Вы весь дрожите, Поттер

Sleep, sugar, let your dreams flood in Like waves of sweet fire, you're safe within Sleep, sweetie, let your floods come rushing in And carry you over to a new morning «Sleep, Sugar» by Poets of the fall

— Ну и урод же ты, — тихо говорю я своему отражению. Каждый раз видеть себя в зеркале ванной больничного крыла просто невыносимо, и все это время я старался отводить глаза, проходя мимо. Но сегодня кожу так стянуло, что я не выдержал, вскочил с кушетки и скрепя сердце отправился оценивать уровень катастрофы. — Бестолковый кретин, еще и страшный теперь, как вурдалак. Безобразные отметины покрывают мое лицо, шею, руки. И все скрытое под одеждой. Вообще все. Розоватая молния на лбу по сравнению с ними стала казаться настоящим украшением. Мадам Помфри билась изо всех сил, но все бесполезно. Впрочем, раз уж противоядие Снейпа и Дамблдора — одаренных алхимиков, легших костьми, чтобы вытащить меня с того света, — не смогло сотворить чудо и устранить причиненный ущерб, то чем поможет школьный колдомедик? Какой же я идиот, в самом деле. Надо же было так бесстрашно лезть в непонятный конверт, принесенный чужой птицей! «Гарри Поттеру». Без имени отправителя. Да это мог быть кто угодно, хоть Волдеморт. А ведь меня просили быть предельно осторожным и осмотрительным. Но первой мыслью было, что адресант — кто-то из Ордена. Дурную службу сослужили ассоциации с письмами Сириуса, чаще всего приходившими без каких-либо опознавательных знаков. Не знаю, когда меня отпустят отсюда. Но выходить из лазарета спустя неделю после случившегося я точно не готов. Все начнут пялиться пуще прежнего. Если в прошлые годы я был для них Мальчиком-который-выжил, наследником Слизерина, припадочным трусом, бессовестным четвертым чемпионом, а затем — Великим Обманщиком, то отныне все кому не лень будут тыкать пальцем в гриффиндорское пугало, похожее на Фредди Крюгера из маггловских фильмов ужасов. Ежедневно меня навещают ребята, а еще Дамблдор, МакГонагалл и Хагрид. Позавчера заглядывала Флер, беспрестанно щебетала «Импоссибль», поправляла подушки и наколдовала большущий букет белых ирисов. Гермиона благоразумно приходит без Малфоя, но неизменно (дожили!) передает от него привет. Подруга в своем репертуаре: поняв, что я восстановился, тут же принесла мне стопки учебников, записанные от руки лекции и домашние задания, прокурорским тоном объявив, что при следующем визите проверит, хорошо ли я позанимался. Рон, как и Гермиона, регулярно проведывает меня в одиночестве: пару раз он был в компании Лаванды, но та очень быстро утолила свое любопытство в разглядывании моих увечий и больше в лазарете не появлялась. Вся прикроватная тумба завалена открытками с пожеланиями скорейшего выздоровления, нетронутыми шоколадными лягушками, ирисками и мармеладом. Есть и несъедобное печенье от Хагрида, избавиться от коего рука не поднялась. Все это здорово, но я бы с легкостью променял многочисленные знаки внимания на одну-единственную весточку от слизеринского декана. Только ее нет. И его самого — тоже. Уж в этих глазах я не прочитал бы той неловкой жалости, застывшей на лицах всех моих гостей. Он в жизни не был ко мне снисходителен, но если раньше это порой возмущало, то сейчас его твердость и невозмутимость придали бы сил. «Ты такой же, как и все. Многие делают тебе поблажки, считая исключительным, но от меня ты подобного не дождешься», — все время внушал мне Снейп. Безумно хочется снова услышать что-то сродни, дабы не чувствовать себя прокаженным горемыкой, за которым теперь вечно будут носиться и подтирать нюни. Нужно его