a diary

Так вот, вечер девятого марта в доме незнакомца. Еще раз напоминаю. Хотел покончить с собой, но, по- видимому, убьет меня сегодня этот парень. Как его вообще зовут то? Итак, он прижал меня к стене, врезаясь ногтями в мое запястье. Однако, не такой уж и слабый, как я думал. Он смотрел мне прямо в глаза, но смотрел так, словно я пустое место, будто я позарился на его драгоценность. Моя мать всегда так делала, всегда брала меня за руку и ставила к стене, пока я не сделаю так, как она сказала. Малейшая ошибка в чем-то, малейшее неповиновение заканчивалось точно так же. Мое дыхание сменилось на частые, резкие, короткие вдохи, голову будто проломили битой. Я зажмурил свои глаза, представляя, как меня избивают, как парень напротив достает ту самую биту из-под дивана и начинает строго по порядку ломать мне ребра, но мою руку просто отпустили и сделали пару шагов назад. Резко голос его стал тише. — Не собираюсь я тебя бить, успокойся, — словно мысли прочитал. — Сегодня такой ебаный день, поэтому, давай просто уже ляжем спать, а завтра разойдемся как в море корабли, окей? Я все еще не мог восстановить свое дыхание, сердце билось как сумасшедшее, но в голове ни единой мысли, просто пустота. Я не помню, как оказался перед журнальным столиком с бумажным пакетом у рта, делая уже более привычные для человека вдохи и выдохи. Постепенно приходя в себя, я понял, что сижу на полу, спиной облокотившись на основание дивана. Передо мной на корточках парень с волосами цвета светлой платины, одной рукой, лежащей поверх моей, он держит бумажный пакет у моего рта, а другой похлопывает по плечу, еле слышно приговаривая: — Все хорошо, продолжай вместе со мной. Вдох…Выдох…Ты молодец, скоро баланс углекислого газа будет в норме, давай еще раз. Вдох… Его голос звучал как шелест листьев при сильном ветре, а я не отводил от него взгляд. Он был так спокоен, будто сталкивался с этим каждый день, он был так уверен в своих действиях. Моя полная противоположность. Знает, что делает и зачем, он не думает, он просто делает. Не могу отвести свой взгляд от него. Пробегаясь по его лицу, я всматриваюсь в его родинки на щеке и носу справой стороны. Смотрю в его глаза каштанового цвета, что уже не казались такими яростными, а наоборот, казались обеспокоенными. Всматриваюсь в мокрую челку, что попадает ему в глаза, от чего тот морщится и пытается незаметно ее сдуть, дабы не отвлекать меня от дыхательных упражнений. Я уже давно в порядке. Заметив, что мои глаза начали детально его изучать, парень убрал руку, что была поверх моей, и, поставив ее между моих ног, чтобы придвинуться ближе, прикоснулся к моей сонной артерии, не сильно надавливая на нее. — Твой пульс уже в норме, — он встал передо мной, отряхнул руки, как обычно делают люди, разобравшись с каким-то делом, и подошел к лестнице, у которой бросил подушку с пледом. Тем временем, я встал с пола, спросил, могу ли принять душ и, дождавшись утвердительного ответа, переминаясь с ноги на ногу, наконец, спросил, как его зовут.

Его имя - Мин Юнги.

