Баллада об украденном счастье

Маринка ещё раз провела бритвой по ноге, а затем проверила, остались ли волосы. Вроде бы нет. «Интересно, а как к первой ночи вообще надо готовиться? Одним бритьём ведь не ограничишься. Чёрт, как непривычно так, с лысыми ногами, вдруг замёрзну? Так, Анквиц, ты не подросток, так что хорош мандражировать!» Замотавшись в полотенце, Маринка зашла на кухню: что ни говори, а до вечера ходить на взводе ей не хотелось. А лучшее средство успокоения, как известно… — Сырки со сгущёнкой! Незаконченный портрет Фрейда со стены будто бы усмехнулся, глядя на уплетающую сладкое девушку. Она заметила это не сразу. — Дедушка Зигмунд, не надо хотя бы сегодня про «продолговатые сладкие предметы во рту» говорить! Я и так нервничаю, как пятнадцатилетняя девственница! Ну, точнее, как двадцатичетырёхлетняя девственница… Маринка отвернулась от портрета, чтобы он не посмотрел на неё как-нибудь оскорбительно. Где-то в подсознании кто-то говорил ей, что в двадцать четыре года оставаться невинной как-то не комильфо, но Маринка упорно убеждала себя, что так гораздо лучше — всегда понятно, что в случае задержки это будет не из-за внеплановой беременности, «венеру» ниоткуда получить не может… Вдох-выдох. Всё будет нормально. Да и наверняка перед самой сутью вечера случится что-нибудь интересное… Булыжные мостовые созданы для того, чтобы по ним ходить, каждый раз боясь споткнуться. А Маринка серьёзный взрослый человек. Именно поэтому она сразу начала скакать по мостовой, как в игре «классики», распевая что-то смешное. «Быть взрослым, не-елегко быть взрослым, сорт пива вы-ы-ыбирать непросто, у-у-у-у, ты найдёшь то, что всегда иска-а-ала, воблу и вино-о-о…» Иногда на неё оборачивались прохожие, в особенности женщины с маленькими детьми, иногда под ногами бегали ленивые голуби, улетавшие только после смачного пинка по крыльям… Только у самого подъезда Егора Маринка остановилась в нерешительности. Ладони снова начали потеть. «Анквиц, соберись! Ты взрослая умная женщина, которая сможет всё сделать правильно… В крайнем случае можно и просто поговорить о том, о сём.» Поднявшись на нужный этаж, Маринка вытерла руки о рукава толстовки и позвонила в дверь. Через мучительные пятнадцать секунд дверь приоткрылась, и оттуда выглянула девушка-подросток, на вид ей было лет шестнадцать. Маринка почувствовала, что стремительно краснеет: стоявшая перед ней девушка была очень красивой. Раз в сто красивее самой Анквиц. В глаза бросались её янтарно-рыжие волосы: такого цвета была в парикмахерской краска, поэтому название в голове всплыло сразу. Но у этой девушки цвет волос, судя по всему, был самым что ни на есть натуральным. А глаза у девушки были ярко-зелёные, очень большие и очень блестящие. Кожа лица у неё была на удивление однотонная, исключая россыпь светлых и оттого почти незаметных веснушек на переносице. «Хоть прямо сейчас бери и портрет пиши,» — промелькнула мысль в голове у Маринки. — Здравствуйте. Вам кого? — звонким голосом спросила девушка. — Э-э-э… Я к Егору Рыбакову. Это ведь его квартира? — А, это Вы Марина Анкичева? Он будет минут через двадцать, Вы слишком рано… Проходите, не стесняйтесь. «Опять я заранее…» — подумала Маринка. — Моя фамилия Анквиц. И можно на ты, я не настолько старая. А ты… — Я? Я Элли. Егор — мой старший брат. — Элли? Как девочка с Тотошкой из Изумрудного города? — Что? Нет, просто имя такое. Маринка хотела спросить, кто дал Элли такое необычное имя, но промолчала. Так же молча она сняла ботинки и прошла в квартиру. Если дома сестра Егора, о страстной ночи придётся забыть. Однако Маринка об этом уже не жалела: Элли не была приставучей девчонкой, с ней было удивительно приятно говорить. Но какое-то ощущение собственной неполноценности оставалось. — О, вы уже нашли общий язык! Круто! — голос Егора заставил Маринку вздрогнуть и съёжиться. А вот Элли оживилась. — Вот и твоя девушка, Джорджи! Идите, я мешать не буду! На негнущихся ногах Маринка подошла к Егору и обняла его. — Ты опять заранее, фиалка… — Боялась опоздать. Ты не говорил, что у тебя дома будет сестра… — По воскресеньям она всегда дома, — улыбнулся Егор, — Вообще Элинка довольно милая и спокойная, если только не… Тут он поджал губы и отвернулся. — Если только не что? — Лучше не в коридоре. Парень скинул ветровку и ботинки и отвёл Маринку на кухню. Затем осторожно прикрыл дверь и тихо сказал одно слово: — «Шуты». — Что? Ты о чём? — Ты спрашивала, что у меня за ассоциации с ними. Так вот… Это Элина. И эта напасть живёт с нами почти три года… — Какая напасть? О чём