***
Послеполуденное солнце становится немного более мягким, почти нежным, отсвечивая в зеркала заднего вида, когда Чонгук неспешно проезжает по аллее Мапхо-гу, направляясь в западные части города. На обочине сверкает цветастая заправка, переливаясь оранжевым и ярким желтым, но в этот раз парень не вжимается поглубже в сиденье при виде полицейских, которые все еще продолжают контролировать город. Черный «вольво S60 T8 полистар» не выглядит настолько спортивным на вид, как шеви, и с легкостью сливается с потоком машин на перекрестке, позволяя не привлекать внимание. Безопасность водителя и пассажиров всегда была главным преимуществом вольво, потому Сокджин, едва услышав о желании купить машину для города, без раздумий согласился. Чонгук мягко выдыхает и откидывается на сиденье, притормаживая на красный свет. Несколько месяцев шеви стоял в гараже, как в изгнании, прежде чем его отремонтировали, но на следующий день Чонгук решил, что не хочет ездить на нем. Какое-то время, по крайней мере, потому что даже со всеми теплыми чувствами к этой машине Чонгук продолжал испытывать напряжение, глядя на нее, как на нечто страшное. Как будто он может сесть за руль и вернуться в прошлое, в эти безумные дни, когда всюду была опасность. Это было действительно выматывающее время. Выкручивая обтянутый кожей руль, совсем непохожий на гоночный, Чонгук немного усмехается воспоминаниям, проезжая по улице, на которой был арестован. Разогретый солнцем асфальт все еще помнит холод той осени, словно впитавший в себя куски разорванной резины, запомнивший визг тормозов и вой полицейской сирены, когда копы окружили два полуразбитых спорткара. Чонгук давно отпустил это воспоминание вместе с остальными, тревожившими его в тюрьме, прежде чем он вышел, начиная новую жизнь, которая ничем больше не похожа на предыдущую. Медленно проезжая вдоль улицы, он переводит взгляд на камеры видеонаблюдения, фиксирующие движение машин перед поворотом. Очередная усмешка заползает на лицо Чонгука при мысли, что именно эти камеры записали его волнительное признание Сокджину, которое чертями вырывалось из его груди той ночью, прежде чем на него нацепили наручники. И ведь позднее он ни разу не пожалел, что признался хёну. Через несколько миль на обочине возникает площадка, огороженная невысоким сетчатым забором, отделяющим ее от шумной городской улицы. Частный автодром был построен совсем недавно, но активно пользуется популярностью с наступлением более теплой погоды, начиная с весны: будущие спортсмены и пилоты приезжают сюда каждый вторник и четверг, желая набраться еще немного опыта и полезных советов, перед тем как отправиться на соревнования. Чонгук прищуривается, заезжая на территорию, и оставляет вольво под пышным деревом, отбрасывающим большие тени на места для парковки. Семейные минивэны и легковые авто сливаются с черным внедорожником Сокджина, вид которого заставляет Чонгука слегка прикусить губы. Долгие месяцы после аварии хён совсем не водил, и только в конце весны задумался о том, чтобы снова сделать это. Захлопывая дверь с негромким звуком, Чонгук засовывает ключи в карман. Мягкий потеплевший воздух привычно напоминает о днях, когда он тренировался, размазывая пот по лицу, желая как можно скорее научиться техникам дрифта. И сейчас, пока он движется к небольшому низкому зданию, выхватывая из тени силуэт Сокджина, это все кажется таким далеким, словно происходило в предыдущей жизни. Девять месяцев назад он бы и не подумал, что все это когда-нибудь станет для него прошлым, однако именно в прошлое оно превратилось. Черный шеви давно остыл, измотанный гонками, но больше не привлекает его внимание, словно что-то, в чем он больше не нуждается. И все же Чонгук, вспоминающий прошлое лето, не жалеет ни об одном принятом решении. В конечном итоге стоит признать, что это было чертовски весело. Идеальный зеленый газон привлекает взгляд, и Чонгук обходит его по выложенной серой плитке, прежде чем широкая спина Сокджина появляется из-под высокого навеса, спасающего его вместе с учениками от жаркого солнца. Пристраиваясь около входа, Чонгук поднимает полный обожания взгляд, который ни капли не изменился за весь год. Сокджин кажется настолько же прекрасным, как и всегда, в этой обтягивающей длинной майке и черных джинсах с прорезями на коленях, подчеркивающих его стройные ноги. Продолжая занятие, он эмоционально взмахивает рукой, как опытный преподаватель, опираясь почти всем своим весом на правую ногу. Чонгук опускает на нее взгляд, мысленно благодаря всех богов, что травмированная аварией нога больше не беспокоит его, и Сокджин только по привычке опирается на правую, чтобы как можно меньше использовать ее. — И запомните, — произносит Сокджин низким хрипловатым голосом, заставляющим Чонгука вновь поднять взгляд и почти задержать дыхание от мысли, насколько этот хён хорош в образе учителя. Сокджин прищуривается, не отвлекаясь, оглядывает присутствующих с особой внимательностью, словно проверяя, чтобы каждый его слушал. — Каждый из вас будет работать в команде. При таком раскладе ваши решения влияют не только на вас, но и на каждого человека рядом. Если ошибается один, ошибаются все. Именно поэтому важно работать вместе, слушаться и уважать друг друга. Настоящие гонки — это не один человек, а каждый, кто работает на благо всей команды, ради общей победы. Чонгук с усмешкой покачивает головой, слушая его не менее внимательно, чем двенадцать пар глаз под навесом, слегка развевающимся от ветра. Сокджин немного поворачивает голову, боковым взглядом замечая его, но быстро отворачивается вновь, концентрируя все свое внимание на учениках. — Всем все ясно? — медленно спрашивает он, оглядывая темные макушки. — Сокджин-сонбэнним, можно вопрос? — неуверенно спрашивает один из старшеньких, которому, как думает Чонгук, около десяти. Парнишка с косой челкой кивает на ногу Сокджина, и детское лицо становится еще мрачнее, словно он всерьез думает, что этот вопрос может быть неприятным. — Вы правда не могли ходить после того, как ваша машина перевернулась? Сокджин привычно зачесывает черные волосы назад, размышляя, насколько жестокой правды заслуживают дети, но быстро приходит к мысли, что жить в красивой иллюзии гораздо хуже, чем в реальности, какой бы неприветливой она ни была. Во всяком случае, догадывается Чонгук, родители этой малышни не зря выбрали именно Сокджина из всех возможных кандидатов, чтобы этот человек объяснил, насколько серьезным бывает спорт на самом деле. И причина вовсе не в Гынвоне, который посетил все автодромы в западной