***
В течении следующих нескольких дней, Джисону казалось, что он пробыл в странной, даже пугающей прострации долгие годы. Он чувствовал, что его восприятие окружающего мира стало совершенно иным не то что раньше. Хотя, ему даже не было с чем сравнивать, ведь он ничего не помнил. Только своё имя, коим его называл тот незнакомец. — Вас же Минхо зовут, верно? — Да. — Врач сказал, что благодаря Вам мне сделали переливание крови. Спасибо, Минхо-ши. Губы Ли кривятся, а сердце болезненно стучит внутри. В интонации Джисона не было того задора, с которым он шутил, когда называл его «Минхо-ши». Джисон и вправду его не помнит. — Сон-и, разве ты не… — Минхо глубоко вдыхает, пытаясь собраться с силами, чтобы произнести следующие слова. — Что ты помнишь обо мне? — Я… В смысле, что вы имеете в виду? — медленно колеблется с ответом Хан. — Я имею в виду нас. Как ты думаешь, кто мы такие? — Ну… знакомые? Может, друзья? — еще больше запутывается он. — Я не понимаю вопроса. — Джисон-и, ты не помнишь… как пригласил меня на свидание? — неловко кашляет тот. — И как признался? — Что… я сделал? — переспрашивает в изумлении Джисон. — Два года назад, — услужливо подсказывает Ли. — Мы встречаемся уже два года? — на этот раз он смотрит на Минхо, и тот выглядит так, будто вот-вот расплачется. — Ты действительно не помнишь? — шепчет он. — Нет, — качает головой Джисон. — Я ничего не помню, — виновато признаётся юноша. Он и вправду чувствовал себя виновным в чём-то, наверняка в том, что своими словами явно обидел того незнакомца. Головная боль почему-то решила вернуться именно сейчас, резким, острым приступом, от которого изнутри разрывался череп. Джисон закрыл глаза и стиснул зубы, но внутренности уже выкручивало так, что впору было звать медсестру. По лицу покатился холодный пот, отчаяно затошнило. — Сони? — голос Ли доносился словно издалека, и единственное, чего хотелось, — это сдохнуть. Плевать, что он сейчас опозорится перед парнем… Юноша свесился с кровати. Тошнота подкатывала к самому горлу, от нее ломило скулы и ныли суставы. — Тихо, тихо, — чей-то дрожащий шепот сломал последнее сопротивление, и Хана вывернуло наизнанку всем тем крошечным обедом, который он смог в себя затолкать. На затылок легли прохладные пальцы, и это было так хорошо, что парень жалобно застонал, жмурясь. — Да где, блять, медсестра, — в шепоте звучал ужас, а пальцы продолжали поглаживать затылок, шею, и становилось немножко легче. Где-то на заднем плане надрывно попискивал сигнал вызова. Раздался звук торопливых шагов, скрипнула дверь, послышался звук вкатываемой тележки; прохладные пальцы исчезли с шеи, а Джисон упал в черноту. Когда парень пришел в себя, было уже темно. Перед глазами лихорадочно мелькали тёмные образы. Вот он едет в машине, а затем резкий болезненный удар. А дальше темнота. — Что это было? — резко выдыхает Хан, садясь на кровати и пытаясь прийти в себя. Сердце гулко бьётся о грудную клетку, грозясь вырваться, спину и ладони покрывает ледяной пот, ужас после увиденного сковывает сознание, и он долго ловит ртом воздух, ощущая на языке неприятный привкус металла. Какого черта?! Он не сразу замечает, как стена из горячих слез застилает взор, а перед глазами застыли страшные картины из его, кажется, первого воспоминания, что проигнорировать их просто невозможно. За дверью послышались чьи-то голоса, и уже ничего не оставалось, как прислушаться к ним. — Эти провалы в памяти объясняются ретроградной амнезией. Как правило, при таком диагнозе пациент не в состоянии вспомнить события, произошедшие непосредственно перед травмой, подробности автобиографии, своё имя, адрес, семью, друзей и тому подобное. И амнезия вашего друга — это вариант ретроградной амнезии, при которой потеря памяти бывает кратковременной, длящейся от нескольких часов до нескольких дней, но бывает и долговременной, а это уже месяцы или годы. — Но он же потом всё вспомнит? — Некоторые образы так и останутся для него навсегда в прошлом. Ему нужно напомнить о значимых событиях, произошедших с ним до аварии, тогда, возможно, он начнёт вспоминать. Но только напоминать следует постепенно, иначе большое количество информации пагубно отразится на нём, и он, возможно, никогда ничего не вспомнит. — Хорошо, я не буду давить на него. — Безумие… — шепчет Джисон, но внутри него так странно и тепло от этой новости. Голос явно принадлежал тому самому Минхо, а от мысли, что они встречаются уже как два года, внутри становилось ещё теплее. Нормально заснуть ему удается только к утру, да так крепко, что долго потом пытался понять, что от него хочет медсестра, пришедшая делать уколы, и прочие обследования. Кажется, он вставал ночью… Точно! Джисон вспомнил мимолётный ночной разговор. От того, с какой легкостью он забыл о том, что вообще ночью поднимался, пробирало холодом, хотя такое, как окажется позже, с ним порой бывало и до больницы, когда сильно уставал, — мог на автопилоте сходить отлить, выпить воды, а утром удивлялся, как чашка, которую вечером оставлял на кухне, оказалась рядом с кроватью. И если раньше брюнет не обращал даже внимания на такие мелочи или посмеивался над собой, то сейчас с трудом получалось взять себя в руки. Чёрт. Он сделал глубокий вдох, размеренно выдохнул и прикрыл глаза, успокаиваясь. Заприметив на тумбе свёрток бумаги, он поспешно сгрёб его, нетерпеливо развернув. «Береги себя, малыш Сони, хорошо отдыхай и не напрягайся! Я зайду вечером». Почерк у Минхо оказался небрежный, быстрый и угловатый, буквы чуть кренились вправо. Какое-то время Хан просто разглядывал их, перечитывая предложения по несколько раз. «Я зайду вечером». То есть уже сегодня. Брюнет сглотнул. Вчера всё вышло как-то неловко, и было не по себе, что Минхо видел его таким — совсем слабым, не способным даже толком удержаться в сознании. Все-таки очередную встречу с Ли он представлял себе совсем не так.***
