Вы весь дрожите, Поттер

There are many things that I would like to say to you But I don't know how Because maybe you're gonna be the one that saves me And after all you're my wonderwall «Wonderwall» by Oasis

Таким рассерженным я не видел Дамблдора с конца четвертого курса, когда он был в ярости от Барти Крауча-младшего, который обвел всех вокруг пальца. Директор ужасно разозлился на Скримджера, узнав, что тот приехал в Хогвартс под предлогом обсуждения насущных политических дел, а сам в беседе ненароком разведал, где я, и потом с легкостью нашел меня. Мне, безусловно, приятно, что профессор на моей стороне и стремится меня защитить, но я стал избегать приватных встреч с ним, ведь на любой из них рискую выдать наш со Снейпом секрет. Тревога и грусть стали главными спонсорами праздничных дней. Еще никогда в это время года мне не было так гадко и еще никогда не приходилось с подобной старательностью скрывать свое внутреннее состояние. После нападения среди студентов остались лишь старшекурсники — и то, далеко не все, так что Рождество в Хогвартсе мы проводим в очень скромной компании. Из гриффиндорцев — я и Гермиона, твердо решившая не оставлять меня в одиночестве; из слизеринцев — конечно же, Малфой, коему нельзя появляться в родном доме; и парочка учащихся с других факультетов. Мы завтракаем, обедаем и ужинаем за одним длинным столом совместно с преподавателями, а потому играть свою роль приходится убедительно. Каждый из нас сейчас словно на ладони вместе с собственными эмоциями и реакциями. Я весел и учтив со всеми, кто обращается ко мне, только вот смотреть в глаза Снейпу удается с большим трудом. Не понимаю, как смириться с произошедшим, но я должен. Иначе мы не сможем дальше сосуществовать в школе. За этот месяц спасительная надежда окончательно улетучилась: ничего более не оставалось, как бросить затею добиваться внимания и расположения зельевара, настоятельно попросившего оставить его в покое. Все равно что обращаться к скале с просьбой обернуться оврагом. Еще до начала рождественских каникул я прислушался к его совету и все-таки вернулся на тренировки, возглавив гриффиндорскую сборную. И, хотя это не слишком-то обрадовало МакГонагалл, всемером мы приняли решение не убирать Джинни с позиции ловца. Для меня оно было непростым, но тактика команды и замысловатые маневры уже полтора месяца прорабатываются с учетом сильных сторон младшей Уизли и ее фирменных приемов. Если я беру сноровкой и напором, то она, подобно Малфою, в игре хитра и изворотлива, и это может сыграть нам на руку: она будет достойным противником слизеринцу. Для тренировок я отдал ей свою «Молнию», и все пошло как по маслу. Во время матча метла сослужит Джинни хорошую службу, пока я буду следить за ходом событий на трибунах в качестве капитана и запасного ловца. * * * Сегодня канун Рождества. Большой зал сияет во всем своем великолепии: с темного потолка, отражающего ясное ночное небо, свисают пышные гирлянды из омелы и плюща, в воздухе вьются сухие и теплые снежинки, камины украшены красивыми венками из остролиста. Хагрид две недели назад притащил двенадцать огромных елей, а Флитвик и МакГонагалл по обычаю нарядили их шарами, звездами и мишурой. Словом, от этого убранства глаз не отвести: каждый раз заходя сюда, я мысленно возвращаюсь в детство, в свои одиннадцать, когда впервые ощутил, что это такое — торжество в кругу близких, где тебе по-настоящему рады. Теперь же, чувствуя себя потерянным и никому не нужным, я решаю прогуляться перед праздничным ужином по опушке Запретного леса — вдали от чужих взглядов. Хочется поразмышлять и вдоволь похандрить до того, как целый вечер изображать ликование. Здесь меня может увидеть один Хагрид, но чуткий друг не станет задавать неудобных вопросов. Разве что позовет на чашку имбирного чая в свою заиндевевшую хижину, зимой больше похожую на пряничный домик. И все же я ухожу подальше от жилища великана и его многочисленных грядок, бродя по кромке