части страны, приобщая детей и взрослых заниматься спортом, когда выступал на небольших соревнованиях перед зрителями, согласованных с городской полицией. — Да, правда, — наконец отвечает Сокджин после недолгого молчания, немного вращая голенью, как разрабатывает ее каждое утро во время зарядки. — Безопасность на дороге очень важна, потому что от нее зависит не только результат гонки, но и ваша жизнь. Это самое ценное, что вы имеете, и вы всегда должны помнить это. Итак, все взяли свои шлемы и наколенники? Дети мгновенно оживают, похлопывая по небольшим шлемам и каскам, чтобы в следующий же миг вскочить на ноги, с веселыми визгами кидаясь во все стороны прочь от палатки, оставляя слегка растерянного Сокджина в компании одного только Чонгука. — И не забывайте свои игрушки! — повышает голос Сокджин, прежде чем усмехнуться, когда несколько детей все-таки возвращаются, чтобы схватить игрушечные машинки и большие красные грузовички. — Впрочем, они всегда забывают их. Каждый раз. Чонгук посмеивается еще громче, приближаясь, но стать приятным сюрпризом не получается, ведь старший давно заметил его. Приятный знакомый одеколон чувствуется слишком четко даже при ветреной погоде, разгоняющей все запахи. Чонгук улыбается, приобнимая хёна, и мягко целует его в шею, выглядывающую привлекательной загорелой кожей из-под висящей майки. Сокджин немного отклоняет голову, потому что дети все еще не ушли, даже если теперь едва ли помнят о нем, взбираясь на велосипеды и заводные машинки, как рыцари на лошадей. — Детишки от тебя в восторге, — протягивает Чонгук, наблюдая за тем, как Сокджин отпивает немного холодной воды из бутылки, которую привычно сжимает пальцами. — И ты отлично справляешься, хён. — Нет, они обожают Намджуна, который постоянно приносит сладости, — слегка усмехается Сокджин, делая маленькие глотки. — И они вечно пытаются поделиться всем этим со мной. Не могу же я сказать детям, что я диабетик. Чонгук закатывает глаза с усмешкой, прежде чем снова приобнять старшего, втягивая его в еще более крепкие, мягкие объятия. Полгода назад Намджун уволился из офиса, чтобы стать бизнес-партнером одного из своих знакомых, который держал сеть небольших кондитерских. Идея расширить ассортимент до сладкого для страдающих сахарным диабетом людей показалась хозяину довольно необычной, и покупателей действительно стало больше. Чонгук прикрывает глаза, сильнее обнимая тонкую талию старшего, и вспоминает, какими горящими были глаза Намджуна, когда он впервые принес эти сладости к ним домой, чтобы хён попробовал. И даже Гынвон начал обожать его еще сильнее, называя человеком, который достоин всего уважения на свете. — Как скоро приедет взрослая группа? — интересуется Чонгук, открывая глаза. Солнечные лучи разогревают асфальт на площадке еще сильнее, но охваченные играми дети ничего не замечают, разделяясь на небольшие команды по совету хёна, чтобы устроить собственные соревнования на велосипедах и машинках. — Родители оставляют их на тебя только на два часа? — Да, если не забывают забрать кого-нибудь, — выдыхает Сокджин, цокая языком, словно поражаясь неспособности взрослых быть ответственными. — Старшая группа должна была приехать к шести, но я отменил. Сегодня мы едем на мотокросс, надеюсь, ты не забыл. Разбирая детей по очереди, благодарные родители переговариваются с Сокджином следующие полчаса, увлеченно рассказывая о хороших результатах, на которые он мотивирует этих детей каждым новым занятием. Чонгук немного склоняет голову, наблюдая, как невысокий статный мужчина описывает последние победы ребенка на картинге, полученные в детской лиге, прежде чем подходит еще один человек, мечтающий, чтобы его дети всерьез занялись велоспортом в будущем. Двенадцать разных историй, и все они способны на жизнь благодаря Сокджину, который в какой-то момент поддался уговорам Чонгука основать собственный небольшой лагерь для обучения детей и подростков. Сейчас его самая старшая группа даже засматривается на престижные соревнования «формула дрифт», где совсем скоро выступит и Гынвон. Оставшийся ребенок крепко обнимает Сокджина на прощание, обхватывая маленькими руками его ноги с таким отчаянным видом, словно этот высоченный хён такой же близкий человек для него, как и родители. Чонгук не может смотреть на это без улыбки. — Выезжаем, — заявляет Сокджин немного позднее, глянув на наручные часы. — И по дороге заедем в магазин, я должен приготовить что-нибудь на вечер. — Нет, меня ждет только диета, — ноет Чонгук, привалившись к ограждению, пока старший быстро складывает игрушки и запирает помещение на ключ. — Дохван почти подтвердил, что я жирный. Ни одной шоколадки с этой минуты. Еще несколько килограмм и я перестану тебе нравиться. Сокджин приподнимает брови, прежде чем сделать нарочито серьезный вид и вновь подойти ближе, поднимая ладонь и забираясь под черную футболку Чонгука, нежно и ласково поглаживая его торс, и без слов сказать, что даже полгода без спортзала не сделают его менее привлекательным. Нежные пальцы скользят по коже медленно и задумчиво, заставляя все до последней клеточки Чонгука замереть от приятных ощущений и спокойствия, которые они дарят. Жарко выдыхая, он не сопротивляется и прикрывает глаза на мгновение, поражаясь тому, насколько сильно его тело каждый раз готово реагировать на близость. Чонгук действительно немного набрал, и щеки стали больше, как и бёдра, потому что теперь он не влезает в старые джинсы. Мышцы исчезли, словно в панике разбежались, как только он перестал качаться вместе с Дохваном, но каждый раз, когда Сокджин смотрит на него вот так, прикасаясь настолько трепетно, Чонгуку кажется, что этот человек действительно будет любить его в любом виде. Даже если однажды тот не влезет в дверной проем или застрянет в собственной машине. — Я люблю тебя не за внешность, — озвучивает его мысли Сокджин, смотря нежным взглядом, но затем саркастично прищуривается, оглядывая Чонгука с привычным высокомерием. — Иначе этот огромный шнобель отпугнул бы меня в первый же день. Чонгук шутливо закатывает глаза, не веря, насколько жестоко этот человек может обращаться с ним, но разве что обнимает еще сильнее вместо ответа. Если любить Сокджина означает принимать его кошмарный характер, Чонгук сделает это без малейшего недовольства.***
