Не бросай меня одного взрослеть, это хуже ада. /В.П./
2008. Южная Корея. Сеул Февраль выдался очень тёплым. Выпускные экзамены маячили на горизонте, и Тэхён всё свое свободное время, даже на каникулах проводил за конспектами. Он перестал играть в группе Прославления, потому что времени на репетиции не хватало. Юнги также заканчивал свой предпоследний год в семинарии, но особо не напрягаясь. Перед празднованием Соллаль он был вынужден уехать миссионером в Румынию и застрял в деревне, где все последующие тридцать дней тянулись как сопли. — Нет, я не рассчитывал, что мне под Новый год подсунут такое говнецо, — ворчит он, встретившись по возвращению с Сокджином. — Ну ещё бы! Так долго в завязке ты не был лет с четырнадцати. Скорчив кислую мину в ответ на иронию, сын Пастора в очередной раз вспомнил все мужские и женские гениталии, пытаясь дозвониться Тэхёну. Тот практически перестал выходить на связь. Сухие сообщения, вроде «Нормально» и «Ок», Юнги не воспринимал. — Что ты ему наяриваешь? Парень из-за учёбы света Божьего не видит. Сын Пастора прижал телефон экраном к груди, стукнув хёна в плечо: — Не пялься! Сокджин надулся: — Детский сад! Ещё несколько минут послушав, как ремонтники бегают по крыше церкви в попытках залатать пробоины, Юнги не выдержал: — Навещу Тэ, пока не стемнело, — больше себе, чем хёну, говорит он и встаёт с лавки. — Куда это ты? — голос отца, выходящего на крыльцо, заставил младшего Мина обернуться: — Мне нужно отлучиться. Это не займёт много времени. Я скоро вернусь. Пастор нахмурил широкие брови, но промолчал, взглянув на Сокджина: — Успеешь разобрать подвал до наступления сумерек? Думаю, именно там проклятое крысиное гнездо. Джин нервно всплеснул руками, поднимаясь с места: — Одному мне не справиться так быстро, Пастор! Долго ждать не потребовалось, чтобы Юнги понял, отец сейчас обязательно его позовёт. — Постой-ка, сынок! Вернись, пожалуйста, и помоги Джину, потом поедешь по своим делам. Парень скрипит зубами, полностью разворачивая корпус, с диким желанием напинать своему хёну с ноги. — Но я уже договорился! — лжёт и нервничает. Пастор Мин пререканий не терпит, к тому же он нечасто просит сына о помощи. — Так передоговорись. Вернувшись обратно в церковь, мужчина притворил за собой двери, давая понять, что диалога на эту тему не будет. — Сука, двинуть бы по роже тебе, — злится Юнги, приближаясь к лестнице, ведущей в подвал. А Сокджину до лампочки. Он просто не хочет, чтобы друг ездил в дом господина Кима, вот и всё. — А тебе бы не Богу служить, а в армии с такой-то агрессией.***
Шёл третий час бесполезной возни в подвале. Юнги бесится потому, что вечер наступил как-то совсем внезапно. Выудив из кармана смятую пачку ментоловых сигарет, он сунул одну в зубы, пожевав фильтр. — Вообще придурок? А если Пастор унюхает! — бубнит Джин. Младший хмыкает и чиркает зажигалкой. — Не тебя же унюхает, — увернувшись от чужих рук, тянущихся к его рту, парень возмутился. — Отвянь! — Да что с тобой происходит в последнее время? Расскажи мне. Юнги недоверчиво косится на друга. Внутри у него на самых высоких градусах закипает ярость. Он садится под стену, выпуская в воздух облако серого дыма. — Ничего нового не происходит. Просто у меня были планы, а ты, как настоящий друг, их обосрал. Сокджин бросает на пол стопку пыльных книг, которую таскал из угла в угол. — Не води дружбу с Тэ, — вдруг выдаёт без зазрения совести своё никому ненужное мнение. — Тебя забыл спросить, хён! Я не понял, какого хрена ты вообще встрял. Джин вздыхает: — Если бы ты видел дальше своего носа, то заметил бы, что Господин Ким очень строгий отец, и если Тэхён завалит экзамены в конце года… Резко вспыхнув, Юнги вскочил на ноги и, бросив недокуренную сигарету на пол, растер её в пыль подошвой ботинок. — Ты что-нибудь знаешь, Сокджин? — сузив глаза в щёлки, он прожигает во лбу друга здоровенную дырищу. — Только то, что Тэхёну нужно учиться, Юнги. Продолжай заниматься распадом своей личности без него.***
