Вы весь дрожите, Поттер

You look up to the sky With all those questions in mind All you need is to hear The voice of your heart In a world full of pain Someone's calling your name «Maybe I Maybe You» by Scorpions

Поттер совсем рехнулся. А я, хогвартский профессор, на пороге сорокалетия позволивший увлечь себя в старый шкаф на время жгучего соития двух блудливых сосунков, к прискорбию, ничем его не лучше. Нехотя возвращаясь к воспоминаниям о Малфое и Грейнджер, предавшихся утехам прямо на той парте, где, черт возьми, я писал конспекты двадцать лет назад, могу отметить следующее: в свои семнадцать мне бы такое даже понравилось. Я был бы очарован авантюризмом Поттера и нашей интимной близостью, которую повлекла за собой его предприимчивая выходка. Но мне не семнадцать. И тем хуже для меня, ведь какого-то ляда я продолжаю желать гриффиндорского наглеца, несмотря на объявленный нашей связи бессрочный мораторий. Держать эти необузданные чувства в себе становится все тяжелее и болезненнее. Наблюдать за ним, зная куда больше, чем все остальные. Не допускать на уроках ни одного лишнего взгляда. Просыпаться в разгоряченной постели слегка возбужденным и злобно вставать за зельем для сна без сновидений, чтобы мальчишка прекратил бесцеремонно врываться в мое сознание, пока я пытаюсь абстрагироваться от него хотя бы ночью. Нравственные терзания помогает заглушать физическая мука: в последние недели метка болит так сильно, что меня регулярно посещает желание вырезать из предплечья кусок кожи, лишь бы не ощущать день и ночь это нестерпимое жжение. Словом, жизнь превратилась в череду мытарств, но я вовсе не удивлен. Рано или поздно приходит пора расплачиваться за собственные импульсивные решения, принятые на поводу у безрассудных эмоций. * * * Утренняя совиная почта по обыкновению наводит в большом зале шум и суету. Повсюду мельтешат десятки пролистываемых журналов и газет в руках студентов. Поглощая овсянку, я наблюдаю, как Поттер ловит письмо, принесенное ему незнакомым черным филином. Вариантов, от кого оно, не так уж много. Кроме оборотня и семейки Уизли ему и писать-то некому. Гриффиндорец заинтересованно вскрывает послание, а дальше случается весьма неожиданная вещь. Из недр конверта ему на ладони сыплется темный порошок и тут же взвивается облаком пыли, окутав Гарри туманной дымкой. Тот, закашлявшись, резко встает и на глазах изумленных одноклассников хватается за горло, заходится кашлем, потом делает два шага и падает. — Гарри! — в один голос вскрикивают Грейнджер и Уизли, молниеносно вскакивают и подбегают к раскинувшемуся на полу другу. Когда я, не раздумывая, стремглав срываюсь с места, Поттера успевают окружить Финниган, Томас, Лонгботтом и остальные. — Расступитесь! — звучно велит Дамблдор, прытко нагнавший меня, пока я протискивался сквозь толпу. — Ему и так нечем ды... — начинаю было я, но осекаюсь на полуслове, увидев жуткое зрелище и буквально оцепенев. Рубашка Гарри превращается на глазах из белой в красную. Кровавые пятна, подобно алым макам, расцветают не только на ткани, но и на лице и ладонях. — Спасите! Спасите его! — заклинает Грейнджер, сидящая перед юношей на коленях вся в его крови. Уизли, трясясь от ужаса, в отчаянии оглядывает меня, Дамблдора и подоспевшую МакГонагалл. Безоар. После завершения моей шпионской карьеры я повсюду ношу его с собой. Не хватало еще отравиться от рук собственных слизеринских гаденышей. Камень может вобрать в себя токсичные ингредиенты неизвестного порошка, коим отравили Поттера, и смягчить воздействие яда. Я мгновенно оказываюсь рядом на полу, ныряю рукой во внутренний карман сюртука и извлекаю конкремент, который тут же засовываю в приоткрытый рот находящегося без сознания гриффиндорца. Вдруг