Джей-Хоуп выглядит чертовски сексуально в спортивном комбинезоне с черно-белыми ромбами, напоминающими метки Джокера из кино. Оранжевый байк для мотокросса «KTM 250SX» очень грязный из-за налипшей глины и земли, но это ни капли не смущает парня, который почти светится изнутри и снаружи, надевая большой гоночный шлем. Чонгук присаживается на трибуны вместе с Намджуном и Сокджином, внимательно оглядывая специальную трассу и трамплины, вырытые в разнообразных местах, которые проверят навыки гонщиков и дадут полное представление о том, на что же способен каждый из них. Джей-Хоуп всегда был в этом хорош. Чонгук прикусывает губы, разглядывая ямы в земле издали, и вспоминает все последние тренировки, на которые приезжал вместе с ним, подбадривая перед наступающими соревнованиями. Боясь ошибиться и показать себя не с лучшей стороны, Хоби каждый раз оттягивал момент приезда на площадки, но Чонгук раз за разом вытаскивал его новенький мотоцикл из гаража, насильно садил парня в машину и выезжал, не обращая внимания ни на какие «давай потом как-нибудь», вызванные страхами. Из-за таких же страхов его колени почти дрожали, когда Джей-Хоуп надевал шлем и застегивал мотоциклетные ботинки, однако вся команда всегда была рядом, чтобы поддержать его. В тот самый день, когда они сидели среди кустов и зелени, дожидаясь возвращения Чондэ в гараж, Чонгук поклялся себе, что любой ценой вернет его на мотоцикл. И он не мог отпустить эту идею еще долгое время после, прежде чем привел его в магазин мотоэкипировки и сказал, чтобы он наконец сделал свой чертов выбор раз и навсегда. И сейчас Чонгук почти не дышит, впиваясь взглядом в оранжевый байк, на который решительно запрыгивает Джей-Хоуп, спрятав взволнованное лицо за толстыми стёклами гоночной маски. Сердце почти кричит, подначивает вскочить со скамьи и закричать во весь голос, желая ему удачи, однако Чонгук насильно удерживает себя на месте, лишь мысленно повторяя, что тот обязательно справится. Во время каждой тренировки Джей-Хоупа он повторял это, даже когда тренер, которого они нашли, сказал, что нужно очень постараться, чтобы вернуть к его прежней форме. Очевидно, придется лезть вон из кожи, чтобы вновь заработать уважение, сделать себе громкое имя для настоящих соревнований, однако Чонгук полон уверенности, что этот парень обязательно получит то, чего хотел. Взревевшие двигатели мотоциклов заставляют задержать дыхание, жадно наблюдая движения на старте, когда гонщики один за другим срываются навстречу препятствиям. Чонгук выхватывает взглядом каждый маневр, каждый поворот руля и последующий прыжок на трамплине, который совершает Джей-Хоуп, с самого начала зарекомендовавший себя серьезным претендентом на победу. Земля вместе с грязью разлетается во все стороны под давлением жирных протекторов резины, когда байки ныряют в это болото и тотчас выпрыгивают вверх, срываясь вперед на вылетах из трамплинов, как настоящие чертовы птицы. Немногочисленные зрители с восторгом посвистывают, снимают гонщиков на камеры, хлопают в знак поддержки, но Чонгук не может пошевелиться, завороженный этим зрелищем до последней клеточки. Идеально контролируя малейшие движения байка, Джей-Хоуп приподнимается на ногах и сейчас точно взлетит, преодолевая сопротивление гравитации и потоки встречного воздуха, чтобы совершить лучшее выступление из всех, которые когда-либо видели эти люди. Джей-Хоуп побеждает с лучшим временем и впечатляющей скоростью, которую набирал на каждом круге, приковав внимание зрителей с первой же секунды. Рывком сдирая шлем с головы, он делает глубокий вдох полной грудью, зачесывая взмокшие волосы назад, и прикрывает уставшие глаза, но выглядит настолько довольным и на самом деле счастливым, что Чонгука распирает изнутри от гордости за него. Выскакивая прямо в грязь, Чонгук не слышит даже Намджуна за спиной, кидаясь к победителю на всей скорости, на которую только способен, потому что не может больше оставаться на месте. Джей-Хоуп только смеется, замечая младшего, который несется навстречу и накидывается на него, обнимая настолько сильно, что тот едва не задыхается. — Чонгук, я сделал это, черт, я правда сделал это, — шепчет Джей-Хоуп в его волосы, отвечая на жадные объятия, словно действительно не верит, что это реальность. Чонгук не верит тоже, но горячий мотоцикл и вспотевший парень в его руках дают понять, что это правда, и он чувствует, как сильно рад за него. Это именно тот человек, который заслуживает победы, человек, который не раз спасал их собственную команду ранее, заставляя их всех оставаться и продолжать работать. Человек, который и сам старался изо всех сил, не взирая ни на какие трудности, как будто ничто в конечном итоге не имеет значения, кроме всепоглощающего чувства гордости, которое всегда приходит после борьбы за что-то действительно важное. Чонгук сжимает парня еще крепче, до хриплого стона, который тот срывает, прежде чем наконец разжать пальцы. Издали кажется, что Сокджин изображает сдержанность, стоя немного поодаль рядом с Намджуном, но если подойти ближе и заглянуть в его лицо, то станет ясно, что он испытывает не меньше эмоций, чем Чонгук, горящих в его темном взгляде, как искры пламени из пылающего камина. Зрители переговариваются за их спинами, ожидая следующего заезда, открывают холодные напитки и лимонады с яркими целлофановыми этикетками, чтобы спастись от душной жары. Раньше мир для Джей-Хоупа заканчивался за пределами его мотоцикла, затем — за пределами спортивной машины, но сейчас он видит гораздо больше, может разглядеть всех этих людей, замечает множество вещей, которые могли бы стать еще одним увлечением для него. Мотокросс — именно то, о чем он мечтал и чем грезил последние годы. Однако, переводя взгляд на Намджуна и Сокджина, он чертовски благодарен им за то, что когда-то переключился и обрел вторую настоящую семью, ставший частью их команды. Иногда стоит сделать шаг назад, оставив любимое дело, чтобы почувствовать, насколько оно важно и значимо на самом деле. Вновь переводя взгляд на Чонгука, он чувствует, насколько благодарен и ему за все, что тот сделал. Джей-Хоуп размышляет, что если бы не этот парень, который однажды назвал его имя охраннику тренировочного аэродрома, погнавшись за Сокджином через весь город, то ничего бы этого не произошло. — Спасибо, Чонгук, — неожиданно серьезно говорит Джей-Хоуп, заставляя разглядывающего грязный байк парня вновь поднять взгляд. — Если бы не ты… — Не надо этого, — отзывается Чонгук, усмехаясь еще шире, потому что действительно не может скрыть своей гордости. — Ты тоже очень многое сделал для меня. Вспомни, сколько раз ты возвращал шеви к жизни. Просто помолчи. В конце концов, мы ведь были одной командой. Как однажды сказал Сокджин, именно команда объединила их, однако не она делает их близкими людьми и связывает вместе. Чонгук прищуривается от слишком яркого солнечного света, возвращаясь к старшим, когда Джей-Хоуп уходит переодеваться после гонки, и как никогда четко понимает эти слова. Через почти год после окончания турнира каждый из них начал заниматься чем-то своим. Команда прекратила существование, как они и планировали, однако в их отношениях ничего не изменилось. Все они стали только ближе в конечном итоге.***
