовой матери. — Я пришёл сказать тебе, что, наверное, будет здорово, если мы поможем твоей маме убрать со стола и перемыть всю посуду? — Айщ, точно, — и, чертыхнувшись, он идёт было в сторону входной двери, но Тэхён не отходит, смотрит слегка неуверенно, а потом, вздохнув, вдруг говорит: — Спасибо. — За что? — За то, что... — и Ким, поджав губы в неловкости, вдруг быстро, но негромко выпаливает: — За то, что позволил остановиться у тебя и окружил комфортом. Я не заслуживаю. Я всегда был мудаком с тобой. Лёд тронулся? Замерев напротив него, Чонгук чувствует себя максимально неловко, но чешет затылок, а после — кивает, чтобы дружественно положить руку на чужое плечо и сказать: — Порядок. Пойдём, поможем моей маме? — Можно я всё-таки не буду спать на полу? — в дыхании Тэхёна — лёгкая отдушка вина. Возможно, он такой комфортный только сегодня из-за того, что выпил немного, Чонгук точно не знает, но ловит удачу за хвост и, кивнув, возвращается в дом. Это не похоже на проблему, но это действительно является ей. Потому что теперь, когда Ким раскрылся с уютно-комфортной стороны непосредственно с ним, Чонгук точно уверен в том, что он в полной заднице касательно собственных чувств. И вторым пунктом в списке затруднений оказывается его собственная мать, которая, пользуясь тем, что Тэхён пошёл в душ, заходит в его небольшую спальню на втором этаже, и, сев рядом на кровати, совсем тихо спрашивает: — Он тебе нравится, да? — Да, — врать глупо. Он и без того несколько лет тщетно доказывал ей, что не по парням, а она этот факт поняла и приняла, кажется, даже раньше него самого. Приняла ровно настолько, что ей хватило мужества развестись с собственным мужем из-за этого, аргументировав тем, что «ориентацию не выбирают и она не определяет человека, а с тем, кто не понимает таких банальных вещей, я не хочу иметь дел», потому что тот едва не испортил своему сыну жизнь своей гомофобией. Чонгук правда обожает свою маму и секретов от неё никогда не держит, потому что он знает, что она всегда будет тем человеком, который примет его абсолютно любым и поддержит любое решение. И сейчас не изменяет себе — вздохнув, вдруг ерошит его ещё влажные после купания волосы, чтобы мягко дополнить: — Мне кажется, это взаимно. Он так смотрит на тебя, когда думает, что ты не замечаешь, сынок. Даже твой отец на меня никогда так не смотрел, а он, по его словам, в меня был очень влюблён. — Я знаю, что это взаимно. Просто пока что всё очень... сложно, — и Чон ведёт плечом в неуверенности. — Ему сложно, а я буду ублюдком, если начну на постоянной основе давить на него. Принять себя часто бывает нелегко, я от него никуда не денусь, поэтому спешить нам с ним некуда. — Мудрые слова, сынок. Я горжусь тобой, — и, чмокнув его в лоб, она поднимается и повышает голос, чтобы Тэхён в ванной её тоже услышал: — Спокойной ночи, дети! — Сладких снов, мам, — улыбается Чонгук. — Спокойной ночи! — раздаётся громкое глухое из-за двери. Кивнув, мама идёт к себе — спальня родителей расположена на первом этаже, а Чонгук вдруг чувствует себя очень неловко от перспективы спать с Тэхёном в одной постели две ночи подряд. Однако, когда Ким выходит из душа, стон почти рвётся с губ: взлохмаченный, с чистыми, только высушенными феном волосами, он выглядит настолько комфортным, насколько это только возможно. — Ты будешь спать справа, слева? — интересуется Чон. — Как хочешь, — у него всё ещё лёгкий румянец от вина, и Чонгук действительно находит это очаровательным, втайне радуясь возможности, наконец-то, выключить свет и не видеть всего этого безобразия. Но