Аллилуйя тебе, Священная, искупительная Люболь. /В.П./
2015. Южная Корея. Сеул Тэхён почувствовал, как ком, застрявший в его горле, опустился в желудок. Умом понимал, что не стоит на ночь лезть в социальные сети, но всё равно сунулся в Бэнд за каким-то хреном. Несколько новых заявок в друзья. Двадцать непрочитанных сообщений. Большая часть, конечно же, спам. Даже открывать не стоит. Прожив шесть лет в США, Тэхён привык к Фейсбуку, но все равно пару раз в месяц проверял своё прошлое. Палец автоматически тянется к закладкам, дрожит. Тэ не общался ни с кем из членов своей семьи, кроме двоюродного брата Да Рыма, но по инерции заходил на страницы сестёр, чтобы увидеть родителей. Отец всегда дозировано позволял детям пользоваться интернетом, в основном исключительно для учёбы. Он всегда считал, что там слишком много пошлятины, искажающей человеческое сознание… Папа очень постарел, осунулся, а цвет его кожи чем-то даже напоминал асфальт. Неужели он за всё это время ни разу не вспомнил о сыне, которого похоронил? О мёртвых же вспоминают… Со временем реже, но всё-таки. Да Рым говорил, что в доме не осталось ни одного фото Тэхёна. Исчезли грамоты со стен, спортивные награды, рисунки… Будто бы его и не было никогда. А вот мама наоборот выглядела лучше, чем запомнилась перед отъездом. Наверное перестала из кожи вон лезть, доказывая всем вокруг, что образцовая до макушки. Как говорится, всё, что ни делается в жизни… Навязчивый стук в окна тэхёновой квартиры на втором раздражал. Ветер беспощадно гнул тонкие ветви деревьев, моросил дождь. Человек, лежащий сейчас на надувном матрасе, такую погоду очень любил и часто вспоминал «Осень в Нью-Йорке» длиною в шесть лет. Листая ленту, Тэхён рассчитывал на то, что глаза устанут, начнут слипаться, в сон станет клонить, но нет. Завтра же выходной. Если голодный желудок и можно время от времени наёбывать водой, то мозг, знающий о том, что завтра выходной, хрен. Усевшись на задницу, парень растёр ладонями лицо, ощущая, как щиплет щеки внезапно нахлынувший стыд при виде белоснежной майки, небрежно оставленной на спинке стула. Чужой майки. Цветные слайды замелькали перед глазами. Бар на окраине, о котором Тэхён совершенно случайно узнал. В самолёте он слышал краем уха разговор одной иностранной пары. Одной однополой иностранной пары. Любовников видно сразу, они излучают невероятные флюиды. Эти голубки у многих застряли в глазах своим абсолютно не дружеским поведением. Не могут друзья метать друг в друга подобные искры. Тэхён боится летать. Двое суток после этого отходил, тупо проспал часов пятнадцать, а когда очнулся, не мог сообразить — жив он или мёртв. Разобрал вещи в новой квартире, подготовил одежду для своего первого рабочего дня. К слову, Тэ никогда не думал, что станет преподавать культурологию в школе, он больше метил в Университет, но, что сделано — то сделано, чего уж теперь. Менять свои решения со скоростью звука не умел, да и пора бы уже посмотреть страху в лицо. Хотя бы издалека. Хотя бы находиться с ним в одном городе. Друзей у Тэхёна не осталось. Только Сокджин. Но он был занят делами церкви и не мог выбраться этим вечером, а волнение, подступившее к горлу тошнотой, не даст уснуть. Тэ вернулся жить свою жизнь, не боясь осуждения. Ему потребовались годы, чтобы в полной мере убедиться — другим человеком он никогда не станет. Осознание полного одиночества, которое влечёт за собой отсутствие пары или семьи, уже давно не беспокоит. Уже давно плевать, но наслаждаться тем, как люди умеют себя принимать, последние шесть лет было навязчивым бредом. Потому что Тэхён до сих пор помнит горечь и боль две тысячи девятого. В баре «для своих» не продохнуть. Заняты все столы, все места у барной стойки. Тэхён замер на входе, часто моргая, пытаясь высмотреть в полумраке того, к кому можно подсесть. Того, кто пришёл сюда один в надежде кого-то снять. Утопая в клубах серого дыма, он медленно семенил мимо снующих туда-сюда посетителей и во втором зале у окна заметил вдруг свободный столик на двоих. Прекрасный обзор из дальнего угла на людей, пришедших отдохнуть душой и телом. — Хотите присоединиться? — слышит за спиной громкий голос, и вдруг замечает кожаную куртку, брошенную на диван, что означало — здесь тоже занято. — Если Вы не против компании, — говорит, оборачиваясь, едва ли носом не зацепив чужой. Слишком тесен воздух, видимо, для одного нетрезвого паренька, держащего пинту имбирного пива в руках. На вид ему не больше двадцати двух. Румяный, хмельной, с торчащей в разные стороны длинной чёлкой. — Мой друг ушёл, — жмёт одним плечом, поджимая пухлые губы. — Он встретил знакомого и слинял в тот момент, когда я уже заказал выпивку. Одному мне этого не осилить… Тэхён улыбнулся, впервые не озираясь по сторонам, рассматривая в упор черты лица напротив. Славный такой. Пиздец. Светит глубокими ямочками на щеках, смешно сморщив нос. Поставив