***
Чонгук может сколько угодно считать майбах скучнейшей машиной, на которой ездят только старые председатели, однако он должен признать, что в этой тачке чертовски удобно. Выпуская ленивый выдох, Чонгук растекается по заднему сиденью и почти может представить, что это один из тех мягких диванов, которыми он обустроил большой зал в своем прежнем доме. Придется сильно постараться, чтобы найти нечто настолько же удобное и в новый дом. Спина Чонгука достаточно привередлива — он просто не может спать на неудобных кроватях. Пожалуй, это было основной причиной, из-за которой он никогда не оставался на ночь у своих любовников. Мысли о симпатичных калифорнийских парнях заставляют Чонгука вновь усмехнуться. Следовало бы написать отцу и заодно Чимину о его приезде. Негромко хмыкнув носом, Чонгук зажимает пластик сим-карты между зубами, цепляя ногтем край задней крышки телефона. Давно не используя корейский номер, он чувствует, что это даже непривычно. Быстро пролистывая список контактов, сохраненных во внутренней памяти телефона, Чонгук наспех печатает сообщения, однако внезапная музыка из магнитолы отвлекает его. — Серьезно? — лениво протягивает Чонгук, кидая насмешливый взгляд на плечо водителя, которое едва видно за большим водительским сиденьем. — Я надеялся, что ты больше не поступишь так со мной. Столько времени прошло. Мужчина лишь слегка улыбается, швыряя взгляд на Чонгука в зеркало заднего вида: — Шестая симфония Моцарта не становится хуже с течением времени, господин Чон. — Возможно, не становится, но мне становится хуже из-за этого, — хмыкает Чонгук, резко стирая усмешку с лица. — Выключи нахрен. Чонгук действительно хотел вернуться в Сеул, однако он никогда не хотел возвращаться к прошлому таким образом, чтобы снова слушать классическую музыку. Раньше отец постоянно просил водителя включать в дороге что-нибудь подобное. Чонгуку было около семи, когда это впервые произошло, и с тех пор отец никогда не изменял своей привычке. Поэтому даже сейчас, когда Чонгук не слышал эту самую симфонию целых четыре года, пока был в Америке, он чувствует, как мозг проигрывает знакомую мелодию на несколько актов вперед, давно выучив ее наизусть. Этого из головы ничем не вытащить. Оглядывая водителя с недовольным видом, когда мужчина все же выключает музыку, Чонгук возвращается к сообщениям. Длинные пальцы быстро носятся по сенсорной клавиатуре. Решая не рассказывать Чимину заранее, что видел возле аэропорта, он думает, что хочет немного повременить с этим. Прежде всего он должен приехать домой. В последний раз встретившись со старым другом почти два месяца назад, когда тот прилетел к нему на четыре дня, Чонгук чувствует, что соскучился. Чимин всегда был незаменим: он буквально единственный, кто вытерпел все сумасшедшие выходки младшего и остался рядом. Чонгук ему даже немного сочувствует. Однако останавливать беспредел не собирается. Знакомые улицы быстро пролетают мимо, не позволяя темным глазам ухватиться за них, чтобы рассмотреть как следует, но Чонгук все равно впивается взглядом в окно. Майбах едет плавно, без единого звука, словно плывет в пространстве, полностью изолированный от окружающего мира. И это почти раздражает. Чонгук ненавидит тишину, когда находится в машине, потому что привык наслаждаться громким рычащим двигателем, который нередко переходит на свист, достигая шести тысяч оборотов. Тишина явно не для Чонгука, и сейчас он уверен, что первым делом выкинет к чертям всю звукоизоляцию, как только купит машину в Корее. Исчезающие высотки и огромные торговые центры сменяются полосой зеленеющих деревьев и ярких заправок. Чонгук вновь поглядывает на плечо водителя: — Настолько далеко от Сеула? — как бы невзначай интересуется он, ведь нет смысла жить вдали от центра, в котором сосредоточено всё веселье. — Двадцать пять километров, не волнуйтесь, — мягко отвечает