легче не становится: тепло Тэхёна в темноте рядом с его телом не даёт ему расслабиться и выдохнуть, запах геля для душа и чистого тела — запах Тэхёна — не даёт ему возможности заснуть. И голос Тэхёна, конечно же, тоже: — Спасибо тебе ещё раз. — Где твоя былая грубость? — он тоже ещё не до конца трезв, а потому немного не фильтрует то, что говорит. Повернувшись к гостю лицом, видит, что Ким тоже не спит: глаза привыкли к полумраку ровно настолько, что он различает лёгкую застенчивость напротив своего лица, и от этого даже становится стыдно. Вот и третья проблема. И четвёртая — сразу за ней, потому что губы Тэхёна снова трогает улыбка, когда он интересуется: — Мне всегда нужно грубить тебе? — Нет, но так было проще, — отвечает Чонгук и цепенеет из-за того, что сказал только что. — Проще для чего? — ловит его Тэхён. Слишком комфортный и храбрый, чтобы Чон мог хоть как-то сопротивляться. — Проще для того, что происходит между нами двумя. — А что между нами происходит? Вместо ответа Чонгук только переворачивается на спину, скользнув взглядом по небу за окном. Действительно красиво. И в Сеуле правда так никогда не бывает. — Луна сегодня красивая, — и в паузе слышит чужое дыхание. Оно участившееся, и подозрение закрадывается в голову, которую он вынужден повернуть в сторону своего гостя, чтобы увидеть, что тот, не мигая, смотрит ему прямо в глаза. — Такая красивая, что умереть можно, — шепчет Тэхён, и у Чонгука обрывается сердце. А потом — ещё раз, потому что они, словно не сговариваясь, подаются навстречу друг другу и — чёрт! — действительно... целуются. По-настоящему впервые целуются, касаясь друг друга без толики агрессии или же раздражения: губы к губам, дыхание смешанное, язык — к языку, а пальцы Тэхёна, когда Чон над ним нависает, призывно путаются в волосах чёрного цвета, так, чтобы ближе, теснее, зависимее. Чонгука, возможно, мелко трясёт. А ещё у него сердце колотится, словно безумное: здесь и сейчас ему отвечают взаимностью, и, может быть, это вино, но теперь он одно точно знает — Ким теперь в курсе о значении такой странной, на первый взгляд, фразы. Грудной клеткой чужое сердцебиение чувствует: оно такое же бешеное, как и у него самого, тела сплетаются друг с другом в страстном порыве — это всё лишает какого-либо рассудка. В душе не просто тепло, там горячо, кипит эмоциональным котлом, в котором и раствориться не страшно. Хотя бы сегодня, хотя бы прямо сейчас, пока они после душа распаренные, а в кровати — расслабленные, а остатки вина всё ещё дают в голову нотками храбрости, Чонгук хочет растворяться в Тэхёне, потому что именно в этом нуждается больше всего. Чувствовать чужие пальцы в своих волосах, касание ноги к голому бедру, так как они оба не взяли пижамы и спят просто в футболках, всё это он хочет помнить так ярко, насколько это только возможно, потому что где это видано, чтобы два самых конфликтных парня их универа вдруг стали друг с другом трепетно-нежными? Чон хочет быть ласковым. Хочет нежно-нежно касаться, сминая чужие губы своими, хочет чувствовать каждую волну дрожи Тэхёна здесь, под собой, сминать пальцами объёмную футболку болотного цвета и прижиматься так тесно, насколько это только возможно. А когда Тэхён вдруг резко прижимается нижней частью торса теснее, тихо постанывая ему прямо в рот, то Чонгук откровенно дуреет, толкаясь ему прямо навстречу: трение двух тонких слоёв боксеров раззадоривает, Ким стонет чуточку громче, теряясь в ощущениях и совершенно бесстыдно скрещивая на чужой пояснице свои длинные невозможные ноги — становится бескрайне податливым, ни