song: Wardruna - Helgeven
Молчание наполняло комнату, будто было оно вовсе не абстрактным понятием, а липким газом, который ощущаешь на кончиках пальцев, небрежно постукивающих по подлокотнику резного кресла у камина. Само нахождение очага здесь, в стране льда и холода, где обитают питающие отвращение к огню ётуны, было абсурдным, но суждения посторонних не мешали языкам пламени лизать наваленные кучей дрова, согревая хозяйку комнаты. Колдунья сидела прямо, словно внутри нее застрял ровный шест, такой, каким мать била ее по лопаткам, когда плечи сутулились от напряжения. Стоило одной мысли о былом закрасться в изъеденное мучительными догадками сознание, как остальные присоединились к ней. Она вспоминала дворец, залитый отравленным светом восходящего солнца, кишащий полуголыми женщинами - жрицами любви, как их называла мать. Давно потерянные в течении времени образы вновь всплывали из забытья: бесконечные уроки этикета, класс, где за каждый дюйм на шкале всеобщего уважения нужно было бороться не на жизнь, а насмерть, первые балы, когда Фрейя, эта тщеславная и порабощенная гордыней Богиня, испепеляла взглядом каждого, кто осмелился нарядиться роскошнее ее самой. Это все было позади. Сигюн вспоминала прошлое, чтобы укрыться в нем от настоящего, ведь оно куда болезненнее давило на разрываемые болью виски. Мигрени мучали давно. Еще с того дня, как он покинул дворец. Война, которую они сами затеяли, теперь обернулась спиной к своим благодетелям. Ударила по ребрам плетью расплаты, заставила корчиться в агонии и едва не просить милостыни у своих противников... Нет. Слишком драматично. Ядовитая настолько же, насколько неискренняя, улыбка ползла по губам мерзкой змеей. Колдунья часто сравнивала себя с пресмыкающимися: она также сидела в своей норе, почти нагая, греясь в неверных волнах тепла, также извивалась в немых судорогах отчаяния по ночам, также смотрела на мир сквозь щелочки глаз, прорези сплошной злобы, что источали зловонный смрад. Ей хотелось... Сигюн Ванадис уже не знала, чего бы ей хотелось. Вестей не было слишком долго. Она не хотела знать, что принесет гонец, оттягивала как могла этот роковой час и в то же время жаждала хоть слова, хоть малейшего движения глаз, что укажет на исход битвы... Очередной битвы в кровавой летописи их восстания. Стук в дверь редко заставлял ее вздрагивать, однако сегодня плечи девушки едва заметно дернулись, так что накидка поползла по бледной коже, с каждой секундой открывая все больше и больше. Когда ткань наконец замерла складкой у сгиба локтя, Сигюн неспешно натянула ее на прежнее место. Бросила мимолетный взгляд в зеркало, убрала со лба блестящий былой прелестью локон. Со времени побега из Митгарда утекло много дней, однако все они не стоили и гроша, ведь глядеть на прекрасное лицо колдуньи было некому. - Войди. На пороге стоял Гринольв. Снова, как и несколько часов назад, с ног до головы укутанный в припорошенный снегом плащ. - Что на этот раз, Гринольв? Эти варвары не поделили кусок мяса? Не надеялась, что слова не услышат подданные-йотуны - безразличие давно отгородило королеву от государственных дел. Не хотелось лезть в ежедневные ссоры слишком вспыльчивых великанов, не хотелось говорить с ними на бесполезных советах. И если второе терпеть приходилось из доводов разума, то первым она могла пренебречь в угоду собственной капризной воле. - Гонец прибыл, миледи. Он устал и валится с ног, но я привел его к вам. В горле пересохло - так, словно из него в мгновение ока выкачали всю влагу. Кувшин с вином на столе показался неумолимо притягательным, но Сигюн и не подумала его коснуться. Следила за выражением на лице Гринольва - все еще спокойным, но неуловимо подернутым пеленой чего-то странного, пугающего... - Он уже что-нибудь говорил? - резко, отрывисто, под стать болезненной рези в сухом горле. Пальцы больше не стучали по дереву, они вцепились в него, словно клыки грызуна. - Нет, миледи. Секундная запинка. Подозрительная, но не сейчас - сейчас все внутри рвется наружу, прочь, чтобы столкнуться в дверях с гонцом и волей-неволей получить послание. - Веди гонца. Сейчас уже ничего не имело значения - ни униженные поклоны вошедшего, ни его изможденное дальней дорогой и холодом лицо, ни затравленные бегающие глаза. Сигюн уже знала, что он принес худые вести. Может быть, знала с самого начала, еще до того, как гонец был отправлен, до того, как первые ряды воинов скрестили копья, еще давно... Еще когда увидела блестящие изумрудные глаза в пиршественном зале Асгарда. Добро всегда побеждает зло - так говорили в детских сказках. Сигюн не любила сказки, слушала их с отвращением и ненавистью, хотела зажать уши руками или сбежать подальше от этой наивной надежды на светлый конец для всех и каждого. Плохие люди всегда наказуемы, однако наказание это они принять не спешат - их спасает раскаяние. Смешно... Их с Локи не спасет раскаяние. Уже - нет. - Леди Сигюн... Ваше Величество... - Говори, - тихо, почти неслышно. - Я не прикажу казнить тебя за то, чего уже не исправить, гонец. - Битва проиграна. Удивление? Нет, скорее, горькое осознание собственной прозорливости. - Что с моим супругом? - голос прозвучал безразлично - она хотела этого. Отвращение к собственным мыслях охватило сполна, ведь невидимый художник уже