Поймав себя на том, что руки все ещё немного дрожат, я сразу же начинаю придумывать способ успокоиться — и он приходит мне в голову практически моментально. Уже довольно холодно, но я уверен, что столики у Фортескью всё ещё стоят. В смысле, ужасно хочется его знаменитого мороженого — думаю, я заслужил. Осталось только Северуса уговорить. Но как только открываю рот, он недовольно кивает:
— Фортескью. Не верю, что говорю это, но я не против.
И, видимо, узрев мою ошеломлённую рожу и потому сжалившись, поясняет:
— У тебя привычка дурацкая — губами шевелить, когда думаешь о чем-то.
— Когда это ты выучился по губам читать?
— А чего учиться, ты почти шепчешь.
Возразить нечего. Я смотрю на Гарри, и он, хоть явно не до конца понимает, о чем речь, кивает. Это хорошо. Я твёрдо уверен в том, что любой ребёнок просто обязан хоть однажды оказаться в Косом переулке, но если выбирать среди всех заведений, что там есть, кафе Фортескью, пожалуй, одно из самых стоящих — Гарри точно понравится.
Ну, и лавка мётел, конечно же. Правда, сам я хотел бы оказаться сейчас в Хогсмиде. В лавке Зонко, например… Как в детстве. И чтобы последних пятнадцати лет просто не случилось.
Я моргаю, переводя взгляд на Северуса. Он чего-то ждёт. Лишь через долгий десяток секунд до меня доходит, что он ждёт меня. Ага, значит, парная аппарация. Снова. Терпеть её не могу. Северус делает какое-то быстрое неуловимое движение, и я беру Гарри за руку, когда на краю сознания мелькает мысль, но так быстро, что я не успеваю на ней сосредоточиться. Впрочем, в этот раз мысль оставляет после себя не мерзкий привкус страха или напряжения, а лёгкий флёр удивления. Понять бы ещё, почему.
… Насчёт столиков я в итоге оказался прав. А вот внешность менять мы почему-то не стали. Но это и не понадобилось бы — оказывается, в такое время года, погоду и время суток желающих полакомиться мороженым за мокрыми от дождя столиками не находится совсем. Кроме нас, конечно. Заклинанием я высушиваю для нас крайний слева столик и с наслаждением устраиваюсь на жёстком, но удобном деревянном стуле.
— Думаю, заказывать придётся самим, — равнодушно отмечает Сев. — Что вам взять?
Меня долго упрашивать не приходится — мои вкусы не изменились даже спустя столько времени. А вот Гарри растерянно смотрит на нас, и я отчётливо читаю в его глазах некоторое беспокойство, даже, наверное, практически панику из-за наличия свободного выбора. Нет, с этим мы будем работать — долго и тщательно.
Я поднимаюсь на ноги, чтобы отвести мальчика внутрь, когда Снейп говорит:
— Я тебе покажу, — а затем открывает перед моим крестником дверь в кафе, освещённое, кажется, тысячами свечей и манящее окнами, из которых льётся мягкий тёплый свет. — Пойдём, выберешь, что больше понравится.
Да что вообще происходит?
Я не иду внутрь — раз такое дело, не стоит мешать им находить общий язык. Я сажусь, расслабляюсь, прищуриваюсь и смотрю на уличные фонари, свет которых сквозь ресницы расплывается и мерцает. Почему-то сейчас мне так легко и спокойно, как не было уже очень давно. Я даже не боюсь того, что кто-то из случайных прохожих узнает меня.
Ждать не приходится долго. Я не знаю, сколько прошло времени, но в конце концов дверь звякает колокольчиком, раздаются голоса и тогда Снейп ставит передо мной вазочку. На его лице в неверном свете фонарей я угадываю что-то похожее на недоумение.
— Профессор рассказал мне, как изобрели мороженое, — смущённо говорит Гарри, осторожно ставя на столик и не отрывая взгляда от вазочки с мороженым, политым Искрящимся сиропом. — Мне понравилось. Никогда бы не подумал, что это сделали волшебники.
— Когда мы не в школе, можешь обращаться ко мне «сэр», — поправляет его Северус и затем добавляет: — Но если попробуешь использовать эти ваши маггловские обращения вроде «дядя Снейп», я сниму с твоего факультета все имеющиеся баллы.
Гарри испуганно вдыхает. Мне смешно, но всё-таки Снейпу не стоило так говорить.
— Он шутит, — быстро уточняю я, и мальчик заметно расслабляется. — По крайней мере насчёт баллов.