следа от того парня, который может дать в морду. И такой Тэхён — открытый и нежный — невыносимо прекрасен, у Чонгука от него сердце ухает в пятки, предварительно болезненно сжавшись, и он позволяет себе некую вольность относительно прикосновений и небольших, словно на пробу, толчков вперёд. Петтинг. Они действительно делают это прямо сейчас, и оба задыхаются так, будто бегут марафон: хватка Тэхёна на простой белой футболке Чонгука становится крепче, сильнее, он подаётся вперёд, пытаясь быть ближе — так, чтобы площадь касания была больше. Он весь сейчас ему открывается — и это так восхитительно, что даже ранит. — Эй, не будь таким громким, — целуя без языка, Чонгук смеётся хрипло и совершенно негромко. — У меня же, в конце концов, мама внизу. — Блять... — грудная клетка Тэхёна вздымается быстро-быстро — и это прекрасно. — Блять, Боже, Чонг... — и в эту секунду Чон прижимается пахом к его и он давится стоном. — Блять, сделай со мной уже что-нибудь, Боже... — Ты хочешь? — Чонгук отстраняется. Тэхён под ним, он даже в полутьме это видит, румяный и загнанный. Задыхающийся, с растрёпанными по подушке тёмными прядями и совершенно безумным взглядом чёрных глаз. А губы, распухшие от поцелуев, кажутся такими чувствительно-чувственными, что хочется взвыть, как герою мультфильмов Looney Tunes, честное слово. — Уверен? — опасный вопрос, но не задать его Чон не может. — Да, — Ким ни секунды не думает. — Хорошо, — бормочет Чонгук, нависая над ним, неловко опираясь коленями по бокам от чужих бёдер. — Ладно. Окей. — Сними это, — бормочет Ким, не без раздражения дёргая за подол белой футболки. Скинув её куда-то на пол, Чонгук позволяет себе снова впиться своими губами в чужие, и больше не медлит, сначала стягивая с Тэхёна его чёртовы боксеры, а после — и всё ту же футболку. И, резко выдохнув, старается не думать о том, насколько волнительно знать, что Ким сейчас под ним обнажённый и готовый к тому, чтобы с ним делали всё, что угодно. Снова целуя, больше не медлит: осторожно перехватывает чужой член кольцом пальцев, начиная мягко массировать, и получает призывной влажный толчок прямо в ладонь, а в рот — новый стон. Господи, как же сильно Чонгук хочет сейчас ему отсосать, но не уверен, что это будет... правильно? Да, наверное, так: одно дело — дрочка, другое — минет, и он не считает это хорошей идеей. — Почему ты замедлился? — шепчет Тэхён ему в губы, беззастенчиво обнимая за шею. — Я хочу отсосать тебе, — вспыхивая лицом, негромко отвечает Чонгук. — Очень сильно. — Прямо сейчас? — но в голосе нет негатива, только довольство, и это значит, что?.. — Да. — Хорошо. — Хорошо? — Да, ты можешь сделать это, Чонгук, — негромко смеётся Ким, а затем, после короткой паузы, вдруг добавляет едва-едва слышно: — И я тоже. Ну ни хрена себе. — Ты уверен в том, чего хочешь? — серьёзно интересуется Чон. — Не подумай, что я хочу испортить момент излишней дотошностью, но твоя готовность к чему-либо очень важна для меня. Я не хочу вызывать у тебя омерзение после... всего. Очень не хочу. — Айщ, — и его несильно хлопают по плечу. — Я уверен, Чон. Уверен, окей? Просто сделай это уже, а потом я сделаю то же тебе, идёт? Не усложняй, — и звучит слишком самоуверенно для того, кто через секунду подавится воздухом в тот самый момент, как губы Чонгука накроют головку и скользнут по стволу ниже. Чон слышит шумные вдохи и выдохи, чувствует, как головка поверх резинки выглядывает, потому что он сам перекладывает член в трусах наименее болезненно ранее, и заставляет себя продолжать. Но заставляет не потому, что не хочет, конечно — нет, ему