ельника и ломая ногами ледяной наст. Просидев с полчаса в раздумьях на припорошенном снегом валуне и изрядно отморозив зад, я тяжело поднимаюсь и уже хочу двинуться дальше, как замечаю в стороне среди деревьев движение. Кажется, там человек! На всякий случай выставив палочку, я делаю несколько предательски громких шагов и совершаю ошибку, застыв на месте, поскольку тотчас проваливаюсь в сугроб с таким шумом, что с веток срываются испуганные птицы и разлетаются кто куда. Фигура — тоже с палочкой наизготовку — стремительно приближается на звук. — Поттер! О нет. Везет же мне все шесть лет на случайные встречи с ним! Снейп, одетый в темное зимнее пальто и укутанный в черный шарф, выходит из леса, держа в руках корзину, наполненную какой-то мерзлой корой. Видимо, собирал ингредиенты для зелий, покуда я его не отвлек. — Сэр. Добрый день. Увязнув по пояс в снегу, я старательно изображаю, что вовсе не застан врасплох и вообще спокоен, как удав. Подумаешь, даже ногой пошевелить не могу. — Какого лешего вы тут забыли? — возмущается он, приближаясь. — Скоро стемнеет! — Погулять у окрестностей замка — не преступление, — пожимаю я плечами. — Или вы и это припишете мне в нарушения? — Молчать! — рявкает Снейп и грубовато хватает меня за шиворот, помогая выбраться из сугроба на тропинку. — Чем вы руководствовались, уходя к Запретному лесу? И это после вторжения Пожирателей! Вам нельзя находиться здесь в одиночестве! — Как и вам, — коротко отвечаю я, очищая магией полы мантии. — Это мне решать, — заявляет профессор, и его издевательские интонации приводят меня в неистовство. — Я, в отличие от вас, взрослый и опытный маг. — А я, значит, маленький и никчемный? — враждебно уставившись на него, я начинаю дрожать от едва сдерживаемого негодования. — Не маленький. Но точно не взрослый. Не никчемный. Но точно не опытный. — Что же вы не брали это в расчет, пока трахали меня месяц назад! — кричу я и тут же краснею до корней волос. Как же стыдно будет потом, когда уляжется гнев. И как же хочется сейчас все ему высказать! Ненавижу! Угораздило же прикипеть к злобному слизеринскому гаду! — Замолчите, Поттер! — шипит Снейп не хуже Нагайны, и я завожусь сильнее. — О, боитесь, вас рассекретят, сэр? Ведете себя, как сволочь, и полагали, я буду все терпеть и проглатывать? Вы мне не декан и тем более не хозяин! И я не стану выполнять приказы грубого, бессердечного, холодного... Короче говоря, не переживайте. Я никому не расскажу, можете чувствовать себя в полной безопасности. Один! — Я один не потому, что так уж сильно переживаю за собственную участь, — неожиданно спокойно, но очень сухо говорит зельевар. — Скажите, с кем мне желать быть? С этим импульсивным, незрелым глупцом? Одурев от мысли, что он в принципе допускает возможность быть со мной, я не выдерживаю нахлынувших эмоций, набираю пригоршню снега с соснового ствола и в ярости кидаю в него. Вот тебе импульсивный! Вот тебе незрелый! Я покажу тебе глупца! Принявшись злобно метаться в сугробе, я зачерпываю новые и новые горсти снежной пыли и бросаю в Снейпа без разбора, куда попаду. На ветру половина летит мне в лицо и на волосы. Я представляю для профессора печальное зрелище: разгоряченный, запыхавшийся, мокрый, со взглядом, полным отчаяния и досады, почти готовый разрыдаться юнец. Взбешенный зельевар вытаскивает палочку и наставляет ее на меня: — Еще одна выходка, Поттер, и вы пожалеете, что вообще родились на свет! — Я уже пожалел! Давно пожалел! — воплю я. Глядя в эти злодейские, угольно-черные зрачки, я жажду заорать громче и начать барабанить по его груди. Слишком долго терпел, притворялся, молчал! А ему и дела нет до моих страданий! Я заношу кулак для удара, но Снейп перехватывает мою руку, с силой сжимая запястье. — За что мне это, — возводит он глаза к небесам и резко притягивает меня к себе, заставляя задохнуться от неожиданности. Когда я вдруг ощущаю на своих губах яростный поцелуй-укус, истерика моментально прекращается. Зато