Уроки любви

      Всё было серым — облака, небо, вода в Арно, архитектура и лица людей. Агнесс ходила, как привидение, отсчитывая дни до отъезда, собирая вещи, заклеивая коробки… В один из таких вечеров, занятых сборами, она просто села на кровать, глядя на стопку одежды рядом с собой, и расплакалась. Потому что больше не было сил делать вид, что её устраивает, как всё складывается.       Больнее всего Агнесс было от того, что казалось, будто у неё в окружении совершенно не осталось людей, способных её понять. Джина уже спустя пару дней завела с ней диалог таким тоном, словно всё было в полном порядке и жизнь играла яркими красками. У неё-то конечно: она всё время была с Адамом, они продумывали свою свадьбу, планировали, куда будут поступать вместе. Агнесс рядом с ними всегда оказывалась третьей лишней, поэтому при одном лишь упоминании его имени сразу находила неотложные дела.       Про маму нечего было и говорить: она слишком погрузилась в себя, Агнесс не узнавала в ней прежнюю, уверенную в себе и жизнерадостную женщину, теперь это словно был другой человек. На все жалобы дочери она отвечала лаконичным «такова жизнь», и Несси не могла её винить. После измены мужа такие перемены как переезд в соседний город наверняка мало её волновали. Но Агнесс уже не просила её изменить свое решение: просто хотелось, чтобы её поняли, поняли, как ей тяжело и больно практически оставлять свою прошлую жизнь, как страшно думать об изменениях, о будущем, а порой даже даже о настоящем. А мама не знала, что не нужно давать советов, а нужно просто сесть и послушать, попытаться успокоить. И Агнесс продолжала раскручивать эту спираль тревоги, которая поглощала её все сильнее, доводя до почти истерической паники, пока Ада Валенти просто пыталась справиться со своим собственным стрессом и игнорировала всё вокруг.       Раньше Агнесс чувствовала себя комфортно по крайней мере на занятиях по спортивной гимнастике — в период развода родителей только этот зал и помогал ей почувствовать себя лучше, — но теперь и туда она ходила, как на эшафот. Она продолжала видеть Акселя и почти перестала встречать Флориана. Аксель настойчиво её игнорировал, но смотрел с презрением вперемешку с чувством собственного превосходства, а если ему всё-таки приходилось с ней пересекаться и контактировать, язвительность в его голосе нельзя было скрыть ничем. И Агнесс искренне не понимала, что сделала не так: именно он был виноват в том, что она оказалась разбита и теперь дергалась от каждого прикосновения малознакомого мужчины, и абсолютно правильным с её стороны было обезопасить себя жалобой. Но Кьяра как будто бы даже забыла об их диалоге. Агнесс всеми силами пыталась намекать, но наконец не выдержала и подошла, чтобы спросить, как продвигается дело с Акселем. Тренер натянуто улыбнулась, пытаясь подобрать нужные слова, и наконец огорошила ответом: Аксель останется работать в качестве тренера до конца учебного года, а после уволится сам. Она убедила девушку, что ей ничего не угрожает, потому что беседа была проведена основательная, но для Несси такие новости стали очередным ударом под дых. Она надеялась провести хотя бы последние тренировки в спокойствии и без трясущихся рук, но теперь стало ещё хуже. В спортивном зале просто не хотелось появляться: она шла на занятия, как на каторгу, потому что знала, что неизменно увидит там ухмыляющееся лицо, широкие плечи и наглые голубые глаза.       Агнесс объяснила Кьяре ситуацию с переездом, и та искренне посочувствовала, потому что подавала на девушку надежды, но после лишь повторила фразу её матери, отчего Несси передернуло.       Последняя тренировка прошла неплохо: правда, Агнесс даже ни с кем не попрощалась, потому что планировалось, что она придет ещё и в пятницу. Но для себя она уже решила, что не хочет никаких прощальных слов, грусти и прочих сантиментов, поэтому собиралась больше не появляться в этом спортивном центре. Последним, что ей хотелось видеть перед отъездом, было лицо Акселя.       