очень нравится пробовать этот солоновато-вяжущий предэякулят, очерчивать уретру кончиком языка и играть с уздечкой немного, но он бы не назвал себя минетных дел мастером, так, скорее, просто любитель. Но Тэхёну и этого достаточно, кажется: когда Чонгук поднимает глаза, позволяя тому толкаться себе в рот произвольно, то видит, что Ким, зажмурившись, закусил себе ребро ладони, чтобы не быть очень громким, а после, когда поднимает вторично в мгновение, когда толчки в его рот становятся куда хаотичнее, то сталкивается взглядом с чужим. Он безумный, заволочен желанием кончить, а губы у Тэхёна распухли ужасно, так часто он, видимо, кусает их во время процесса — и в момент, когда они обмениваются этим контактом, Ким всхлипывает и изливается ему прямо в рот. Чонгук глотает вязкий комок целиком. А после — не знает, куда себя деть, уже давно растеряв браваду альфа-самца, потому что Тэхён обмякает и, кажется, продолжать не настроен. Но рад ошибиться — Ким, отдышавшись, шепчет негромко: — Я не умею, так что помоги мне, окей? Я ни разу не делал чего-то подобного. — Да, хорошо, — быстро кивает Чонгук головой несколько раз, нервно облизнув губы. — Что ты хочешь, чтобы я делал? — Сними трусы, ладно? И просто... — Тэхён делает неопределённый взмах дрожащей рукой. — Я просто лягу на подушках повыше, а ты встанешь надо мной и... наверное, будет нормально? Я надеюсь на это. Только давай не глубоко, я боюсь, что тогда меня вырвет. — Да, не проблема, — и Чон делает всё, о чём его просят, и ситуация кажется ему крайне неловкой, когда он наблюдает за дрожащей каплей естественной смазки, что вот-вот сорвётся с налитой кровью головки, возле губ человека, который до этого категорично отрицал свою возможную гомосексуальность. Но Тэхён совершенно не мешкает: крепко зажмурившись, делает глубокий вдох перед тем, как взять в рот, и получается, конечно, не очень умело, но он старается, правда старается убрать зубы, чтобы случайно не зацепить, а ещё, конечно, взять так глубоко, как только возможно, однако несколько давится и старается впредь быть аккуратнее. Чонгук стонет едва-едва слышно — если бы мог, орал бы, конечно, но мама всё ещё спит внизу, даже не думая, что им приспичит вдруг здесь бегло потрахаться, и поэтому всё, что может, так это сжать пальцы на затылке Тэхёна и слегка подаваться навстречу какое-то время. Проблема лишь в том, что в какой-то момент Ким становится смелым: протянув руки, большими пальцами очерчивает ореолы чонгуковых сосков и удовлетворённо мычит, когда Чон стонет чуть громче, чуть выше. А когда, задрожав, не выдерживает и позорно спускает в чужой рот, то и вовсе, не выпуская изо рта член, глотает перед тем, как хорошо его обсосать. А потом они снова много целуются. Голыми. И это так потрясающе.***
jk: блять хахаха yoongi: что случилось? jk: мы переспали yoongi: так yoongi: тАК- yoongi: вы теперь вместе? тебя можно поздравить? Глядя на то, как преподаватель орёт на Тэхёна за рассинхронизацию движений, Чонгук только вздыхает перед тем, как начать набирать ответное сообщение, которое Юнги явно расстроит. jk: нет jk: более того, между нами, наверное, все окончательно испорчено yoongi: что?! почему?! jk: потому что мы выпили вина, легли вместе спать, поговорили, прониклись, отсосали друг другу, все было к л а с с н о, а утром он сказал, что он был пьян, поспешил и, вообще, давай больше не будем это вспоминать jk: он даже не грызется со мной, как раньше jk: он просто... есть? и я не знаю, что мне делать, потому что завтра с утра мы выступаем и возвращаемся обратно в сеул Юнги молчит достаточно