увидеть. Прикоснуться хотя бы на секунду. Все мое нутро рвется туда — за пределы больничного крыла, в подземные недра замка, где он, возможно, совершает в эту минуту ночной обход... или же мирно спит в своей постели. Как будто Дамблдор или Помфри жестоко накажут меня, если узнают о моем ночном побеге! А Снейп пусть творит со мной что угодно, пусть хоть на кусочки разорвет. Мне все равно. Хуже уже не будет. Я никогда не был таким слабым и никогда так сильно не нуждался в нем. Позвав Добби и раздобыв с его помощью мантию-невидимку, я покидаю лазарет. На часах три ночи: по дороге в подземелья мимо меня чинно проплывает один лишь угрожающего вида Кровавый барон. Учитывая мой нынешний облик, не уверен, кто из нас страшнее. Наконец добравшись до милой сердцу дубовой двери, я негромко, но настойчиво стучу. Быстро, чтобы не передумать. И даже не успеваю опомниться: Снейп открывает почти мгновенно. Похоже, корпел в классе над многострадальными студенческими эссе. О Мерлин. Как же я счастлив видеть это хмурое, уставшее лицо с залегшими под глазами тенями, глубокой морщиной между бровей, недовольно сомкнутыми тонкими губами. Удивленным профессор не кажется. — Объясните, почему в сценариях ваших рисковых авантюр всегда фигурирует моя персона? Он отходит, пропуская меня, и накладывает запирающее и заглушающее заклинания. Я сразу чувствую себя как дома. — Вы не появлялись, — говорю это, и внезапно становится ужасно неловко. Я не имею права предъявлять Снейпу претензии, точно супругу, опоздавшему на выписку из родильного дома. Он ведь ничем мне не обязан, мы не пара. Да, ему не составило бы труда скрыть на людях невесомые крупицы притяжения ко мне. Но мы оба знаем — я бы еле вынес, чтобы не броситься своему учителю на шею, и подставил бы под удар обоих. — Поттер, вы же не думали, что я, подобно сиделке, буду дневать и ночевать у вашей постели? — Ваши дела разительно отличаются от ваших высказываний, сэр, — отзываюсь я, вспомнив рассказы друзей о том, как Снейп вытаскивал меня с того света. Он не сиделка и не нянька. Он практически ангел-хранитель. Профессор пристально рассматривает меня, но не удостаивает ответом. Наверняка сейчас думает о том, в какое чудовище я превратился. Вдруг сморщившись и крепко зажмурившись, я начинаю задыхаться от волнения, смущения и злости на самого себя и прячу лицо в ладонях. Снейп, видя мою растерянность и лихорадочное смятение, приближается и мягко, но уверенно берет меня за запястья и отводит руки от раскрасневшихся щек. Я отворачиваюсь, но он снова и снова находит мои глаза: его взор проникает в душу, читая все мои секреты без всякой легилименции. — Не смотрите на меня. Я страшилище. — Ничего глупее не слышал, — вкрадчиво произносит он, нежно касаясь моих волос. Его взгляд неспешно обводит мое лицо, шею, ключицы, и в нем словно бы мелькает любование. Быть не может. Хватит выдавать желаемое за действительное. Хватит быть таким наивным! Горечь и досада растекаются ядом по моим артериям. Я буквально захлебываюсь ненавистью к себе из-за собственной глупости, недальновидности, никчемности, приведшим к катастрофическим последствиям. Сжав трясущиеся кулаки, я ощущаю, что почти теряю сознание от эмоционального накала, и слышу, как поблизости неожиданно взрывается несколько стеклянных колб. — Черт возьми, Поттер. Поняв, что я вот-вот упаду, Снейп помогает мне сохранить равновесие и тотчас прижимает меня к себе. Волны его спокойствия и хладнокровия, которое всегда выводило меня из себя, на этот раз очень кстати усмиряют мой пыл, остужают горячку, и я вновь принимаюсь нормально дышать. О, как