После контрастного душа, я лежал на темно сером диване, укрытый акриловым пледом, и смотрел в потолок часа три, обдумывая все, что сегодня произошло. Обдумывая то, что могло бы произойти, если бы я просто уехал домой или если бы я просто прыгнул. Я вспомнил, что мой телефон по-прежнему на авиарежиме, мама, наверное, волнуется.…Поэтому, чтобы завтра мне прилетело не так сильно, я решил написать ей. Мама 23 пропущенных вызова. — Мне пиздец, — не сдержавшись, я начал говорить вслух, с не скрывающимся презрением и усмешкой. — Ну, что же, раз на то пошло, то играем по крупному, мама. Куча сообщений, которые начинались со слов " Сынок, ты где?", а заканчивались привычным "Только посмей не вернуться домой!". Уже понимая всю тяжесть ситуации, которую, по сути, я сам же и создал, я отправил набранное ей сообщение, в котором говорилось что-то о краже кошелька и о друге из института, у которого я, собственно, и остановился. Я протер глаза, которые начали болеть от яркого экрана, и отложил телефон на рядом стоящий стол. Порой жизнь кажется такой жестокой, не выдерживая, я просто погружаюсь затылком в подушку и отключаю свои эмоции, чувства, всё. Не помню, когда в последний раз меня действительно что-то интересовало, не помню, когда в последний раз я испытывал счастье или страх, а я и не хочу, не хочу чувствовать. Я знаю, что лишь прячусь от действительности, но я не могу противостоять всему, поэтому, я просто засыпаю. — Чимин-а, милый, вставай, ты не успеешь позавтракать, — голос мамы… Она сказала "милый"?— Почему ты все еще спишь? Завтрак уже готов, мы с отцом ждем тебя внизу, спускайся к нам, как соберешься, хорошо? — подарив мне утренний поцелуй в лоб, мама закрыла за собой дверь. Странно, обычно мне не позволяют закрывать её. Как я оказался дома? Я спешно начал одеваться, почистил зубы и спустился на кухню. Привычный кухонный стол сейчас совсем другой, не холодный и деловой, а теплый и домашний. Родители сидят друг напротив друга, отец рассказывает маме какую-то глупую шутку про подушку, а она смеется и давится водой с выжитым лимонным соком. Когда все так изменилось? Пока я завтракал, отец спрашивал, когда мы, наконец, пойдем вместе на рыбалку, а мама отчитывала его, что у меня и без этого слишком много дел. Она сказала, что я должен отдохнуть. Здесь так хорошо, обо мне…заботятся? Так приятно…Ч-что за шум? Я резко открыл глаза от крика, который раздавался сверху. Так это все был сон? Не зная где я, кто я, куда себя деть и что делать, растерянный, растрёпанный, я побежал наверх, напрочь позабыв про это долбаное "правило первое: никогда не подниматься на второй этаж". Все еще не понимая, что происходит, я бежал на тревожный, гортанный, полный отчаянья крик. На втором этаже было три двери и первая, в которую я ворвался, оказалась комнатой Мина. Вся простынь на его кровати была смята, одеяло валялось на полу, сам же Юнги лежал практически поперек. Может это его привычное положение лежа? Бледные ноги на половину свисали с края, так и не доставая до пола. Во сне он выглядел таким беспомощным, без своей надутой одежды, которую он носит слоями, словно капуста какая-то. Он был таким крохотным на такой огромной кровати. Я подошел ближе, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке, но увидел, как за закрытыми веками зрачок его беспорядочно, будто припадочно, передвигался и он снова начал кричать. — Юнги, эй Юнги, Мин Юнги, проснись, — я начал дергать его за плечо, тянуть за руку, практически орать на него, но он все равно не просыпался. — Это сон, это просто сон. — Отец… не нужно, нет, отец…— он больше не кричал, он умолял, дрожащим голосом он продолжал звать отца, просил не уходить, просил не бросать его, взывал о помощи. С каждым новым словом его голос становился все неразборчивее, становился все тише. — Юнги, все в порядке…— я продолжал звать его по имени спокойным голосом, поглаживая светлые волосы надо лбом, что покрыт бисеринками пота, пытался успокоить его, да и себя самого, думал, что у меня получается, потому что он начал более спокойно, глубоко дышать, расслабил