На чем я остановился? Ах, да, все началось ровно в тот момент, когда я сделал шаг.
В голове нет ни одной мысли, мой разум абсолютно чист, я чувствую, будто левитирую и…я чувствую…тепло?
Я понял что произошло, только после того как открыл глаза. Над моей головой лицо того самого незнакомца, сосуды в глазах которого вот- вот лопнут от чрезмерной физической нагрузки.
Ринулся с места, чтобы успеть схватить меня за руку? Герой, получается.
—Д-да когда ж ты ус-по-ко-ишь-ся, ч-чудик?— еле выговаривая слова, он смотрел на меня сверху вниз, пот, стекавший по его челке, бился о мой лоб. Не знаю почему я тогда прислушался к его словам.—Умереть захотел? Решил выбрать самый легкий путь, да? Может сначала хоть что-то сделать попробуешь?—он попытался поднять меня обратно, но, несмотря на объемную одежду, было понятно, что сам парень будет поменьше меня.
Я все еще продолжал смотреть на него глазами, полными непонимания. Зачем кому-то спасать меня? Почему нельзя просто пройти мимо? Всю мою жизнь мне не позволяли делать то, чего я так жажду, теперь даже умереть не дают, абсурд.
—Какого черта ты прицепился ко мне? Езжай по своим делам, а я со своими уж как-нибудь сам!—правым ухом я слышал сирены полицейских машин. Посмотрев вниз, понял, что все движение уже перекрыли.
—Идиот, тебя загребут в психушку, ты этого хочешь? Ты же слышишь СГУ, заканчивай со своими выходками и помоги мне, блять, тебя поднять!— я понял, что этот "герой" не оставит меня в покое, к которому я, собственно, шел. Почувствовав, как левую мою руку опять безрезультатно начинают тянуть на себя, правой я ухватился за бетонное основание эстакады.
—Адрес,—крикнул он, уже направляясь к поваленному байку янтарно-зеленого цвета,—куда мне тебя везти, чудик?
В тот момент полиция и скорая были уже меньше чем в тридцати метрах от нас, но домой я ехать не собирался, знал, что по приезде на меня накинется мать с криками о том, какой я безответственный, что даже на звонок ответить и во время приехать домой я не способен. И я понял, что кроме дома, мне некуда идти.
—Я…не знаю? — Еле слышно произнес я, уверен, что практически мысленно.
—Ну твою же мать, это точно он, садись уже!
—Он? —подумал я, спешно забираясь на уже заведенный байк , но не стал придавать этому местоимению слишком большое значение. Какая мне разница, о ком говорит этот " не умеющий строить нормальные предложения"?
Я и не помню когда в последний раз чувствовал себя так. Все мое тело пронизывает приятная дрожь, оно будто чувствует, что я на грани срыва. Я клянусь, что чувствовал каждую выработку доз адреналина. В наушниках все ещё играет музыка — Jorja Smith- Lost (Yung Heat 'Rendition'). Я понятия не имел куда еду, понятия не имел, что буду делать когда мы прибудем в пункт назначения, не знал, что ждёт меня завтра. Плевать. Все, что я чувствовал это…
Свобода?
Да, как бы банально это не звучало, я чувствовал, будто меня ничего и никто не держит, что лишь я и дорога существуем сейчас. Я вновь закрыл глаза, пытаясь сделать глубокий-глубокий вдох, но резкий поток воздуха, бесцеремонно врывающийся в мои ноздри, не позволял этого. Тут мой взгляд упал на ту самую кожанку, впереди сидящего меня водителя зелёной молнии, что идет на обгон очередной машины, и я увидел то, что , возможно, мне было необходимо увидеть тогда.
«Делать то, что доставляет удовольствие— значит быть свободным».
Сделал ли я хоть что-то для того, чтобы быть свободным? Для того, чтобы быть счастливым? Сделал ли я хоть что-то ?
