***
— …Там ещё такие дурацкие качели стоят, с ума сойти. Есть нормальные, а есть такие, знаешь, похожие на… Я покачиваю рукой вверх и вниз в опасной близости от кружки с огневиски. Рем, укоризненно улыбаясь, отодвигает её в сторону. — Весы? — подсказывает он, видя, что я не могу подобрать слово. — Доска на перекладине и треснувшие от времени пополам сиденья? Тоже их не очень люблю. Я вечно проигрывал в весе, когда был ребёнком. Я киваю, посмеиваясь, но какая-то быстрая яркая мысль внутри ощутимо царапает, привлекая внимание. На то, чтобы её поймать, уходят все жалкие остатки моей концентрации. Интересно, откуда бы он мог знать, какие именно там качели. Впрочем, может, просто догадался — Рем умный, у него за этим дело обычно не стоит. Но всё равно как-то… — В общем, я прямо рад, что Гарри тоже эти качели не любит. Потому что иначе момента бы не получилось. Вряд ли я мог бы просто подойти и сесть на другую сторону, плюс там ещё трещина была прямо здоровенная, явно неудобно сидеть. А вот на соседние качели вполне смог — и дистанция, и соседство одновременно. Но, как бы ни вышло в итоге, приятно было там случайно оказаться, и… Я поднимаю глаза, и тогда осознание выбивает весь воздух из моих лёгких. Настолько, что я замираю, задохнувшись, не в силах произнести ни слова. Твою же мать. Как я сразу об этом не подумал? — Это был ты, — ещё тише, чем до того, говорю я, надеясь, что никто из окружающих не подслушивает. — Это точно был ты. В тот вечер. Тогда ты ещё не приехал в школу, поэтому вряд ли кто-то следил за твоими перемещениями. И ты мог отлучиться из дома на пару часов… для тебя это несложно… — Понятия не имею, о чём ты, — невозмутимо качает головой Рем. Я бы поверил ему. Я бы, честное слово, поверил, несмотря на любые мои догадки и домыслы — как и прежде, как и всегда. Но сейчас мне необходимо в точности знать, то есть получить прямое подтверждение. Главное — голос не повышать, иначе весь Хогсмид моментально разнесёт новости. — Ты заколдовал его дядю и тётю, чтобы его отпустили. И чтобы мы с ним в итоге встретились. Странно, что я ни разу не видел тебя в городе, но Оборотные зелья как будто законом не запрещены, да и ты мог быть там всего один раз… Снейп говорил, что у нас с Гарри есть хороший друг, и я на сто процентов уверен, что это ты. Из всех остальных только тебе не жалко было бы времени на нас. Рем смотрит на меня долго и с таким ироничным выражением лица, что мне хочется найти фотоаппарат. Но в конце концов всё же сдаётся — мы ведь никогда друг другу не врали. И медленно кивает. — Это был я. Буду просто счастлив, если ты не станешь упоминать об этом больше нигде и никогда. Мне не хочется попасть в Азкабан всего лишь за то, каким способом я пытался помочь. Кажется, затем он издаёт что-то похожее на сдавленный всхлип. Потому что я не рассчитываю силы и обнимаю его, вкладывая в этот жест всё. Вообще всё. Все свои проблемы, как идиотские, так и не очень.***
Аппарировать домой не так просто, как обычно. В таком возбуждённом состоянии, когда путаются мысли даже о том, что я знаю и умею на уровне рефлексов, и расщепиться недолго. Уже довольно поздно, а потому на кухне обнаруживается только Северус, и он, слава Мерлину, ничего не спрашивает — для талантливого легилимента сильные эмоции и чёткие мысли лежат на поверхности, так что ему вряд ли трудно прочесть их. — Где Гарри? — Спит, — коротко поясняет Северус. — Вечер вымотал его быстрее, чем я полагал. — Это ещё почему? — Мы ходили в лавку Зонко. Такого количества эмоций одновременно Поттер не смог вынести. В этом весь Снейп — называть Гарри по фамилии презрительным тоном, когда я уже знаю, что они нашли общий язык. И, тем не менее, он этого факта даже не скрывает. Не сказать, чтобы я был очень уж сильно удивлён, но заинтригован — это точно. — Когда всё это закончится, я думаю, ему разрешат жить с тобой. Особенно в случае, если в суде по поводу опеки ты будешь давить на жалость и часто повторять фразу про «у него должен быть настоящий дом». Они такое любят. Последнюю часть своей тирады он произносит так язвительно, что даже мне понятны настоящие эмоции, вложенные в этот яд. Лёгкий флёр сочувствия едва не заставляет меня произнести вслух что-то вроде «мне жаль», и, уже открыв рот, я вспоминаю, как сильно Снейп ненавидит сочувствие по отношению к себе. Сегодня неудачный день для смерти. Поэтому в итоге вслух я произношу совсем другое: — А что для тебя дом? Я даже не жду ответа — вопрос слишком личный, я уверен, Снейп скорее удавится, чем что-нибудь мне о себе расскажет. Но у него всегда получается обойти любые мои предположения и попытки понять. — Свобода действий, — немного помедлив, отвечает Северус. — Возможность жить без оглядки на кого-то. Отсутствие необходимости максимально подробно продумывать каждый шаг и все его последствия. Как ты можешь понять, я нечасто имею шанс насладиться такими вещами. Если мне сперва и хотелось съязвить, сейчас я только прикусываю щёку изнутри и старательно разглядываю старый, даже старинный паркет, исхоженный не одним поколением Блэков. Вон там крошка лежит… И ещё одна… — Немедленно прекрати