под веками начинает щипать, а вся кожа покрывается мурашками. Не понимаю, что на моих щеках, — талая вода или слезы? В одночасье растеряв все силы, державшие меня на ногах, я валюсь на ствол дерева и увлекаю Снейпа за собой. На головы нам с потревоженных ветвей падает кучка снега, но я даже не сразу это замечаю, увлеченный его губами, горячим дыханием и руками, крепко прижимающими меня к себе. Мне уже до безумия мало этого жаркого рта и этих свирепых, пламенных объятий, уже ужасно грустно от мысли, что ласка вот-вот закончится и все рассеется, исчезнет. Боже! Неужели ему все же не плевать? Неужели он правда испытывает ко мне больше, чем показывал до сих пор? Наконец профессор разрывает поцелуй и, взглянув на меня лишь на мгновение, задумчиво отводит взор. Мы стоим все мокрые, и я завороженно смотрю, как в его волосах, на шарфе, на плечах поблескивают мелкие кусочки льда. Разглядывая на зимнем закатном солнце резкие, холодные черты мужчины напротив, я отмечаю все: землистость и тонкость кожи, морщинки в уголках губ, глубокую складку меж бровей — закономерное последствие вечно хмурого вида. Мне так дорого это взрослое, серьезное лицо. Оно стояло у меня перед глазами днем и ночью. И теперь оно столь близко в реальности... Но его обладатель бесконечно далеко. Почему-то, глядя на него сейчас, я четко осознаю — мне никогда, никогда не прочитать его, не постигнуть его суть, доподлинно не узнать всех его чувств и мыслей обо мне. Снейп неожиданно вынуждает меня вынырнуть из грез. — Приходи, — тихо произносит он, но это слово для меня как гром среди ясного неба. — Я должен кое-что отдать тебе. — П-приду, — заикаясь от неожиданности и стараясь не выдать радостной паники, охватившей меня, отвечаю я. Почему так хорошо и плохо разом? Так мучительно больно и в то же время невообразимо приятно? Сомневаюсь, что хочу точно знать, как называется это чувство. * * * По случаю сочельника, за ужином Дамблдор в компании захмелевшего Хагрида распевает рождественские гимны, раздает каждому из присутствующих по паре хлопушек и водружает себе на голову здоровенный красный колпак, а затем убеждает разрумянившихся МакГонагалл и Флер последовать своему примеру. Когда же директор протягивает Снейпу яркий язычок-дуделку, на полном серьезе предлагая дунуть в него, я с нескрываемым восторгом наблюдаю за спектром эмоций побледневшего зельевара, огромным усилием воли заставляя себя не согнуться пополам от смеха. Однако, перехватив его убийственный взгляд, стараюсь успокоиться, хотя щеки рискуют треснуть от напряжения. Гермиона веселится вместе со мной, но выглядит немного взбудораженной, то и дело елозя на стуле, поправляя одежду и обмахиваясь ладонью, словно ее бросает в жар. Должно быть, перебрала вишневого эля, думаю я про себя. Малфой, сидящий напротив нас, тоже смотрит на преподавателей, явно забавляясь: насмешливая ухмылка не покидает его лицо весь вечер, но изречь что-нибудь саркастичное он, конечно, не решается. Нам позволяют ненадолго остаться после отбоя, допить согревающий пунш и взорвать еще по парочке хлопушек, а затем Филч внимательно следит за тем, чтобы все ученики вернулись в свои гостиные. Но я поставил себе цель — прийти к Снейпу. И у меня есть все для ее достижения: карта Мародеров, мантия-невидимка и бешеное желание оказаться рядом с ним. Взглянув на карту, я радостно отмечаю, что Снейп покинул коллег и сейчас на пути в подземелья. Гермиона в спальне для девочек — наверное, заснула. Малфой в гостиной Слизерина, Филч гоняет Пивза на четвертом этаже, Дамблдор, МакГонагалл, Хагрид и Флитвик продолжают праздник в Большом зале, остальные учителя уже расползлись по своим кабинетам. Путь свободен! Не представляя, чем и где закончится этот день, я заворачиваюсь в мантию-невидимку, несусь вниз в гостиную, и, собравшись с духом, отодвигаю портрет Полной дамы, которая, похоже, удалилась пропустить рюмочку в картину к своей подруге Виолетт. Быстро миновав закоулки замка и спустившись