же сильно мне его не хватало. Не знаю, сколько мы уже так простояли. От одурманивающего запаха его одежды и кожи каждая клетка моего тела будто расширяется, и я едва сдерживаюсь, чтобы не издать возглас страдальческого наслаждения. Естественно, от профессора не укрывается, как натянулись мои пижамные штаны. — Пройдите в комнаты. Приведите себя в порядок, вам нужно успокоиться. И тогда, если пожелаете, мы продолжим разговор. Я молча выполняю все, что он говорит. В тихом полумраке его покоев мне становится легче. Дверь спальни Снейпа приоткрыта, рыжие отсветы каминного пламени весело играют по стенам. Позволено ли мне войти? — Поттер, не стойте столбом, здесь не аудиенция. Проходите и садитесь. От голоса, раздавшегося прямо над ухом, бегут мурашки. Снейп, появившийся из ниоткуда, огибает меня в темном коридоре и по-хозяйски вторгается в собственную спальню, приглашая следовать за ним. Я послушно вхожу и присаживаюсь на край его кровати. ЭТОЙ кровати. Помню, как она проминалась под нами, когда... — Итак. — Простите, сэр. Пожалуйста, простите, — я виновато опускаю голову. — Мне не следовало. Вы сделали все, чтобы спасти меня, а я еще смею жаловаться на то, как жутко выгляжу. — Чушь, — хлестко бросает зельевар. — Никакая не чушь. Вы просто щадите мои чувства, но отныне на меня и не взглянете. — Глубокомысленное изречение, — Снейп, похоже, еле удержался, чтобы не хмыкнуть. — Оно подкреплено какими-нибудь аргументами? Или вы пытаетесь манипулировать, дабы услышать опровержение? Я вскидываюсь: — Но я ведь и впрямь ужасен. Кому захочется смотреть на это, прикасаться... — Что ж, веский довод, — бесцветно отзывается профессор и с нечитаемым выражением лица вдруг сбрасывает с себя мантию. Я наблюдаю за ним, застыв от изумления, и не могу поверить в происходящее. Снейп аккуратно расстегивает манжеты сюртука и пробегается пальцами по многочисленным пуговицам. Затем, оставшись в рубашке и брюках, берется за воротник. Меня кидает в жар. Он собирается раздеться. При мне он до сих пор такого не делал. Почему сейчас? В конце концов рубашка падает на пол. И то, что открывается моему взору, заставляет нервно сглотнуть. От ключиц и до низа живота его кожа усеяна продольными шрамами, кое-где виднеются грубые, поблескивающие рубцы от ожогов. Живого места нет: так может выглядеть только тот, кого не раз люто истязали. Это зрелище причиняет мне боль, но вовсе не от вида и количества жутких отметин, а от осознания, сколько страданий пришлось на его долю. Теперь я понимаю, почему Снейп не был готов обнажаться. И догадка, по какой причине он совершил это, вынуждает все мое нутро сжаться от неописуемой нежности. В его жизни было так много плохого, но он остался человеком. Мрачным, сложным. Но хорошим человеком. Рисковал собой, чтобы добыть ценные сведения в стане врага. Спасал меня и моих друзей из передряг, хотя мы его вечно в чем-то подозревали. Учил бестолковых студентов, стараясь вдолбить им критически важные знания... К слову, про тот самый безоар, благодаря которому я не умер, профессор рассказал еще на первом уроке Зельеварения. А с какой скоростью он ринулся на помощь... Наблюдательная Гермиона мне все рассказала. «Когда Снейп увидел тебя на полу, всего в крови, у него были такие глаза, Гарри... Будто его самого смертельно ранили. А потом он действовал настолько быстро и решительно, словно от этого зависит, жить ему или умирать. В тот момент ради тебя он мог бы осушить океан и сравнять Эверест с землей». Наконец, возился со мной, залечивал мои душевные раны, подарил бесценные воспоминания о матери... И сейчас этот