ghost blues

Сегодня он не лежал в синем море колосьев, не жевал нервно и подолгу тонких лазурных стеблей, только бродил, ни на что не отвлекаясь, смотрел в одну точку, сосредоточив взгляд где-то на горизонте. Из-под ног сыпались синие зерна, и он, не замечая, давил их темно-рыжими тимберлендами. Кусал губы и потирал машинально нос. Очень хотелось курить. У этого мира не было ни конца, ни какого-то определенного начала — он проверял. Раздраженный скукой и собственной мертвостью, бежал иногда просто так, вперед, часами, только чтобы вернуться обратно и убедиться: есть только условная земля и Бездна далеко вверху. Именно туда уходил каждый раз Вилбур. Сам Шлатт и не пытался летать, просто потому что знал: земля тут же притянет назад, колосья обовьются вокруг лодыжек чугунными цепями, а горло перекроет смех, лающий и болезненный. Он был уже до того раздражен этим дурацким смехом, что совсем перестал напрямую говорить о прошлом с Вилбуром. Перепроверил все, что можно, в попытке обойти правила Бездны. Пытался показать языком жестов, какой Вилбур был мудак — руки будто отказались подчиниться и еще пару минут лихорадочно обрывали колосья вокруг. Когда Шлатт хотел намекнуть по буквам, кто взорвал Л’Манберг — уже на «и» потерял мысль и долго пытался понять, о чем шел разговор. Однажды Вилбур принес ему бумагу и перо — бог знает, как, но принес, и после минуты горестных вздохов и отчаянного скрежета получил обратно и то, и другое совершенно изуродованным и залитым чернилами. Руки снова не слушались. Время здесь было тянущееся, легко лепящееся, как пластилин, и на раздумья была целая вечность. Шлатт мог так бродить, сколько душе угодно, не останавливаясь ни на секунду, разворачиваясь на пятках и считая шаги, пока не становилось совсем тошно от мелькающих перед глазами синих колосьев и тихого гудения абсолютной тишины. Он сжал переносицу, пробормотал что-то совсем дурацкое ни о чем и обо всем сразу — о надоевшей Бездне, об ушедшем Вилбуре и, в особенности, о сервере — уместив все в два красноречивых слова. В небе вспыхнула цепочка звезд-вспышек, знаменуя очередное жуткое событие сервера. Перед глазами встал Квакити. Опять что-то натворил. Шлатт усмехнулся, механически и совсем не весело, как будто в горле комом застыл готовый вырваться лающий, тяжелый смех. Квакити всегда вспоминался к концу таких походов по полю — или просто призрак, вспомнив о нем, понимал, что пора заканчивать. — Что же там мой несчастный экс-вице-президент… — он присел прямо на землю, тут же срывая колосок и нервно перекатывая его между пальцами. — Сколько ему еще осталось? — задумчиво прикусил губу. — Может, он, как Вилбур, потеряет память ко всем чертям? Так, по крайней мере, будет легче, — по лицу сама собой расползлась кислая ухмылка. Легче бы не было никак. Шлатт с усилием закрыл глаза, как и всегда после очередного навязчивого погружения в воспоминания. Над ним мелкими огоньками, как на ладони, вспыхивал весь внешний мир, он видел все и при желании мог бы понять любое событие — страшно представить, сколько бы он отдал за такое, будучи живым, еще пока всесильным тираном, легендарным президентом Манберга. Сейчас он отгораживался от звездной Бездны, как мог, лишь бы не знать, что происходит там, в башнях из призмарина и кварца, за обсидиановыми стенами, лишь бы не будоражить сознание планами и заговорами, чужими и, еще когда-то давно, своими собственными. С Вилбуром было проще. Особенно когда тот ни о чем не спрашивал, только говорил. Он был как виски и сигареты, потому что, приходя, заполнял собой все, всю пустоту Бездны сразу, оставлял сознание пустым и белым, как чистый лист, давая расслабиться, пусть и ненадолго. Он уходил, и начиналось бесконечное самокопание, дурацкая рефлексия, и ее было не остановить. Шлатт слишком много дурного сделал за свою жизнь, чтобы спокойно переживать смерть. Он был искренне удивлен, что Вилбур смог все забыть так быстро и так запросто, мог так легко разговаривать со вчерашними врагами и верить всем, кто хоть раз ему улыбнулся. Шлатт завидовал сначала, а потом перестал. Не получится завидовать чему-то, чего по сути и нет — а Вилбур был теперь практически ничем. Ни характера, ни прошлого, ничего. Синие глаза, желтый свитер и пустая доброта. И ни-че-го. Он слишком резко вздохнул и закашлялся. Тут же разозлился на свои мысли. Нахмурился. — Глупости… — он повернулся набок и запустил руку в волосы, больно натыкаясь пальцами на рога. Раздраженно ударил кулаком по земле. — Ну какая же эта смерть хуйня… Срочно нужно было отвлечься. Уснуть, убежать, что угодно. Такое с ним уже бывало не раз, и всегда спасал Вилбур. Сейчас он был с Филзой, и спасаться можно было только самому. Колосья зашелестели. Шумно и мерно, в такт легким, пружинящим шагам. Шлатт облегченно улыбнулся. Наконец-то. — Вилбур? — призрак присел, потягиваясь, открыл глаза, всеми силами пряча радость. «Я уже заждался,» — чуть не вырвалось само по себе, но застряло в горле. Перед ним стоял совсем не Вилбур. Ничего похожего. Незнакомец нервно огляделся вокруг. Приподнял маску и очень пронзительно и нетактично уставился на Шлатта, не испуганно, а как будто удивленно, как будто очнулся от долгого сна и никак не мог сообразить, где находится. Темные глаза блестели, отражая звезды Бездны, и в них невозможно было смотреть. — Квакити? Ты?.. — во рту пересохло. Горло сдавило. Где-то в животе зашевелился хохот, громкий, истеричный. Незнакомец немного склонил голову вправо. — Эй-й, мэн? — Шлатт моргнул. Удивление с лица собеседника никуда не пропало, наоборот, стало совсем невыносимым. — Не-ет… Ты не из моего баррио, мэн, — Шлатт привстал. Творилась какая-то чертовщина. — Квакити, ты о чем, а? — может, вице-президента так сильно шокировала собственная смерть, что он сошел с ума? Призрак нервно сглотнул. К такому он точно не был готов. — Что за Квакити, мэн? Еstás loco? — он почесал затылок и зашагал к собеседнику. Протянул руку. Улыбнулся широко. Подмигнул. — Я — Мексикан Дрим! Шлатту показалось, что, если бы Бездна могла смеяться, сейчас она бы хохотала. И оттуда, сверху, эхом бы рассыпалось что-то типа «с первым апреля!». Он обреченно и как-то неловко пожал протянутую ладонь. Что ж… — Шлатт.