по винтовой лестнице, за какие-то четыре месяца ставшей роднее башни собственного факультета, я в считанные минуты оказываюсь перед заветной дверью и три раза стучу. Когда она открывается, я, оглядевшись по сторонам и убедившись, что в коридоре нет даже привидений, сбрасываю мантию. — Вот и наш доблестный герой, — беззлобно отчеканивает Снейп. — Проходите, Поттер. Я шагаю внутрь, в теплый класс, где теперь всегда горит огонь в камине, и смотрю на профессора. Он, обняв себя за худые плечи, предстает одиноким и усталым. — Как вы, сэр? Все в порядке? — я невольно подаюсь вперед, так сильно мне хочется к нему прикоснуться. Но зельевар тут же принимает привычный царственный вид, делающий его неприступным. — Лучше не бывает. Следуйте за мной. Я иду за Снейпом в его личные покои. Кажется, он хотел мне что-то отдать, за этим и позвал. Может, в прошлый раз я оставил у него какую-то вещь? Дальше лаборатории и кабинета мы не заходим: дверь спальни сегодня плотно закрыта. Все еще держа меня в неведении, профессор идет к шкафу, где спрятан думоотвод. Сердце ухает вниз: что он задумал? Опять хочет припомнить мой гнусный поступок? Ну сколько можно вариться в собственном стыде, я же искренне попросил у него прощения на Астрономической башне! Ни слова не говоря, Снейп открывает изящные дверцы и левитирует думоотвод на стол. Затем, коснувшись палочкой собственного виска, извлекает в пробирку несколько серебристых нитей воспоминаний. — Что это? — спрашиваю я, машинально взяв протянутый сосуд. — Мой подарок на Рождество, — загадочно говорит он, заставляя меня вскинуть голову от удивления. И направляется к выходу. — Я на время оставлю вас. Эта неглубокая каменная чаша, опоясанная по краям резными письменами и символами, мне до боли знакома. Я медлю. Какие воспоминания, по его мнению, станут для меня подарком? Не дыша от волнения, я наконец решаюсь и выливаю мерцающую субстанцию в зеркальное содержимое чаши. А потом склоняюсь над ней, и меня уносит в прошлое. Приземлившись на зеленую лужайку и оглядевшись, я вдруг замечаю то, что заставляет меня в благоговении застыть. В груди болезненно сжимается: спустя год я снова вижу ЕЕ. Она похожа на ветерок в жаркий летний день — так же нежна, свежа и упоительна. Солнце, лаская эти сияющие темно-рыжие локоны, превращает ее в прекрасную огненную богиню. Я подхожу ближе и зачарованно разглядываю, как она прикрывает от полуденных лучей миндалевидные изумрудные глаза, жмурится и звонко смеется, когда чья-то рука легко выдергивает из ее рта стебелек осоки. У нее белоснежные зубы, персиковая кожа и легкий румянец на щеках. Она — моя мама: самое волшебное, драгоценное и печальное из всех воспоминаний в мире. Снейп и Лили сидят рядом — под тем дубом у озера, куда мы с Гермионой и Роном сотни раз приходили отдохнуть и поболтать. Они тоже беззаботно общаются и никуда не спешат. Она часто смеется, он — реже: ему, скорее, больше нравится смешить. Оба выглядят значительно младше меня: наверное, это где-то за год до увиденных мной на пятом курсе злосчастных событий. — Северус, пообещай, что мы всегда будем неразлучны. Всегда будем помогать друг другу. Даже через много лет. — Всегда. Обещаю, Лили. Эпизод обрывается — меня переносит на мраморную лестницу в холле замка. Мама держит за плечи угрюмого, поникшего Снейпа, и старательно внушает ему: — Никого не слушай. Ты гораздо лучше всех этих напыщенных дураков. Ты совершенно особенный. Новая картинка: Лили, стоя за разделочным столом в старом классе Зелий, где я никогда и не был, помогает будущему профессору нарезать корень валерианы. — Подумаешь, посмеялся. Он и волоска твоего не стоит. Однажды мы оба найдем кого-то, кто безумно нас полюбит. И кого полюбим мы, — Лили простодушно толкает Снейпа бедром. — Понял, Сев? — Ты говоришь это, чтобы я не применил к нему Непростительное, — усмехается тот. — Не угадал. Я говорю это, потому что ты мой лучший друг. Я желаю тебе самого большого счастья с кем-то, кто