И вот мы уже стоим перед тяжелой металлической дверью. Будто стражник, одетый в форму эпохи Чосон, она охраняет вход в двухэтажный дом бежево-коричневых тонов. Терраса на втором этаже сразу же привлекла мое внимание, балюстрада была выполнена в непривычном для моего опыта стиле. Это были не просто балясины, соединённые сверху горизонтальной балкой. Это было чистое произведение искусства в виде кованого ограждения, что, по-видимому, было сделано на заказ, ведь было не какое-то примитивное, всем наскучившее, изображение, а стая ласточек, пробирающихся через виноградную лозу.
—Что? Хочешь зайти?— с улыбкой, подобающей Чеширскому коту, он заставил меня вернуться в реальность.
Я даже подумать не успел, оно само ответило.
—Что?
—Что?— когда до меня дошло что я только что сказал, было уже поздно.
—Чудик, ты что надумал себе? Я тебя даже не знаю, а ты уже ко мне в дом просишься. Совсем чувства страха нет ?
—Н-нет, я просто… Мне…
—"Мне…" что? Хочешь сказать, что тебе некуда идти ? Вот же, айщ, спас на свою голову.
В этот момент стражник пропустил хозяина дома за ворота, но тот застыл в проходе и, придерживая дверь, добавил:
—У тебя есть три секунды, пока я не передумал.
Изнутри дом "героя" был совсем не таким, как я ожидал. Внутри нет всяких байкерских штук, нет ничего, что походило бы на его стиль. Ближе к концу гостиной стоял диван темно-серого цвета и белый журнальный столик, на котором было разбросано неимоверное количество исписанных тетрадных страниц, с высохшими пятнами от черного кофе. Обычно, у стены, напротив дивана, во всех домах стоит телевизор, а у него— потрепанное коричневое пианино. Справа от дивана гитарная стойка, а чуть дальше слева— кухня, состоящая из небольшого серого холодильника, маленького круглого стола, одинокого стула, кофемашины, по средствам которой, видимо, и испортили листы с текстом, пары стеклянных шкафчиков с посудой и, думаю, другими необходимыми кухонными принадлежностями. Справа, меньше, чем в метре от входной двери, деревянная лестница с такой же кованой балюстрадой, как и на террасе. Все же, она прекрасна.
—Это только на сегодняшнюю ночь. Проходи давай, раз зашел уже. Я принесу тебе плед и подушку. Туалет— вторая дверь слева, душевая— первая. Если хочешь есть, можешь использовать то, что есть в холодильнике.
—Понял.— аккуратно поставив свои конверсы в угол, предварительно чуть не свернув себе шею из-за спутанных шнурков, я прошел к пианино, пока мой "спаситель" злобно пошагивал на второй этаж.
В голове образ матери, что бьет меня по рукам за вновь сделанные ошибки в маленькой прелюдии. Будучи на третьем году обучения в музыкальной школе, я уже ненавидел Баха. За его арию из Французской сюиты, за его двухголосную инвенцию, за чертову маленькую прелюдию. Нет, на деле, я ненавидел лишь то, каким образом мне прививали любовь к фоно. Ошибка равно боль. Просто в третьем классе чаще всего мне попадался именно Иоганн Себастьян Бах, вот болезненное восприятие и сгенерировалось.
Чужая грубая хватка остановила мою руку, которая сама по себе потянулась к клавишам, и это вернуло меня в реальность.
— Какого черта ты делаешь?—каждое его слово было переполнено яростью, словно он ребенок, а я сломал его любимую игрушку. С каждым последующим словом он заставлял меня пятиться к стене.
— Разве я говорил, что ты можешь чувствовать себя тут как дома?
шаг.
—В моем доме есть лишь два правила и тебе лучше уяснить их до первого нарушения.
еще шаг.
—Первое: никогда не поднимайся на второй этаж.
еще два.
—Второе: никогда не прикасайся к коричневому пианино у стены.
Сделать очередной шаг мне не позволила стена позади нас, он вцепился в мое запястье мертвой хваткой, прерывая поток крови в венах. Его глаза были настолько близки к моим, что я с трудом мог сфокусироваться на них, но я отчетливо помню, что наполнены они были яростью, бушевавшей словно Мелор в Японии.
