Зов крови

      Метаморфы возвращаются в штаб изрядно потрёпанные и измотанные. Каждый из них понимает, что этот бой не был последним, но природа сама предоставила им передышку, и они ей воспользуются. Воспользуются для того, чтобы зализать свои раны и оплакать погибших товарищей.       Ягуар поднимает голову к небу и жмурится. Его шкура, словно дополнительной шубой, облеплена снегом, который плотной пеленой лежит на земле и валится с неба, превратив всё воздушное пространство в белое марево. И это не просто лёгкие хлопья, — мелкая, острая крошка с неистовой силой хлещет зверя по морде. Если бы не корка запёкшейся крови, кожа на чёрном носу наверняка бы травмировалась.       Зверь нервно дёргает шкурой, как делает раздражённая лошадь, когда пытается отогнать злоебучего слепня. Ему кажется, что на теле нет ни единой шерстинки, не покрытой этим струпом, смердящим на милю вокруг. С басовитым урчанием он падает на бок и начинает валяться в снегу, оставляя на нём бордовые отметины. На девственно-белоснежном покрывале они выглядят неприлично и смахивают на акт вандализма.       За стеной метель уже успела скрыть все следы сегодняшней мясорубки. Мороз заметно крепчает, а тела остывают очень быстро. Четверо братьев остались сегодня на поле сражения, до времени похороненные под снежным покровом.       Братья. Бесстрашный пытается осмыслить до сих пор лишь формально знакомое ему слово. Прежде это был просто упорядоченный набор букв, структурная единица языка, которая служила для именования понятия. В данном случае формулировка «братья» означает не кровное родство, а духовную связь не совсем определённого контента. Да. Эта муторная привычка давать определения своим мыслям и ощущениям не оставляет его даже теперь.       После того, как он понял, что погиб его первый боец, — в одночасье осознал, что не всесилен. В этом крошечном мире есть столько дерьма. И весь этот шлак пытается и будет пытаться отобрать у них право на жизнь в этом оазисе среди мёртвой пустыни. Эрик был в ярости. Всё человеческое в нём вдруг словно умерло. Откуда взялась такая дикая мощь, никто так и не понял. Командир лишь успел передать по цепочке, что слабое место у тварей — это живот.       Дальше всё, как в тумане. Говноворот из кишок, коричневой, нестерпимо воняющей жижи. Наименее осторожные соперники лишились конечностей, — одной или двух, кому как свезло. Может быть кожа у них и драконья, прокусить её сложно, но как выяснилось, можно порвать. А когда к нему подключился Хейл, полетели не только конечности, но и головы. Самую большую опасность представляли хвосты, от которых не всем удавалось увернуться. Все четыре погибших бойца пали жертвами своей собственной неосторожности и огромных шипов.       Бесстрашные Макса, поняв, что огнестрельным оружием могут лишь навредить кому-то из метаморфов, отступили к воротам и укрылись за ними. Завтра в главном штабе Бесстрашия не будут прощаться с бойцами. Траур вплотную затронет лишь дальний кордон, впервые за годы существования этого лихого подразделения.       На тот момент, как последняя тварь подавилась своим собственным ливером, метель уже стала вступать в полную силу и сейчас бушует на всю катушку. Им не удалось собрать на поле тела павших бойцов. Этим придётся заняться, когда усмирится стихия.       Эрик лежит и прислушивается: его быстро заносит снегом. Теперь этот уже не крупинки, а что-то более рыхлое, способное образовать вокруг него нечто, напоминающее небольшую берлогу. Когда он наконец находит в себе силы поднять голову, то понимает, что остался один. Почти.       «В том, как всё вышло, нет твоей личной вины, и если ты тут замерзнешь, этим ты всё равно никого не вернёшь.»       Дерек подставляет косматую шею под его подбородок и заставляет подняться.       «С чего ты решил, что мне не плевать?»       Укол раздражения немного приводит Эрика в чувства. Попытка Хейла влезть к нему в голову на мгновение пробуждает то бездушное, лишённое всяких эмоций существо, которым он был прежде. Был, да, кажется, весь вышел. Ягуар, ощетинившись, утробно рычит, но вдруг словно давится собственным голосом. Нервно фыркнув, он толкает волка плечом и направляется к зданию штаба.       Порывистый ветер хлещет зверя по обледеневшему боку. Если бы он сейчас был в человеческом теле, наверняка повалился бы с ног. Свет от прожектора не помогает, сейчас он напротив, создаёт дополнительный шум, отражаясь от летящего снега. Эрик продолжает свой путь, ведомый чутьём, внутренним компасом и призрачными нотками до боли знакомого запаха, по большей части уносимого бурей.       