оценит тебя по достоинству. Воспоминание снова меняется. Теперь ее лицо покраснело и опухло от слез. — Петуния прислала мне ужасное, гадкое письмо. Говорит, я никакая не волшебница, а просто полоумная, и меня нужно отправить в лечебницу для душевнобольных. За что она так со мной, Сев? Я же ничего ей не сделала! — Твоя сестра — завистливая идиотка. Еще одно плохое слово о тебе, и при встрече я превращу ее в жабу, — рассерженно обещает Северус. — Что ты! Пожалуйста, не трогай ее! Я очень ее люблю! — Ты слишком великодушна, когда-нибудь это выйдет тебе боком, — недовольно подытоживает Снейп. Закоулки памяти профессора переносят меня на опушку Запретного леса. Мерлин, как раз туда, где я сегодня бродил по сугробам. И в видении на дворе тоже зима. — Знаешь, в будущем я хочу сына. Мне кажется, я стану неплохой матерью. А ты кого хочешь, Северус? — Не знаю, Лили, я не питаю нежных чувств к детям. Мне они, к счастью, и не светят. Никогда бы не завел семью с женщиной. — Это почему? — Вы все сумасшедшие. — Ха-ха-ха, ты прав! — хихикает она. — Сейчас докажу! Снежный монстр заберет тебя! Она с ног до головы облепляет себя снегом, вызывает магией ледяной вихрь и угрожающие надвигается на опешившего Снейпа, расставив руки, скрючив пальцы и состроив инфернальную гримасу. — Спасайся, пока можешь, Северус Снейп! Вместо того чтобы спасаться, он разражается хохотом и, поглощенный снежным водоворотом, падает в сугроб. Вихрь уносит и меня: клубок подаренных воспоминаний распутывается до конца, я выныриваю из думоотвода и хватаюсь за голову. Наблюдать за ней было так больно. Эфемерная, призрачная Лили из чужих рассказов вдруг превратилась в настоящую, живую. Я и понятия не имел, как сильно нуждался в этом! Будто потерянный кусочек сердца вернулся на место. Она жила, мечтала, любила, излучала добро, искренность и свет! Мерлин, Снейп не лгал: в ней, похоже, и впрямь отсутствовали недостатки. Промокнув рукавом рубашки увлажнившиеся глаза, я делаю несколько успокаивающих вдохов и иду в класс. Профессор как ни в чем ни бывало сидит за своим столом, погруженный в чтение. Завидев меня, он откладывает фолиант и встает. — Сэр... Спасибо! Огромное спасибо! — не выдержав, я бросаюсь ему на шею и крепко обнимаю, стремясь выразить этим жестом всю свою безмерную благодарность. Стоит мне решить, что он уже не ответит на объятие, как его ладонь ложится на мою спину и на две секунды задерживается там. Я отстраняюсь и смотрю в его ничего не выражающее лицо. — Вы были столь близки... Я не представлял! Снейп на миг прикрывает веки, затем отходит и отворачивается к камину. — Мы дружили, пока я не совершил ошибку. Обидел ее. И наши пути навсегда разошлись. Я в курсе, о какой обиде речь. Видел в этом самом думоотводе. В гневе и унижении он назвал мою мать, которую отец еще и умудрился пригласить на свидание сразу после того, как подвесил Снейпа головой вниз, грязнокровкой. Вот почему он так ненавидит это слово и даже снял баллы с Драко, когда тот обозвал им Гермиону! Ему стыдно и горько за свой поступок, разделивший жизнь на две части. Все равно что Малфой, будь он влюблен в Гермиону, издевался бы надо мной, а я в ярости бросил ей, пытающейся меня защитить, жуткое оскорбление. Каково бы мне было, если бы подруга умерла, так меня и не простив? Стал бы я замкнутым и презирающим весь мир? Стал бы я прилагать все силы для борьбы с ее убийцей? Стал бы я отчаянно защищать ее сына, несмотря на то, что его отец — мой враг? Конечно, да, трижды да. Во мне просыпается такая всепоглощающая признательность, такая пылкая нежность к профессору и такое ярое желание избавить его от чувства вины, сполна искупленной страданиями, что я еле сдерживаюсь, чтобы не подойти к нему и не поцеловать. — Сегодня ты напомнил мне о том, какой она была. Ты совсем не знал ее, а я знал. И пожелал передать тебе эти знания, — Снейп замирает, стоя спиной ко мне: вся его поза выражает крайнее напряжение. — Момент, увиденный тобой в прошлом