ты? И почему вы тут одни? — Кстати, об этом… Элинке было тринадцать, когда наши родители погибли. Да, полное имя сестры Элина, мама вообще хотела Элеонору, Элоизу или на худой конец Эльзу, всё об иноземной красотке мечтала. Сестре не нравится сокращение «Эля», и она кличку себе придумала, как и мне, ты ведь уже слышала это дебильное «Джорджи»… Так вот, наши родители погибли. Мне уже на тот момент было двадцать четыре: диплом пришлось защитить раньше остальных и уйти из универа. Работу я искал очень долго, пока не стал репетитором у старшеклассников. Да-да, именно поэтому мы встречаемся так редко. Элинка ходит в школу, и в целом всё вполне наладилось, кроме одного… Тут из коридора раздался звонкий голос Элли: — Джорджи! Твоя девушка тоже его любит! У неё на куртке значок! Егор побледнел и шепнул: «Сейчас сама всё увидишь… Только не произноси вслух имя их фронтмена.» — Что? Зачем? — Потом объясню. Просто не говори вслух его имя и старайся не спорить… Лёгкая на помине Элли влетела в кухню как на крыльях с содранным значком в руках. Её зелёные глаза блестели уже как-то нездорóво. — Марина… Ты тоже любишь «Король и Шут», да? — Э-э-э… Выборочно слушаю, а значок с Ми…э-э… вокалистом просто понравился… Элли не дослушала и схватила Марину за руку. — Я тоже его очень люблю! Пойдём, я тебе кое-что покажу! В стене комнаты Элли оказалась маленькая дверка. — Джорджи о ней не знает, — шепнула Элли и подцепила щель возле двери заколкой. Внутри оказались несколько полок, напоминавшие маленький алтарь: кассеты, диски, магнитофон в центре, а главное — фотографии, много-много фотографий, в особенности вокалиста Михаила Горшенёва. Но то, что заставило Маринку нервно вздрогнуть — розовые свечи, ароматические палочки в стаканах и лепестки роз. В голову закралась страшная догадка. — Правда, классно?! Я их с четырнадцати лет собираю! — Классно, конечно… А зачем тебе столько фотографий?! — Как зачем? Чтобы видеть его, если соскучусь! Он всегда у меня на полочке, так что скучаю я редко! А у тебя есть такая же? — последний вопрос Элли задала испытующе, отчего по спине Марины пробежал холодок. — Э-э…нет, мне вполне достаточно плеера… На лице Элли появилась довольная и какая-то нехорошая улыбка. — Хорошо… Я уже думала, ты тоже его любишь и хочешь забрать… — Да зачем он мне? Мне нравятся его песни, а большего и не надо, ты чего? Элли поджала губы и зло посмотрела на Маринку. — Джорджи не говори про фотографии, он их заберёт… Девушка кивнула. — Н-не скажу… На столе прозвенел будильник. — Девять часов! Джорджи скажи, что я пошла вниз, пусть не беспокоится, он знает, что это значит! — Элли мгновенно вскочила, махнув перед глазами Марины своими длиннющими рыжими волосами. Только её и видели. Анквиц посмотрела девочке вслед, инстинктивно проводя рукой по своим коротким лиловым волосам. Впервые они показались ей скучными. — У-у… Ладно, было бы из-за чего переживать. В конце концов, она его сестра, и ей от силы лет шестнадцать! Она встала и закрыла дверцу в стене: подозрения подозрениями, но боится разлуки с фотографиями Элли явно не просто так, да и подставлять её не хотелось. Егор продолжал сидеть на кухне, опустив голову на руки. Маринка подошла к нему и обняла сзади. — Ты такой… — Не стоит, фиалка. Я не уследил, мне это расхлёбывать. — Что «это»-то? Из странного я у неё только свечи и палочки ароматические нашла. Я правильно поняла, она увлекается ведизмом, а вдохновилась «Шутами»? Егор поднял голову и грустно на неё посмотрел. — Хуже. Она влюблена в их солиста. По уши. И мечтает стать его женой. Свечи и палочки ей для этого. Маринка сначала непринуждённо улыбнулась. — Ну ты что из этого трагедию делаешь? Это же просто влюблённость, она же подросток! Я в её годы почти так же тащилась по Моррисону, ничего, прошло. И она тоже это перерастёт. В ответ Егор лишь вздохнул и обнял её. — Я очень на это надеюсь. Но пока что всё не слишком радужно. И я пошёл по пути наименьшего сопротивления: меньше упоминаний, меньше всплесков… Марина осторожно обняла его. — Не переживай ты так, образуется всё. — Надеюсь, Мариш. Надеюсь. Он легонько коснулся губами её лба и провёл ладонью по шее. Повинуясь неясно чему, Маринка подняла голову и прижалась своими губами к его. «Пускай у его сестры волосы длинные и рыжие, но мои короткие фиолетовые ему точно нравятся…» Однако сердце у Маринки всё ещё дрожало. Не только от того, что ладонь Егора оказалась у неё под толстовкой, но ещё от странного дурного предчувствия. Нехорошего такого, как улыбка Элли, когда речь зашла о её вожделенном вокалисте.