Скажи, что я хороший

Чего они все хотят от тебя, присяжные с мониторами вместо лиц? /В.П./

2007. Южная Корея. Сеул.       После домашней группы обычно играли в баскетбол на старой спортивной площадке школы, порог которой больше никогда не переступят дети. Там скоро камня на камне не останется, и на этом месте, скорее всего, будет новый продуктовый магазин или магазин косметики, а возможно какая-нибудь кофейня. Но сейчас, пока есть возможность наслаждаться атмосферой, отбрасывающей на десять-пятнадцать лет назад, ею пользовались.       Сын Пастора дремал на скамейке запасных. Вчера, помогая отцу с каменной кладкой на заднем дворе, потянул руку и не мог играть. А по-честному, даже не хотел. Он вообще не любил этот вид спорта. Он вообще не любил спорт. Но пример для подражания должен быть идеальным во всём. Чтоб комар носа не подточил на том, что Юнги основательно похуй на «Новое Возрождение». Такое название гордо носило маленькое здание из красного кирпича, где прихожане прославляли Бога, ища спасение в вере.       Сын Пастора знал, что нет никакой жизни после смерти. Только сплошная, чернеющая и замораживающая пустота.       — Тэ! Давай шевелись! — крикнул Сокджин, и его высокий голос заставил Юнги сфокусировать взгляд на бегущем в их сторону человеке.       Тэхён не присутствовал на домашней группе, что странно, на самом деле. Ведь парнишка пропускал встречи исключительно по болезни. Хотя он ведь заканчивает старшую школу, готовится к поступлению в Университет. Нелегко ему. Это у Юнги вся жизнь уже расписана по минутам. Вся жизнь спланирована. Вся жизнь куплена, потому что церковь — это бизнес. Только тссс! Только Господь даёт его отцу блага, которые тот имеет. Только вера в Господа исцеляет, а не три банковских счёта. Некоторым нужно вертеться. Всем нужно вертеться… Все слуги Божьи. Бог воздаст.       Юнги кивнул парню, словив на себе короткий взгляд. После ужина в их доме Тэ вёл себя отстранённо, лишь здоровался при встрече. Хотя они прекрасно провели время, играя в видео-игры, обсуждая супергероев, и вроде бы подружились.       Сын Пастора был несдержан иногда, невзначай касаясь длинных пальцев и кайфуя от замыкания в собственном организме, от искр, дробивших кости. А потом, вдыхая полной грудью слабый запах чужого парфюма, застывший в комнате, трогал себя, мечтая в такие моменты о том, как нежно и трепетно он властвует над податливым телом. Как сжигает до тла и без того пылающую кожу, как тонет в поцелуе, желая глубже… Желая… Сожрать.       Сын Пастора кладёт чёрный рюкзак к себе на колени, ведь пойманным с поличным быть неохота, и думает о разложившейся собачьей туше на асфальте, увиденной сегодня утром… Вот бы и его однажды переехал какой-нибудь грузовик.       На Ён пришла к окончанию матча. Она была не из тех девушек, кто любят смотреть на потных парней. И, кажется, её вообще не привлекали подобные мероприятия. Но здесь был Юнги, которого девчонке тоже навязали, потому что выгодная партия.       Дочь Пастора другой церкви пела в группе Прославления, а сюда приходила, зная, что после игры будет костёр, пастила и гитара. К слову, играл Ким Тэхён, нервно оттягивающий прилипшую к телу спортивную кофту. Хули он так вырядился в духоту?       Чондэ — невысокий, коренастый паренёк — подскочил к нему и потянул вниз за «собачку» на молнии, получив мгновенно шлепок по голове. Стало тихо. Тэхён дышал, как бык. Грудь его часто вздымалась, руки мгновенно застегнули кофту под самый подбородок.       — Очумел??? — ревёт Чондэ, схватившись за ушибленное место и приседая на корточки. Ребята образовали круг, а Сокджин осторожно приложил свою большую ладонь в область чужого солнечного сплетения, дрожащего от злости.       — Тэхён?! Что с тобой? — спрашивает негромко, но все слышат. А На Ён вдруг жмётся к плечу Юнги, чем немного раздражает, заставляя подняться со скамьи и двинуться к толпе.       — Под кофтой ничего нет! — говорит Тэхён, а сам смаргивает яростно подступившие слёзы, от чего сыну Пастора как-то тянет в желудке.       — Я же не знал! Зачем сразу в ухо-то? — стонет Чондэ откуда-то снизу. Не видно его в опустившейся на площадку темноте.       — Извини. Это от неожиданности. Пожалуйста, прости, — Тэ говорит мягче, но голос его вибрирует в глотке, и тяжело даются слова, сложно складываются в предложения.       — Я думаю, Тэхён, что сейчас тебе лучше пойти домой, — Сокджин со сложенными крест-накрест руками на груди смотрит взглядом полным свинца.       — Да. Ты прав.       — Юнги? Ты всё равно не играешь. Может отвезёшь Тэхёна?       А Юнги мгновенно вспыхнул и, пока другой не успел встрять с отрицанием, быстро закивал:       — Конечно.       — Не нужно, — бухтит младший, опустив голову.       — Стану я тебя спрашивать. Только вещи возьму, — фыркнул Юнги и, развернувшись, подарил На Ён тёплый, полный сожаления взгляд, а получив мимолетную улыбку, отвернулся зажмурившись. Глазами врать ещё поучитесь.       Старый Форд долго кашлял, прежде чем завестись. Юнги мог позволить себе машину получше, но эту подарил покойный дедушка, и он будет ездить на ней, пока та не рассыпется в пыль.       — Тебя не укачивает? — спрашивает сын Пастора, просто чтобы хоть что-нибудь сказать.       — Нет, — сжимает двумя пальцами горловину кофты.       — Да не стану я дёргать, расслабься! — хмыкнул Юнги, рассчитывая вызвать улыбку, но получил лишь хмурый взгляд из-под широких бровей.       — Совсем стрёмно вышло? — губы поджал.       Сын Пастора скорчил кислую рожу, срывая Форд с места:       — Никто не ожидал просто такой реакции. У тебя там что, три соска?       — Вовсе нет! — повысил голос, уставившись в щёку сидящего рядом, а у того кожа моментально вспыхнула и, скорее всего, покраснела.       — Ну, а чего ты взбесился, будто бы никто не видел голую мужскую грудь?       — Там были девчонки…       Юнги рассмеялся, плавно выворачивая руль.       — Эти девчонки и не такое видали, уж ты мне поверь!       Тэхён внезапно закрыл уши руками:       — Не продолжай!       Сын Пастора вдруг чувствует невыносимое напряжение. Оно давит на черепную коробку, лишает возможности мыслить здраво.       Юнги свернул на развилку и, выключив фары, остановил машину, оглохнув в наступившей тишине от чужого дыхания.       — Тэхён? У тебя астма, что ли? — взволнованно, медленно касается пальцами чужих рук, побелевших от напряжения, пытаясь отцепить их от головы, придвинувшись настолько близко, насколько позволял салон автомобиля. — Успокойся. Ты можешь мне доверять…       Говорит это, а внутри всё колотится, раненой птицей бьётся в смертельной агонии.       — Мне нужно домой.       — Получишь за опоздание? Но по плану мы бы ещё пели у костра.       Тэхён расслабил кисти, позволив рукам упасть на колени.       — Я не смог сдержать гнев. Мне нужно молиться…        А Юнги не смог сдержать смешок.       — Ты каждый шаг свой замаливаешь?       Тэхён вдруг посмотрел на него, и в этом взгляде сын Пастора увидел что-то похожее на облегчение.       — Отец говорит, только в молитве к Господу истинное успокоение.       — А ещё в чтении книг, прогулках, знакомствах. А ещё в самой жизни успокоение, если ты нашёл свое место…       — А если нет? А если ты чужой среди своих?       — Будь в гармонии с собой, и тогда Господь покажет тебе верный путь, — Юнги сам не верит в то, что говорит, но ведь он — сын Пастора, разве может быть иначе?       Юнги постоянно лжёт. О том, кто он. О своих увлечениях. Об эмоциях. Он лжёт, даже когда благодарит перед обедом. Спасибо, мол, Господи, что дал нам пищу, «своим трудом заработанную».       Тэхён смотрит в упор, не моргая, и думает о чём-то своём. Кивает собственным мыслям, затем медленно опускает вниз подбородок, вздыхая при этом словно в последний раз.       