Воскресенье в очередной раз возвращает в прошлое, как магический портал, заставляющий вновь пропустить через себя все, что произошло, как будто время способно идти вспять и позволять переживать все события вновь и вновь, ощущая каждое чувство настолько живым и настоящим, словно они все до единого способны вернуться. Чтобы вынудить его вспомнить человека, которого больше нет. Его последним прожитым днем было воскресенье. Мрачное кладбище выглядит как никогда светлым в это время дня, скрытое в дальней части города высокими заостренными заборами и пышными деревьями, прячущими в тени истории людей, которые продолжают жить высеченными на камнях надписями. Зеленеющая трава кажется одним сплошным покрывалом, из которого ровными рядами пробиваются черные надгробия и памятники. Медленно обходя каждый из них, Сынгван сильнее поджимает губы, поднимая неуверенные взгляды, даже если выучил дорогу до малейшей детали за все эти воскресенья, которые здесь провел. Мягкий ветер прогуливается вдоль выложенных камнями дорожек, развевает листья ближайшего дерева и скрывает в тени одну из могильных плит, на которой высечено имя Чондэ. Издали его почти не увидеть: темный серый цвет сливается с надписью, делая могилу безымянной на вид, словно написать на ней было действительно нечего. Сынгван переступает скошенную траву и останавливается в нескольких шагах от надгробия, размышляя, что в каком-то смысле это правда. Чондэ не имел своего имени, своей личности за последний прожитый год. Тэхён сделал из него другого человека, но и человеком назвать его было нельзя. Чондэ был копией собственной тени, которая со временем размылась настолько, что и не разглядеть его прежние очертания. Изнутри вырывается очередное «как ты посмел оставить меня здесь», разрывающее его рёбра на жалкие ошметки костей, как рассыпчатая белая пыль, покрывающая стенки его желудка, но Сынгван лишь сильнее поджимает губы, не разрешая себе произнести ни слова. Чондэ освободился от оскорблений, упреков и попыток людей заставить его действовать так, как они все хотели. Никто больше не диктует, что он должен делать. На языке вертится «да, я все еще хочу, чтобы твой призрак был моей компанией», но и это Сынгван проглатывает, как нечто запретное, что ни в каком виде не должно стать частью этой реальности. Не имеет значения, о чем мечтают те, кто остался в живых. Чондэ больше не соприкасается с этим миром, и ничто не может заставить его вновь сделать это. Сынгван хотел, до безумия и обжигающей изнутри боли хотел, чтобы чудо случилось, каждый раз приходя сюда по этим долбаным воскресеньям, как будто ведомый ничтожной мыслью о том, что эта чертова могильная плита имеет шанс исчезнуть. Превратиться в иллюзию, в его собственный страшный сон, который непременно закончится на следующем выдохе, вытащит его обратно в Санчхон, за день до решения отправиться на уличные гонки, и не позволит произойти этой ошибке. Резко закрыв глаза, Сынгван смертельно жалеет о каждом решении, которое принял Чондэ, чтобы оказаться сейчас здесь. Разогретая летним солнцем земля скрывает не человека, а зависимость, тысячи ошибок и неверных поступков, сожалений, кошмарные страхи и опасения. Сынгван не замечает, что начинает дрожать, как дрожит почти каждый раз, когда оказывается здесь. Иногда выдерживать тяжесть воспоминаний о нем оказывается еще сложнее, чем признавать, что ни одно из них больше никогда не повторится. Время здесь движется на другой скорости, иногда почти замирает, неподвластное настоящим земным законам. Кладбище дышит само по себе, как единый мистический организм с бьющимся собственным сердцем, которое не увидеть и не представить — только почувствовать колыхания земли под ногами, засыпанной опавшими листьями, словно что-то там действительно способно биться. Это кажется парню бессмысленным, но и в то же время невероятно правильным, как будто ради всеобщего равновесия смерть обязана превращаться обратно в жизнь, даже если делает это в совершенно другом смысле, который никогда не поймут люди. — Я ненавижу тебя, хён, — задушенно шепчет Сынгван, до боли искусывая нижнюю губу, но ни за что не откроет глаза, чтобы снова взглянуть на него. Каждый раз, когда начинается новая неделя, он думает, что прошлое наконец осталось позади, но с наступлением очередного воскресенья все равно возвращается сюда, словно это самое прошлое никак не может отпустить его. Не хочет, чтобы его забывали. — Я просто… ненавижу тебя. Тишина кладбища отвечает шуршанием листьев, негромким скрипом проезжающей вдали машины и чужими шагами, раздающимися где-то за его спиной. Сынгван крепко сжимает кулаки, но все еще не открывает глаза, какой-то частью сознания мечтая, чтобы эти шаги были его хёна. Размеренные и тяжелые, необычно громкие, словно кто-то действительно идет сюда за ним. Кристальные слезы скатываются по щекам, дрожь пробивает все тело, как от ледяной воды. Отчаянно цепляясь за глупые мечты, которые ни в какой реальности не способны быть правдой, Сынгван жалко и тихо всхлипывает, прежде чем чьи-то теплые руки разворачивают его и обхватывают настолько крепко, что он почти задыхается. Черная одежда, широкие плечи и запах едва ощутимого мужского одеколона, смешанного с никотином от недавно потушенной сигареты. Каждая мелочь чертовски напоминает Чондэ, как будто это действительно он выбрался из чертовой земли, чтобы молча обнять его, немного успокоить и пообещать, что никогда больше не исчезнет. Сынгван задерживает дыхание, чувствуя сильные объятия, и наслаждается этой безнадежно далекой мечтой. Легкий ветер осторожно обходит могильные плиты, словно не хочет лишний раз тревожить людей, нарушая их вечные сны, которые не закончатся ни через десять лет, ни через тысячи. Как будто это невероятное спокойствие под слоем холодной земли действительно настолько приятное, очаровывающее, что никто из этих людей не хочет вновь просыпаться. Через несколько минут парень заставляет себя наконец отстраниться. Изнутри все еще рвется жалкий вопль, разбрасывающий слова ненависти над идеальными черными памятниками, но Сынгван не позволяет ему выбраться, молча поднимая взгляд. Мингю выше на полторы головы, но сейчас даже он