Кто будет петь мне,
Кутая меня в вечный сон?
На моём пути к Хель,
Ступая по этой дороге,
Мне холодно, так холодно.
Wardruna - Helvegen
По коридорам дворца гуляли сквозняки. Они прокрадывались под полы одеяния, еще запачканного кровью с поля боя, и, кажется, проникали внутрь тела, где находили вдоволь свистящей пустоты для того, чтобы разойтись. - Какое же? Ее голос, чуть дрожащий, совсем не мелодичный, но все равно приятный, вновь выдернул из размышлений. Надо же, он затеял все это, чтобы послушать, а теперь не может удержаться от падения в пустоту собственных домыслов... - Он сказал, что за все совершенные злодеяния вас с Локи ожидает смертная казнь, однако если вы согласитесь капитулировать, он готов смилостивиться и сохранить вам и вашему супругу жизнь... Гонец отвечал именно так, как Локи научил его. Интересно, как она не почувствовала фальши? - Милость? - кажется, после этих слов она вскочила - об этом сказали не звуки, а интонации. И трикстер в который раз убедился в том, что слишком хорошо знает свою жену. Это пугало. - Я не приму милость от него! Жизнь в клетке - хуже смерти! Никогда я не буду их рабой... никогда... Снова затишье. Наверное, сейчас она внушает себе, что нужно взять себя в руки. - Ты можешь идти, гонец. Локи подождал, пока посланный им человек скроется в глубинах коридоров, объятый дыханием сквозняков, и снова обратился в слух. Пропустил начало той самой речи, ради которой и затеял все это, однако смысл слов можно было понять и так. - ... придут все до единого воина, все, кто верен мне. Укроемся в Свартальвхейме, на родине моего отца. Асгарду никогда не сломить подземные твердыни цвергов. - Как прикажете, миледи. По губам трикстера поползла ядовитая усмешка, та, что должна была скрыть мучительное отчаяние. Он был прав. - Простите мне мою дерзость, но... Неужели вы не спасете его? На рассвете третьего дня Один исполнит свой приговор... - Нет, Гринольв. Я не могу так рисковать. Кто он мне, чтобы поставить на карту собственную жизнь? В наступившей тишине ее слова повисли в воздухе настоящими кинжалами, осколками льда, из которого были сотворены. Ты все-таки предала меня, милая... Жаль. Безумно жаль, что я больше не хочу бояться получить нож в спину. Наши дела слишком плохи, чтобы впредь полагаться на твою такую переменчивую натуру. Откуда мне знать, что завтра наша выгода не окажется в противоположных концах ристалища? Властитель Йотунхейма не слышал, как из покоев вышел Гринольв. Успел только шагнуть в тень, чтобы остаться незамеченным, и снова медлил, пока дворец не окутала звенящая тишина. Она отослала верного слугу? Рискованный шаг. Неужели решила бежать одна, глупая девчонка? Все-таки, уроки Бога Лжи ей дались из рук вон плохо... Пальцы сами влезли под камзол и нашли на груди кинжал. Трикстер вынул его и рассмотрел в полутьме. Знакомые узоры, еще недавно обагренные кровью, рукоять, так приятно греющая пальцы - все это теперь стало чужим. Локи представил, как в свете факелов заиграет на лезвии алая вода жизни, по капельке вытекающая из его жены... Убить ее? Неужели он и правда решился на это? После стольких лет, после стольких дарованных ей прощений, после стольких проведенных вместе ночей... Можно ли теперь перерубить связь между ними одним ударом кинжала? Локи не верил сам себе, но и ей верить не спешил. Мерзавка снова предала его, и на этот раз не для того, чтобы однажды спасти. Он перехватил нож поудобнее и двинулся к незатворенным дверям ее покоев. Остановился у самого края, когда еще шаг - и фигура возникнет в проеме черным провалом. Вспомнил вдруг, как точно также шел, таясь и прячась, к ней в первую ночь их знакомства, когда лелеял в душе надежду, что она не такая, как тысячи других девушек, собравшихся побороться за руку старшего принца. Вспомнил, как увидел ее, сияющую в неверном свете свечей, в тронной зале Асгарда, как она шла к ним с Тором через толпу... - Если принц не хочет танцевать со мной, он может прямо сказать об этом, а не посылать взамен своего брата. - Простите, я... Наверное, именно тогда что-то внутри подсказало ему, что их танец решит все. Локи снова стиснул рукоять кинжала и шагнул внутрь комнаты, щурясь от яркого света. Уже знал, что не сможет, но все равно шел вперед. - Здравствуй, милая. Она дернулась, как больной, охваченный судорогой. А потом худые плечи вдруг затряслись от хохота, так что густые локоны все подпрыгивали и подпрыгивали на полуобнаженной спине, пока колдунья не захлебнулась собственным смехом. Нездоровым. Истеричным. Надломленным. Стояла спиной, не оборачиваясь. - Как же я ненавижу тебя... Шепот едва долетел до его ушей, растворился в завывании ветра и исчез навсегда. - Мне казалось, это моя привилегия. Она вдруг схватилась рукой за стол. Слишком резко, так, будто вот-вот упадет, и навалилась на эту опору всем телом. Минутный страх пронзил сердце трикстера, а в груди тяжелое предчувствие чего-то ужасного сдавило внутренности. - Не пытайся изображать болезнь или слабость. Я слишком хорошо знаю твою лживую сущность, Сигюн. - Потому что смотришь на меня, как в зеркало? - теперь ее голос стал громче, но слабее. Совсем