Девчонка стоит прямо у двери, точнее, за ней. Такая же, как была в тот момент, когда он уходил, когда ещё хотя бы отчасти оставался самим собой. Зверь замирает. До неё остаётся всего пара шагов, но он не двигается, уставившись на Софи в ступорном недоумении. Как она может оставаться такой же, когда всё вокруг так изменилось? Он изменился.       — Эрик, — её голос, прорывающийся сквозь завывание вьюги, выводит ягуара из транса. — Милый, прошу, пойдём скорее. Здесь холодно.       Да, точно. Холодно — не то слово. Даже его звериное тело уже начинает заметно потряхивать. Хотя, возможно это лишь нервы. Сегодняшний день принёс ему массу неприятных сюрпризов, включая то, что его нервная система способна генерировать не только один гнев. Есть ещё горечь, злость на себя самого, на весь мир, на который ему прежде было глубоко наплевать.       Отряхнувшись в очередной раз, он снова смотрит на Софи. Какая нелёгкая вынесла её на этот мороз в таком виде? Шумно вздохнув, он подходит к девушке вплотную и толкает её обледеневшим носом, призывая вернуться в тёплое помещение.       Полутёмные коридоры встречают их укоризненной тишиной. Чуткий слух бесстрашного лишь изредка выхватывает из этого фальшивого умиротворения обрывочные звуки, которые напоминают о том, что жизнь в штабе идёт своим чередом. На протяжении всего пути до квартиры Эрик прислушивается, в бесплодной попытке уловить что-то более привычное и обыденное в этом слабом шуме.       В то же время, где-то на уровне подсознания, он понимает, что таким образом лишь пытается отвлечь себя от тягостных мыслей. На данном этапе один момент угнетает его едва ли не больше, чем всё остальное безумие этого дня. Он вдруг осознаёт для себя, что смертельно боится остаться сейчас наедине с Софи. Причину он для себя выясняет не сразу, и мозг эрудита пытается в привычной манере разобрать этот неловкий эпизод, логично разложить всё по полочкам. Всему должно быть обоснованное объяснение, и даже тому, что сейчас человеческое сердце в груди ягуара колотится в унизительно-заячьем темпе.       К тому же, Эрик уверен, что девушка, молча идущая рядом с ним, стопроцентно распознаёт его мандраж. И это напрягает его ещё сильнее, даже в какой-то степени злит. Хотя, о чём это он? Сейчас он в принципе, кроме злости и горечи, ничего не ощущает. Разве что, невыносимую сосущую пустоту где-то в области чревного сплетения.       Как только Софи открывает перед ним дверь, в ноздри ударяет странный запах. Эрик проходит в квартиру и осматривается, — у него вдруг складывается стойкое ощущение, что они вломились в чужое жильё. Он принимает человеческий облик и нюхает воздух.       — Что это за запах?       — Я приготовила ужин.       — Ужин? — брови ползут вверх в изумлении, но внутри всё клокочет, так и норовя вырваться наружу бурным потоком нецензурной брани.       Казалось бы, что криминального в том, что девчонка приготовила ему поесть? Предварительно, правда, ещё припёрла откуда-то мини-плиту, микроволновку и ещё, наверняка, кучу всякой еботни, необходимой для приготовления пищи. Помимо всего прочего успела ещё и вылизать до блеска всю квартиру. О том, что это всё ещё его жилище, напоминает теперь только, пожалуй, кровать. От его холостяцкой берлоги почти ничего не осталось.       Софи не совсем понимает реакцию мужчины на её попытку создать для них него хотя бы маломальский уют. Сидя в диспетчерской у мониторов, в какой-то момент она вдруг поняла, что если продолжит и дальше сидеть и во все глаза пялиться на экран, то просто свихнётся от страха. Джеймс любезно согласился помочь ей раздобыть всё необходимое для обустройства кухни, в которой у Эрика, как оказалось, не нашлось даже тарелки. Лишь пара кружек и электрический чайник.       На своё счастье Соф пропустила весь тот кошмар, который творился на поле сражения, и спустилась лишь к моменту, когда отряд уже был на пути домой. Обо всём, что случилось, она узнала от Донны и Джеймса, в общих чертах. Они были так подавлены, что ей сразу стало ясно — настаивать на подробном рассказе не стоит. Да она и не слишком желала этих подробностей. В силу ни то своего кошачьего эгоизма, ни то чего-то ещё, её в тот момент действительно волновал лишь тот факт, что её Лидер вместе со всеми возвращается в штаб. Он жив, а остальное уже не так важно.       — Я подумала, что после такого тяжёлого дня тебе нужно будет восстановить свои силы. Ты уже несколько дней нормально не ешь, — голос девушки начинает дрожать, и Эрик чувствует, что сдувается, раздражение постепенно сходит на нет. — Прости, — Соф поджимает губки. — Я не хотела мешаться. Тем более лезть в твоё личное пространство. Сейчас же всё выкину, — она решительно направляется в сторону угла его комнаты, где теперь обустроена кухня, но он успевает схватить её за запястье.       — Не вздумай! — притягивает девушку ближе и смотрит в глаза, слегка наклонив голову. — Я правда очень голоден. Но сначала мне нужен душ.       Указательным пальцем Эрик отодвигает за ухо Софи непослушную прядь русых волос и легонько поцеловав её в лоб, уходит в ванную комнату. Даже это целомудренное соприкосновение его губ с бархатной кожей вызывает в нём восторженный трепет.       После всех сегодняшних дерьмособытий в прежней своей ипостаси он бы, скорее всего, поехал в бордель и накидался там до синих соплей. Проспался бы примерно за час (спасибо ускоренной регенерации) прямо на крышке стола и в течение всего времени, которого в его распоряжении ещё чёртова уйма, драл бы, не вынимая, какую-нибудь более-менее сносную девку.       Да. Именно так всё бы и было. Эрик шумно тянет воздух, пропуская через всего себя этот чувственный аромат, запах женщины, который не оставляет его даже здесь, в душевой. Его женщины, — он словно напоминает сам себе этот важный момент. Какого дьявола он вдруг решил, что она непременно должна попытаться влезть к нему в душу или изобличить в нём какую-то слабость?       Он включает тёплую воду. Как всегда: ни прохладную, ни горячую, такую, как принимает кошачья натура. Упёршись ладонями в кафель, Эрик подставляет под тугие и колкие струи мускулистое тело. Кажется, сейчас нет в его организме даже единственной клетки, которая не ныла бы от усталости. Жалкие выжимки его физических сил ещё тлеют в напряжённых мышцах, но морально он измотан по полной.       В голове совершенно пусто, никаких мыслей — ни тягостных, ни обыденных. Просто нет ничего, ветер гуляет, свистит в ушах, как метель за окном. Всё, о чем он сейчас может мечтать, — это её нежные прикосновения, жаркие ласки, а может в какой-то момент даже укусы, царапины. Чёрт, да неважно, что именно, главное с ней. Молодой Лидер уже не представляет, какие ферромоны он должен послать ей, а главное, каким именно способом. Остаётся один вариант: просто позвать, и плевать он хотел на никому ненужную гордость.       Вода приятно ласкает натянутую кожу, растекается по плечам и спине, остатки того, что ему не удалось стряхнуть с себя там, на снегу, исчезают бесследно в отверстии под ногами. Ему почти удаётся расслабиться, лишь один вопрос его гложет: почему она не идёт к нему? Неужели так сильно обиделась?       Словно в качестве безмолвного опровержения этой мысли он чувствует, как прохладный воздух лизнул его спину. Ладошки, тёплые, нежные прижимаются, разглаживают мгновенно возникшие мурашки, массируют плечи и шею, и он непроизвольно начинает мурчать. Этот, прежде не знакомый Эрику звук слышится ему неестественным. Да ну, что вы, бросьте. Он ведь Лидер бесстрашия, он не способен мурчать. И вообще, всякие там карамельные нежности не для него, не его профиль.       Но вот его тело, похоже, иного мнения на сей счёт. Юркие ладошки девчонки, скользнув по рёбрам, переходят на мощную грудь. Ласкают и гладят, легонько цепляют соски, и на каждое нарочито случайное прикосновение её пальчиков к этим чувствительным точкам он бессознательно вздрагивает, выгибаясь в спине.       Затылок начинает давить, а дыхание сбивается с ритма, становится шумным. При такой гипервентиляции одного носа уже не достаточно, чтобы полноценно снабжать мозг кислородом. Ручки Софи ползут вниз, изучают, исследуют, ощупывают каждый кубик напряжённого пресса. Чёрт! Он ведь может сейчас же развернуться, прижать девчонку к мокрой стене и взять её безо всяких прелюдий, как он обычно и делает. Никогда ведь он не был любителем нежностей, даже напротив, жёсткий секс для Эрика всегда был предпочтителен. Но что же с ним случилось теперь?       Он стоит к ней спиной, задыхается от возбуждения и ещё от какого-то чувства, которому он даже не в состоянии дать определения. Сейчас не до формулировок, его словно заклинило.       Нежные пальчики продолжают своё путешествие по его разгорячённому телу, и он алчно следит за ними затуманенным взглядом. Девушка прижимается к его спине, и он ощущает одурительно сладкое прикосновение её затвердевших сосков к наэлектризованной коже. Голова начинает кружиться и перед глазами всё окончательно расплывается. Эрик уже не может с точностью объяснить даже себе самому — где он, и что с ним сейчас происходит, грани реальности растворяются. Теперь весь мир для него заключён в этой тесной кабинке и в девушке, которая ласкает его так, что хочется выть. А стоит её ладошке сомкнуться на его изнывающем стояке, мужчина и вовсе забывает, кто он такой.       