нарисовал в голове план дальнейших действий. Ох, милый, зачем ты выудил из самых темных колодцев моей души этот эгоизм? Зачем поднял на свет презрение, коварство? Зачем отточил их и превратил в безжалостное оружие? Не за тем ли, чтобы однажды я спасла себя? Спасать того, кто не хочет быть спасенным - глупо. Но разуму не прикажешь, ведь без сердца он жить не может. Он вытащит душу из петли, запрячет в клетку низменных порывов и заставит жить. Существовать. Питать тело, медленно умирая в страдании... - Он в плену, - голос мужчины дрожал, будто натянутая до предела струна. Также, как и выдержка Сигюн Ванадис. Как та ниточка, что держала на привязи остатки слезинок. - Один Всеотец просил передать вам послание, Ваше Величество... - Какое же? - Он сказал, что за все совершенные злодеяния вас с Локи ожидает смертная казнь, однако если вы согласитесь капитулировать, он готов смилостивиться и сохранить вам и вашему супругу жизнь... - Милость? - она вскочила, вмиг ощутив, как от одной искры негодования - вернее, ужаса - все существо запылало огнем ярости. От бессилия родилось бешенство, сметающее все на своем пути. Льдистые глаза метали молнии, грозящие изрезать в клочья все вокруг - это были осколки ее души. - Я не приму милость от него! Жизнь в клетке - хуже смерти! Никогда я не буду их рабой... никогда... Колдунья медленно опустилась в кресло, прикрыла веки. Чувствовала, как пылают румянцем щеки, как сердце бешено стучит в груди. Успокоиться. Они не должны видеть твою слабость. Они не должны... - Ты можешь идти, гонец. Больно. Сквозь незакрытую дверь внутрь потянулись потоки холодного ветра. Сквозняк ворвался в помещение, заставил пламя на свечах заколыхаться и едва не погаснуть, подхватил полы теплой накидки, закружил в танце вороные локоны. - Собери все силы, Гринольв. Пусть придут все до единого воина, все, кто верен мне. Укроемся в Свартальвхейме, на родине моего отца. Асгарду никогда не сломить подземные твердыни цвергов. - Как прикажете, миледи, - старый воин поклонился, потом, вместо того, чтобы уйти, вдруг замер и бросил на свою госпожу - ту, которой служил слишком долго - внимательный взгляд. - Простите мне мою дерзость, но... Неужели вы не спасете его? На рассвете третьего дня Один исполнит свой приговор... - Нет, Гринольв, - слова, резкие, как острые ножи, оцарапали губы и стерли в кровь голосовые связки. - Я не могу так рисковать. Кто он мне, чтобы поставить на карту собственную жизнь? Он - твоя жизнь. Верный воин молчал. Может, прочел все в остекленевших глазах своей госпожи, а может, и так знал. - Поедешь с первыми загонами. Сейчас же. - Но... - Не спорь, Гринольв. Как только солнце встанет, ты будешь на родине, иначе я своими руками перережу тебе горло. Ступай. Он не закрыл за собой дверь. Оставил все так, как было - наверное, чтобы холодный ветер в последний раз растрепал чудные локоны Сигюн Ванадис, которыми столько лет восхищались модницы девяти миров. Колдунья встала со своего места и подошла к столу. Посмотрела на кувшин с вином, теперь кажущийся ненужным, на кинжал и золоченые ножны рядом с ним. Красиво... Запомнить бы эту картину, запечатлеть ее в памяти вместе с изумрудными глазами, темными кудрями волос, линией скул, горбинкой на носу... Запомнить бы каждое его слово, каждый жест, каждую грубость - ведь больше их не будет. По щеке скатилась слезинка. Ниточка порвалась - и все улетело в бездну. Ты бежала слишком быстро, Сигюн, и догнала собственный хвост. Завертелась волчком на месте, заигралась в чувства... Да. Да, это все игра. Что бы он сделал? Что бы сделал, стоя сейчас здесь, в этой комнате, зная, что не сможет спасти того, кто вдруг стал важнее воздуха... А, может, и не стал вовсе. Может, на пыльной дороге валялись только одни чувства - ее собственные, а топтало их безразличие и презрение трикстера. Она взяла нож бережно, будто маленького ребенка. Ребенка... Может быть, будь все иначе, она сейчас держала бы вовсе не острое лезвие, а завернутого в пеленки младенца. Стояла бы в одной из роскошных комнат золотого дворца в Асгарде, ловила улыбки придворных, полный обожания и любви взгляд своего мужа... Нет. На губах появилась все та же горькая усмешка. Они не такие. И никогда уже не станут. Они - злодеи. А у злодеев счастья нет. - Ранним утром или на закате дня, Вороны будут знать если я погибну. Однажды ты будешь стоять у ворот Хель, И когда ты будешь рыдать, Я последую за тобой... Она не знала, зачем сознание вдруг заставило произнести эти слова, слова далекой песенки, которой учила мать. Сигюн не помнила слов и мелодии - лишь этот куплет, тот самый, что заворожил ее когда-то, так и не отпустив. Колдунья аккуратно повернула нож в холодных пальцах, коснулась ребер самым кончиком лезвия, замерла, глядя куда-то вдаль. Наощупь нашла уязвимую впадинку, куда кинжал вошел бы легко, не встречая сопротивления. Обратила взор затуманенных отстраненным безумием глаз на заснеженную равнину, проглядывающую сквозь занавеси на окнах. В зрачках отразилась заснеженная равнина, сливаясь с льдисто-голубой радужкой. Сознание вдруг озарил мимолетный луч - последняя милость неба покинутой земле. Она вспомнила. Ты будешь свободен от оков которые cдерживают тебя, Ты будешь свободен от оков которые ограничивают тебя...Продолжение следует...