строить из себя кретина, — возмущается Северус. — Не надо меня жалеть. В отличие от твоей истории, моя пошла так потому, что я сам хотел этого. Когда-то. — Больше не хочешь? — Честно говоря, сейчас я хочу покоя. Ну это будет максимально глупо и наивно. Но предложить я обязан. — Оставайся у нас. Здесь тебя никто не побеспокоит, даже за едой можешь не спускаться, домовик принесёт. Раньше мне казалось, что удивить Северуса Снейпа можно только однажды. Теперь я убеждён, что это не так уж и сложно сделать, потому что мне снова удаётся. Но он не комментирует сказанное, а сразу переводит тему: — Да, кстати… Кое-что случилось. Тон, хоть и не несёт явной угрозы, заставляет меня напрячься. — Плохое или хорошее? — Это, в некотором роде, сюрприз. Я думаю, ты узнаешь утром. Просто будь готов. И молча аппарирует. Даже несмотря на то, что он уже проделывал этот гадкий трюк не единожды, я всё равно не ожидаю такой подлости. Это что, месть за попытку заботы о нём? Неужели трудно просто рассказать?! Разумеется, ночью я не могу уснуть. И потому к моменту, когда на лестнице раздаются быстрые лёгкие шаги, мои нервы обострены до предела, ещё и глаза болят. — Сириус! Я к тебе в комнату заходил, не знал, что ты здесь. Угадай, что случилось? Ещё один. — Просто расскажи, ладно? Как-то он изменился, но я пока не могу понять, как. — Профессор аппарировал нас в Хогсмид, — возбуждённо описывает Гарри, садясь рядом, — мы провели там часа полтора, и потом, когда стало совсем поздно, он решил напомнить мне про время и сказал… как же там было… «пора возвращаться домой», кажется. И меня как будто молотом по голове ударило и я упал. А когда очнулся, подумал, что он сейчас все баллы с Гриффиндора спишет за то, что я здесь без разрешения, потому что в Хогсмид мы обычно в такое время не ходим… Я едва не падаю, когда моё сердце начинает колотиться так, будто их вдруг стало три. Баллы? Хогсмид? Неужели… — А потом выяснилось, что я помню и то, что было до лета, и то, что после. И поэтому профессор не стал сильно ругаться, мы вернулись сюда, я хотел тебя дождаться, но кошмарно устал и почти сразу уснул. Очень голова болела. Ты не злишься?***
То, как легко и непринуждённо Снейп подобрал ключ, на самом деле, помогает нам не только в возвращении памяти. Суды идут один за другим, даже странно, как много всего можно рассматривать в одной ситуации. И суд по поводу опеки, конечно же, тоже наступает. К нему я готовлюсь намного тщательнее, чем к тому, первому. И, наверное, поэтому выиграть его оказывается практически не сложно. Мне бы хотелось думать, что это было правильно, но истинную причину я не знаю.***
*** Отчего-то Дамблдор — видимо, в абсолютно идиотской попытке извиниться — решил, что Гарри заслуживает поехать в школу на поезде. Я даже не хочу думать, что у него в голове. Но с решением согласен: поезд был частью школы даже для меня, с самого первого курса, и это не самый плохой способ вернуться в знакомый мир. Ещё более странно, что с мальчиком в поезде едет Северус — в качестве сопровождающего. Он аппарировал прямо на вокзал и сейчас стоит поодаль со скучающим выражением лица, ожидая, пока мы попрощаемся. Видно, информация о том, что мы трое не так уж ненавидим друг друга, ещё не достигла ушей кого бы то ни было, поскольку всё в Северусе буквально кричит о том, как ему отвратительно тратить время на такую ерунду. Отличный он всё-таки актёр. Но об этом можно подумать потом — мы наверняка скоро встретимся, и не раз. Сейчас главное — Гарри, объятия с которым являются, наверное, самым сильным проявлением чувств для меня за последние двенадцать лет. Я не хочу прощаться. Я ужасно привязался к нему. Но, в конце концов, наступит лето и мальчик вернётся на Гриммо. Теперь я абсолютно в этом уверен. — Ты будешь мне писать? — спрашиваю я, не зная, что ещё сказать. Крестник разжимает руки и смотрит на меня снизу вверх. — Хоть каждый день. Если тебе не надоест. — Нет, каждый день не надо, — смеюсь я, — иначе надоест тебе, а я не хочу быть злобным дядюшкой, контролирующим каждый твой шаг. Развлекайся. Мы с твоим отцом почти только этим в школе и занимались. — Ты никогда не будешь злобным дядюшкой, Сириус, — серьёзно говорит Гарри, глядя мне прямо в глаза. — У тебя это просто не получится. А в развлечениях, насколько я помню, Рон и Гермиона знают толк, так что мы не пропадём. Особенно после всего этого года.***
Даже при том, что мы приехали сильно заранее, стрелки часов не стоят на месте и в конце концов подбираются к одиннадцати. Поезд призывно гудит, и платформа понемногу заполняется дымом. Гарри запрыгивает в вагон первым. Северусу мне тоже, наверное, стоит многое сказать, но слова отчего-то абсолютно не ложатся на язык. Да и на длинные речи времени всё равно не осталось. Глупо как-то — полгода толком не затыкался при его появлении, а теперь… — Сириус, — вдруг мягко говорит он, и я даже вздрагиваю — ни разу в жизни не слышал из его уст своё имя без контекста издёвки. — Постарайся не влипнуть в неприятности снова. — Ни за что, — отвечаю я, отчаянно стараясь не улыбаться. — Теперь, если я правильно понимаю, твоя очередь. END.