кажется меньше с этими опущенными плечами и искренним беспокойством на лице, которое Сынгван видит каждый раз, когда позволяет себе выйти из дома без предупреждения. — Знал, что найду тебя здесь, — наконец говорит Мингю, и голос немного хрипит, как от слишком долгого молчания. Прокашлявшись, он вновь смотрит на парня напротив. — Я же говорил, что ты можешь ездить сюда со мной. Мне не сложно было отвезти тебя. Просто предупреждай в следующий раз. Вина покалывает лопатки, как маленький кинжал, который скорее играется, чем царапает. Сынгван несильно кивает несколько раз, переполненный огромной благодарностью за то, что этот человек никогда не отчитывает его за все эти бездарные решения. Впрочем, даже Чондэ этого не делал. Иногда они настолько похожи, что это почти немыслимо, или же Сынгван неосознанно ищет в нем знакомые, любимые черты, которые имел только один хён в его жизни и никто больше. — Извини, хён, — негромко отзывается Сынгван. И называть его так действительно непривычно и странно, но приходится смириться с мыслью, что бывшая команда Дионис теперь его новая семья. Сынгван не раз вспоминал ночь, когда пришел в дом Гынвона, который не обязан был даже смотреть на него, однако он не только выслушал, но и разрешил остаться. Воспоминания той холодной осени вновь накрывают его с головой, но очередное мягкое прикосновение Мингю вновь вытаскивает обратно в реальность, как настоящий спасательный круг, брошенный под его ноги во время бушующего внутри него шторма. Сынгван медленно поднимает взгляд, замечая его ладонь на плече, и не хочет думать, насколько сильно влюбился в каждого из этих людей, которые приручили его, подарив настоящий дом. Взамен предыдущему, который никогда не был родным для него, не считая единственного человека, который когда-либо о нем заботился. Мингю сжимает худощавое плечо немного сильнее, словно пытаясь подарить немного спокойствия, прежде чем переводит взгляд на темное надгробие за его спиной. Высеченные на камне символы имени и дня смерти смотрят на него в ответ, как живые. — Ты никогда мне не нравился, но даю слово, что позабочусь о нем, — мрачно произносит Мингю, несмотря на давящее молчание кладбища, которое не собирается ничего отвечать. — Обещаю. И Сынгван почти готов позволить эмоциям вырваться, как заточенным в тюрьме преступникам, которые наконец добрались до заветной красной кнопки, отвечающей за экстренную разблокировку дверей. Громко сглатывая слюну вместе со всеми чувствами, он перехватывает ладонь Мингю и сжимает еще крепче, словно это последнее, что заставляет его сохранять контроль. И это, безусловно, правда. Мингю немного улыбается, переводя на него взгляд, и по черным как смола глазам ничего не понять, кроме едва заметного блеска, который молча обещает, что все будет в порядке. Сынгван оборачивается, чтобы взглянуть на надгробие в последний раз, одинокое, как никакое больше из соседних, прежде чем Мингю снова отвлекает его. И он слышит заветное, приятное и такое вдохновляющее: — Идем домой.***
Запах ядреного пота и сырости не позволяет сделать глубокий вдох, иначе тошнота подбирается на корень языка, точно выползающий из пищевода змей, который и заставил его в конечном итоге оказаться здесь. Тюремная камера похожа на коморку, но вмещает две металлические кровати, низкий квадратный стол и даже умывальник с кривой трещиной, на которую Тэхён смотрит по меньшей мере четыре с половиной часа каждый день. Изогнутая линия словно разрастается в размерах после первого получаса, выгибается, как живая, проползает еще немного выше, пытаясь добраться до крана или забраться на стену рядом. Каждый раз Тэхён представляет, как она двигается, словно пытаясь сбежать. Однако, обреченная оставаться на одном месте, трещина такая же неживая, как и он, которая может только мечтать пошевелиться. Черный взгляд кидается на двери, когда из дальнего коридора слышатся шаги. Металлические прутья решетки открывают вид на стену напротив камеры с блеклым оранжевым покрытием, словно краска давно выцвела несмотря на то, что в этом крыле довольно мало света. Тэхён равнодушно оглядывает квадраты плитки на полу, прежде чем замечает большие черные ботинки надзирателя. Не обязательно поднимать голову, чтобы знать, что это за мужчина: за последние месяцы Тэхён выучил походку каждого из них. Сверкая черной дубинкой и наручниками, прицепленными к поясу на брюках, он переминается с одной ноги на другую, пока открывает дверь. Связка длинных ключей противно дребезжит в жирных пальцах, но Тэхён даже бровью не ведет. Слишком много вещей здесь вызывают раздражение, и он просто не может реагировать на все подряд, иначе точно сойдет с ума. — На выход, — рявкает надзиратель, будто само его долбаное присутствие здесь не говорит о том, что заключенных пора выводить на улицу, чтобы не сидели в душных камерах весь день. — Лицом к стене, мать твою! Тэхён негромко выдыхает и выполняет приказ, заводя руки за спину, чтобы позволить надеть наручники. Ледяной металл холодит, но в какой-то момент становится приятно. Из-за ненормальной жары сидеть в камере без кондиционера не лучше, чем отправиться на чертову смертную казнь за убийство. Прикусывая губы и неспешно двигаясь по коридорам, Тэхён мысленно усмехается неожиданной мысли. «Приговорен к смертной казни». Криминальный кодекс этой страны действительно жесток, размышлял он десять месяцев назад, находясь под следствием и заключением, но вскоре выяснил, что смертная казнь больше не вступает в силу даже после соответствующего приговора. Адвокат по имени Йондо был невыносимо спокоен, зачитывая с листка его будущее после четвертого суда, словно пятьдесят лет за решеткой были какой-то мелочью. Тэхён вспоминает, как сильно задумался, изучая его каменное лицо напротив, пока тот все продолжал читать какие-то вшивые законы, запрещающие досрочное освобождение. Осознание того, что жизнь закончилась, явилось ему одной из холодных ночей, которую он провел в черном изоляторе после очередной драки. Заключенным Тэхён никогда не нравился, как и они ему, и вскоре два с половиной метра непроглядного мрака стали единственным, что его развлекало. В такие моменты он просто сидел, оперевшись спиной о холодный бетон, и погружался в бесконечные воспоминания, потому что к тому времени только они у него и остались. Тэхён не замечает, как надзиратель выводит его на площадку для прогулок, огороженную высоким сетчатым забором с колючей проволокой. Под напряжением, размышляет он, цепляясь взглядом за металлические острые кончики, торчащие во все стороны, как клыки обезумевшего