году... Он ужасен. За пару дней до этого я дал ей почитать свой учебник по Зельям со множеством моих записей на полях. Твой отец использовал против меня придуманное мной невербальное заклинание. Он мог найти его лишь там. Я так разозлился, ослеп от ярости на Лили за то, что она водила с ним дружбу, поделилась с ним моим сокровенным... Черт возьми, Поттер! Я столько лет держал это в себе. Снейп действительно никогда не бывал настолько искренен со мной, как сейчас: кажется, я первый, кому он открылся, кому он добровольно решил поведать эту скверную историю. Он нуждался в искуплении. Долго искал возможность покаяться, и все-таки дождался этого момента. Я просто не имею права промолчать. — Уверен, она давно простила. Там... Она все сознает. И я тоже прощаю вас. Верю каждому вашему слову и хочу, чтобы вы перестали винить себя. — А затем, помедлив, добавляю: — С Рождеством, профессор. Вы сделали мне лучший в мире подарок. Вот беда, а у меня для вас совсем ничего и нет. — Ты подарил мне больше, чем можешь вообразить, — Снейп поворачивается ко мне лицом. Оно остается таким же непроницаемым, но легкий румянец выдает, что затронуть струны его души мне, тем не менее, удалось. — Но не надейся, будто это что-то изменит. Впредь я к тебе не прикоснусь. — Зачем же вы тогда поцеловали меня? — еле слышно бормочу я, вновь ощутив себя раздавленным. Слишком много эмоций за один день: в сердце уже не хватает места для всего этого. — Ты походил на разъяренного гремлина, — кривится профессор. — Я должен был тебя утихомирить. Только не удержался и выбрал худший способ. Бороться со своими желаниями — та еще война. * * * Покинув кабинет в противоречивых чувствах, я поправляю на себе мантию-невидимку и, удостоверившись, что путь свободен, направляюсь к винтовой лестнице. Мне впору снова оказаться на Астрономической башне. Смотреть, замерзая, как в черном небе искрятся звезды, а среди них одна — самая яркая, недосягаемая, светит мне холодным блеском, но ничем, ничем не в силах помочь. Сириус отныне там, с моими родителями. А я — здесь, и, кажется, нашел кого-то, кто теперь сумел бы заменить мне всех, если бы пожелал. И я с легкостью доверил бы ему всего себя, ведь он понимает меня куда лучше, чем я предполагал. Снейп единственный, кто представляет, что творится у меня на душе, и способен погасить пожар одним лишь словом «Останься». Но он предпочел безмолвие, и я не в праве его упрекать. Из размышлений меня выдергивают какие-то странные звуки. Я резко замираю посреди темного коридора и напряженно прислушиваюсь. Это определенно был девичий смешок, мне же не показалось? Но из слизеринцев в замке никого не осталось, кроме Малфоя. Вероятно, привидение. Хотя в обитель Кровавого барона из духов редко кто заглядывает, а уж чтобы веселиться здесь!.. Эх, зря я не захватил карту! Смешок повторяется, но заметно громче, словно кто-то приблизился ко мне на несколько метров. Я отчетливо различаю какую-то возню, а потом улавливаю томный вздох и звук поцелуя — его точно ни с чем не спутаешь. О Боже. — Больше так не делай! Я узнаю голос Гермионы и в абсолютном потрясении застываю под мантией подобно статуе, вдобавок для полноты картины изумленно открыв рот. — Как? — Не лезь ко мне под столом! Держи свою ногу при себе! Особенно когда я сижу рядом с Гарри, а вокруг нас куча учителей! — Разрешаю тебе в следующий раз подразнить меня самой. Обладатель этих насмешливых интонаций и растянутых слогов — не кто иной, как Малфой. В голове не укладывается. Гермиона и Драко! Они сейчас целовались! Они... Они!.. Мерлин! — Я очень рад, что ты все же пришла. Пойдем, провожу тебя. До меня доносятся звуки легкой борьбы и очередной смешок подруги. Хоть раз она была такой игривой с Роном?! Растопчи меня гиппогриф, если да! Я слышу приближающиеся шаги, а потом вижу в полумраке их фигуры, подсвеченные Люмосом. — Нет уж! Мы ходим поодиночке, помнишь? Лучше уж по пути в башню заметят меня одну, чем нас вместе. Подумай, что