мужчина. Чонгук не волнуется, являясь человеком, который вообще слишком редко переживает о чем-либо, потому что просто не привык это делать. Чонгук решает проблемы по мере их поступления и никогда не заботится о чем-то, что маячит где-то на горизонте, ведь оно просто не может дотянуться до него. Как бы там ни было, ему двадцать три — этот возраст не для переживаний. И он пролетит эти двадцать пять километров за жалкие секунды просто потому, что он Чонгук. Разве что не на этой тачке. Майбах, к его же удивлению, довольно быстро проглатывает это расстояние. Машина сбавляет скорость, сворачивая с шоссе на проселочную дорогу, по обеим сторонам которой возвышаются частные дома. Архитектура некоторых из них особенно выделяется. Чонгук задумчиво облизывает губы, пока ловит взглядом мелькающие здания. — Мы на месте, — объявляет мужчина, когда майбах останавливается окончательно. — Прошло меньше часа, господин Чон. — Я бы сказал, что целых два, — язвит Чонгук, словно не умеет разговаривать иначе. — Ключи? Мужчина мягко улыбается и отдает парню связку железных ключей. Мгновение Чонгук пытается понять, зачем их настолько много для одного дома. Каждая комната запирается, наверное, но это же глупо. — Если захотите куда-нибудь поехать, звоните мне, — добавляет мужчина. — Ваш отец очень просил воздержаться от покупки автомобиля, хотя бы в первое время. Чонгук смотрит на собственное отражение в его темных очках, после чего усмехается. — Тогда куплю блядский вертолет, — снова язвит он и толкает дверь, чтобы наконец выбраться на воздух. Взгляд тотчас цепляется за двухэтажный дом, скрытый за высоким забором с острыми стальными прутьями. Чонгук задумчиво оглядывает его, слыша, как под колёсами майбаха шуршит асфальт, прежде чем он скрывается за поворотом. Чонгук осматривается: вокруг дома возвышаются деревья, и быстро становится ясно, что задний двор утопает в гуще леса. Выглядит как достаточно уединенное место. Чонгук пытается понять, как должен себя чувствовать, но ничего не приходит на ум. Его дом в Калифорнии располагался едва ли не в самом оживлённом месте, так что Чонгук привык жить среди людей, болтать с соседями по утрам и наблюдать за почтальоном, который швыряет газеты на чужой газон в одно и то же время. Здесь ничего подобного не будет, очевидно. Чонгук негромко вздыхает и крепче сжимает ручку чемодана. Вновь неловко оглядывается, будто несколько домов вырастут за его спиной, пока он просто стоит здесь и топчется на месте в нерешительности. Кажется, никто не собирается обсуждать с ним эту проблему. — Окей, моя хата с краю, — бубнит Чонгук себе под нос, прокручивая связку ключей в другой руке. Он уже собирается сделать шаг вперед, убеждая себя в том, что в уединенном месте есть и хорошие стороны, как вдруг застывает. Успев согнуть колено, он теперь стоит на одной ноге и нелепо балансирует, как фламинго, но довести движение до конца не может — взгляд замирает на следах торможения прямо под ногами. Как же он сразу их не заметил. В голове резко вспыхивает увиденная картина в аэропорту и темный ниссан, пробуксовывающий на месте. Чонгук прекрасно знает, что подобные трюки оставляют огромные черные полосы на асфальте, однако не может понять, откуда они взялись прямо возле его дома. Не похоже на совпадение. Чонгук хмурится, оглядывая весь асфальт поблизости. Черные следы расползаются змеями вплоть до поворота, за которым недавно скрылся майбах. Кажется, это единственный поворот здесь, который уходит на чуть более оживленную улицу, чем эта. Чонгук хмыкает носом, замечая несколько длинных следов и на повороте. Взглядом пытается просчитать ширину передней и задней колеи, наугад прикинув расстояние между колёсами, но смеется над самим собой через секунду, потому что так делают только следователи в каких-нибудь детективных кино. Чонгук никогда не смог бы узнать марку машины по следам