All the young dudes

      Суббота, 7-е августа, 1971       Он очнулся в маленькой комнатушке, в темноте. Августовская жара казалась невыносимой. Хотя, вполне возможно, виной всему была лихорадка. На утро после у него всегда подскакивала температура. Раньше его оставляли в комнате с окнами, но он изловчился разбить одно из них пару месяцев назад, и, если бы не решётки, сумел бы и сбежать. Краем уха он слышал разговоры о том, что со временем им придётся начать использовать цепи, чтобы удерживать его. Думать об этом ему совсем не хотелось.       Он помнил голод — безудержный, перерастающий в ярость. Помнил, как часами наматывал круги по клетке, в вое срывая глотку. Может быть, сегодня ему позволят пропустить занятия, и он сможет выспаться. К слову, он был единственным, кого заставляли заниматься — и это на летних каникулах! Остальные мальчишки только и делали, что слонялись туда-сюда, гоняли в футбол и смотрели телик. Он сел и осторожно потянулся, отмечая каждый хруст и вспышку боли в суставах. За левым ухом краснела новая отметина от когтей, на правой ляжке — глубокий укус.       Он провел ладонью по волосам, настолько коротким, что они больше походили на щетину. У всех мальчишек в приюте были идентичные обритые головы — и он ненавидел это. Когда приютские всем скопищем выбирались в город на выходных, каждый прохожий сразу понимал, кто они такие — наверное, в этом и был смысл их отвратительных стрижек. Каждый лавочник знал, с кого точно не стоит спускать глаз. Не то, чтобы сами мальчишки пытались как-то обелить себя. Их так часто называли отбросами общества, что они смирились с этой мыслью. Брошенные и никому не нужные — почему бы им и не учинить небольшой беспорядок?       Ремус услышал шаги дальше по коридору. Это была Матушка; он чувствовал её запах, слышал стук сердца. После припадков все его чувства обострялись. Несмотря на духоту, он закутался в одеяло, поднялся и припал ухом к двери. Матушка была не одна — с ней был мужчина. От него пахло старостью и чем-то… странным. Густой запах металлической стружки смутно напомнил Ремусу об отце. Так пахла магия.       — Вы уверены, что оно стоит вашего времени? — спросила Матушка у незнакомца. — Он один из самых тяжелых случаев.       — О, несомненно, — ответил старик. У него был глубокий голос, согревающий, словно горячий шоколад. — Мы очень даже уверены. Это здесь вы его держите, во время..?       — Припадков, — отчеканила Матушка своим гнусавым голосом. — Для его же безопасности. Он стал кусаться, когда ему стукнуло одиннадцать.       — Вот как, — казалось, полученная информация больше озадачила его, нежели взволновала. — Могу ли я поинтересоваться, мадам, насколько вы осведомлены о недуге этого юноши?       — Достаточно, — холодно ответила Матушка. — Он здесь с пяти лет. Всё это время он был проблемой — и не только потому что он один из ваших.       — Моих? — мужчина был само спокойствие и невозмутимость. Матушка понизила голос чуть ли не до шёпота, но Ремус всё равно её слышал.       — Мой брат такой же, как вы. Сотню лет его не видела, но изредка он объявляется, чтобы попросить об очередном одолжении. Приют Святого Эдмунда особое учреждение. Мы созданы для тяжёлых случаев, — Ремус услышал, как звякнули ключи. — Сначала я должна его осмотреть. Его часто приходится бинтовать. Понятия не имею, почему вы изъявили желание посмотреть на него сразу после полнолуния, если вы знали о ситуации.       Старик промолчал, а Матушка направилась к комнате Ремуса, топот её каблуков звонко разнёсся по коридору. Она трижды стукнула в дверь.       — Люпин? Ты не спишь?       — Неа, — ответил он, туже заматываясь в одеяло. Его одежду изымали, чтобы уберечь от неминуемого уничтожения.       — Нет, Матушка, — поправила она, всё ещё стоя за дверью.       — Нет, Матушка, — послушно пробормотал Ремус, пока Матушка возилась с ключом. Обычную деревянную дверь он мог бы легко разнести в щепки во время одного из своих припадков, но после случая с окном, эту дверь укрепили серебряными пластинами. От одного только запаха серебра у Ремуса кружилась голова, а к горлу подваливала тошнота. Дверь открылась. В комнату волной хлынул свет, заставив его зажмуриться. Стоило Матушке войти, как он машинально отступил вглубь комнаты.       