невероятный мужчина стоит напротив, полностью доверившись, открыв тело и душу просто для того, чтобы мне стало легче. — Значит, я тоже ужасен? — спокойно спрашивает Снейп. — Нет, — надтреснутым голосом откликаюсь я. — Вы — прекрасны. — Я надеялся убедить вас в том, что эти увечья не влияют на отношение близких людей к вам. На их чувства к вам. На мои — в том числе. Я смущенно вспыхиваю, жар от камина вдруг кажется в десять раз горячее. Лицо обжигает, сердце подскакивает к горлу. — А что вы чувствуете? Но Снейп лишь молча качает головой. Я подавляю разочарованный вздох, мысленно ругая себя на чем свет стоит. И, дабы не взорвать еще что-нибудь, прошу: — Ответьте хотя бы, хотите ли, чтобы я остался. Помедлив, он роняет: — Хочу. Я встаю с кровати, точно всего одно его слово было для меня приказом, сигналом готовности. Окинув меня долгим, внимательным взглядом, профессор делает шаг навстречу, и тогда я делаю еще три. Приблизившись, Снейп берет мое лицо в свои ладони и жарко, напористо целует мои дрогнувшие в улыбке губы. Я ждал этого, ждал очень сильно, но даже представить не мог, с каким упоением вновь отдамся ему. Словно прежде между нами ничего и не было, словно я заново знакомлюсь с уверенными движениями его языка, сбивчивым дыханием на своей шее, пальцами, ласкающими мою спину и плавно спускающимися все ниже. Его теплая обнаженная кожа усиливает ощущения — приятная матовость, терпкий запах и солоноватый вкус до предела разжигают мой аппетит. Прижатый к груди профессора, я чувствую учащенное биение его сердца и трепещу от этого ритма. Он тоже взволнован, я тоже заставляю его кровь бурлить! Снова и снова наши губы встречаются, оставляя влажные следы там, куда способны дотянуться. Просто ошеломляюще, но так меня надолго не хватит. Застонав, я тянусь, чтобы расстегнуть застежку на его ширинке, но он мягко убирает мою руку. — Я сам. Как будто желает довести до конца этот ритуал обнажения передо мной. Зардевшись, я становлюсь молчаливым наблюдателем. Короткий звук разъезжающейся молнии и шелест упавших на пол брюк заводят и становятся чем-то вроде эротичной прелюдии. Которую я тут же порчу, потому что, бросив взгляд на его ноги, замечаю кривой уродливый шрам на правой голени и невольно восклицаю: — Пушок! Похоже, профессору дорогого стоит воздержаться от язвительного комментария относительно клички питомца Хагрида. Не хочет обижать моего друга, понимаю я и закусываю губу, чтобы не просиять не к месту. Раздраженно скривившись, Снейп избавляется от всей оставшейся одежды и делает повелительный жест рукой. — В постель, Поттер. Сколько же раз эта фраза будет звучать в моих снах, блаженно думаю я, сбрасывая покрывало и устраиваясь на кровати. Снейп следует моему примеру и, оказавшись рядом, подминает под себя, страстно целуя в шею. Я, как обезумевший, вожу ладонями по его спине и шепчу только «Да, да, да...» Моя пижама, расстегнутая впопыхах, бесцеремонно отбрасывается в сторону. Скользнув рукой в трусы, профессор освобождает мой член и сжимает его, отодвигая крайнюю плоть. От этого прикосновения я сладко выгибаюсь и, когда зельевар опускается к моему паху, уже ожидаю умопомрачительный минет, но он терзает и дразнит меня, не давая желаемого. Лишь слизывает выступившую капельку смазки и принимается целовать мой живот. А потом, покусывая и обдавая пылким дыханием внутреннюю сторону моих бедер и тем самым доводя меня практически до беспамятства, вдруг спускается ниже и, с силой задрав мои ноги, приникает языком в ложбинку между моих ягодиц. Я вскрикиваю и собираюсь горячо запротестовать, но Снейп поднимает