долго. Так долго, что Чонгук думает, что Мин, наверное, ему воообще не ответит — но в момент, когда он хочет отложить телефон, сообщение всё же приходит. yoongi: дай ему время yoongi: идиот, черт возьми yoongi: без шуток, просто действительно дай ему переварить все то, что случилось, и будь рядом yoongi: хотя, блять, ты и так рядом, хотите вы того, или нет. но это плюс сейчас yoongi: поверь мне, он еще разберется в себе Это то, что Юнги ему говорит перед тем, как Чонгук встаёт и идёт оттачивать своё выступление. Чтобы на следующий день взять первое место, пока Тэхён берёт серебро.***
Хосок зол. Нет, Хосок действительно в бешенстве, когда вжимает его в стену у раздевалок, услышав всё то, что Тэхён ему сказал только что. — И какого хрена тогда?! — шипит зло, глядя исподлобья на лучшего друга. — Какого хрена, блять, что?! — огрызается Ким, отстраняя его руки от ворота собственной футболки и фыркая. — Какого хрена вы двое не вместе?! — цыкает Чон, топая ногой, как ребёнок. — У тебя явный краш, у него явный краш, и... — и он выставляет вперёд указательный палец, когда Тэхён рот открывает. — Но-но-но! Только посмей сказать мне, что ты в него не влюблён, я тебе лицо разобью. Ты с ним переспал, но не по мужикам? Прекрати разгонять эту хрень, мне Чонгука жалко уже, то, что ты делаешь, ничем, кроме как издевательством, назвать нельзя, понял?! Тэхён вздыхает, чувствуя себя абсолютно разбитым. Наутро в Пусане он испугался — и сильно. Протрезвел до конца, осознал всё, переспал с этим знанием и, конечно, запутался. Чонгук держал определённого рода дистанцию, тактично позволив ему самому с собой разобраться, однако это всё только лишь усугубило. Возможно, в Тэхёне сыграла экспрессия, кто знает, а может, и детский эгоизм — хотелось всхлипнуть и выкрикнуть этому козлу прямо в лицо что-то вроде: «Мы вместе там были, так какого хуя ты тогда морозишься, сволочь?!», пусть он и понимает, что это разумно. Разумно дать ему время на передышку и обмозговывание, но прямо сейчас Ким действительно ощущает себя полным придурком из-за дурацкого страха, что обидел Чонгука: тот не проронил ни единого слова, пока они возвращались в Сеул и пока ехали в метро до общаги, выглядя мрачным и очень расстроенным. Хотелось прижаться. Обнять и сказать, что у него тоже есть чувство, просто пока что он его очень боится, пусть и дров наломал. Но когда был запал, они были в толпах людей, а потом уже как-то стало откровенно страхово. Может, Чон разочаровался в нём до конца и больше не любит? Может, луна действительно для него теперь совсем не красивая? — Я люблю его, — спокойно произносит Ким, глядя Хосоку прямо в глаза и чувствуя, что эти три слова его разбивают, стоит им только сорваться с губ в пространство между ними двумя. — Отрицать это глупо. Я его ужасно ревную, у меня от него сердце колотится, я хочу быть с ним рядом и поддерживать. Хочу помогать ему принимать какие-то решения, знаешь. Хочу, чтобы он знал, что я от него не отвернусь. Несмотря на всё то, что мы друг другу когда-то наговорили, — добавляет совсем-совсем тихо и опустив голову. — Так почему ты ему об этом не скажешь?! — восклицает Хосок, путаясь пальцами в волосах от досады. — Какого хрена, Тэхён?! Разве не ты являешься одним из самых крутых парней этого вуза?! Ты, чё, зассал?! Блять. Тэхён мнётся, а потом для профилактики парочку раз бьётся затылком об стену несильно, чтобы проблеять: — Я боюсь, что ему это больше не нужно. — Он по тебе с ума сходит, придурок. И уже довольно давно, — закатывает глаза друг на это. — Короче, Ким, ты заебёшь. Делаем проще: сегодня мы с Юнги как раз собирались в кино, и вы будете вдвоём в комнате, ок? Сделай это, пожалуйста. Просто скажи ему, что именно чувствуешь, а мы после фильма ещё зайдём в кафе там, — и смеётся негромко. — И погуляем, да... Тэхён смотрит ему в глаза какое-то время. А потом, улыбаясь невесело, кивает, чтобы бросить негромко: — Спасибо. ...