начнется. — Черт, будь осторожна. — Буду. — До завтра. Они сливаются в прощальном поцелуе, и волосы на моем затылке встают дыбом от нереальности всего происходящего. Наверное, увидь кто-то нас со Снейпом со стороны, испытал бы те же чувства, если не хуже. Моя Гермиона... Такая правильная, разумная и невинная, такая сдержанная на проявление чувств подруга сию минуту страстно обвивает шею слизеринца и самозабвенно отдается его губам и рукам. Ладони Малфоя по-хозяйски сжимают ее бедра, и когда она легко подается навстречу, догадка приводит меня в гораздо больший шок. Между ними не просто поцелуи. Они уже спали. — Все, мне пора, — Гермиона отстраняется, одергивает юбку и отходит от Драко, поравнявшись со мной. — До завтра. Тот, помедлив, окликает ее. — Грейнджер! — Что? — Ничего. Проводив ее глазами и дождавшись, пока она не скроется на винтовой лестнице, Малфой сует руки в карманы и не спеша удаляется. Наконец я позволяю себе перевести дыхание. Вот это новости! Я невольно стал свидетелем того, во что полгода назад не поверил бы ни за какие коврижки. Очень неудобно и волнительно... Как быть? Промолчать? Прикинуться, будто не видел их? О нет, притворяться еще и в этом. Я так больше не смогу. Решение приходит молниеносно. Сорвавшись с места, я добегаю до лестницы и, перепрыгивая через две ступеньки, впопыхах догоняю подругу. А потом тихонько зову ее, чтобы не поставить на уши весь замок: — Гермиона! Гермиона! Она в ужасе оборачивается, светит мне в лицо Люмосом и испуганно выпаливает: — Гарри!!! Ты напугал меня до чертиков! Откуда ты... Что ты тут делаешь?! От волнения она, похоже, не находит ничего лучше, чем защититься нападением и воскликнуть: — Ты следил за мной?! — Нет. Наткнулся ненароком, — говорю я абсолютную правду, неуклюже спрятав руки за спиной. Забыл добавить «на вас двоих»... Гермионе тоже неловко: она переминается с ноги на ногу, точно нашкодившая первокурсница. — Но что ты тогда здесь... — Идем к себе, — перебиваю я, решив прекратить это. — Обсудим там все без лишних ушей. * * * В нашей гостиной мы одни, и можно говорить не таясь. Как только за мной закрывается портретный проем, я решаюсь признаться: — Обещаю, расскажу чуть позже, что делал в подземельях. Но для начала, Гермиона... Я случайно застал вас вдвоем. Был под мантией, но уже не мог никуда деться. — О, Гарри... — говорит расстроенная, смущенная Гермиона, опускаясь в кресло перед камином. К ней на колени тут же прыгает Живоглот и ластится, громко мурча. — Мне так жаль, что тебе довелось это увидеть. Я должна была рассказать сама. Просто в один момент все закрутилось... Это сложно. Я не представляла, как ты отреагируешь. Усевшись на мягкий ковер напротив нее, я пару мгновений всматриваюсь в серьезные карие глаза, а затем спрашиваю: — Давно вы вместе? — Все произошло в день нападения Пожирателей. Ну... Первый поцелуй, — подруга нервно наматывает на палец прядь волос. — Мы тогда ушли из лазарета, поговорили... И это случилось. В общем, прошло почти полтора месяца. — Ты так долго держала все в себе! — поражаюсь я. А мне ведь пришлось молчать ровно столько же. Да уж. Ну и осень у нас с ней выдалась. — Я думала, ты будешь сердиться. А ты жалеешь меня, — взволнованно откликается Гермиона. — Сама не знаю, как до этого докатилось. Когда во время вторжения по моей просьбе он остался с нами, пошел против семьи, вдобавок защитил меня, наслав на себя гнев Волдеморта, я поняла, что как прежде уже не будет. Я почувствовала к нему такое, Гарри... Словно пяти лет унижений не существовало. Будто мы не были врагами и я никогда его не ненавидела. Будто передо мной... — Другой человек, — изрекаю я. — Который теперь дорог тебе. Которого ты хочешь узнать. — И полюбить, — шепотом заканчивает она. — И полюбить, — тихо вторю я. Гермиона встает из кресла и устраивается рядом со мной. Потревоженный Живоглот, недовольно мяукнув, уносится прочь. — Ты решилась... на первый раз с ним? — осмеливаюсь я спросить. Подруга