Когда Агнесс шла к дому, накрапывал мелкий дождь. Слезы катились по щекам, но девушка просто стирала их, пытаясь проглотить всхлипы, и шла дальше. В последние дни она плакала почти постоянно, из-за любой мелочи. Уже не было сил истерить или рыдать, но слёзы текли сами по себе, и она это даже не контролировала. Наступало странное опустошение. Хотелось одновременно плакать и смеяться, а мысли уже слились в беспорядочный поток. Агнесс шла, смотрела в темнеющее пасмурное небо, которое отражалось в мелких лужах, смотрела на грязь и не видела никаких цветов, кроме серого. Совсем. Это осознание так пробрало, что в какой-то момент её передернуло и пульс подскочил в два раза. Ей пришлось остановиться на одной из узких улочек, чтобы привести в порядок дыхание. Стало очень страшно — прямо-таки удушающе страшно. Но когда Агнесс возобновила шаг, начиная идти ещё медленнее, чем до этого, она вдруг преисполнилась такой уверенности в своих мыслях и в своем решении, что стало как будто бы легче дышать. Словно всё это время она и без того знала, что обречена, но только сейчас смирилась с этим фактом. И с плеч упал тяжелый груз. Агнесс чуть не засмеялась, хотя в её мыслях не было совершенно ничего смешного. От такой уверенности на секунду перехватило дыхание: ответственность ощущалась огромной. Но отчаяние успело стать гораздо сильнее, настолько сжало её в своих тисках, что это казалось единственным способом вырваться из плена и ощутить хоть какую-то свободу. Свободу не чувствовать ничего.       Наутро Агнесс шла в школу, погруженная в лихорадочные размышления и подсчеты. Она успела зайти в аптеку и купить две упаковки таблеток, но теперь считала в уме и никак не могла понять, хватит ли ей. Всю ночь она не могла уснуть от вороха беспорядочных мыслей, от которых даже начало мутить, и теперь тело ломило, а в глаза будто насыпали песка. Но спать хотелось ещё меньше, чем ночью: нахлынула какая-то волна из всех эмоций, которые смешались, в глубине гудели сирены, и Агнесс не могла различить ни одной, но точно знала, что главная среди них — всепоглощающее отчаяние, в котором она уже захлебывалась. Смерть от того, что ты тонешь, — очень страшная, потому что ты осознаешь, что происходит, но даже не можешь закричать из-за воды в легких. Вот и Агнесс сейчас казалось, что она изо всех сил машет руками и зовёт на помощь, но люди вокруг не слышат её сдавленных вздохов, попыток кричать, и не обращают внимания на всплески воды.       На уроке английского Агнесс сидела, как на иголках. Маттео объяснял новую тему, но она не услышала ни слова. Лишь смотрела на него, думая, как он может отреагировать, когда узнает, что она сделала. Смотрела, понимая с благоговейным трепетом, что по-настоящему влюбилась и в эти карие глаза, и в вычерченный профиль, и в небрежно уложенные темные волосы. В то, как он жестикулировал, объясняя тему, в его фигуру, бархатистый голос и выражение глаз. Взгляд всегда был искренним. И так же искренне Агнесс успела к нему привязаться и полюбить. И ей становилось тяжелее дышать, когда она думала о том, что не сможет получить того же в ответ.       Но, глядя на него, Агнесс вдруг почувствовала, как защипало в носу. И внезапно подумала, что стоит все-таки дать себе и своей судьбе хотя бы один шанс. Поэтому после звонка первым делом подошла к его столу.       Остальные ученики собирались и выходили, а она стояла рядом и ждала, пока он допечатает что-то на компьютере и обернется на неё. Маттео вдруг почувствовал чье-то присутствие за спиной и мельком посмотрел.       — Агнесс, ты что-то хотела?       — Да, но это не про учебу и не про английский вообще, — она прочистила горло. Синьор Лоренцо обернулся, внимательно глядя и ожидая продолжения. — Я уезжаю в понедельник, смогу приезжать, наверное, раз в месяц. И я вспоминала… — Агнесс вдруг запнулась, и мужчина чуть нахмурился. Развернулся на стуле и встал, чтобы быть ближе. — В общем, когда я с вами ездила на студию, играть на барабанах. Это было очень здорово. Может, если у вас есть время на этих выходных, мы могли бы успеть снова там побывать перед моим отъездом? А даже если не на этих, то как-нибудь потом, когда я буду приезжать… — Агнесс неловко замолчала, опуская взгляд в пол и нервно теребя рукава толстовки. Сначала она закатала их, потому что в кабинете будто бы стало невыносимо жарко, но тут же откуда-то словно повеяло холодом.       — Несси, я очень рад, что тебе понравилось, но, боюсь, в ближайшие недели я буду занят работой, — ответил Маттео каким-то странным тоном. Как Агнесс ни силилась, так и не смогла понять, что именно в нём смутило её. — Может быть, потом? Давай я напишу тебе, когда появится время?       — Да, конечно, — ее голос тут же стал бесцветным. Ещё один удар. Слишком много боли за последние две недели, вот-вот наступит смерть от болевого шока. Агнесс опустила ниже рукава толстовки и попыталась проглотить ком в горле. И правда, а на что она вообще надеялась?       Нет, всё-таки надеялась. Если бы ему было хоть немного не всё равно, он бы нашёл время.       — Ладно, спасибо, я пойду тогда, — она натянуто улыбнулась и наконец нашла в себе силы поднять взгляд на Лоренцо. Хотелось ещё раз посмотреть на него, запечатлеть образ в памяти…       Выражение его лица внезапно резко изменилось, и он теперь смотрел на Агнесс со странным испугом. Девушка не поняла, что произошло, и хотела было спросить, но он заговорил первым.       — Несси, зайди ко мне, пожалуйста, после уроков сегодня, — голос звучал, как обычно, в нём только появилась нотка тревоги — да и с лицом мужчине тоже уже удалось совладать. Не понимая этой секундной странности, Агнесс решила не придавать значения. От просьбы зайти сердце снова забилось чаще: ещё одна возможность увидеться с ним, поговорить наедине. Девушка даже не стала спрашивать, зачем заходить: важно было лишь то, что он попросил её об этом.       Остальные уроки тянулись медленно, как застывающая и потерявшая вкус жвачка. Агнесс нервничала — и даже не понимала, почему. Уже не хотелось даже плакать, на плохую оценку по географии она отреагировала усмешкой. Когда Джина спросила, все ли в порядке, Агнесс просто обняла ее, ничего не отвечая, и та не стала настаивать. А Несси очень хотелось, чтобы кто-нибудь настоял. Чтобы её заставили рассказать всё, что она держала внутри под замком.       Когда Агнесс снова зашла в кабинет синьора Лоренцо, тревога стала уже хронической, а от недосыпа всё вокруг казалось каким-то сюрреалистичным, будто девушка находилась в состоянии полусна. Мужчина сразу закрыл дверь, попросил ее сесть за парту и сел рядом, складывая руки в замок. Только в этот момент Агнесс по-настоящему напряглась.       — Подними, пожалуйста, рукава толстовки, — попросил вдруг мужчина тихим голосом. В кабинете тикали часы, из коридора не было ни звука. Сердце девушки пропустило удар. Она никогда раньше не причиняла себе вред и потому не привыкла к тому, что об этом важно не забывать, чтобы удавалось скрывать. Одно неудачное движение — и все знают о том, что у тебя проблемы.       — Но… — она попыталась оправдаться, но Маттео резко качнул головой.       — Я попросил. Пожалуйста, Несси, — голос был грустным и даже встревоженным. Девушка нехотя закатала рукава, и его взгляду предстали ровненькие ряды едва заживших порезов. Послышался тяжелый вздох. — Извини, если это глупый вопрос, но… Зачем?       — Я просто очень устала и хочу исчезнуть, — вырвалось вдруг у Агнесс. Она всхлипнула, понимая, что вот-вот расплачется. Маттео не давил, просто сидел и ждал. Потом вдруг протянул ладони и мягко сжал запястья девушки, не отрывая взгляд от порезов. — Я так устала от того, что мне тяжело, но даже не с кем поделиться. Когда я резала руки, мне становилось больно, но все-таки немного легче, как будто часть тяжести выходила вместе с кровью, — слова потоком хлынули из Агнесс.       — Ты всегда можешь поделиться со мной…       — Нет, — выпалила она, и он испуганно поднял на неё глаза. — То есть, я ведь пыталась, но вы в последнее время как будто специально меня избегаете, и я поняла, что мне надо прекращать, что я и без того зашла слишком далеко… Извините, пожалуйста, извините, что я говорю все это вам сейчас, но я просто больше не могу жить с этим всем внутри. Ощущение такое, что скоро эта тяжесть меня просто сожрет, и ничего не останется, кроме пустоты, — она хотела спрятать руки в карманы, но мужчина по-прежнему держал их. Каждое ее слово было порезом заточенного клинка по сердцу. Значит, она все-таки заметила. Значит, все-таки не стоило слушать Стеллу — плевать, что там могли подумать люди вокруг, если человеку было так плохо, а он её игнорировал.       — Всё хорошо. Говори, если тебе нужно, — голос стал чуть хриплым. Агнесс моргнула, стирая выступившие слёзы, и уже не знала, как себя сдерживать. Слова полились бесконечным потоком: она говорила и об измене отца, и о том, как он разговаривал с ней с тех пор, как просто вычеркнул дочь из своей жизни; и об Акселе, о том, как ей на самом деле тяжело его видеть, и как всем вокруг, кажется, плевать на то, что произошло, на то, что он сделал ей больно; и о Джине, которая счастлива с Адамом и не замечает урагана в душе подруги. Агнесс пыталась не плакать, но когда Маттео стал успокаивающе поглаживать большим пальцем по тыльной стороне ладони, она просто разрыдалась. Про безразличие своей матери Агнесс рассказывала уже в объятиях синьора Лоренцо. Он прижимал ее к своей груди, обнимая за плечи и пытаясь успокоить, а она, задыхаясь, говорила о том, как не хочет никуда уезжать, но что на самом деле она так расстроилась вовсе не из-за переезда — он просто стал последней каплей, а так в жизни и без того было много всего. Маттео слушал внимательно, но параллельно очень много думал — он начал винить себя за то, что поддался влиянию профессора Кравиц и действительно посчитал, что будет лучше отдалиться от Агнесс. Только теперь он понял, как сильно ему доверилась девушка, у которой и без того был болезненный опыт и проблемы с доверием к мужчинам, а он это доверие так нагло подорвал, что она имела право и вовсе не приходить к нему сейчас. Он гладил ее по спине и прикрывал глаза, сдерживая вскипающую внутри злость на самого себя.       — Несси, я очень тебя прошу, не нужно причинять себе боль, — заговорил он тихо, когда девушка наконец замолчала и лишь всхлипывала. — Я знаю, что тебе очень тяжело, и мне правда стыдно, что я игнорировал тебя эти две недели, но… Резать себе руки — это…       — Да, я знаю, это просто смешно, глупо и по-детски. Но в тот момент я была в отчаянии. Настолько много негативных эмоций, а ты просто не знаешь, куда их деть, и даже плакать уже не помогает, хочется просто выть…       — Я знаю. Я знаю, — его ладонь легла на волосы девушки, продолжая мягко поглаживать. Она хваталась за его объятия, даже не до конца понимая, сон это или реальность. — Это не глупо, это твой способ справиться, но он нездоровый. Но, пожалуйста, Агнесс, ты такой светлый человек, у тебя такие амбиции, я искренне в тебя верю, понимаешь? Если сейчас кажется, что жизнь закончилась вот прямо на этом моменте, потому что всё идет против тебя, то… Трудно поверить, но правда, это не так. Попробуй поверить мне. Слышишь?       — Слышу, — она шмыгнула носом. Почему-то этому мужчине хотелось верить.       — Я правда не знаю, что ты хочешь услышать сейчас, — он вздохнул, а потом взял девушку за плечи и высвободил из объятий, чтобы посмотреть ей в глаза. Взгляд был тяжелым и потерянным. В голове Агнесс мелькнула мысль о коробках с таблетками, и ее всю передернуло в ту же секунду. — Хреновый из меня поддерживатель, честно, — он усмехнулся. — Я обещаю тебе, что дальше будет лучше. Этот период нужно просто… пережить. Он есть у всех. Я не вру. И у меня был. Очень хотелось иногда просто застрелиться.       