Ему неловко. Чонгуку, кажется, тоже — и это с учётом того, что их разделяет только лишь парочка метров по комнате. Каждый старательно залипает в своём телефоне, у Тэхёна сердце из груди вот-вот выпрыгнет, потому что он ни хрена в себе не уверен и понятия не имеет, что именно нужно сказать, но понимает, что надо, необходимо. Чон выглядит спокойным, но очень зажатым и уязвимым — как ёжик, который свернулся в клубок из-за испуга. И в этом виноват только один Ким Тэхён, который понятия не имеет, что ему нужно сейчас сообщить. А потому, наверное, повторится немного, пожалуй — и когда он открывает свой идиотский, блять, рот, голос ломается даже на простом: — Эй. Чонгук поднимает глаза, и в них ни хрена не прочесть. Ким мнётся какое-то время, а потом снова вздыхает и уже хочет было сказать «Не, ничего», но берёт себя в руки, и вдруг внезапно сам для себя признаётся: — Ты был прав тогда, — и прячет взгляд. — Когда? — уточняет Чонгук, наверняка немного нахмурившись. — Я приревновал. В кафе. Когда увидел тебя и Юнги, — виновато шепчет Тэхён, а потом поднимает глаза на чужое лицо. — Я подумал, что вы действительно начали мутить за спиной Хосока, да, но... — прерывистый выдох. — В тот момент я думал не о том, что Хосок влюблён в Юнги, и ему будет больно, а о том, что... — и голос даёт осечку, потому что он видит, что взгляд Чонгука теплеет. — А о том, что я влюблён в тебя, и будет больно мне, — вздохнув, Ким чувствует, что всем телом дрожит от волнения. — Я был счастлив... узнать, что это не так. Но был ещё счастливее тогда, когда мы с тобой стояли на крыльце. Я понял тогда одну вещь. — Какую же? — с мягкой улыбкой интересуется Чон. — Что пока я восхищённо смотрел на звёзды на небе, ты точно так же смотрел на меня, — и в этот раз Тэхён взгляд не отводит, но смелость вдруг набирает в душе обороты. — Я не хочу больше ругаться. — А чего хочешь? — и Ким сам начинает улыбаться невольно, видя, как в широкой улыбке, которую невозможно сдержать, разъезжаются губы Чонгука. — Я хочу быть с тобой рядом. Я хочу тебя целовать. Поддерживать и помогать. Хочу, чтобы ты был уверен во мне, а не... а не как утром в Пусане. И, — закрыв глаза, добавляет шёпотом и ощущая, как горят предательски щёки: — И, да, окей, я согласен на то, чтобы мы были Тэкук, а моё имя было в названии пейринга первым только лишь потому, что — как там было? — ты трахаешь меня в позе догги, а я стою перед тобой? Я согласен на это, — и голос падает почти до беззвучного. — Согласен на многое, на самом-то деле. Чонгук молчит. Но недолго — вздыхает, подходит, садится рядом с ним на кровать и, взяв за руку, заставляет взглянуть на себя: его лицо так близко, что у Тэхёна сбивается дыхание к чёрту. Но после того, что он слышит, дышать, кажется, перестаёт вовсе: — Я не хочу тебя трахать, Тэхён, — и внутри всё обрывается. — Я хочу с тобой заниматься любовью. Это разные вещи, — и Ким чувствует, как по лицу ползёт улыбка дурацкая, невозможно счастливая, вот прямо из тех, про которую можно сказать «ужасно влюблённая». — Луна сегодня красивая? — блеет, как маленький козлик. А Чонгук негромко смеётся и перед тем, как поцеловать глубоко, шепчет в самые губы, но в сердце: — Такая красивая, что умереть можно, клянусь.