голову и провозглашает: — Сегодня твое тело принадлежит мне. Твои стоны, твои мольбы — все принадлежит мне. Я — ласкаю, ты — наслаждаешься. Ясно? — Да. — Тогда покажи, как тебе хорошо. От его повелительных интонаций, обещающих так много, я прихожу в экстаз. И подчиняюсь, с жаром отдавшись ощущениям. Влажный, горячий язык Снейпа слегка проникает внутрь, и все, что я могу сделать, — неистово стонать и извиваться на взмокшей простыни. Наверное, будь у меня зависимость, она возникла бы от ласк его рта, который вытворяет немыслимые вещи с моим телом. Время тянется так медленно, что, когда язык сменяется пальцем, я, одуревший от похоти, сразу же прошу добавить еще один — просто нестерпимо хочется почувствовать внутри приятную заполненность. Снейп недоверчиво хмыкает, но все же с осторожностью выполняет просьбу. — Подвигайте ими, молю. — Терпение, блудливый мальчишка, — не без довольной усмешки изрекает Снейп и погружает мой член в свой рот, а потом и впрямь совершает несколько поступательных движений пальцами. Я вскрикиваю и не успеваю опомниться, как он находит простату и надавливает на нее, продолжая сосать. — Сейчас умру, — честно признаюсь я. — Было бы досадно не кончить перед смертью, — заявляет профессор, и его рот снова вбирает в себя мой член. Его язык то обводит головку, то опускается по стволу вниз к яичкам, лаская и теребя их, а пальцы тем временем растягивают мой зад, не прекращая стимулировать простату. Я поджимаю ноги и комкаю в кулаках простыни — эйфория накрывает меня, и оргазм не заставляет себя долго ждать. Я дергаюсь, не в силах даже предложить ему отстраниться, поскольку забываю, как выговаривать слова. Могу исключительно мычать и кричать, пока с бешено стучащим сердцем дергаюсь в конвульсиях и изливаюсь ему в рот. — Сэр... Не надо было... Снейп поднимает бровь, невозмутимо вытирая запястьем краешек губ. — Опять стесняешься себя. И опять напрасно. Взгляни, что ты делаешь со мной. Он указывает на свой вздыбленный, подрагивающий от возбуждения член, и я краснею от смущения и удовольствия. Раз уж я так действую на него, может, ему понравится моя смелость? Повернувшись к Снейпу спиной, я наклоняюсь и призывно развожу ноги. — Дивное зрелище, — сипло произносит зельевар и обхватывает руками мои бедра. За секунду из чувственного любовника он превращается в безудержного хищника, настигшего добычу и намеревающегося впиться в ее плоть. А мне только того и надо. — Не ждите, прошу! Хочу вас внутри, — на взводе я почти скулю, охотно подаваясь ему навстречу. Профессор смазывает свой член, и головка упирается в мой вход. Он проникает вглубь неторопливо и бережно, готовый в любой момент остановиться, но сейчас мне не нужна эта забота. Я желаю одного — чтобы он оттрахал меня до искр из глаз. Когда Снейп полностью оказывается во мне, я, вильнув бедрами, вынуждаю его застонать и начать двигаться — сперва неспешно, затем ускоряя темп. Он нависает сверху, прижатый грудью к моей спине, и, протянув руку, чуть сдавливает ладонью мое горло. От этих манипуляций мой член вновь заинтересованно поднимается. — Пожалуйста... Не останавливайтесь, — от осознания, что я, растянутый на четвереньках в постели своего бывшего врага, умоляю его как следует меня отыметь, все мое естество изнывает в вожделении. Пальцы Снейпа подбираются к моему рту, и я с наслаждением принимаюсь сосать их. — М-м, — отзывается профессор. Выпрямившись и ухватив меня за зад, он начинает вколачиваться в мой анус, и спальня наполняется бесстыдными звуками шлепков. — Сильнее, — прошу я и, когда он ускоряется, впиваюсь зубами в уголок подушки, чтобы