Сделав пару поступательных движений и сорвав с его губ глухое рычание, Софи обходит его. Нырнув под рукой, она опускается перед ним на колени. Неопытным, но решительным движением ладошки обводит каменный орган по всей длине, размазав каплю проступившей смазки. Как только её губы накрывают напряжённую головку, Эрик заходится сиплой одышкой.       Не сказать, что его редко ублажали минетом, но о том, чтобы получить от неё этот бонус так скоро, он даже мечтать не мог. Она опять изучает, осторожно, неспеша пробует на вкус его плоть, которая вот-вот готова взорваться в её руках и горячем плену её рта. Его пальцы на стене рефлекторно пытаются сжаться, но он с усилием их распрямляет обратно, стараясь сохранить максимальную площадь соприкосновения со спасительным кафелем. Кажется, ещё минута этой сладкой агонии, и он просто отключится от перевозбуждения.       Её бархатный язычок ласкает, вылизывает, прижимает уздечку. Помогая ладошкой, Соф продолжает эту опьяняющую пытку, снова накрывает губами возбуждённый до изнеможения член, и теперь уже следуют более интенсивные ласки. Эрик чувствует, как остатки контроля утекают в сливное отверстие вместе с тёплой водой.       Девчонка свободной рукой с силой сжимает его ягодицу и впивается ноготками в упругую мышцу, чем лишает мужчину последних жалких крох его выдержки.       — Чёрт, Соф! — он ловит ртом воздух вместе с водой, с обречённым стоном подаётся бёдрами навстречу её горячему рту. — Прости! — отняв на свой страх и риск одну руку от мокрой стены, он зарывается пальцами во влажные волосы у неё на затылке, зафиксировав голову девушки, и начинает ритмичные толчки.       Перед глазами то и дело мелькают белые мошки, как бывает, когда слишком долго и плотно сжимаешь ресницы. Остатков здравого смысла хватает только на осознание того, что он причиняет ей, наверняка, ощутимый дискомфорт, но остановиться он уже просто не в состоянии.       Эрик из последних сил старается остаться хотя бы в мало-мальски адекватном состоянии, цепляется за размытую реальность, зубами вгрызается, но не выходит. Есть только это одурманивающее ощущения её язычка и сочных, податливых губ на его члене. Сладкая боль от её коготков распаляет только сильнее, если такое возможно в принципе. Но последней каплей во всём этом сладострастном безумии становится то, что девчонка начинает блаженно стонать. Он по запаху понимает, как её возбуждает этот процесс, с позволения, не слишком нежный с его стороны.       Ему удаётся не заорать только лишь благодаря тому, что челюсти напрочь заклинило. Зубы сжаты так плотно, что кажется, больше их не разомкнуть. Он кончает с утробным мычанием, не успевает покинуть её сладкий ротик, а может быть и не пытается, чёрт его знает. Напряжённое тело, дёрнувшись несколько раз, постепенно расслабляется, и он наконец выдыхает свободно.       Софи поднимается на ноги.       — Грубиян, — девушка смотрит в его глаза, позволяя себе на мгновение раствориться в прозрачной стали.       — Ты на меня действуешь странно, — понимая, что ей тоже требуется разрядка, Эрик гладит её плоский животик, мучительно медленно подбираясь к центру её наслаждения. — И я извинился заранее, — свободной рукой он сжимает высокую грудь, и наклонившись, впивается ртом в плотную вершинку. В этот момент вводит в её тело два пальца, фалангой большого надавливая на чувствительную точку.       Софи вскрикивает и шире разводит стройные ножки. Ощущение его горячих пальцев у неё между ног так сладко… По спине волнами пробегают мурашки, а всё тело пробирает мелкая дрожь. Настойчивый рот умело ласкает нежный сосок, вылизывает, прикусывает легонько. Хочется больше, хочется грубо, напористо, но она просто не успевает озвучить желание. Спустя пару секунд её тело уже бьётся в оргазме. Ноги непроизвольно подкашиваются, но он успевает подхватить её поперёк талии.       Несколько мгновений они просто стоят, слушают шум воды и дыхание друг друга, но вдруг до их слуха доносится тоскливый, продолжительный вой. Метаморфы оплакивают павших собратьев.       Непроизвольно в груди Эрика зарождается стон и находит свой выход на выдохе. Софи лишь крепче прижимает мужчину к себе, и он зарывается носом в её мокрые волосы рядом с ухом.       Это был трудный день. Кажется, самый трудный из всех, которые ему пока довелось пережить.