кивает, и даже если она покраснела, в свете пламени мне не видно. — Он тебя не обидел? — Нет. Все было прекрасно, — улыбается Гермиона. — Честно говоря, инициатором была я. Осознала, что хочу этого и не могу ждать. Со стороны Драко не было ни единого поползновения, хотя я знала о его желании. И тем сильнее я убеждалась в правильности своего выбора и... заводилась. Так что Рону еще учиться и учиться. — Я очень рад за тебя, — совершенно искренне говорю я. Почему-то после всего увиденного в этом году их отношения не вызывают у меня тревоги. По крайней мере, пока. — Ну а ты, Гарри? Объяснишь, что стряслось? С колотящимся сердцем я набираю в легкие воздух и начинаю рассказывать. Мне потребуется куда больше времени на изложение... Чем дальше заходит моя история, тем чаще происходит смена эмоций на лице у Гермионы — от удивления и ужаса до любопытства, смущения и сострадания. Наконец, выговорившись, я умолкаю и закрываю лицо руками. Только не отвергай меня, умоляю, не отвергай. Я не переживу. — Тебе стало легче, милый? — она легко кладет руку на мое плечо. Я в порыве чувств обнимаю ее. — Не представляешь, насколько. — Знаешь, Гарри... Профессор хорошо поступил, подарив тебе воспоминания. Это невероятный поступок, учитывая ваше прошлое. Я опускаю голову в соглашающемся жесте, и она продолжает: — Если забыть о том, что он наш учитель... Я ничего не имею против него. Тебе ли не знать: вы с Роном вечно нападали на меня, когда я защищала Снейпа. Я не ищу ему оправданий, но понять его можно. Ты — сын его врага. И то, как он относится к тебе сейчас, — это твоя личная победа. — И тебе все равно, что я... с ним? — Раз это ключ к твоему счастью, я принимаю твой выбор. — Малфой знает о нас со Снейпом, — опомнившись, добавляю я. — Однажды наткнулся на меня в подземельях и обо всем догадался. — Правда? — вежливо удивляется Гермиона. — В таком случае, он перестает быть слизеринцем. Ни слова мне о вас не сказал. Ни одного. — Знаю. Благородный паршивец, — усмехаюсь я. — Я сохраню твой секрет, — серьезно говорит подруга. — И я твой. Минут десять мы молча сидим, уставившись на огонь, каждый в своих мыслях. И тут вдруг Гермиона так громко ахает, что я вздрагиваю. — Гарри! Предсказание шляпы! Она вскакивает и начинает метаться перед камином. — Ты понимаешь, что это значит? Лев и Змей! Гриффиндор и Слизерин! Юный Лев обретет покой в кольцах Змея! Это очень подходит под описание... вас! — Нет-нет-нет, — я протестующе поднимаю ладонь. — Никакой покой юный лев не обрел! Сплошные переживания! — Еще не все потеряно, Гарри, в ваших отношениях не поставлена точка, — заверяет подруга. — Поставлена. Аккурат сегодня и поставлена. Гермиона не отвечает, лишь окидывает меня скептическим взглядом. — ТЫ! — вскрикиваю я, озаренный догадкой. — Вы! Вы с Малфоем также из Гриффиндора и Слизерина! И вам как раз прекрасно друг с другом! — Но там сказано про маску. Драко не Пожиратель, — она снова садится рядом и принимается судорожно перебирать кисточки ковра. — Может, это образно? Ведь вся его семья близка к Волдеморту, а родная тетка — и вовсе правая рука. Малфой чуть сам не стал Пожирателем. — Что там дальше? — напрягается Гермиона. — Змей найдет спасение от неволи, боли и погонь. Соответствует им обоим. И, по словам шляпы, грядет некий час расплаты. «Ваши взгляды встретятся, вы спасете мир, себя и нас». — Как многообещающе, — хмыкаю я. — Гарри, не стоит забывать, в Пророчестве говорилось о тебе. Я не списываю себя со счетов, но... — Верно, — перебиваю я. — Давай обсудим все завтра. Слишком много новой информации, да? — Помнишь, в первый вечер, сразу после праздничного ужина, — укоризненно смотрит на меня Гермиона. — Ты обещал рассказать, если случится нечто подобное. — Я о предсказании шляпы даже и не думал. И ты, между прочим, тоже обещала! — Так мы, оказывается, лгуны, — понуро бормочет она. — Нет, просто два трусливых кретина. Подруга нервно смеется. — С Рождеством, Гарри. — С Рождеством, Гермиона.