Она была похожа на птицу, угловатая, с длинным тонким носом и тёмными глазами-бусинами. Войдя, она бросила на Ремуса настороженный взгляд.       — В этот раз нужна перевязка?       Он показал ей царапину и укус. Они больше не кровоточили — Ремус давно заметил, что все раны, к которым приложил руку он сам, даже самые серьёзные, затягивались гораздо быстрее обычных ссадин и порезов; он всегда обходился без швов. Только его шрамы никуда не исчезали — они оставались на теле тонкими серебристыми отметинами. Матушка присела перед ним на колени, чтобы обеззаразить раны и наложить повязку. Когда лечение было закончено, она протянула Ремусу его вещи, и он быстро оделся прямо перед ней.       — К тебе посетитель, — наконец сказала она, пока он натягивал на себя футболку. Та была серой, как и остальная одежда.       — Кто? — спросил он, глядя ей прямо в глаза, потому что знал, как сильно она это не любит.       — Преподаватель. Он пришёл, чтобы поговорить с тобой о школе.       — Не хочу, — ответил Ремус. Он ненавидел школу. — Скажите, чтобы проваливал.       Матушка тут же отвесила ему оплеуху. Это было ожидаемо, поэтому он даже не дёрнулся.       — Придержи язык за зубами, — рявкнула она. — Делай, как говорят, или останешься тут до конца дня. Давай, пошёл. — она схватила его руку и дёрнула за собой.       Он угрюмо зыркнул на неё, готовый затеять скандал, но передумал. Матушка действительно могла претворить в жизнь свою угрозу и запереть его на весь день. К тому же, ему самому стало любопытно взглянуть на незнакомца. Особенно, когда запах магии всё крепчал, пока они молча шли по тёмному коридору.       Ожидавший его мужчина был довольно высоким, а его костюм Ремус посчитал самым чудным из всех, что он когда-либо видел. Пиджак и брюки были бархатными, темно-бордового цвета, с искусной золотой вышивкой на манжетах и лацканах. Наряд дополнял тёмно-синий галстук. У мужчины были белые как снег волосы, а невероятно длинная борода почти доставала до пупка — должно быть, ему было немало лет. Как ни странно, он не вызывал у Ремуса страха, как делали остальные взрослые. У незнакомца были добрые глаза, и он улыбнулся из-за очков со стёклами в форме полумесяцев, когда компания приблизилась. Он протянул руку.       — Мистер Люпин, — с теплотой заговорил старик. — Рад с вами познакомиться. Ремус уставился на него, пораженный. Никто и никогда не говорил с ним с таким уважением. Поведение мужчины смутило его. Он пожал протянутую руку, и в момент, когда их ладони соприкоснулись, его будто шарахнуло током.       — Здрасьте, — сказал он, всё ещё не в силах оторвать от старика взгляд.       — Меня зовут профессор Дамблдор. Не желаете немного пройтись по округе? Сегодня такой чудесный день.       Ремус вопросительно посмотрел на Матушку, та кивнула. Что ж, перспектива разговора о школе со странно разодетым незнакомцем уже не казалась ему такой ужасной — по крайней мере, его выпускают наружу, в полнолуние, чего раньше никогда не случалось.       Они продолжили свой путь к выходу уже без Матушки. Дамблдор шёл уверенно, будто уже кучу раз бывал в Святом Эдмунде — хотя Ремус мог поклясться, что никогда его здесь не видел. Теплое летнее солнце хлынуло на них, стоило им выйти наружу. Ремус с шумом втянул в себя воздух. «Округа», как Дамблдор назвал прилегающую к приюту территорию, выглядела скромно — всего лишь клочок желтеющей травы, где мальчишки играли в футбол, и небольшой дворик с разбитой дорожкой и лезущим сквозь трещины сорняком.       — Как самочувствие, мистер Люпин? — спросил старик. Ремус неопределенно пожал плечами. Он чувствовал то же, что и всегда в эти дни. Боль и тревогу. Дамблдор никак не отреагировал — только продолжал улыбаться, пока они медленно шли вдоль забора.       — Чего вам от меня надо? — спросил наконец Ремус, пиная камушек.       — Думаю, вы уже и сами начали догадываться, — ответил Дамблдор. Он полез в карман и выудил оттуда небольшой бумажный пакет. Ремус учуял запах лимонных карамелек — Дамблдор тут же предложил ему угощаться. Он взял одну и закинул за щеку.       — Вы волшебник, — сказал Ремус без всяких прелюдий. — Как мой отец.       — Помнишь о нём что-нибудь, Ремус?       Мальчик снова пожал плечами в ответ. Он помнил немногое — если не единственное. Смутный силуэт высокого худого мужчины в длинной мантии, который нависал над ним и что-то кричал. Ремус догадывался, что это было одно из воспоминаний о той самой ночи, когда его укусили. В этом он не сомневался.       — Он был волшебником, — заговорил Ремус. — Он мог делать всякое. Мама была обычной. Дамблдор тепло ему улыбнулся.       — Тебе это Матушка рассказала?       — Не только. Кое-что я знал сам. Да и какая разница, если он давно мёртв. Удавился.       Дамблдор заметно растерялся, что не могло не доставить Ремусу удовольствие. Он гордился своей трагичной предысторией. Он редко думал об отце, а если и думал, то чаще всего о том, убился бы он, если бы его, Ремуса, не укусили. Немного подождав, мальчик продолжил.       — Мама, кстати, не умерла. Просто я ей был не нужен. Поэтому я здесь, — он красноречиво огляделся вокруг. Дамблдор притормозил. Они дошли до дальнего конца двора, обнесенного высоким забором. В нём был лаз, о котором никто не догадывался. Ремус мог бы запросто вылезти и дойти до дороги, ведущей в город. Он никогда не убегал куда-то конкретно, просто слонялся туда-сюда, пока полиция не возвращала его обратно. Это было хоть какое-то развлечение.       — Нравится здесь? — спросил Дамблдор. Ремус презрительно фыркнул.       — Ещё бы. Долбанный рай на земле, — он покосился на старика, боясь отхватить за выражение, но тот не обратил на это никакого внимания.       — Я так и думал. Слышал, ты тут иногда хулиганишь?       — Не больше, чем остальные, — ответил Ремус. — Не зря же нас зовут «проблемными».       — Вот как? — Дамблдор задумчиво погладил свою бороду, словно Ремус сказал что-то чрезвычайно удивительное.       — Есть ещё конфета? — спросил Ремус, с надеждой протягивая руку. Дамблдор дал ему ещё карамелек. Ремус не мог поверить такой удаче — старый дурень оказался ещё и сердобольным. На этот раз он стал жевать конфету — та хрустела у него на зубах, а кристаллики сладкой шипучки взрывались на языке, как маленькие фейерверки.       — Знаешь, я ведь директор. Той самой школы, где учился твой отец.       Такого Ремус не ожидал. Он с трудом проглотил остатки конфеты и почесал затылок. Дамблдор продолжал.       — Это особенная школа. Для таких же волшебников, как я. Таких же, как ты. Хочешь научиться магии, Ремус?       Ремус в ужасе затряс головой.       — Это не для меня, — запротестовал он. — Не для таких болванов, как я.       — Я с тобой не согласен.       — Спросите у неё, — Ремус кивнул в сторону высокого и серого корпуса приюта, где их ждала Матушка. — Я даже читать не умею. Я ничтожество.       Несколько минут Дамблдор пристально его изучал.       — Мне очень жаль, что вам через столько пришлось пройти, мистер Люпин. Я знал вашего отца, совсем немного, но уверен, что он не хотел бы… В общем, я предлагаю вам совершенно другую жизнь. Место среди таких же ребят, как и вы. Может быть, даже способ направить в нужное русло весь тот гнев, с которым вы не можете справится.       Ремус молчал. Не все ли равно, жить ему в приюте или в этой расчудесной школе? Матушка никогда не угощала его конфетами и не пахла магией. Кто бы ни учился в этой школе, они едва ли хуже подопечных Святого Эдмунда, а если даже и хуже — то Ремус легко сможет им накостылять. Но. Всегда есть одно маленькое «но».       — А мои припадки? — спросил он, скрестив руки на груди. — Со мной небезопасно.       — К сожалению, и с этим ничего не поделать, Ремус, — с грустью ответил Дамблдор. Он очень осторожно коснулся его плеча. — Но мы что-нибудь придумаем. Оставь это мне.       Ремус стряхнул с себя руку старика и забросил в рот ещё одну карамельку. В корпус они возвращались в тишине, оба довольные тем, что поняли друг друга.