— Конечно, конечно, — ворчит Северус. — Я прямо-таки счастлив буду не получить никакого морального вознаграждения за то, сколько времени мне пришлось провести с вами двумя, и ни за что не стану снимать баллы, то есть делать единственное, что я мог бы сделать с вами без физического вреда. Разумеется.
— Тебе ведь нравится быть здесь.
Улыбкой трудно назвать поднятый уголок рта, но улыбаться после этих слов он перестаёт.
— Мне бы понравилось быть здесь, если бы контекст был другой.
Он прав. Конечно же, он прав. Я бы тоже хотел встретить крестника в другой атмосфере, после других событий. Но мы ведь не можем выбирать судьбу — только принимать её и искать плюсы.
— В другом контексте ты бы проклял меня, как только увидел, — со смешком возражаю я. — И ни за что в жизни не сел со мной за один стол. С Гарри, судя по некоторым твоим словам, тоже. Да и мы с ним, возможно, в итоге бы и не познакомились. Так что, может, и неплохо, что так сложилось, а?
Мне становится понятно, что я угадал, когда Снейп быстро переводит тему:
— Кстати, знаешь, что забавно? Я до сих пор ни малейшего понятия не имею, кто тогда использовал Империус на его родственниках. В том, что это был именно Империус, сомневаться не приходится: эти, — он выразительно морщится, — всё десять раз проверили.
— Значит, это был не ты?
По уничтожающему взгляду в мою сторону сразу становится понятно, что этот вопрос я мог и не задавать. Ну да, Северусу нельзя так подставляться, он бы не стал. Впрочем, это совершенно не означает, что он не мог попросить кого-то…
Интересно, кстати, за что он так не любит Аврорат? То есть я тоже, конечно, не люблю, но у меня явно другие причины…
— У одного из вас где-то есть хороший друг, — констатирует Снейп, когда ему наконец надоедает сверлить меня глазами. — Настолько хороший, что готов рискнуть своей свободой ради вас. Очень рекомендую подумать, кто бы это мог быть.
Мороженое быстро кончается, но мы сидим и разговариваем ещё долго. Так долго, что я перестаю чувствовать замёрзшие пальцы, а Гарри ощутимо дрожит, но уходить ни одному из нас всё равно не хочется. Но всё хорошее, конечно, однажды заканчивается.
Вернувшись домой, мы с Гарри, на лице которого всё ещё сияет широкая улыбка, заходим в гостиную. Там, ровно посередине комнаты на полу, я и нахожу конверт из Министерства.
***
В холле Министерства такая толпа, что мы не смогли бы пройти, если бы не авроры, оградившие для нас троих небольшой проход прямо у фонтана. Северус держится уверенно, он, мне кажется, и через толпу прошёл бы, не задержавшись. А мне снова страшно. В магическом суде, в отличие от маггловских, нет адвокатов. Да и Визенгамот может ошибаться — как в прошлый мой суд, например.
По сути, сейчас будет именно пересмотр того, старого дела. Мне придётся защищать себя самому и надеяться на то, что хоть кто-нибудь из свидетелей вспомнит обо мне пару хороших моментов.
Гарри тоже нервничает. Он один из главных свидетелей, но всё осложняется тем, что он ничего не помнит, кроме последних нескольких месяцев. Впрочем, мне-то кажется, что так логичнее всего, поскольку после изменения его памяти мы и познакомились, но кто-нибудь может счесть этот аргумент неубедительным, и тогда…
Нет, стоп. Нельзя накручивать себя, так будет только хуже.
Чем дальше мы проходим через холл, тем больше волнуется толпа, состоящая, в основном, из любопытных и репортёров — что, в общем, одно и то же. Один из них, не переставая оглядываться на своё Самопишущее перо, каким-то образом просачивается между аврорами и подлетает к нам наперерез, так что мне приходится остановиться:
— Будете ли вы пытаться навестить мальчика, когда его отправят обратно к маггловской семье?
— Я надеюсь, что этого не случится, — осторожно отвечаю я. Вообще-то говоря, я не обязан обращать на него ровным счётом никакого внимания. Но надо казаться вежливым — на всякий случай. Это может помочь мне больше, чем замкнутость и молчание. — Как вы, вероятно, знаете, сегодня рассматривается не дело об опекунстве.
— Без разницы, — заявляет он. — Даже будучи оправданным Визенгамотом, вы не сможете стать опекуном мистера Поттера, и поэтому…
— Вообще-то, — перебивает молчавший до этого момента Северус таким тоном, что никому и в голову не приходит его осадить. — Вас это точно не касается. Проваливайте.
— Но… — начинает было он.
— Без «но». Больше никаких комментариев, ждите официального вердикта.