Ближе к десяти вечера старенький Форд Юнги всё-таки затормозил перед поворотом, не доезжая до дома Тэхёна. Достаточно далеко, чтобы оставаться инкогнито, и значительно близко, дабы заметить в окне спальни приглушённый свет. Закрыв машину, сын Пастора направился к дому, обошёл его и, перевалившись через забор, шлёпнулся в куст с колючими розами. Шипы больно вонзились в кожу, и Юнги пожалел о своём принятом наспех решении. Но что поделаешь?***
Засыпая над историей Древнего Рима, Тэ не сразу услышал посторонние звуки на улице. В окно прилетел камушек, потом ещё один, и ещё, пока стекло не треснуло, заставив юношу сорваться с кресла. Споткнувшись о рюкзак, небрежно брошенный у кровати, Тэхён кубарем полетел вперёд, чуть не сломав подоконник. — Ебаный рот, Тэхён. Давай, сверни ещё себе шею! — говорящая голова за окном натолкнула Тэхёна на мысль, что он по-прежнему спит. — Открой же защёлку, я еле держусь! — хриплый голос заставил Тэ окончательно проснуться. Машинально обернувшись на двери в комнате, он быстро повернул ручку. — Юнги! Как ты сюда залез?! — уставившись на блондина, Тэ хватает хёна подмышки, потянув на себя. Если отец, не Дай Бог, решит зайти пожелать спокойной ночи и послушать вечернюю молитву, им обоим достанется по самые помидоры. — Иисус ходил по воде, а я летаю по воздуху. Это же очевидно! — ухмыльнулся Юнги, обнимая Тэхёна за шею. — Ты не в том положении, чтоб шутить. Ещё одно усилие и, повалившись на пол, оба замолчали, стараясь отдышаться. — Что ты здесь делаешь, Мин Юнги? — наконец спрашивает Тэхён, но вырываться из крепких объятий не спешит, неосознанно касаясь подушечками пальцев свежих царапин на чужих щеках. Вдыхая в себя привычный уже аромат зелёного чая, сын Пастора растворяется в нём, забывая о том, что прошёл целый месяц. О том, что Тэхён так редко ему отвечал. О том, что не беспокоился. — Погладь меня… Скажи, что я хороший. Тэхён путается в эмоциях. Он насквозь пропитан чужим запахом сигарет, зимой. Он сейчас невыносимо живой. Лёжа вот так, на холодном полу, заглядывая в бездонные глаза и падая в них, как в пропасть. Юнги видит его рубцы на коже и на душе, а сам кажется человеком опустошённым, ходящим по кривой похоти и безбожия. Он заливается всем, что горит, но координацию теряет именно здесь: в маленькой комнате, пьяный от близости Тэ. Меркнет вокруг то, что когда-либо было значимым. Это край, и сорваться с него раз плюнуть. — Не привыкай, пожалуйста, — подавляя в себе здравый смысл, Ким Тэхён в толк не возьмёт, почему так? И решает молиться, колени стирая в кровь. — Отвыкай, — говорит Юнги, замечая, как гаснет дверной проём, и тишина становится оглушительной. А судьба по-любому возьмёт своё, но у тех, кто от неё убегает чуть-чуть грубее…***
Закрывая плотнее двери, Да Рым делает шаг назад, благодаря Бога за то, что именно сегодня машина дяди Намджуна сломалась, и тот не смог отвезти племянника домой. Сына Пастора мальчик, конечно же, сразу узнал. А ещё он был довольно взрослым, чтобы понять, — друзья так не лежат, сплетаясь друг с другом ногами. Парни так не лежат. Служители церкви так не лежат. Дрожа всем телом, Да Рым спустился в гостиную. — Тэхён уже спит. Видимо, слишком устал. Да Рым ощущает себя в этом доме дождевым червём. Он приезжал исключительно ради Тэхёна, чтобы немножко разрядить обстановку. Старший Ким как будто был не отцом, а надзирателем в концлагере. Один неверный шаг — каторжные работы, а два — расстрел. Ему и сам чёрт не рискнул бы перечить. Своим авторитарным режимом мужчина полностью искоренил в семье хоть малейшее проявление чувств, кроме Богобоязненности. Да Рым не хотел думать о том, что на самом деле между этими двумя происходит за запертой дверью, но Тэхёну от всего сердца желал только счастья. Только выбраться живым из пасти медведя. Намджун оторвался от Библии, взглянув на мальчика поверх своих затемнённых очков-половинок, а взгляд у него такой, что вскипает кожа.