Сын Пастора хочет пальцы запустить в отросшие волосы на чужом затылке. Сын Пастора хочет подушечками шершавыми гладить успокаивающе тёплую шею. Сын Пастора хочет ладонью горячей греть Тэхёна между лопаток. Сын Пастора хочет.       Ободряюще похлопав младшего по спине, он снова заводит Форд, который ревёт, как вулкан, и нехотя двигается с места.       Оба молчат. Юнги смотрит перед собой, а Тэ в сторону на проплывающие мимо деревья. В сознании искажаются привычные силуэты и мерещатся Тэхёну уродливыми, страшными тенями. Он видит такие каждую ночь из окна своей спальни и каждый раз мечтает, чтобы тьма наконец поглотила.       Подъехав к дому, Тэ расслабился, увидев, что свет не горит, значит, отец с матерью ещё не вернулись с чтений, а младшие сёстры учились в частной школе для девочек в Тэгу, и приезжали только на пару недель летом.       — Спасибо, хён, — голос старательно делает веселее, будто бы попустило, но Юнги не придурок, чтобы не замечать элементарного: парень не очень-то и стремится домой.       — Предложишь чай? Я, — трёт переносицу, — немного устал. Не хочу в таком состоянии ехать обратно.       — Конечно, — тянет по букве, и Юнги тянет в своей голове: «К-о-н-е-ч-н-о, кто посмеет сыну Пастора отказать?»       В гостиной было темно хоть глаз выколи, и пока Тэхён добирался до выключателя, отдавил гостю целых две ноги. Но Юнги не бесился, имея возможность цепляться руками за чужие бока, мол, осторожней, а на самом деле с ума сходил от запаха кожи.       Кухня, заливаясь тёплым светом, напомнила Юнги о том дне, когда он впервые с родителями пришёл к этой семье на ужин. Они были новенькими в церкви, приехавшими откуда-то издалека, Юнги не запомнил. Но он запомнил молчаливого паренька, который на все вопросы отвечал положительным или отрицательным движением головы. В разговоре вообще не участвовал. Тогда сын Пастора безнадёжно скучал, ковыряясь в мыслях и не вникая ровным счётом ни во что. Он также помнил, как случайно коснулся чужого плеча своим, потому что рядом сидели. И Тэхён скривился, будто бы ему от самого вида гостей хочется блевать.       Чай пили молча, сидя за огромным столом друг напротив друга. Начался ливень, хотя синоптики не прогнозировали. Опять напиздели. Вернулись родители Тэ и, увидев Юнги, на радостях запретили ему по такой погоде возвращаться домой, предложив переночевать в комнате их сына. А что? Грех не воспользоваться.       Намджун позвонил его отцу и, получив одобрение, ещё какое-то время мучил проповедью, а когда закончил, отправил ребят на второй этаж дожидаться ужина.       Комната уютная, ничего лишнего, кроме разве что огромного, деревянного распятия над изголовьем кровати. М-да, под пристальным взглядом Христа не подрочишь. Тэхён, скорее всего, таким и не занимался, стесняясь даже того, что кто-то может увидеть его обнажённую грудь. А если подумать, он действительно всегда носил футболки с длинными рукавами, штаны. И никогда не мылся в общем душе с парнями, когда выезжали на служение в посёлок.       Здорово ему в уши надули о робости и прочем дерьме. Естественно, члены семьи Тэ были глубоко верующими христианами, особенно отец.       Из колонок зазвучали старые песни «No Doubt», а Тэхён мастерил себе лежбище на полу, чтобы после ужина не возиться. Сын Пастора любуется чужим задом, а так же мелькающей между джинсами и кофтой полоской кожи.       Что-то дёргается внутри и переворачивается. Что-то заводится центрифугой, скрипит и безжалостно уничтожает органы, потому что Юнги не хочет видеть то, что он видит. Не хочет понимать то, что навязчиво лезет в голову.       Тэхён заорал, как ненормальный, почувствовав на пояснице холодные руки, тянувшие его за пояс штанов.       — Блять! Какого хрена??? — от неожиданности парень даже заматерился, но Юнги было насрать на все его возмущения.