Толком не договорив, он хватает меня за рукав и тащит вперёд с таким свирепым видом, что останавливать нас никто не попытался бы, и потому назойливый репортёр попросту за нами не успевает. Остальные, к счастью, ведут себя в разы приличнее и не пытаются к нам приставать. Я, правда, видел бешеную работу их самопишущих перьев ещё минуту назад… Надеюсь, гадостей не напишут. Впрочем, какое мне до них дело.
— Зря ты даёшь им повод, — негромко уточняет Снейп, когда мы уже спускаемся в лифте на нужный этаж и идём по длинному полутёмному коридору к залу суда. Спасибо хоть не конвой. — Нельзя вообще ничего говорить. Особенно до суда. За любое твоё слово тут же зацепятся.
Это я-то даю повод?! Уверен, о Снейпе теперь не напишет только ленивый, даже «Пророк» не погнушается. Ещё и приукрасят — готов поставить на энное количество заметок о том, что он проклял парочку репортёров, а ещё десятку пообещал засунуть что-нибудь куда-нибудь… Но слухи и сплетни сейчас волнуют меня не так сильно, как другая вещь.
— Почему ты вступился?
— Иначе мы проторчали бы там полгода, — без тени улыбки отвечает Северус, глядя мне прямо в глаза. — А это означает опоздание на суд, что сыграет против тебя. А если тебя не оправдают, твоего крестника вернут обратно, и… Я, как ты понимаешь, не питаю нежных чувств ни к младшему Поттеру, ни, избави Мерлин, к старшему. Но если забыть о фамилии, ни один ребёнок не заслуживает отвратительной семьи. Мы с тобой как никто знаем, каково это.
— Проникновенно. Ты что, пожалел его? — переспрашиваю я, стараясь не выдавать своего удивления. Надо же, у него действительно есть чувства. Скажи мне об этом кто-нибудь лет двадцать назад, когда мы с этим непостижимым человеком вместе учились, я бы только пальцем у виска покрутил.
— Скорее, себя. Если ты сможешь жить как нормальный член общества и в конечном итоге станешь официальным опекуном Поттера, большинство ваших проблем перестанут иметь ко мне хоть какое-то отношение. Как ты понимаешь, это целиком и полностью в моих интересах.
Отчего-то мне становится ужасно смешно. Жаль, что в этих коридорах отвратительное эхо, поэтому издавать лишние звуки здесь вообще довольно неудобно.
— Я никому не расскажу.
— Что я могу думать о ком-то, кроме себя? Знаешь, — он делает следующий шаг чуть в сторону, оказываясь вплотную ко мне, и трагическим шёпотом заявляет: — Тебе всё равно никто не поверит.
***
Честно говоря, я толком не запомнил суд. Даже, наверное, не осознал. По счастью, моего непосредственного участия там толком и не потребовалось. Увидев живого Петтигрю, часть тех, кто изначально не собирался быть на моей стороне, так быстро поменяли мнение, что мнение изначальное, по-моему, никто из них даже не успел озвучить.
Ну а среди тех, кто сразу свидетельствовал о моей невиновности, было удивительно много людей — не только Снейп и Гарри. Изменив своему правилу избегать общественных мест, на суд пришёл Рем — я чуть было не вскрикнул, увидев его среди остальных. И ещё Кингсли — и как аврор в том числе. И даже профессор Макгонагалл. Собственно, её слова о Мародёрах и странном поведении Петтигрю в самом начале предыдущей войны и стали той каплей, которая в итоге склонила чашу весов на мою сторону.
Из зала я выхожу в таком состоянии, будто у меня только что появились настоящие крылья, но ноги всё равно предательски дрожат. Остальные вышли раньше. Я задержался по странной причине: некоторые члены Визенгамота, из тех, что судили меня в прошлый раз, принесли мне свои извинения за ужасную ошибку. И заверили, что теперь я буду полностью реабилитирован для общества, к чему они лично приложат усилия.
Рассказать об этом Северусу я сейчас хочу больше всего на свете. И не могу удержаться от улыбки, увидев его спину прямо сразу за дверью зала суда.
Но стоит сделать ещё несколько шагов вперёд, и мне приходится остановиться. Я просто не могу идти дальше. Потому что рядом с Северусом и Гарри стоит кто-то ещё, и я, ещё не видя его лица, точно знаю, кто это такой. Не могу не знать.
— Здравствуй, Бродяга, — говорит мой старинный друг, подходя и безо всяких сомнений протягивая мне узкую бледную ладонь. — Рад, что мы наконец встретились. Я очень долго этого ждал.