вскинувшись в судороге, но не очнувшись, Поттер обмякает у меня на руках, уже полностью перемазанных его кровью. По бордовой луже, образовавшейся под ним, сложно сказать, остановилось ли кровотечение. Я леденею. Ну же, Гарри. Борись. Черт возьми, ты не умрешь! Я не позволю! — Жив, — выдыхаю я, коснувшись его сонной артерии. — Выиграли немного времени. Его подруга сдавленно всхлипывает, еле сдерживая рыдания. Уизли же беспрестанно бормочет «О Господи», по-идиотски держась за рыжую голову. — Прошу разойтись по кабинетам. Вы, мисс Грейнджер, и вы, мистер Уизли, в том числе. Вас будут держать в курсе малейших изменений, я обещаю. Все письма и посылки перед получением теперь будут проверяться профессорами Делакур и Флитвиком на наличие темной магии, — серьезно обращается к присутствующим Дамблдор. — Минерва, до моего возвращения все директорские обязанности — на вас. Встревоженная МакГонагалл кивает, а мы, продираясь через окруживших нас напуганных студентов, устремляемся в больничное крыло, куда Поттера левитируют на носилках. В лазарете мадам Помфри, белая как мел, принимается суетиться над юношей, чье лицо сейчас и вовсе напоминает серую предсмертную маску. Всю в глубоких порезах. Я отвожу глаза: смотреть на это невыносимо. Проследив за всеми повреждениями с помощью сканирующих чар, колдомедик оглашает вердикт: — Внутренние органы не повреждены. Но потеряно сорок процентов крови: это критическая отметка. Оставшаяся часть отравлена: организм Гарри не реагирует на кроветворные зелья, токсичный компонент нейтрализован безоаром, но не исчез. Он словно блокирует лекарства! Это просто тихий ужас! Кто-то пожелал мальчику долгой и мучительной смерти... — В лабораторию, Северус, — зовет Дамблдор. — Есть многообещающая идея. Без лишних слов я следую за ним. — Нам понадобится драконья кровь из твоих запасов, — торопливо втолковывает Альбус по дороге в подземелья. — Извлечем из нее сыворотку. Плазма будет сворачиваться долго, но выбора у нас нет. Будем следить за процессом минимум двое суток и до тех пор поддерживать жизнь Гарри всеми способами. По готовности сварим с использованием сыворотки мощнейший кроветворный отвар — и тело Гарри должно восстановить потерю. Также сделай анализ его крови. Возможно, получится определить характер отравления и изготовить противоядие. Бесспорно, Дамблдор — блестящий алхимик, я полностью доверяю ему. Он открыл двенадцать способов применения крови дракона, и один из них — использование в качестве ингредиента, приумножающего свойства зелий. Она работает аналогично усилительной частице Maxima в некоторых заклинаниях. Есть шанс, что это и правда окажет воздействие на регенерацию тела Поттера. Я не без страха отмечаю, будто растерял все свои навыки стойкости и собранности, ибо в ответ на план директора лишь согласно киваю, как заведенный, а в подкорки сознания червем въедается нервирующая мысль: «Что, если он умрет? Мне удастся это вынести или...?» К дьяволу все. Сантименты позже. Вбежав в лабораторию, я левитирую на рабочий стол большой котел, огромную колбу с кровью перуанского змеезуба, с десяток ингредиентов для приготовления снадобья, и мы принимаемся за дело. * * * К вечеру силы иссякают, и пока субстанция настаивается для следующего — ночного — этапа варки, мы оставляем котел в лаборатории и на время расходимся. Зелье поможет ему, не может не помочь. Только вот эти шрамы... Похоже, даже нашему с Дамблдором сложнейшему отвару их не излечить. Печальная известность Гарри обернется для него абсолютным, беспросветным кошмаром, когда из Мальчика-Со-Шрамом-На-Лбу он превратится в Мальчика-Со-Шрамами-По-Всему-Телу. Вообразить не могу, как это повлияет на его моральное состояние. Впрочем, с этим попробуем разобраться потом. Куда