ее тормозного пути. Хватит с него всего этого. Нужен душ и еда прямо сейчас, а с этим он разберется позже. Или все же сейчас. Чонгук резко оборачивается в противоположную сторону. Здесь действительно только один поворот. Асфальт ползет вдоль дома Чонгука дальше, пока не скрывается под большими черными воротами вдали. Кажется, это единственные его соседи. Хмыкнув, Чонгук молча смотрит на ворота секунд десять, после чего лишь качает головой. Его прежние соседи в Калифорнии ставили заборы едва ли по колено, так что их можно было с легкостью перешагнуть. Чонгук всегда знал, что это свидетельствовало об их открытости в буквальном смысле, и неоднократно убеждался в этом, потому что люди всегда легко шли на разговор. Однако огромные ворота, которые Чонгук видит в конце дороги прямо сейчас, не выглядят дружелюбными. Похоже, здесь он будет обречен на одиночество.***
Разбирать вещи прямо сейчас нет никакого желания, потому Чонгук вытаскивает из чемодана самое необходимое и направляется в душ. Теплая вода сразу же забирает приличную часть усталости, которая ощущалась все время после перелёта. Чонгук прикрывает глаза, подставляя лицо под струи, которые приятно сползают вдоль подбородка ниже, к груди и животу. Честно говоря, он не успел рассмотреть весь дом, лишь быстро заглянул в несколько комнат. Одно стало ясно моментально — здесь очень просторно. Чонгук обещает себе познакомиться с домом получше и дать шанс понравиться. Возможно, он не так плох, и даже факт его отчужденности поблекнет на фоне каких-либо преимуществ. Большие капли стекают с кончиков черных волос, когда Чонгук выходит из душа и лениво зачесывает чёлку назад, открывая лицо. На дворе самый разгар лета, потому Чонгук позволяет себе остаться в одном полотенце, повязанном на бедрах. Неспешно ступая по серому ламинату, он первым делом спускается вниз и включает чайник, затем открывает холодильник. Кажется, отец решил окончательно превратить своего водителя в няньку для Чонгука, иначе зачем он любезно забил его холодильник едой, который теперь почти не закрывается. Усмехнувшись, Чонгук лезет рукой внутрь и вытаскивает первый попавшийся контейнер. Кимчи — отличный выбор. Какое-то время Чонгук перекусывает, оглядывая большую кухню, которая плавно переходит в зал с длинным столом из светлого дерева. Вдруг рядом оживает телефон. Чонгук лениво цепляет его пальцами. На экране высвечивается сообщение от Чимина: «Я смогу приехать ближе к вечеру. В качестве извинений привезу тебе тортик. Возможно, из него выпрыгнет проститутка в бикини, но я не уверен». Чонгук выпускает надрывный смешок и швыряет телефон на стол. Черт возьми, он почти кожей чувствует нехватку людей в этом огромном доме. За всю жизнь он привык находиться если не в центре внимания, то хотя бы просто в большой компании. Шумно вздыхая, Чонгук ритмично двигает челюстью, пока жует, затем снова открывает холодильник и вытаскивает еще больше еды. Несколько мгновений думает о том, что говядина может стать неплохой компанией, и знает, что так оно и есть. Как бы там ни было, Чонгук любит сочное мясо не меньше, чем рычащие тачки. Черные следы торможения на асфальте вновь появляются в памяти: как он помнит, они начинались от ворот того самого дома, где заканчивается дорога, и становится ясно, что хозяин должен быть связан с гонками. Если только он не чертовски неумелый водитель, которого просто заносит на каждом повороте. Задумавшись, Чонгук вспоминает кино о гладиаторах, которые ездили на колесницах с двумя запряженными лошадьми, и от внезапной картины перед глазами он снова усмехается. Если единственный сосед Чонгука действительно слишком плох вместо того, чтобы быть слишком хорошим на дороге, то это точно провал. Разделавшись с едой, Чонгук медленно обходит дом, пытаясь запомнить планировку с первого раза. Кое-где чувствуется тяжелый застоявшийся воздух. Чонгук