пиво, садится на мягкий диванчик и Тэ рядом, стягивая пиджак с плеч, чувствуя, как кожа горит. А дальше… Утопив весь здравый смысл в алкоголе, Тэхён, желающий просто расслабиться, просто понаблюдать за людьми, сам не понял, как зажал податливое тело в кабинке мужского туалета. Хотя, даже если бы они трахались за столом, никто бы и бровью не повёл. Все свои ведь — пидоры. Впервые за шесть лет Ким Тэхён поддался животному инстинкту, выпуская зверя, который раньше боялся и головы высунуть. Он рассчитывал пообжиматься, пока не протрезвел или не сошёл с ума. Пока воспоминания не вгрызались в плоть, снова и снова разрывая её на части. Он рассчитывал, но члену в штанах тесно и больно. Невозможно вытерпеть чужие касания, горячий язык во рту… Тэхён не помнит, как зовут паренька. А может и не спрашивал, а может ему и дела нет до этого, пока тот стонет, дрожит, мечется в агонии на сером надувном матрасе. — Тебе больно? — спрашивает хрипло, сдавливая зубами тёплую мочку уха, замедляя движение бёдер, входя только на половину туда, где туго и горячо. — Хорошо, — шепчет, сбиваясь, цепляется за крепкую шею, губы облизывает и говорит что-то в рот. Что-то пошлое, от чего крышу рвёт, звенит в голове, и хочется затрахать до смерти, чтоб орал, царапался и кусался. Чтобы искры из глаз и задница в синяках. Тэхён хочет выпустить из себя все эмоции, хочет освободить свою душу, хочет не разрываться между наслаждением и желанием замаливать грехи, как он делал каждый раз, тыкаясь носом в одну белобрысую макушку… Зажмурившись до красных пятен в глазах, Тэхён кончает и вдруг чувствует тепло, животом слипаясь с чужим. Думает саркастически о том, каким охуенным оказалось начало новой жизни. Нервно бросив свое тело обратно на матрас, Тэхён всплеснул руками, как обычно психуют маленькие дети, и снова сунулся в телефон. Он сознательно убрал уведомления с Мепс, потому что устал от учеников и их родителей. Непрочитанных сообщений двенадцать, и все они с приглашением на ужин. О Боже! Ему, по всей видимости, придётся составить график посещений, ибо отказывать не совсем вежливо. К тому же несколько выходных подряд не нужно готовить. Сейчас никому не станет отвечать, сделает это утром. А пока посмотрит, чьи предки так мечтают с ним познакомиться. Заметив фамилию «Чон», Тэхён хмыкнул, почувствовав дискомфорт в животе. Открыв профиль, убедился, что женщина, написавшая ему, является мамой Чонгука. На аватарке вся семья в начале учебного года щурится от яркого солнца, а зелёная форма на парне выедает глаза своей кислотой. Тэ встал и подошёл к окну возмутиться на стучащие ветви деревьев. Он не знал, как избавиться от навязчивого невроза, и даже не представлял себя сидящим за одним столом вместе с родителями паренька, в которого несколько часов назад совал свой член. Скорее всего они знать не знают о том, что их сын «не такой, как все» и посещает заведения, где сплошь и рядом трахаются мужики. Прочистив горло, Тэхён ощутил вибрацию в ладони и, взглянув на телефон, открывая чат в Бэнд, выронил его на пол, пытаясь унять возникшую во всём теле дрожь. Суставы скрутило, лицо вспыхнуло невыносимой зубной болью, стучащей в висках. Тэ прикрывает воспаленные глаза руками, но всё равно видит, как плывет перед ними печатный текст, застывший на экране: «Добро пожаловать домой. Хён»***
На другом конце города не спали ещё как минимум двое. Один, не переставая, мониторил школьную социальную сеть, авторизовавшись через аккаунт матери, обновляя страницу, как ненормальный. Наверное он всё-таки глупо надеялся на скорую реакцию, потому что учитель был в сети несколько минут назад, но хуй. Вероятнее всего откажет, и, на самом деле, это будет вполне логичное решение, потому что чёрт знает, как себя вести. С этими мыслями парнишка воткнул лицо в подушку, вдыхая полной грудью запах ополаскивателя для белья… А второй смотрел в окно на мелкие капли дождя, стекающие вниз, оставляющие влажные дорожки, и вспоминал, как длинные красивые пальцы когда-то следовали за точно такими же узорами на запотевшем стекле старого Форда. И он ловил эти пальцы, растирая своими, согревал, тянулся губами, нежно подушечки кусал. Его грубые руки, шершавые на ладонях от работы в саду, дрожали, словно у эпилептика. Так же как и сейчас, когда свет от дисплея телефона выжигал глаза, пока фраза, зависшая в голове, не стала печатным текстом, в который вложена разрушающая, дробящая кости тоска. «Спасибо, Пастор», — приходит ответ, и слышится он тихим, глубоким, бархатным голосом в голове, эхом отбиваясь в каждом суставе, в каждой лопнувшей вене, лишая навсегда остатков рассудка… Как будто только вчера было брошено: «Чтоб ты, сука, в аду горел за свои грехи»… И он горел. Каждую секунду своей жизни продолжая играть роль, читая проповеди, прославляя Христа, он горел, испытывая в действительности адскую боль. Он горел. А сегодня осыпался пеплом на белый ковёр. Пеплом…