ghost blues

Его было нетрудно рассмешить. Он дышал шумно и часто, пытаясь не задохнуться от внезапно нахлынувшего веселья, и его вдохи и выдохи рассыпáлись в воздухе, резкими порывами касались щек и губ Вилбура. Брови весело хмурились, взлетая вверх, когда он снова о чем-то вспоминал и хотел рассказать сквозь смех. Никогда в итоге не рассказывал — это было чем-то вроде проклятия места, в котором они оба время от времени оказывались: Вилбур не помнил, Шлатт не мог рассказать. Незнание и бесконечное поделенное на двоих одиночество. Никого и ничего вокруг. — Как ты думаешь… Сколько овечек нужно, чтобы связать один свитер? — когда Вилбур вернулся сюда в прошлый раз, тут появилось поле. Огромное, бескрайнее, поросшее синими колосьями. Они лежали под лиловой бездной, заменившей небо, наблюдая за падающими на землю огоньками — отголосками взрывов и криков сервера. Тот мир жил войной и бесконечным поражением. Этот — бородатыми шутками и звеняще-хриплым смехом Шлатта. — Пятьдесят одна? — он поковырялся в зубах по привычке. Вилбур улыбнулся, весело помотал головой, чуть не выронив из разомкнутых губ синеватый колосок. У Шлатта тоже такой торчал изо рта, но пожеванный и зажатый в зубах, как недокуренная сигарета. — Такой… Гигантский свитер из пятидесяти одной овцы. Хотел бы такой? — они встретились взглядами. Глаза, пересеченные щелями вытянутых зрачков, были совсем пустые, и в них отражалась лиловая бездна. Число пятьдесят один звучало очень страшно и было слишком большим. Вилбур предпочитал единички. Друг был один. Шлатт тоже был один. Гитара была одна, старая, с тепло звучащими струнами и широкими ладами. Колосков в поле было слишком много, чтобы сосчитать, и они склеивались в вечно тянущуюся восьмерку бесконечности — одну. Бездна, пристально смотрящая вниз, прямо в глаза, тоже была одна. Она нависала темным, твердым потолком, готовая обрушиться в любой момент, но не сейчас. Сейчас она ждала ответа. «Сколько овечек нужно, чтобы связать один свитер?» — Неправильно, — колосок все-таки выпал изо рта, исчезая в синей волне из сотен таких же. — Нисколько, — он многозначительно кивнул в ответ на резко приподнявшиеся брови Шлатта. — Овцы, знаешь… Овцы ведь не умеют вязать, — он неловко улыбнулся. Бездна, разочарованная ответом, осталась на месте в ожидании новых загадок с разгадками поинтереснее. Зато собеседника все устраивало: он свистяще прыснул, часто задышал и, вдохнув поглубже, отрывисто захохотал. Смех рассы́пался по примятым колосьям, по свитеру Вилбура, зацепился за вьющуюся челку и ресницы привидения. — Неплохо, неплохо, — Шлатт утер по привычке призрачную слезу, которая должна была бы выступить где-то на уголке глаза, запрокинул голову, выпуская последние смешки — они взлетели, смешавшись с огнями небесной пропасти, и пропали насовсем. — Знаешь… Может, и умеют. На Рождество у тебя был такой дурацкий свитер — вот его как будто и связали овцы, — Вилбур, прикрыв рот желтым, слишком длинным рукавом, захихикал, а Шлатт, не выдержав, глупо усмехнулся. — Прекрати, — призрак наморщил нос, хватая собеседника за рога и слегка отодвигая, совсем как ребенок. — Хороший был свитер! Я хотя бы не обмотался гирляндой вместо футболки, как Квакити! — Да вы все там как идиоты выглядели, — ухмыльнулся Шлатт, издевательски щурясь. — Только Текно… Мужик, вот кто не поддался духу Рождества, этому поводу продать побольше дурацких тематических товаров, — он сорвал еще колосок, на замену давно выпавшему. Случайно откусил кусок и, недолго думая, прожевал. — Не то чтобы я не одобряю втюхивание ненужных вещей за огромные цены, но Текно уважаю. За противостояние системе и все дела. И за то, как он однажды, на Фестивале!.. — его тут же пробрал смех, стойкий и лающий, как кашель при гриппе, остающийся сухим облачком в воздухе и неприятным привкусом на языке — искусственный и нарочито-злодейский. — Да пошло оно нахуй! Ни о чем не сказать, — он с ненавистью взглянул на бездну, все так же беспощадно висящую над головой. — Сука. Ладно. Переживешь как-нибудь, — Вилбур обеспокоенно кивнул. Понял. После смерти призрак останавливал Филзу после каждого «ох, Вилбур», бормотал совершенную нелепицу, заглушая любые рассказы о себе, затыкал уши, ни от кого не хотел ничего знать. Со Шлаттом было иначе. Впервые увидев, как тот, утирая пот с перекошенного лица, откашливается после приступа ненастоящего, выжатого хохота, Вилбур решил — хорошо. Никаких больше попыток открыть прошлое. А потом посмотрел ему в глаза и сам по себе что-то понял, что-то такое, что заставило ненавидеть себя живого вдвойне. В сочувствующих словах Филзы не было и следа той ненависти, смешанной с разочарованием, которое было в этом отчаянном взгляде, еще мутном после обжигающего внутренности смеха, и потому Вилбур не хотел от него ничего слышать — только от Шлатта. Тот, беспомощно ухмыляясь и давясь воздухом, отмахивался, а потом говорил «обойдешься», кидая еще один насквозь прожигающий взгляд. И это молчание, ухмылки и искры ненависти хватали за воротник, привлекали к себе, шипели неразборчивые угрозы в уши. И все сильнее Вилбур ненавидел живого себя — и все сильнее хотел узнать, за что. — Филза присоединился к серверу, — монотонно констатировал Шлатт, потрепывая по плечу ушедшего в мысли призрака — тот поморгал, слегка мотая головой. — Ты бы сходил, проверил, как у старика дела. И Друг, наверное, по тебе соскучился, — кажется, Вилбур надолго застыл так, думая о всяком, потому что колосок в зубах собеседника оказался совсем изжеван — тот, кажется, тоже только заметил, и меланхолично сплюнул его в сторону. Синее море разделилось, заволновалось, щекоча по голым запястьям. Шлатт ослабил галстук. — Ты не пойдешь? — О чем ты? Туда? Я не для того умер, — на лице его застыло задумчивое безразличие — Вилбур не знал, от усталости это или просто так, напоказ. — Иди. Я буду тут. Передай Другу привет от меня, что ли? — он вопросительно ухмыльнулся, прищурился воодушевляюще. — Иди. — Тогда… Пока? — Вилбур взглянул на него еще раз — «точно?». — Пока-пока, — Шлатт уже откровенно смеялся. — Давай! — и толкнул его куда-то вперед и вверх. В лиловую бездну.