рывком открывает окно, чтобы впустить больше кислорода. Здесь все выглядит стерильным, однако Чонгук знает, что кто-то жил в этом доме до него. На первом этаже расположены четыре комнаты, большой зал с огромными окнами и кухня, ванная комната и что-то вроде кладовой. На втором этаже — еще несколько комнат и зал. Все выполнено в оттенках голубого и серого цвета, что выглядит достаточно скучным для него. Чонгук задумчиво оглядывается, останавливая взгляд на охранной сигнализации в холле, и замечает, что блок управления мигает ярко-зеленой лампочкой. Во дворе наверняка расположены датчики движения. Чонгук внезапно вспоминает оглушительную сирену от сигнализации в своем прежнем доме, которая однажды сработала в ложной тревоге. Из-за ее мерзких воплей в голове гудело еще целых два часа. Чонгук вздыхает, чувствуя, как начинает не любить ее заранее. Осознание, что этот дом невыносимо большой для одного человека, приходит довольно быстро. Чонгук выдыхает с разочарованием, открывая очередную дверь, и с усмешкой подмечает, что некоторые комнаты действительно закрываются на ключ. Это кажется немного странным, но, возможно, Чонгук придумает, как использовать это позднее. Исследование новой территории отчего-то навевает сонливость. Чонгук позволяет себе проверить удобство кровати и закрывает глаза всего на мгновение, но почти сразу проваливается в сон. Большое путешествие из одного континента на другой действительно вымотало его. Когда глаза открываются в следующий раз, Чонгук не понимает, где находится. Длинная комната тонет в непроглядной тьме, словно он все еще лежит с закрытыми глазами. И внезапно откуда-то сверху доносится резкий глухой шум, словно прямо над крышей пролетает истребитель. Чонгук громко сглатывает, чувствуя неприятные мурашки под кожей. Он косит подозрительный взгляд в окно, однако из черноты ночного неба на него смотрит только жирная луна, которая похожа на огромный итальянский сыр. Аккуратно цепляя пальцем прозрачный тюль, он отодвигает его в сторону и вглядывается во двор. Ни души. Чимин, как и обещал, приезжает около одиннадцати вечера. Чонгук выхватывает из его рук пакет с едой быстрее, чем успевает поздороваться. — Дикий аппетит Чонгука никуда не исчезает, — усмехается Чимин, наблюдая за парнем, который открывает ведерко мороженого и с ходу вываливает на тарелку половину содержимого. — Прости, твоего любимого тортика не было, так что я взял это. Чонгук поднимает наглый взгляд, облизывая ложку с мороженым: — Ты обещал привезти торт со шлюхой внутри, — напоминает он. — И от второго я бы не отказался. Чимин с усмешкой качает головой, заинтересованно разглядывая интерьер большого зала и кухни, пока младший продолжает набивать щеки. — Здесь слишком много места для тебя, — протягивает Чимин, пробегаясь взглядом по высоким стенам. — В маленькой квартире тебе тесно, а в огромном доме ты не знаешь, куда себя деть. Как твой отец выбрал такой отстойный вариант? Чонгук лишь молча хмыкает, будто не хочет признавать слабость перед большим пустым пространством. Он не любит думать о своих слабостях, однако Чимин знает его слишком хорошо, чтобы не догадаться. Как только он вновь открывает рот, чтобы продолжить, Чонгук чувствует, что обязан переключиться на что-нибудь другое. — Когда я проснулся, что-то пролетело над домом, — говорит он, тыкая пальцем вверх и понижая голос. — И я почти уверен, что это был «конкорд». — Опять ты за своё, — Чимин нервно посмеивается, как после неудачной шутки. — Их прекратили эксплуатировать почти двадцать лет назад. Ты правда заебал говорить об этом каждый раз, когда слышишь что-то в воздухе. Чонгук возмущенно хмыкает. Однако есть не прекращает. Кажется, он умял уже почти килограмм. Чимин скрещивает ноги под столом и наблюдает за ним слишком пристально, будто собирается сказать что-то важное. И если не знать этого человека, можно