важнее сохранить ему жизнь. Сейчас за стабильность его показателей отвечает мадам Помфри. Как же чертовски много довелось вытерпеть Поттеру, и почему на его голову раз за разом сваливаются все более жуткие неприятности? Нужно быть очень сильным и стойким, чтобы выдержать подобные вещи и не растерять желание жить, дружить... В конце концов, любить. Резко отодвинув кресло и заставив его проехать по полу с противным дребезжанием, я подрываюсь и принимаюсь мерить комнату шагами. Кто он для меня? Почему так невыносимо и тошно представлять себя без него? Я запретил себе копаться в этих ощущениях. Было наплевать, что это — влечение, страсть или некое чувство похуже. На наших запретных отношениях был поставлен крест. И еще неделю назад это было сродни ломке при абстинентном синдроме, а потому я пытался бороться, и иногда успешно. С глаз долой — из сердца вон, все могло сработать как надо. Но сегодня, едва возник риск потерять Гарри, я осознал, что лучше умру вместе с ним, чем больше никогда его не увижу. Ну вот. Пара-тройка таких же измышлений, и можно обращаться в психиатрическое отделение Мунго к волшебным мозгоправам. Не выдержав самозаточения в четырех стенах, я иду на вечерний обход по подземельям. Не успев занести ногу за порог гостиной слизеринского общежития, вдруг слышу чьи-то пламенные речи с упоминанием Гарри Поттера и настороженно замираю у дверного проема. — Это Драко послал посылку, — в восторге восклицает Паркинсон. — Я видела утром, как раз перед завтраком он возвращался из совятни. Умница, наконец-то образумился, пошел по стопам отца. Тот же буквально заваливал его письмами, насколько мне известно. И это дало свои плоды! Темный Лорд будет очень доволен! — Как пить дать, Драко придется понести наказание, — кивает похожая на бульдога Мелисента Булстроуд. — Но его, конечно же, простят. Не могут не простить! Поттер не жилец. Драко останется только доставить его Темному Лорду на блюдечке. Наверняка у твоего ненаглядного уже есть план. — Естественно, есть. Драко, если ты не знала, был вынужден подобраться поближе к шайке Поттера, чтобы выведывать все подробности его жизни. И со Снейпом он в ладах, дабы докладывать Лорду о планах оппозиции, — гордо заявляет Пэнси. — Он — наш новый двойной агент вместо сального урода, можешь быть уверена! — Нужно рассказать всем нашим. Его должны почитать, а не презирать! — Драко сейчас, должно быть, одиноко, — вздыхает Паркинсон. — Сидит один в спальне, читает свои «Древние руны». И сдалась ему эта скукотища? В гневе отпрянув от двери, я устремляюсь обратно в свой кабинет, где вызываю домовика. — Это записка для мистера Малфоя. Пусть явится ко мне немедленно. Эльф исчезает, а я тяжело опускаюсь в кресло и тру переносицу. То, что это дело рук младшего Малфоя, исключать нельзя. Не так давно он выкидывал сей финт и мог повторить его снова, но зачем? У него могут быть личные причины. Он так печется о матери, желает защитить ее, уберечь от тирании и гнета. Родители могли им манипулировать: Люциус способен повлиять на Нарциссу, а она — если постарается — на сына. Вдруг та личностная трансформация, случившаяся с Драко, поначалу была реальной, но в какой-то момент вынужденно обернулась игрой? По словам Паркинсон, Люциус бомбардировал наследника посланиями. Это не может не насторожить. Я должен все расследовать, пусть даже это будет стоить мне уважения одного из моих самых ярких студентов. Если то был и впрямь Драко, я придушу гаденыша голыми руками. Через десять минут слизеринец стучится и неспешно заходит внутрь. — Вызывали, сэр? — надменно спрашивает он. — Начну сразу с сути, — положив руки на стол, я складываю пальцы в замок, и они белеют от напряжения. — Вы причастны к отравлению Поттера? — О, вы серьезно