мышцы глаз и выпустил простынь их своих рук. Выдохнув, я собирался уйти, покуда он не проснулся, но вновь почувствовал хватку на своей руке, даже и одуматься не успел, как оказался поваленным на кровать. Я поднял голову и увидел Юнги, который нависал надо мной и пялился на меня каким-то пустым, но в то же время бушующим взглядом. Его волосы еле заметно касались моего лица, а пар из губ ощущался всем телом. Он уже не кажется таким крохотным. И я застыл, понятия не имел что ему сказать, как объяснить, что уже нарушил правило. Что вообще делают в ситуациях, когда тот, кто "спас" тебя, прижимает к своей кровати? — Э-это…Просто ты кричал и я испу…— его лицо все ближе к моему, а дыхание, кажется, обжигает каждый миллиметр кожи. Мое сердце беспричинно начало биться чаще, думаю, он не мог не заметить этого, так как уже прислонился к моей грудной клетке. — Испугался и…— я пытался объясниться, но он не позволял. Он затыкал меня своим молчанием, своим присутствием, своим тяжелым, горячим дыханием, своими руками, все еще сжимающими и прижимающими мои к кровати. — Помолчи немного, хорошо? — его приглушал звук дождя за окном, осевший голос чертовски хорошо сочетался с ним. — Ты ч-что делаешь, Юнги. Блять, отпусти меня! — мои слова он пропускал мимо ушей. Слишком близко. В тот момент я не понимал что происходит, не понимал, почему он всем телом прижался ко мне, не понимал, почему просит замолчать, не понимал, почему так громко дышит. Он уткнулся в мою шею, слегка задевая ее влажными губами, что выбило весь воздух из легких, затем пробормотал что-то несвязное и отключился. Я никак не решался спихнуть Мина с себя, боялся, что он вновь проснется или…может быть…не хотел? Я просто продолжал лежать на чужой кровати, чувствуя, как ее владелец причмокивает во сне. А потом закрыл глаза и УСНУЛ?! Я проснулся от того, что мне тяжело дышать. Юнги словно плющ обвил меня своими руками и ногами, не позволяя сделать какое-либо движение. Аккуратные попытки выбраться из заключения заканчивались тем, что меня прижимали к себе еще сильнее. Через некоторое время очередные попытки потерпели крах и, в итоге, я все так же в объятьях, но теперь мы повернуты лицом к лицу. "Герой" спит так умиротворенно и безмятежно. Ресницы изредка подрагивали, что казалось чересчур уж милым. Кажется, ему сниться что-то приятное. Заметив, что светает, я понял, что не могу позволить себе оставаться здесь. Наконец освободившись от, на удивление, теплого заключенья, я спустился вниз и пошел на ближайшую автобусную остановку, предварительно сложив плед на диване и оставив записку владельцу дома со своим номером телефона. Зачем? Если бы я знал, я бы вам сказал. Домой я заходил со спокойной душой, обычно в семь утра ни матери, ни отца там уже нет, но, как вы могли подумать, они, конечно же, были там. Отперев дверь, я не услышал слов переживания, не услышал ни одного вопроса, я просто получил взгляд полный призрения и пощечину, даже не разувшись. Неожиданно, но раз уж я собрался играть по крупному… — И тебе доброе утро, мама. Я в порядке, спасибо, что спросила. Что же ты так сразу, даже не поинтересуешься, где я был и потребуешь объяснений? Пап, тебе тоже не интересно, да? А, верно, я совсем забыл, что ты в этой семье как второстепенный персонаж, прости, — потирая пульсирующее после удара место, я не торопясь снял обувь и, выслушивая крики в свой адрес, поднялся в комнату собирать вещи. — Куда ты собрался? Положи все вещи на место! Как ты смеешь разговаривать так со своими родителями? — Вновь показалась набухшая у виска вена, что сейчас лопнет от недостатка кислорода. — Прости, мама, я некоторое время поживу у своего друга. Ты можешь бить меня, можешь угрожать мне, можешь забрать деньги. Честно? Я очень устал от этого. Почему же ты не пытаешься понять меня? Я уже стоял в дверях, когда отец схватил меня за плечо и посмотрел полным сожаления взглядом, словно извиняясь за свойственную ему слабость. — Все хорошо, пап. Я знаю, но я не останусь, — закрыв за собой дверь, и с каждым шагом отдаляясь от своей семьи, я шел к новой жизни.