подумать, что этот взгляд мнит себя скрытой провокацией, однако Чонгук прекрасно знает, что Чимин просто не умеет делать это как-нибудь иначе. Иногда он смотрит так, словно планирует сделать комплимент или сказать какую-нибудь гадость. — И они летали на сверхзвуке только над Атлантическим океаном, — продолжает Чимин, будто издеваясь, и Чонгук криво усмехается, потому что тот все-таки выбрал второе. — Интересно, ты привез с собой свою коллекцию журналов по авиации? Чонгуку было около десяти, когда он начал интересоваться этими огромными железными птицами, которые неизвестно каким образом способны взлетать вверх и преодолевать огромные расстояния в воздушном пространстве. Он клеил плакаты на стены и даже сейчас может вспомнить один из них, на котором был изображен величественный конкорд, набирающий скорость на взлетной полосе: его нос опущен вниз, словно он стыдится своей мощи, но крылья горделиво расправлены, готовые покорять безграничное необузданное небо. Однако все это осталось в прошлом, потому что Чонгук переключился на автомобили, нечто намного более приближенное к реальности, что тоже может дарить ощущение полёта и окрыленности в буквальном смысле. Когда Чонгук разбил свой додж, он особенно сильно это прочувствовал: колёса в прямом смысле потеряли сцепление с трассой. И он взлетел, но не к облакам, к сожалению. — Насрать на авиацию, — отрезает Чонгук. — Единственной моей любовью был только конкорд. — Остынь, твоя любовь давно валяется в гробу, — хитро улыбается Чимин, и младший понимает, что почти забыл о его восхитительных манерах, но какая разница, если его собственные не хуже. — Конкорд пролетал расстояние от Лондона до Нью-Йорка за три с половиной часа, если ты не знал, — усмехается Чонгук. — Через тот самый Атлантический океан обычные самолеты летают целых семь часов. Это и сделало его легендарным, так что завались. — Окей, хватит об этом, — Чимин быстро качает головой, откидываясь на спинку стула. — Он все равно выглядел нелепо с этими длинными шасси и был похож на цаплю. Не выдерживая, Чонгук резко пинает Чимина под столом, однако разбираться с ним всерьез не собирается. Наверняка их спор никогда не приведет к единому мнению о том, что конкорд является настоящим шедевром авиационной промышленности. Его единственной проблемой было то, что он опередил собственное время. Люди действительно не были готовы к такой невероятной скорости. Чонгук хмыкает, размышляя, что никто не сможет разубедить его в том, во что он свято верит. — Лучше поговорим о другой твоей любви, — продолжает вскоре Чимин, когда Чонгук возвращается к уничтожению мороженого. — Как насчет немного покататься? Сегодня небольшая сходка намечается. Я не слишком близок с ребятами, но могу познакомить тебя кое с кем. Адреналин вмиг нагревает кровь изнутри. Из-за любых мыслей о гонках Чонгук критически быстро теряет голову, как и сейчас мгновенно забывает о том, что Чимин только что высмеял его подростковое увлечение. Никакая мысль больше не может задержаться в голове. Чонгук должен сесть за долбаный руль прямо сейчас: желание чувствуется покалыванием на коже, незаметной дрожью на кончиках пальцев. Усмехнувшись, он рывком вскакивает со стула, и Чимин замечает тот самый блеск помешательства в его глазах, которого не было еще несколько секунд назад. — Давай ключи, — заявляет Чонгук. — Я не собираюсь тащиться с твоей пенсионерской скоростью. Чимин звонко смеется и хватает кожанку, накидывая ее на плечо, когда выходит во двор. На тротуаре красуется яркая «мазерати бора», кокетливо вывернув передние колёса по направлению ко въезду на территорию дома. Машина выглядит превосходно в этом обтекаемом кузове красного цвета с острым носом и резко отсеченной задницей. Чонгук с жадным взглядом покачивает головой, не скрывая восхищения, пока обходит ее вокруг. Хочется вдоволь налюбоваться этой