думаете, я на такое способен? А, ну да, — усмехается Драко, в привычной манере растягивая слова. — Решили, раз однажды я его опоил приворотным зельем, так почему бы не перейти на новый уровень! — Причастны или нет? — рявкаю я, еле сдерживаясь, чтобы не начать швырять в слизеринца всем, что под руку попадется. — Вижу, вы в бешенстве. Если он и пойдет на поправку, то точно не будет таким красавчиком, как раньше, верно? — Закройте рот, мистер Малфой, — угрожающе процеживаю я. — Так я должен молчать или все же говорить? Нет, правда. Очень жаль, что его смазливое личико столь сильно подпорчено. — Довольно! — я грохаю кулаком по столу и от боли, охватившей кисть, свирепею еще больше. Нужно найти сыворотку правды. Я иду к шкафу с готовыми образцами, яростно распахиваю дверцы и срываю с полки пузырек с прозрачной жидкостью. Затем добавляю в чашку с водой десять капель Веритасерума и резко протягиваю Малфою. — Пей. Сейчас же! — Еще чего, — хмыкает он. — Пей! — ору я. — Или заставлю силой! — Да вы совсем рехнулись со своим Поттером, — теперь без тени насмешки говорит Малфой. — Взгляните на себя. Он до такой степени свел вас с ума, что вы потеряли голову и творите немыслимое, лишь бы поскорее найти виновного и четвертовать его! — Я. Сказал. Пей. Драко, посмотрев на меня с волчьей враждебностью, в конце концов выполняет приказ. Когда мышцы его лица расслабляются, а взгляд становится расфокусированным, я понимаю, что зелье начало действовать. И уже знаю — он не совершал того, в чем я на мгновение его заподозрил. Будь это правдой, Малфой бы проглотил собственный язык, но Веритасерум не принял. Осознавая бесполезность этой исповеди, я задаю вопросы исключительно для того, чтобы убедиться в невиновности своего студента. — Зачем вы сегодня посещали совятню? — Отправил письмо матери. — Содержание письма? — Я передал, что у меня все хорошо, что я очень по ней скучаю. Мы не можем общаться о происходящем дома. Только общие фразы, — монотонно говорит слизеринец. — Вы намереваетесь навредить Гарри Поттеру? — Нет. Наша вражда давно в прошлом. И я никогда не причиню зло близкому человеку Гермионы. — Кто мог прислать Поттеру конверт с ядовитым порошком? — напоследок спрашиваю я, окончательно растеряв пыл. — Пожиратели, конечно. — Точнее. Кто из Пожирателей? Ваши догадки? — Мой отец. Он не оставляет попыток реабилитировать меня в глазах Лорда. Пишет письма, требует сделать все, чтобы тот дал мне шанс на искупление. Вполне возможно, он решил таким образом помочь мне. Ну или подставить, если вам угодно. Уняв негодование и напоив Малфоя антидотом, я сажусь в кресло и наблюдаю, как он постепенно возвращается в здравый ум, а его взгляд абсолютно проясняется. — Не доверяете мне, — с горечью роняет Драко. — А пора бы начать. Я не похож на отца. Больше — нет. * * * Субботнее утро становится благословением. Целые сутки работая над зельем, а затем всю ночь просидев над Поттером вместе с Дамблдором, я дождался момента, когда отвар возымеет действие и мальчик наконец перестанет хрипеть и метаться на влажных простынях, словно раненый зверь. Я видел, как смотрит на меня Альбус, пока я вытираю со лба Гарри пот, убираю с язв сукровицу и отпаиваю его, не приходящего в сознание, приготовленным снадобьем. Во взгляде директора не было ни капли укора, одно лишь понимание. И это злило меня. С чего он взял, будто знает меня? Я что, и впрямь настолько мягкотелый, раз по моему поведению этому божьему одуванчику вдруг все стало «ясно»? Черта с два. Может, я просто слишком часто рисковал жизнью ради мальчишки, чтобы теперь так бездарно пустить все по ветру. Может, во мне всего-навсего внезапно проснулась жалость. Может, это мой долг, как зельевара, помогать всякому нуждающемуся. Помогал же