зверя. Солнечный свет нагревает песок под ногами, и находиться на площадке в это время дня почти невыносимо, но Тэхён все равно не двигается, завороженный этим чертовым забором, словно смог разглядеть дыру, которая приведет его к свободе. Черный взгляд немного светлеет, вглядываясь вдаль, замечая идеально высаженные деревья у дальнего крыла тюрьмы, которые упираются в еще один забор. Рыжий кирпич наружных стен напоминает о ржавчине раковины в его камере. Горящий солнечный диск застывает в зените, цепляясь за наивысшую точку неба, когда Тэхён вскидывает голову и просто смотрит вверх, пока перед глазами не появляются разноцветные вспышки. Теплый летний воздух развевает края тюремной формы болотного цвета, нагревает нашивки с его личным номером под ключицами. Заключенные поглядывают на него из разных сторон, играющие в мяч на песке или курящие дешевые сигареты без фильтра, но никто давно не пытается выяснять с ним отношения. Тэхён разбил костяшки пальцев не менее десяти раз за последние четыре месяца, прежде чем все эти люди перестали видеть в нем нечто интересное. Когда голова начинает чертовски кружиться, Тэхён закрывает глаза, продолжая стоять на обжигающем песке. Бледные пальцы немного дрожат, когда он поднимает руки и вытирает пот с лица, прежде чем его внимание привлекает собственная наколка, набитая одним из заключенных прямо на его кисти какое-то время назад. Конкретный день и не вспомнить, ведь они все тошнотворно одинаковые среди этих стен, как близнецы, повторяющие черты друг друга каким-то неестественным образом. Из-за головокружения перед глазами немного двоится, и он видит набитые острые буквы «J». Целых три несмотря на то, что в реальности есть только одна. Чондэ. Джин. Чонгук. Воспоминания подступают с каждой стороны, как стая голодных собак. Действительно забавно, что сейчас он видит три наколки, потому что причин набить это действительно три. Каждый человек, о котором он думал тогда, имеет значение, потому что все они изменили его в какой-то степени, повлияли на него как на личность, вынудили принимать определенные решения, о некоторых из числа которых он пожалел. Выдыхая потоки горячего воздуха, Тэхён прищуривается, прежде чем наколка прекращает прыгать перед глазами, возвращаясь в единственное число на его руке. Всего одна буква, собирающая в себе тысячи воспоминаний, изо дня в день напоминает ему обо всем, что произошло, включая не только чертовы гонки. Чондэ пытался защищать его всеми силами. Джин пытался любить его, затем — ненавидеть. Чонгук пытался остановить его, заставить одуматься и понять, что потерянное не всегда можно вернуть назад. Иногда не стоит и пытаться. Тэхён вновь прикрывает глаза, каждой клеточкой тела чувствуя горячий воздух, который впитывается в ткань тюремной одежды, лижет его ключицы и живот адским пламенем, выжигает кожу едва не до костей. И даже это не заставляет его вернуться под навес. Адреналин, который он каждый раз здесь испытывает, выходя под палящее солнце в разгар дня, — последняя вещь на свете теперь, которая позволяет ему чувствовать себя живым. Тэхён вспоминает каждый миг соревнований, драк и соперничества, который дарил это ощущение, однако ничего больше нет и быть не может, разве что через десять, двадцать, тридцать или тысячу лет. «Судья вынес решение смягчить приговор, но минимум двадцать лет ты получишь». Без сомнений, размышляет Тэхён, этого времени будет достаточно, чтобы осознать, что на самом деле он был живым каждый день, пока не оказался здесь, потеряв абсолютно все.***
Черный шевроле выглядит забытым, покрытый внушительным слоем пыли в гараже, простоявший здесь без движения почти весь год. Чонгук слегка усмехается, подходя ближе, чтобы медленно провести пальцами по гладкой стали капота и низкой крыше, словно знакомясь с машиной второй раз. Осиротевший вид шеви вгоняет его в какое-то мрачное состояние, которое становится еще сильнее, стоит лишь оглянуться, чтобы заметить возле дома припаркованный вольво. Используя только его после покупки, Чонгук каждый раз мысленно возвращался к шеви, бережно и почти любовно храня теплые воспоминания о нем, пока не набрался смелости наконец зайти в гараж. И вот он здесь, смотрит на него внимательно и нежно, влюбляясь в его мощность и красивые дерзкие изгибы вновь, готовый распахнуть дверь и оказаться внутри, почувствовать приятный запах кожи и бензина, который присутствовал там всегда, начиная с первой же тренировки. Чонгук делает очередной глубокий вдох, мысленно уже заводя шестилитровый двигатель и слыша его низкие рычащие ноты, прежде чем вспоминает Сокджина, который все еще не хочет смотреть на гоночные машины. Именно эта мысль удерживает его на месте и вынуждает в конечном итоге лишь тяжело выдохнуть, сделать шаг назад, спиной приближаясь к дверям гаража, и в следующий момент снова задвинуть их, отрезая любимый шевроле камаро от реальности, в которой ему теперь нет места. И еще какое-то время не будет. Чонгук не собирается навсегда прощаться с ним, но сейчас, определенно, не тот момент, чтобы возвращать его, потому что Сокджин еще не готов. Пыльный ниссан тоже давно не используется, запертый в соседнем гараже, как пленник, который не скоро получит разрешение выбраться на свободу. Отремонтированный после аварии и вымытый, он выглядит готовым сделать это в любой момент, прекрасно зная, какие чертовски сильные эмоции испытывал его хозяин каждый раз, когда оказывался внутри. Чонгук швыряет задумчивый взгляд на двери его гаража и шумно вздыхает, охваченный невероятной печалью из-за того, что Сокджин может никогда больше не захотеть ездить на этой машине. Оправиться после ужасной аварии оказалось совсем не просто, даже если физически хён восстановился довольно быстро. Очевидно, пройдет еще какое-то количество времени, прежде чем Сокджин разрешит себе вернуться к мыслям о спортивных машинах. Задумчиво поджимая губы, Чонгук возвращается в дом, невольно вспоминая моменты реабилитации хёна. Санха врывается в мысли неожиданным образом, заставляя немного усмехнуться тишине двора. Именно этот парень вытащил Сокджина той ночью, и кто же знал, что им с Хёнджином настолько понравится спасать людей, что они начнут работать в скорой помощи. Чонгук вспоминает, как все они искали для Санха лучшего врача перед операцией на зрение, благодаря которой он позднее вновь смог полноценно видеть и даже вернуться к вождению, о чем настолько давно мечтал после собственной аварии. Выдыхая с негромким звуком, Чонгук понимает, что каждый из них в конечном итоге получил то, чего на самом деле заслуживал. Останавливаясь