красотой, прежде чем сесть за руль. Кажется, сталь на дверях и крыше блестит при свете фонарей со двора. Чимин всегда любил эксклюзивные раритетные тачки, в отличие от Чонгука, который всегда был помешан на современных спорткарах, однако при виде этой детки он едва не теряет голову. — Я дам ключи, если ты оставишь мне своё сердце в залог, потому что эта модель выпускалась еще в семидесятых, — усмехается Чимин. — На аукционе я порядком надорвался, чтобы выцепить ее у одного ублюдка. Коллекционеры обожают эту модель. Чонгук быстро качает головой и присаживается на корточки около переднего колеса, чтобы рассмотреть сверкающий хромированный диск, за которым, как гласит история этой прекрасной машины, прячется вентилируемый дисковый тормоз. — Разгон до сотни? — Чонгук рывком поднимает голову. — Почти семь? — Меньше, шесть с половиной секунд, — хмыкает Чимин с нотками гордости. Чонгук снова криво усмехается и встает на ноги, потому что его прежний зверь глотал первую сотню за три с небольшим секунды, однако в легендарной классике вроде мазерати боры не скорость имеет значение, а стиль, история и шикарный дизайн кузова, изящность которого вполне могла бы бросить вызов другим итальянцам, таким как ламборгини или феррари. Без сомнений, эта детка стоила всех денег, которые Чимин оторвал от сердца, сколько бы это ни было. О сердце Чонгука он больше не заикается. Чимин отлично знает, что огромная задница конкорда не подвинется, чтобы освободить немного места этой машине, однако старший все равно доверяет ему, так что отдает ключи без единой мысли в голове. Чонгук чувствует, как пульс бьется где-то в висках, и резво прыгает на водительское сиденье цвета молочного шоколада. Двигатель оживает с приятным утробным рыком, а когда выкатываются передние фары, заливая светом коротко подстриженный газон, Чонгук уверен, что готов свернуть все чертовы горы. Даже если эта машина имеет всего триста двадцать сил, что маловато для него, Чонгук все равно возбужден до опасного уровня. Когда сидишь в таком итальянце, в голове совершенно пусто. — Кстати, у вас много общего, потому что набить брюхо она любит не меньше, чем ты, — рассказывает Чимин, забравшись на пассажирское сиденье. Чонгук слышит щелчок, когда он пристегивает ремень безопасности. — Правда? — рассеянно улыбается Чонгук, неспешно выруливая на дорогу и наслаждаясь приятной обшивкой руля. Чимин наверняка очень бережет ее и почти не использует. — Да, обычно она жрет почти двадцать пять литров, — отвечает Чимин и швыряет на младшего еще один издевательский взгляд. — Это твое долбаное обжорство заставило меня полюбить такие машины. Чонгук позволяет себе коротко посмеяться, потому что это звучит дико, и Чимин недоумевает, как он может считать это забавным. Однако почти сразу же он прекращает его слушать, когда сильнее давит на газ и набирающая обороты мазерати заставляет выкинуть из головы все ненужное. Просто забыться в ней, ничего больше не помнить. Скорость растворит все мысли, вынудит забыть обо всех проблемах — так было и будет всегда. Чонгук не может жить без скорости — это нечто необходимое, как воздух. Когда машина выезжает на трассу, Чонгук позволяет ей раскрыться, расправить крылья и почти взлететь, как тот самый конкорд со старых плакатов в его детской комнате. Через открытое окно он слышит свист ветра, когда нос боры рассекает встречные потоки воздуха, и закусывает губу, вжимаясь в спинку сиденья и чувствуя полное погружение, отдачу скорости. Он несется с громким ревом, как дикий зверь, и в голове совершенно ничего нет. Сейчас Чонгук не помнит даже ниссан, который видел в аэропорту. Впереди лишь пустое четырехполосное шоссе, призывающее выжать из этой тачки все силы. Мелькает лишь мысль о том, что они направляются на встречу уличных гонщиков, которая наконец заставит Чонгука почувствовать, что он по-настоящему вернулся домой.