я Люпину! Готовил ему отвар и носил в личные покои, точно несчастный камердинер. Но о Люпине я не молился всем богам. И если Дамблдор не сумел прочитать это в моих мыслях, то он достаточно проницателен, чтобы увидеть это в моих глазах. Утром, перехватив за завтраком пару тостов, я, шатаясь от усталости, вновь возвращаюсь в больничное крыло. И застаю у койки Поттера Малфоя и Грейнджер. Не ожидал встретить их здесь в столь ранний час, когда вся школа спит. Да еще и вдвоем. Обсуждать это явление, похоже, никто из нас не собирается. Прогнать бы только из головы моментально всплывшие фрагменты их чудовищного соития. — Поттер не очнулся? — игнорируя приветствия, спрашиваю я. — Нет, — понуро говорит гриффиндорка. — Но один раз, не приходя в сознание, кое-что произнес. — Неужели? — сухо откликаюсь я. — И что же? — Ваше имя. Из-за их проникновенных сочувственных взглядов до меня быстро доходит: эти двое знают гораздо больше, чем я предполагал. То есть почти все. Хочется растерзать кого-нибудь прямо сейчас. Себя, например. Осознав, что моим ответом послужило молчание, Грейнджер снова подает голос: — Вы столько сделали для него. Уверена, он безумно благодарен вам. И мы тоже. Я все же решаю расставить точки над и. — Оставьте вашу признательность при себе. Как и одобрение или порицание. Вам ясно? — Вы много значите для него. Он мой лучший друг. Я желаю быть с вами в хороших отношениях, ведь он дорог нам обоим, — осторожно обходя острые углы, лепечет нахалка. — Вы правда думаете, мисс Грейнджер, что эти обстоятельства каким-то образом смогут нас сблизить? Вы раздражали меня своей самоуверенностью с самого первого дня. Но когда, будучи пронырливой шмакодявкой, подожгли мою мантию пять лет назад, вы перечеркнули все. Думали, никто не узнает? Дамблдор просветил меня, — протягиваю я, наслаждаясь эффектом от этих слов. Щеки Грейнджер нещадно багровеют. — Очень и очень давно просветил. — Так ты еще с тех пор плохая девочка? — присвистывает Драко, и я морщусь. — Сколько раз вы старались меня уязвить ДО этого случая! — невыносимую девчонку в запале уже не остановить. Она смотрит на меня с укоризной и продолжает: — За какие проступки? За то, что я хорошо разбиралась в вашем предмете и была готова ответить даже на самые сложные вопросы? Вы же не можете отрицать, что два года назад лишь для собственного удовольствия прилюдно зачитали ту глупую статью Скитер? О том, как я якобы игралась с сердцем Гарри, мечась между ним и Крамом! Это было невероятно унизительно! — Кажется, он просто ревновал, Грейнджер, — Драко опережает меня с ответом. — И не тебя, а к тебе. — Молчи! Не тебе встревать в этот разговор! — парирует та. — А что я? Ты всегда мне нравилась, — невозмутимо изрекает Малфой. — Но я не мог выразить эту симпатию чем-то, кроме обидных ругательств. И я, между прочим, частенько за тебя переживал. — Да неужели? Когда же это? — всезнайка воинственно складывает руки на груди, переключаясь на другой объект словесного бичевания. — Тогда, летом перед четвертым курсом... после чемпионата мира. Я подкараулил вас с Поттером и Уизли в лесу, поскольку беспокоился за тебя. И предупредил, как мог, дабы ты скорее уходила. Пожиратели могли поймать тебя и сделать то же самое, что сотворили с той семьей магглов. — Ты был груб и всячески оскорблял меня! — вскидывается Грейнджер. — Я не мог иначе. Прости. Снова, в тысячный раз, прости. Да, я был ужасен, труслив и слаб. Пока ты не сделала меня тем, кем я являюсь сейчас. Слушать сладкие бредни этой странной парочки порядком утомило. Убедившись, что Поттеру более ничего не угрожает, и сняв с опешившего Драко двадцать баллов за непозволительно дерзкий комментарий, я наконец отправляюсь в личные покои — впервые за двое суток прилечь.