напротив входной двери, он замечает Сокджина и подходит ближе, чтобы помочь вынести спортивные сумки с некоторым количеством вещей, которые понадобятся им на эти выходные. Идея вновь поехать в горы Кванджу изначально показалась Чонгуку не лучшей на свете, ведь с этим городом связаны чертовски болезненные события, но он осознал, что заменить их на новые будет намного лучше и правильнее, чем навсегда решить, что возвращаться туда не стоит. — Не надрывайся, хён, — усмехается Чонгук, легко перехватывая сумки с плеча Сокджина, чтобы закинуть их во вместительный багажник вольво. — Ничего не забыли, надеюсь? — Солнцезащитный крем, — вспоминает старший в последнюю секунду, как всегда, резко развернувшись на сто восемьдесят градусов с желанием вернуться в дом. Чонгук шутливо закатывает глаза, слыша негромкий скрип двери, прежде чем его внимание забирает подбежавший Хваран, забавно высовывающий розовый язык. Приветливый блеск в его глазах кажется слишком необычным для такого здоровенного добермана, который вырос еще больше за последние месяцы. Оглядывая острые стоячие уши, Чонгук поглаживает его по голове и почесывает шею, цепляя пальцами толстый кожаный ошейник, который из-за коричневого цвета почти сливается с короткой шерстью. — Джей-Хоуп заберет тебя на несколько дней, пока мы не вернемся, — обещает Чонгук. — Конечно, теперь это очень занятый человек, но он ведь не может оставить такого героя, как ты, правда? Хваран словно понимает все до последнего слова, наклонив голову немного набок в осознанном жесте. Чонгук рассеянно чешет его за длинными ушами, вспоминая день, когда он действительно стал героем, спасая Сокджина от удушающих пальцев Тэхёна. Мрачное выражение само появляется на лице, как нависшая над головой грозовая туча, прежде чем Сокджин возвращается, и все кошмарные мысли вмиг исчезают, расщепляясь в воздухе, словно их и не было. Раскрывая пассажирскую дверь перед хёном, Чонгук не вспоминает больше ни одно дерьмо, целиком и полностью утопая в этом человеке, и весь чертов мир не способен больше забрать его внимание. Пригородные заправки проносятся мимо мелькающими глыбами следующие часы, пока не исчезают тоже, сменяясь широкими зелеными полями и густым лесом вдоль главной сеульской трассы. Чонгук давит на газ немного сильнее, ритмично дергая головой под незамысловатый бит из радио, искренне наслаждаясь музыкой в дороге, которой никак не мог наслушаться после покупки машины, потому что ради облегчения веса вытащил магнитолу из шеви еще давно, обрекая себя на вечное звучание одного только двигателя на тренировках. Сокджин прикрывает глаза, наслаждаясь музыкой не меньше, и Чонгук позволяет себе мимолетный взгляд на него, поражаясь, насколько спокойным хён выглядит. Избавившись от страха сидеть в машине всего несколько месяцев назад, Сокджин был заметно напряжен, когда они выезжали из города, но сейчас словно решил наконец расслабиться, полностью доверившись Чонгуку, который поклялся водить аккуратно и не превышать скоростной режим на шоссе. — Бензин заканчивается, — протягивает Чонгук через двадцать миль, когда по радио включают заводящий трек «September» из семидесятых, поглядывая на датчик уровня топлива, совсем скоро начинающий мигать красным. — Остановимся на следующей. — Окей, — зевает Сокджин, рассредоточено глядя на мелькающие деревья на обочинах, которые становятся четкими, когда вольво сбрасывает скорость на повороте. Не выдерживая знакомой мелодии, он начинает цокать языком в ритм, но слишком расслаблен сейчас, чтобы подпевать всерьез. — Как раз хочу поесть. И сделаю инъекцию. Чонгук слегка улыбается, потому что этот некогда бестолковый хён наконец стал более ответственным, контролируя уровень сахара в крови с особой внимательностью, которой прежде не наблюдалось, словно в один день осознал, насколько это важно для всего организма. Притормаживая перед сверкающей оранжевым заправкой, Чонгук выворачивает руль по дороге к бензоколонке. Палящее солнце становится мягче с наступлением вечера, но и это вынуждает немного поторопиться, потому что Чонгук хочет успеть приехать в Кванджу до заката, попытавшись словить его для особенного момента, который продумал заранее. Если наполнять этот город новыми воспоминаниями, перекрывающими неприятные старые, то только самыми лучшими. — Кстати говоря, мои родители собираются приехать через месяц, — неожиданно заявляет Сокджин, откусывая огромный кусок чизбургера через десять минут после их остановки. Чонгук испуганно поднимает взгляд, даже не пытаясь понять, зачем он сказал это. Родители Сокджина находятся в Швейцарии, отлично помнит он, но очевидный намек на знакомство с ними заставляет что-то сжаться в груди, словно это очередное испытание, через которое он обязан будет пройти. — Я хочу познакомить их с тобой, — продолжает Сокджин совершенно спокойно, двигая челюстями без единой эмоции на лице. Выкрашенные в теплый зеленый цвет стены за его спиной почти расплываются перед глазами Чонгука, как только он понимает, сколько волнения принесли эти слова. Чонгук смотрит на Сокджина и чувствует, что это лучшее и одновременно худшее, что он только мог сказать. Знакомство с его близкими людьми кажется чем-то совершенно новым для него, отчего немного страшным, но вместе с тем необходимым, чтобы двигаться дальше и создавать еще более прочные отношения. Чонгук задумчиво наблюдает за хёном, перебирающим помидоры в салате, и приходит к мысли, что сделает все возможное, чтобы понравиться этим людям. Как сказал однажды Сокджин, его родители принимают однополые отношения, и это, очевидно, гораздо проще, чем если бы пришлось притворяться очередным «близким другом» просто из чувства безопасности. Чонгук шумно выдыхает, отводя взгляд, когда собственный отец возникает перед глазами расплывчатым неприятным образом, но он силой гонит его как можно дальше. Этот день должен принадлежать только им двоим. Чонгук вновь поднимает нежный взгляд, оглядывая Сокджина напротив, как чертовски ценного человека во всех смыслах, которые только может себе придумать. И старший смотрит на него в ответ привычно внимательно и немного ехидно, прищуривая черные глаза, прежде кажущиеся невероятно холодными, но теперь в них столько тепла, что будет достаточно на остаток всей жизни. Чувства распирают Чонгука изнутри с невероятной силой, словно он влюбляется в него все больше, и если раньше это повлекло бы страх, то сейчас появляется только решительность, уверенность в том, что все идет именно так, как должно. Вернувшись к машине после небольшого отдыха, Чонгук заводит