Ужасы Бейквелла

Для настроя песня — The Rigs — Devil's Playground.

В детстве, таком тихом и спокойном, когда солнце заходило за горизонт, я открывала для себя таинство рассказов из потёртых книг. Пряталась под одеялом как за спасательным шатром. Светила фонариком на исписанные страницы, погружаясь в нечто таинственное и запретное. Ощущения были незабываемые. Сердце колотилось, а ладони потели то ли от эмоций из-за прочтения «недоступного», то ли от страха, что меня могут поймать за «преступлением». Меня никогда не ловили. Мама проходила мимо моей комнаты, даже на мгновение не подумав, стоит ли проверить, забрал меня в свои сети Морфей или нет. Возможно, если бы она зашла, поймала меня в моём спасательном шатре, забрала книгу, отключила фонарик и уложила спать, я бы никогда не узнала, что сказки бывают разные, и не во всех свет и добро побеждает. Не во всех злодей — это тот, кто не способен на нечто возвышенное, чистое и прекрасное. И всё, что у него есть, — это чёрное сердце. Я никогда не узнала бы, что у другой — тёмной стороны есть своя история. И порой тот самый злодей с чёрным сердцем готов уничтожить мир лишь за возможность её рассказать. Уходя за кулисы, казалось, я забираю с собой всю толпу зрителей. Их взгляды бережно складываю в кармашек в самом центре грудной клетки. А их смех отправляется в коробочку прямо в моих лёгких. Тело дрожит от предвкушения, словно я вот-вот получу награду всей своей жизни. Платье, что так приятно обволакивает тело, развивается. Но не от ветра, а от жгучего, прожигающего желания. Наверное, так чувствуют себя Боги, когда управляют людьми, сидя на своём Олимпе. Люди кажутся тараканами с такой высоты. Все их желания и цели не видны Богам, они видят лишь грехи, за которые можно судить. Грех идёт впереди души, подпрыгивает, кричит, извивается, лишь бы его заметили. Благодетель — это молчание. Порок — это песнь. Человек в маске подарил мне возможность взлететь на Олимп. За это я готова вечно слушать его историю.  — Ты была великолепна! — я немного смущённо улыбнулась и кивнула ему в знак благодарности. В это же мгновение Человек замер, рассматривая меня, словно видит в первый раз. Его глаза прожигали, читали, творили магию. Щёки запылали. Я стала ловить себя на мысли, что мне хочется покружиться, будто куколка из табакерки, лишь бы он рассмотрел меня со всех сторон.  — Ты словно не видел меня годами! — не выдержала я и усмехнулась. Человек ничего не ответил, лишь аристократично вздёрнул подбородок и резко удалился, оставив меня в полном замешательстве. Я напряглась и забегала глазами по помещению. Но прежде чем я успела накрутить себе разные мысли и догадки, Человек вернулся. Так же неожиданно, как и уходил. В одной руке у него был букет фиолетовых фиалок с неестественно ярким цветом, а в другой была маленькая, уже знакомая мне, чёрная коробочка. Я широко улыбнулась, мысленно фотографируя этот момент на фотоплёнку в своей памяти: Человек в маске, красивый, с распущенными локонами, в бархатном костюме чёрно-красного цвета, будто сошедший со страниц книг, нёс мне букет цветов. Сердце защемило. Я приложила ладонь к груди, словно не могу дышать.  — Ты задала мне вопрос, Сара, отчего я так смотрю на тебя. Если ты не против, я отвечу, — он протянул мне букет и поклонился. — Оттого, что я наконец-то увидел тебя! Настоящую тебя. Знаешь, как определить, что человек целиком и полностью принимает свою суть? Достаточно взглянуть в его глаза. Твои пылали, моя дорогая. Не было сомнений, не было страха, не было сожалений. Ты чиста, — он протянул мне руку, и я протянула свою в ответ. А после монстр, не носивший маски, повёл меня к моему первому суду. Я сжимала букет, то и дело поглядывая на него и каждый раз примечая что-то новое: странный блик на ленте, что была перевязана меж букета, фиолетовое свечение, что сначала гасло, а потом вновь загоралось. Мне не хотелось спрашивать Человека об этом. Не хотелось рушить магию, что витала вокруг этих цветов.  — Мой экземпляр ещё не ушёл далеко? — Человек лукаво улыбнулся, и его бровь взметнулась вверх.  — Твой экземпляр? — словно передразнивая, повторил он. — Нет, моя дорогая, я его чувствую. А ты чувствуешь? — Человек остановился и мягко коснулся моей талии.  — Ты чувствуешь, Сара? Мы были на улице, уйдя на небольшое расстояние от сцены и вагончиков. Я оглянулась на них, после посмотрела вперёд. На долю секунды почувствовала разочарование оттого, что не ощущаю того тучного мужчину с бородой, которого я заприметила на выступлении. Но внезапно тело завибрировало, внутри что-то потянуло. Запах. Я учуяла запах. Человек улыбнулся.  — Значит, чувствуешь, — спокойно ответил он. — И как же он пахнет?  — Гнилью.  — Тогда иди и приведи его.  — А мой букет? Ты возьмёшь его? — Человек рассмеялся и взглянул на меня, как на наивного ребёнка. Я расправила плечи, не переставая смотреть в его глаза.  — Конечно, попрошу чудиков найти для него вазу. Он оказался впритык ко мне. Руки обвили талию. Прежде чем уйти, Человек поцеловал меня в кончик носа. Мне стало щекотно, и я хихикнула, почувствовав себя немного глупой, но отчего-то невероятно счастливой.  — Спасибо тебе. Мне очень нравятся эти цветы, — я коснулась его плеч и всего на секунду уткнулась в них лицом. Человек гладил меня по спине и что-то шептал. Я не могла разобрать, что именно, мне просто нравилось слышать его голос. Немного посмотрев ему вслед, я, полная сил и уверенности в своих действиях, направилась к своему экземпляру, запах которого тянулся от небольшой аллеи, что располагалась не так далеко от места выступления. Я не испытала жалости, направляясь к нему, напротив, я словно обрела крылья и готова была вот-вот взлететь. И, когда оказалась у него за спиной, в полной мере чувствуя его запах, от которого могло стошнить, я чётко знала — это новый артист нашего цирка!  — Простите! Вы можете уделить пару минут вашего внимания? Мужчина обернулся. Протёр рот рукавом от кофты и жадно улыбнулся, рассматривая меня с нескрываемой пошлостью.  — Конечно, малышка, — он уселся на лавку и похлопал по коленке, приглашая меня присесть. Я скрыла своё презрение и мягко улыбнулась, присаживаясь рядом.  — Вы были на нашем выступлении, я не ошиблась? Мужчина рассмеялся, а после фыркнул, переводя на меня взгляд.  — Да, эти уроды надолго мне запомнятся. Знаешь, малышка, я считаю, таких надо топить, когда они ещё щенки. Чтобы нормальные люди не видели этого уродства!  — Вы считаете себя нормальным? — хлопая глазами, спросила я.  — А ты видишь во мне изъяны? — он демонстративно выпятил грудь, напоминая петуха, что окучивает курицу. Я сдержала смех, отрицательно качнув головой.  — То-то же! Ну вообще, — замялся он, — это было забавно: понаблюдать за этими чудищами. Мне понравилось, как один грохнулся на сцене. Он снова расхохотался, явно вспоминая этот момент, да так сильно, что из его рта брызнула слюна.  — Д-а-а, забавно, — подытожил он, успокоившись. — А что ты делаешь с этими уродами?  — Быть может, я такая же, как считаешь? Он оглядел меня, будто проверяя достоверность моих слов. Я улыбнулась ему, и он пришёл к самому логичному, по его мнению, умозаключению.  — Неее, ты — красотка, только если под юбкой нет сюрприза, — он облизнулся и коснулся моего колена. Я хлопнула его по руке, и он тут же отдёрнул её.  — Больно! Сука поехавшая!  — Послушай, ты мне приглянулся, правда! — я погладила его по плечу, и его гнев поутих. В глазах проснулась похоть. Я продолжила.  — Собственно, поэтому я вернулась за тобой. Хотелось провести время с настоящим мужчиной. Понимаешь, я оказалась в цирке случайно: мой отец раньше им управлял, а теперь это делаю я. И вот я вижу всех этих уродов изо дня в день, что, кажется, и забыла, что такое красота, что такое ласка, — я наклонила голову в бок и стала гладить себя по шее, опускаясь ниже к плечам. Мой экземпляр пылал, казалось, он готов наброситься на меня прямо сейчас. Я мысленно усмехнулась.  — Ты хочешь меня так же, как и я тебя?  — К-к-к-онечно, — заикаясь, ответил он и огляделся. — Хочу прямо здесь! Я рассмеялась.  — Только не здесь! Пойдём в мой вагончик? У меня есть вино и, кажется, что-то из еды. Мужчина встал и протянул мне руку.  — Потопали, малышка, это будет незабываемо! Я усмехнулась, протягивая ему руку. Глаза вспыхнули тьмой, которую он не смог бы заметить.  — Конечно. Ты никогда этого не забудешь… Путь был недолгий, но за это время мой экземпляр успел представиться, рассказать о своей жизни и бросить пару сальных шуток. Рассказ его был до безумия банальный: работает на ферме, ухаживает за отцом, есть две собаки. Любит куриные рёбрышки. Обязательно с кленовым сиропом и приготовленные по старинному семейному рецепту. Я сдерживалась, чтобы не закатить глаза. Люди всегда ходят по поверхности, пытаются поведать то, что никого не заинтересует, а о самом волнующем умалчивают. Держат при себе. Но я то знаю, что в глубине души они жаждут, чтобы кто-то заставил их исповедоваться. Обнажиться. Большая удача, что у меня на этот случай припасена маска священника. Когда мы подходили к вагончику, я заметила, как Марк приступил шаг, забегал глазами, словно кролик, что начинает догадываться о том, что человек пустил его в дом не для тёплого крова. Но похоть была сильнее чувства самосохранения. Она всегда сильнее.  — Вот мы и пришли, — я театрально развела руками, периферическим зрением заметив тень Человека в маске. Он был рядом, и это придавало мне смелости.  — Эм… Ну пойдём, — решимость в голосе Марка испарилась. Быть может, он заметил мой оскал?  — Погоди. Присядь здесь, — я указала ему на стул подле сцены, и Марк сразу же плюхнулся в него, будто это придавало ему спокойствия.  — Я только проверю, не затесался ли в вагончике кто-то из наших уродов. Марк нервно кашлянул, но одобрительно кивнул. Виляя бёдрами, точно зная, что он смотрит мне вслед, я ушла за своим «реквизитом».  — Ты напугал меня! — Человек в маске молча притянул меня к себя и впился в губы. Сила притяжения ударила в голову, а вкус его губ заставил плавиться. Я обвила его плечи, извиваясь от блуждающих по моему телу рук Человека.  — Ну-ну, — шёпот в губы, сбившиеся дыхание, — сейчас не время. Человек отпрянул, и я прикусила губу при виде его возбуждённого взгляда, казалось, он готов разорвать меня в клочья. Не видела ничего более сексуального.  — Да, прости. Тебя кое-кто ждёт. Ты уже узнала его суть? Я улыбнулась, открывая коробку, где была маска. Покрутила её в руках.  — Конечно. Он насильник. Человек не спускал с меня глаз.  — Как давно у тебя эта маска?  — У меня всегда есть припас. И для тебя у меня тоже кое-что есть.  — Неужели ты всё-таки решил сделать меня уродом? Человек рассмеялся. Коснулся моего подбородка, словно проводя пальцами по шёлку. Мягко приподнял его. Я не шевелилась.  — Восхитительная. Неузнанная. Не чующая своей баснословной власти. Он отвернулся и достал из плаща ту самую чёрную коробочку, что была в его руках вместе с цветами. В следующее мгновение он вручил мне бархатную маску. Я сразу её узнала. Человек сделал её для меня в тот самый день перед моей встречей с Крисом.  — Она твоя. Я протянула руку и ощутила на ладонях красоту, невероятную красоту, что волной обрушилась на меня. Это было новое чувство. Ведь раньше я считала, что её можно лишь увидеть. Но не почувствовать каждой клеточкой своего тела.  — Знаешь… — начал Человек, — создавать маски было моей жизнью. Дарить людям нечто прекрасное, дарить им умиротворение. Ничего большего мне и не нужно было. Ценили ли они моё искусство в полной мере? Не думаю, — отвечал он сам себе. — Они не любовались ими, не восхищались. Мои маски нужны были, чтобы скрыть себя. Оттого моя любовь погибала вместе с красками на картонных лицах. Уголки его губ взметнулись вверх.  — Когда я делал твою маску, снова ощутил то чувство, что было со мной в детстве, когда я прятался в тени деревьев, представляя, как сотворю своё первое искусство. Такое чистое, не запачканное глазами общества. Ты понимаешь меня?  — Да. Понимаю, — я коснулась его щеки, и его ладонь накрыла мою.  — Она прекрасна. Человек облегчённо вздохнул.  — Надевай её. И, стало быть, нам пора. Чудики уже обработали твой экземпляр. Он усмехнулся. Я надела свою маску, а Человек свою. Взявшись за руки, мы вышли из вагончика. Марк сидел связанный в окружении чудиков. Они радостно смеялись, словно дети на Рождество, которые получили подарок или увидели крадущегося к камину Санту в свете праздничных огней. Мне же он напомнил надоедливую, жужжащую муху, что не даёт уснуть, вызывая лишь одно желание — прихлопнуть её.  — Так, так, — начал Человек, медленно подходя к Марку, — у нас гости! Какой же приятный сюрприз! Я рассмеялась. Марк забегал испуганными глазами. Его зрачки расширились, ноздри вздымались. Он закивал головой в отрицание, будто марионетка, что потеряла своего кукловода и не может контролировать своё тряпичное тело.  — Отпустите, прошу! У меня нет денег, но я найду! — завопил он. Человек презрительно фыркнул.  — Деньги… — словно пробуя на вкус это слово, протянул он. — Забавно, не правда ли? Каждый раз одно и тоже. Стоит попасть в ловушку, и все сразу желают купить своё спасение. Складывается впечатление, что ничего ценнее у людей нет — лишь бумажки. — он вздохнул и повернулся ко мне. Я не видела его лица, но знала, что он улыбается. Улыбается мне.  — Да… Будь это истина, я бы окончательно потерял веру в людей. Но, к счастью, мне известно, что есть вещи намного ценнее. Уголки моих губ дрогнули в улыбке, и Человек, явно удовлетворённый этим, вернул своё внимание к Марку.  — Нам не нужны деньги. Нам нужен новый артист! Бархатный, ужасающе красивый голос меня зачаровывал. На секунду я даже забыла, для чего мы здесь. Для чего здесь я. Только спустя минуту мне удалось вернуться в реальность, и плавно, словно порхая, я подошла к Человеку, но обратилась к своему экземпляру.  — Ты будешь прекрасным артистом. А знаешь почему? Марк начал кричать и вырываться из оков верёвок. Я не выносила, когда меня перебивают, отчего закатила глаза, начиная чувствовать раздражение, приблизилась к его лицу и смерила взглядом. Марк замер, вглядываясь в мои губы.  — Не кричи… — прошептала я. — Нет смысла! Твоя судьба предрешена. Прими её достойно, а не как сопливый мальчишка, что петушится перед девочками, но стоит зажать его в тиски — плачет и зовёт мамочку.  — Но… я не хочу умирать… — жалобно протянул он.  — Думаешь, ты достоин смерти? Я усмехнулась при виде непонимающего взгляда Марка.  — Что вы тогда сделаете со мной?  — Тебе уже сказали, разве ты не слушал? Мордогрыз, — обратилась я к чудику, — будь добр, подай мне маску. Чудик протянул мне её, смотря на меня совершенно иным взглядом. Из него сочился трепет передо мной, благоговение. Мне понравился этот взгляд. Теперь я точно знала, что хочу видеть это на лицах всех, кому посчастливится встретиться со мной. Я прислонила маску к лицу Марка, но не до конца, так чтобы оставалось несколько миллиметров до кожи. В моих глазах и в глазах моего экземпляра образовался невидимый барьер, что разделял прошлую жизнь и будущую. По коже прошла дрожь, а в груди порхала мгла, принимая облик сотни уже знакомых мне лёгких бабочек с прекрасными черными, как лунный свет, крыльями. Во мне пробудился мрачный романтизм, что всегда таился. Наверное, оттого в голове стали всплывать стихи.  — Ты всегда испытывал похоть, Марк. От тебя пахнет принуждением, обманом и насилием. Я слышу тихие мольбы тех, кто не хотел видеть твоё тело, не хотел чувствовать тебя в себе. Но именно это и приносило тебе удовольствие, не так ли? Ощущение власти, дозволенности, полного контроля тела и души. Теперь твоё пристанище будет здесь — под красным шатром цирка уродов, где твой грех будет насмешкой. В него будут тыкать пальцем и бросать отходы. Ты никогда не сможешь утолить свою жажду, она будет жечь тебя изнутри. Твоя кровь будет кипеть, и не будет сил её остудить. Твой порок станет твоей душой, и плач её никогда не услышат небеса. Я надела маску на Марка и сделала шаг назад. Он кричал так громко и истошно, словно песнь для наших ушей. Человек взял меня за руку и повёл к вагончику, но обернулся к чудикам, бросив им:  — Приготовьте для него клетку. Сегодня мы возвращаемся в Бейквелл!