тонкий. Уже не истеричный - покорный. - Я убью тебя за это предательство... ... если смогу. Собственная беспомощность перед ней убивала. И ни злость, ни ярость, ни гнев не могли этого изменить. "Я ведь люблю ее, - с неожиданным для себя спокойствием подумал трикстер. - Я ее люблю". А потом она обернулась. Локи не знал, чего было больше - ужаса или отчаяния. Все это смешалось в нем, когда глаза нашли красное пятно чуть ниже груди, змеем ползущее по ткани ночной рубахи. Этот змей обвил горло Бога кольцами своего тела и душил, душил, душил... - Не стоит, муж мой. Я все сделала сама. Он не помнил, что кричал тогда, охваченный паникой. Помнил только, как выронил кинжал, которым собирался убить ее, и подхватил уже почти безвольное тело на руки. Опустился с ним на пол, прижимал к груди жену, будто это могло спасти ее. - Как же я тебя ненавижу... - шептала она, пока руки трикстера, дрожащие, слишком поспешные, пытались воспроизвести заклинание. - Я припомню тебе эти слова. Открой глаза! Не умирай, Сигюн... - Ты сам учил меня... думать... о себе... - прошептала она, и это были последние слова - потом льдисто-голубе глаза закатились, исчезли под веками, спрятались за густыми ресницами. А она таяла в руках трикстера, будто весенний снег... Никогда еще Локи не тратил весь свой запас магии без малейших колебаний. Никогда еще он не был так истощен, когда укладывал на расстеленную постель умирающую колдунью. Знал, что сделал все, что мог, и все равно не отходил ни на шаг, ловил каждый вздох, каждый хрип - только бы не дать ее пульсу оборваться. - Ты не уйдешь так просто... Это было бы самым большим ее предательством - умереть первой....
К утру она очнулась. Локи не думал, что встретить затуманенный, еще сонный взгляд можно с таким облегчением. Не думал, что когда-нибудь его собственная жизнь, все его достижения, планы, цели - все повиснет на ниточке, той самой, что держала в раненом теле колдуньи ее черную душу. Зачем мы встретились? Зачем связали себя навечно? Зачем отравили друг друга? Зачем предали? Сигюн не знала, что говорить. Сложно было даже проникнуть в собственные мысли и навести в них порядок. А ведь нужно было с точностью угадать, почему муж ее спас, что у него сейчас на уме и не собирается ли он сохранить ей жизнь только затем, чтобы наказать еще более жестоко. - Как ты посмела наложить на себя руки? - его голос, колючий, будто собравший в себе силу морозов Етунхейма, пронизывал каждую клеточку тела. Как взять себя в руки, если эти самые руки безвольно лежат вдоль тела? - Ты, твоя жизнь, твое тело, твоя душа - все принадлежит мне, - он сорвался на шепот, почти на хрип. Изумрудные глаза испепеляли, плавили кожу тяжелым взглядом. - Никогда больше не делай так. - Ты сам затеял эту игру, Локи. Ты ждал моего предательства. Я тебя разочаровала? Кулак трикстера с оглушительным грохотом врезался в борт деревянной кровати. Колдунья не вздрогнула, только болезненно зажмурилась от мгновенной головной боли. - Хватит игр, Сигюн! Ты могла погибнуть! - Из-за тебя. - Я не просил тебя любить, дорогуша. Я просил верности. - Прости, перепутала... Будь она не так слаба, Локи бы ее задушил. Прижал бы хрупкую шею к подушкам и давил, давил, давил, пока в горле не осталось бы ни одной колкости, ни одной лживой увертки, пока на коже не осталось бы синих отметин, пока воздух из ее груди не кончился, пока сердце не пробило дыру в плоти... Он бы уничтожил ее, выместил на ней всю свою злость, низвел это прекрасное и отвратительно коварное существо до атомов, чтобы не было и следа... А потом вернул обратно, потому что вместе с ней погиб бы и сам. - Ты говорила, что не нуждаешься в чувствах. - Ничего не изменилось. Льдистые глаза смотрели открыто, почти искренне. Она научилась врать так хорошо, что уже сама не различала правды и лжи. Бедная маленькая принцесса, потерявшаяся в сетях Бога Обмана... Бедный Бог Обмана, который попался в собственную сеть вместе с ней... - Хватит врать, Сигюн. Если бы ты меня любила, никогда бы не пошла на предательство. Что за игру ты ведешь? Верить ей - как принимать яд по капле. Не так губительно, но все равно смертельно. - Милый, неужели ты так и не понял? Помнишь: надо только посмотреть в зеркало... - Снова сравниваешь? - Ты любишь власть, - продолжала она так, будто вопрос и не был задан. - Ты любишь меня. Локи не стал отрицать. Он знал, что выдал себя прошлым вечером так же, как и она. Они сдернули маски друг друга и обнажили что-то страшное, что-то пугающее, но манящее, как запретный плод... - А я люблю свободу почти так же сильно, как люблю тебя. Я не готова сидеть в клетке вместе с тобой. - И ты снова предашь меня? - Если ты не сделаешь этого первым. Локи наконец опустился на подушки рядом с ней. Просунул руку под спину жены и прижал ее к себе, так, чтобы увенчанная темными кудрями голова легла на плечо, чтобы тепло чужого - и такого родного - тела согрело, даже несмотря на холод вокруг. Они лежали так долго, непростительно долго для власть имущих, однако обоим было плевать. Сигюн прикрыла глаза. Ноющая слабость отступала, вместе с ней уходил и страх. Никогда еще ей не было так хорошо. Конец