не заорать, как умалишенный. — Поттер, заклинания наложены. Раз уж мы рискуем всем, пусть это того стоит. Не сдерживай себя. Беспорядочные толчки усиливаются, и от потрясающих ощущений в заднице я испускаю вопль, а затем из уст непроизвольно вырывается несколько грязных ругательств. — Дерзкий. Вульгарный. Распущенный юнец! — выдавливает Снейп сквозь зубы, сопровождая каждое слово мощным толчком. — Пять баллов Гриффиндору. Я смеюсь, и он вдруг шепчет мне на ухо: — Развернись. Хочу видеть тебя. Мы меняем позу и, разгоряченные, мокрые от пота, приникаем друг к другу. Шрамы на его груди сливаются с моими. — Гарри... Мое собственное имя, так нежно произнесенное этим голосом с глубоким, чарующим тембром, отчего-то кажется незнакомым и очень красивым. Тело пронзает приятная судорога. — Да? — хрипло откликаюсь я. Замедлившись, профессор целует мое лицо и шею, почти невесомо водит губами по ключицам и груди и едва слышно шепчет: — Они ничего не значат. Ты веришь мне? Обласканный, погруженный в теплую негу его объятий, я смотрю в его глаза и зачарованно киваю. Мне резко вспоминаются слова Дамблдора о том, как много общего он замечает в нас со Снейпом. Раньше это изумляло и вгоняло в ступор: для меня не было и толики сходства. Но сейчас я сознаю — мы и впрямь жутко похожи. Оба так часто испытываем одиночество и считаем себя чужаками в толпе людей, за спиной показывающих на нас пальцем. Молчим о наших страхах, всякий из которых напрямую связан с Волдемортом. С ним тесно переплетены наши судьбы. И, невзирая на шрамы, коими исполосована не только кожа, но и сердца, мы оба готовы на самопожертвование во имя тех, кто нам дорог. Теперь-то я знаю, как дорог ему. Я наблюдаю это в его взглядах, ощущаю в прикосновениях. И, если бы мог, забрал бы себе все его раны и даже метку, чтобы она горела на моем предплечье, лишь бы избавить его от мучений из-за ошибок, совершенных в юном возрасте. Он давно искупил их сполна. — Ты весь дрожишь, — говорит Северус, целуя меня в висок. — Как тогда. Сердце норовит лопнуть. Оно хочет пробить ребра, вырваться наружу и соединиться с его, чтобы мы стали единым целым. И быть охваченным этими чувствами, пребывая в уверенности, что они наверняка не взаимны, просто невыносимо. Я утопаю в обсидиановых глазах и вот-вот прокричу, что разорву на кусочки любого, кто встанет у нас на пути, кто посмеет заявить, будто мы не можем и не должны быть друг у друга. Будто все между нами не по-настоящему, что я идиот, а он — безумец. Но вместо этого с моих губ срывается: — Я люблю вас. На мгновение Снейп замирает, нависая надо мной незыблемой скалой, отгораживающей меня от внешнего мира. Оранжевые блики играют на его грубом лице с острыми чертами, и оно выглядит самым прекрасным из всего, что я видел в жизни. Есть только я, он и эта теплая постель, где я согрет в объятиях своего верного защитника и спасителя. И если через миг я буду изгнан из этой постели, то не посмею и противиться. Не буду уничтожен и раздавлен. Ведь он уже дал мне больше, чем я мог себе представить. Тем не менее тело трепещет от ожидания: секунды кажутся вечностью. И когда Снейп, мягко рыкнув, подается вперед бедрами и с силой толкается в меня, я едва сдерживаюсь, чтобы не зарыдать. Его рот накрывает мой, и я самозабвенно отвечаю на поцелуй, нежно зарываясь пальцами в длинные волосы. Каждым движением тела, каждым пылким стоном я стремлюсь выразить ему всю свою бесконечную признательность. Он не роняет ни слова, но я и без того все понимаю. Он принял мою любовь, а значит, наконец принял и меня. И более для счастья мне ничего не нужно.