Девушка замерла от того, как метко он попал в цель. А Маттео замолчал, раздумывая, стоит ли продолжать.       — Один раз я почти это сделал. Но вовремя пришел мой друг, и в общем… Да, долго мы стояли, но ему удалось меня уговорить. Тогда я злился, но сейчас понимаю, что я ему за это бесконечно буду благодарен, — признался вдруг мужчина. Агнесс смотрела на него взволнованно и с некоторым трепетом. Он тоже хотел покончить с собой — и его спасли. — Понимаешь, если бы я тогда это сделал… Всё самое лучшее случилось со мной уже после. И я никогда бы этого не узнал.       — Я очень рада, что вы есть в моей жизни, — вдруг сказала Несси, облизывая пересохшие губы, — и я тоже теперь благодарна вашему другу за то, что он тогда вас отговорил. Потому что иначе мы ведь никогда бы не познакомились.       — Тоже правильные слова, — он улыбнулся с облегчением, радуясь, что ему удалось донести суть. — А через несколько лет кто-то скажет то же самое про тебя. А может, уже готов сказать. Понимаешь? Есть вещи, ради которых стоит жить, как бы больно иногда ни было. Сейчас тебе больно, тяжело и страшно. И так бывает. Но это пройдёт.       — Спасибо, — выдохнула Агнесс и снова обняла его. Внезапно внутри стало так легко, словно там разом взлетели тысячи бабочек, пытаясь поднять ее в воздух. Мысли перестали беспорядочно кружиться и заняли свои места на полочках. Лишь редкие вопросы мешали успокоиться, но она уже чувствовала внутреннее умиротворение, и это было самое главное.       — Совершенно не за что, — он усмехнулся. Маттео представил, что Агнесс, как и он однажды, могла оказаться на пороге жизни и смерти, и если ему повезло с друзьями, то, судя по рассказам девушки, сейчас рядом с ней и правда никого не было. И он надеялся, что своими словами смог предотвратить более ужасное развитие событий.       — Нет, есть за что. Правда, — она подняла на него честный взгляд. — Вы в какой-то мере стали тем самым другом, который уговорил положить пистолет.       У Маттео вдоль позвоночника пробежала ледяная дрожь.       — Хочешь, сходим выпьем кофе, ещё поговорим? Если тебе нужно, — предложил вдруг мужчина. Агнесс наконец высвободилась из его теплых объятий, вытирая щеки от почти высохших слез.       — Если у вас есть время…       — Мы давно на «ты», — перебил он мягко, — и да, конечно у меня есть время. Если тебе станет лучше, я его найду.       — Да, — призналась девушка, пытаясь сдержать улыбку. Не верилось, что он и правда говорит это ей. В его словах не было никакого подтекста, Агнесс уже успела понять, что Маттео — просто такой человек, который не может пройти мимо, если знает, что человеку плохо. Но он мог сделать гораздо меньше — и она была благодарна ему за то, что он сделал больше.       Следующие полтора часа Агнесс и синьор Лоренцо просидели в кофейне рядом с их школой. Они обсуждали уже не только жизнь Агнесс, а в целом — всё, что только приходило в голову, и под конец девушка даже искренне смеялась. Маттео за время их диалога несколько раз ловил себя на невольных мыслях о том, как красиво падает свет на лицо Несси, какая она сама красивая, несмотря на чуть растрепанные волосы и красные от слез глаза — главной деталью была искренняя улыбка. И когда он понял, что все-таки зря пытался отрицать очевидное, стало как-то легче. Он знал, что через три дня Агнесс уедет, и был уверен, что сможет остыть и забыть, но пока он был готов отдаться своим эмоциям и хотя бы на час прекратить отрицать их существование.       — Спасибо большое за это время, — Агнесс искренне поблагодарила его на прощание, когда они уже стояли на улице под вновь моросящим дождем. — Мне правда стало лучше. А вот завтра последний день в этой школе. Даже не верится.       — Понимаю, — он покачал головой. Девушка подалась вперед, обнимая мужчину, и он, повинуясь какому-то странному порыву, наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку. Агнесс даже замерла на несколько секунд, не понимая, показалось ей или нет, а потом отстранилась со смущенной улыбкой. Щеки стали розовее, чем обычно, а сердце стучало в висках.       — Тогда до встречи, — больше всего Агнесс сейчас не хотела уходить. Изнутри разрывало острое желание поехать домой к Лоренцо, снова оказаться в его одежде на его кровати, просто ощутить тепло и уют, которых так не хватало дома. Понимая, что это последняя возможность перед отъездом, она чуть было не высказала такие мысли вслух, но вовремя опомнилась. Он по-прежнему был её учителем, она — всего лишь ученицей. И девушка выдавила улыбку.       — До встречи, — Маттео мягко подмигнул ей, — хотя, может быть, тебя проводить? Или вызвать такси?       — Да я думаю, что дойду сама, спасибо, — она смутилась.       — Давай вызову такси. Подожди тогда, — Маттео сам сделал за неё выбор. Уже становилось темнее, и не хотелось отпускать ее одну в такой сырой промозглый вечер.       Когда Агнесс, согретая теплом Маттео, ехала домой в машине, из динамиков тихо играл джаз, а ее голова была занята навязчивыми мыслями о тех двух злосчастных упаковках таблеток, что будто оттягивали ее рюкзак к земле.       Она уже решила, что не будет пить их сегодня, как планировала, но не была уверена, что такого желания не возникнет вновь — и тогда рядом уже может не оказаться друга, который уговорит положить пистолет бросить блистер с таблетками.       Поблагодарив водителя, девушка вышла из машины, останавливаясь на подходе к дому, потому что зазвонил телефон. На экране высветилось имя Флориана. Агнесс не знала, почему он может звонить, но в любом случае была бы рада услышать его голос.       — Алло, — ответила она, пожалуй, чересчур радостно, и тут же услышала всхлип. Агнесс замерла в испуге. Она ни разу не слышала, чтобы Флориан плакал.       — Агнесс, ты сейчас занята? Не можешь встретиться? — голос звучал хрипло.       — Могу, а что случилось? — спросила она с тревогой. Друг долго молчал, будто формулировал мысль и собирался с силами, но потом Агнесс вздрогнула, потому что его голос наконец разрезал молчание.       — Мама… Мама умерла. Я всё расскажу лично.       — Боже, Фло, — ахнула Несси, едва не выронив мобильник. Руки сразу задрожали. — Конечно, давай встретимся, куда мне подъехать?..       Эта новость оказалась самым сильным ударом за последние две недели. Будто ударили по колоколу — и звон до сих пор стоял в ушах.       Спустя час Агнесс, обнимая Флориана и пытаясь помочь ему успокоиться, с ужасом представляла, что случилось бы, решись она все-таки выпить эту смертельную дозу снотворного. Только теперь она внезапно и очень остро осознала хрупкость человеческой жизни. Ей стало так стыдно и больно от того, что кто-то, как миссис Торкио, боролся изо всех сил за свою жизнь, но болезнь одержала победу, а она, обычная девушка, у которой всё в жизни в общем-то было в порядке, собралась так нагло оборвать эту хрупкую нить. Стало мерзко от самой себя и показалось, что вот-вот вывернет наизнанку. Было страшно даже думать, что могло бы случиться, решись она… Но от таких мыслей по коже бежали мурашки, губы пересыхали, а сердце колотило по ребрам. Все утренние доводы теперь казались попросту детскими. Никакая причина не могла быть достаточно весомой для того, чтобы своими руками оборвать собственную жизнь. И если по дороге в такси она ещё сомневалась, то теперь с твёрдой уверенностью решила, что просто выкинет эти чертовы таблетки, когда поедет домой.       Агнесс просто мысленно благодарила судьбу за то, что обстоятельства сложились именно так, и продолжала покачивать Флориана в объятиях, слушая его сдавленные рыдания. Им обоим было больно — так, словно кровоточили одновременно все раны на теле и в душе. Но девушка беспрестанно повторяла про себя беззвучное «спасибо» и шептала другу на ухо успокаивающие слова, от которых он начинал плакать только сильнее, — и ей, почему-то, становилось легче.