двигатель, чтобы отправиться дальше и попытаться успеть до заката. Кванджу растягивается на многие мили, выстроенный вдоль извилистой горной дороги, которая привлекала Чонгука еще тогда, когда они впервые приехали в этот город, но сейчас приносит вдвое больше удовольствия из-за мягкой подвески машины, которая позволяет в полной мере ощутить все гладкие повороты и насладиться шикарным видом заснеженных верхушек гор, раскидавшихся до самого горизонта. Через несколько часов остановившись в небольшом мотеле, они оставляют вещи и немного перекусывают, отдыхая после долгой дороги. Мрачнеющее предзакатное небо обещает быть самым красивым на этой неделе. Чонгук не может сдержаться, чтобы не поторопить Сокджина. Выхватывая из его пальцев ключи от их номера наверху, Чонгук заманивает его обратно к машине. Они должны увидеть закат сегодня же. Свежий вечерний воздух в лесной местности не идет ни в какое сравнение с воздухом душного мегаполиса. Опуская все окна в машине, Чонгук высовывает руку и ловит теплые потоки ветра, растопырив пальцы и поглядывая на Сокджина рядом с особенной, ни на что не похожей улыбкой, делая глубокие вдохи один за другим, чтобы насытить легкие этим чистым воздухом. Извилистые дороги выкручиваются, как змеи, проходя вдоль густого леса, над горными реками с большими камнями и даже шумным водопадом, виднеющимся вдали, как сплошное белое облако. Вольво мчится вперед без оглядки, набирая достаточно скорости на идеальной прямой дороге, прежде чем из-за поворота возникает самое красивое на свете место с низким металлическим ограждением, открывающее вид на дальние горы перед резким обрывом. Чонгук осторожно съезжает к обочине и с восхищенным выдохом выбирается из машины, чтобы подойти ближе к ограждению и как следует оценить этот вид. Захватывающий дыхание пейзаж представляет собой белые заснеженные вершины гор вдали, скрытые легким туманом, ряды высоких зеленых деревьев и невероятно красивые краски от заходящего солнца. Огромный пылающий диск постепенно исчезает на горизонте, словно растворяясь среди холмов и зелени. Чонгук привычно усмехается, переводя взгляд на Сокджина рядом, который со сверкающими изумлением глазами смотрит вдаль, как будто именно там находятся все ответы. — Красиво здесь, черт возьми, — негромко говорит Сокджин, когда очередной порыв ветра спутывает черные волосы, заставляя их прикрывать его глаза. — Я помню, как мы остановились здесь. Именно в этом месте. — Да, — отзывается Чонгук, и несильный ветер подхватывает его голос, чтобы возвысить над их головами и тотчас отпустить, позволяя разлететься повсюду мягким эхом, парящим над пропастью. — Здесь я впервые сказал тебе о своих чувствах. Приятное воспоминание заставляет что-то потеплеть в груди, даже если в тот самый момент Чонгуку было как никогда страшно быть отвергнутым или ошибиться, наивно полагая, что человек вроде Сокджина не захочет иметь с ним ничего общего, кроме команды. И как же сильно он ошибался. Вспоминая собственные дрожащие пальцы и негромкий неуверенный голос, которым он признался нелепо и почти грубо, словно швырнул оскорбление хёну в лицо, Чонгук усмехается, поражаясь страхам, которые сковывали его тогда. Сейчас ни один из них не имеет шансов вернуться. Целый год прошел, и за это огромное количество времени Сокджин имел тысячи возможностей показать, что разрешение поцеловать его тем вечером было несерьезным или необдуманным, но этого не произошло. Несмотря на его собственный страх перед Чонгуком, который появился в его жизни незадолго после Тэхёна, Сокджин все же доверился. Именно в тот день доверился, чтобы позднее никогда не пожалеть о том, что выбрал именно Чонгука. Закат становится еще прекраснее, размывая небо оранжевыми и розовыми красками, словно растекающаяся акварель, однако теперь Чонгук не видит ничего красивее Сокджина рядом. — Я люблю тебя, — негромко говорит Чонгук, делая небольшой шаг ближе, чтобы приобнять его за талию и притянуть к себе, вдыхая приятный знакомый запах его кожи, его мыслей и его собственных чувств, до которых почти можно дотронуться из-за того, насколько многозначительно он смотрит на него в ответ. — И я тебя, Чонгук, — слегка усмехается Сокджин, не сопротивляясь ни секунды перед тем, как оказаться совсем близко, вовлекая младшего в чувственный поцелуй, заставляющий весь мир к чертям исчезнуть, в котором остаются только они и теплый вечерний ветер, разгуливающий по их спинам, заставляющий прижиматься друг к другу еще сильнее. И Чонгук никогда прежде не чувствовал себя таким счастливым. Сокджин прекрасен рядом с ним, и хочется смотреть на него целыми днями, наслаждаться его компанией, выслушивать все его чертовы проблемы и переживания, поддерживать в тяжелые моменты и просто быть рядом. Сокджин превратился из раздражающего человека в самого важного для него каким-то немыслимым образом. Чонгук никак не может объяснить этот феномен даже себе, но вскоре прекращает даже пытаться, обнимая хёна еще крепче, сжимая в своих руках, как нечто, что навсегда хочет сохранить рядом и никогда не отпустить. Не позволить разломаться на части. Чонгук собирается беречь его всеми силами, как только сможет, потому что именно этого заслуживает Сокджин. — Кстати говоря, — игриво протягивает Чонгук немного позднее, когда мрачнеющее на закате небо темнеет окончательно, подталкивая к возвращению в уютный номер мотеля. — Я вспомнил кое-что важное, хён. Сокджин немного приподнимает брови, останавливаясь напротив вольво, словно не ожидая, что младший захочет задерживаться здесь с наступлением ночи. — Я ведь действительно хотел погонять с тобой как-нибудь, — напоминает Чонгук, ведь и правда чертовски сильно мечтал сделать это в самом начале, впервые заметив рычащий бешеный истребитель, который меньше всего на свете напоминал машину из-за своих низких стонов и невероятно дерзкого вида. Чонгук отлично помнит, каким трепещущим было его сердце, когда он впервые услышал его двигатель, напоминающий душераздирающие вопли сумасшедшего. Очередное воспоминание вызывает тень улыбки на его лице. Это было действительно хорошее время для каждого из них, и когда-нибудь оно обязательно повторится. — Не сомневайся, что я надеру тебе зад, — отвечает Сокджин, издевательски улыбаясь и включая свой привычный режим дерзости, в который Чонгук когда-то давно тоже невыносимо влюбился. — Это мы еще выясним, — усмехается Чонгук, обещая отличный заезд, прежде чем вновь прижать его ближе и поцеловать настолько сладко и жадно, чтобы сердце забилось еще быстрее. И ничто больше не имеет значения, кроме него.