Больше месяца прошло с того момента, когда Джисон очнулся в больнице, слабый как котенок, почти полностью опутанный проводами, в окружении врачей и подозрительных незнакомых людей. А после таблеток всегда хотелось спать. Он всегда старался улечься так, чтобы не тревожить ногу, спину и бока, но получалось плохо. Поэтому днём, сон у него был всегда прерывистый. Иногда он слышал разговоры, иногда просто смотрел на круглое пятно солнечного зайчика — всё хотелось выглянуть в окно и узнать, от чего он отражается, но обычно Хан о нем забывал. Вот только память так и не вернулась. Всплывали лишь неясные обрывки, клочки воспоминаний без оформленного начала и конца, и, словно специально издеваясь, важная информация возникала по частям. Так где-то спустя пару дней Джисон вспомнил собственное имя. А спустя неделю — что эти странные, неприятные люди, постоянно ошивающиеся рядом, оказывается, медперсонал и его парень. И другие подобные мелочи, которые только отвлекали, не давая сосредоточиться на самом главном: исподволь грызшем его в отвратительном ощущении, что он забыл что-то важное. Это ощущение доводило его до белого каления. Хан лежал в своей палате, бессильный и беспомощный, снедаемый ужасным чувством: он зря теряет драгоценное время. Каждый час рушит что-то невероятно важное для него, и если не поторопиться, не сделать хоть что-то прямо сейчас, то все потеряно. Хёнджин устало входит в квартиру, поворачивая ключ в замочной скважине и закрывая за собой дверь, полностью ограждаясь от всего мира. Он слишком вымотался за эти дни. Сейчас юноша впервые за неделю смотрит на квартиру не быстрым взглядом, а изучающим, и замечает, что пыли в прихожей немеренно. А это только в прихожей, что в других комнатах творится… страх. Уборка предстоит довольно долгая. Последние несколько дней Хван провёл в командировке, и только сейчас вернулся домой. В который раз он достает свой телефон, читая последнее сообщение. — Сони, ты готов? — уже стоя на пороге, спрашивает Минхо. Сейчас в их планах было сходить на прогулку, поэтому Джисон за несколько минут осушил чашку кофе и положив телефон в карман, поспешил покинуть помещение, выходя на улицу. В лицо ударил холодный воздух, чуть пробираясь под чёрный свитшот. Выдохнув юноша убрал руки в карманы, вспоминая направление в парк. Дорогу он помнил плохо, но положившись на свою память, Джисон направился вдоль дороги, по которой люди, одетые в теплую осеннюю одежду, спешили по своим делам, поглядывая на время. Водители дорожного транспорта старались не отвлекаться и следить за дорогой, чтобы не найти себе каких-нибудь неприятностей. На удивление, память младшего действительно хорошая — через пятнадцать минут они уже проходили арку парка. Парк был поглощён тишиной. Казалось, что даже звуки колёс не проникали через кованый забор. Парни весело проводили время, пока Минхо не предложил Джисону горячий шоколад, и получив одобрительный кивок, поплелись в самую ближайшую кафешку. Отказавшись заходить внутрь, Джисон покорно ждал своего парня, как внезапно, чья-то ладонь, опустилась на его плечо. Юноша вздрогнул, обернулся слишком резко — голова закружилась и некое беспокойство окутало его тело. — Хани?.. «Джисон погиб в автокатастрофе» Хван ненавидел весь мир в эти минуты. Хотелось плакать, кричать, напиться до безумия, чтобы память сама стёрла этот день и это сообщение, но это было бесполезно. И только сейчас Хёнджин понимает, что все его многочисленные предчувствия не были беспочвенны. Ему часто снились сны, в которых с его Джисони происходили страшные вещи. После таких кошмаров Хван просыпался в холодном поту весь в слезах, крича, но затем он смотрел на другую половину кровати, где мирно спал Хан. И страх уходил. Хёнджин пытался выкинуть из головы странные сны, но они назойливо повторялись каждую ночь, а Хван лишь пытался убедить себя в том, что всё это происходит из-за того, что он очень сильно волнуется из-за Джисона, потому что, чёрт возьми, любит. Это же нормально волноваться за любимого человека. Снова слезы градом из глаз, неосознанно, невольно… ком стоит в горле, мешает дышать, он задыхается, умирает от боли и не может поверить. Почему? За что? Какого чёрта это происходит с ним? Слезы душат, самому хочется удавиться… почему все так? Пять дней назад все было по-другому, казалось, у них вся жизнь впереди… а теперь его жизнь оборвалась. Он смог бы отвести от него смерть, они должны были вместе погибнуть. Как и жили до этого, как любили — вместе… а теперь один из них в гробу, а второй хочет сдохнуть от боли. Потому что он не представляет себе жизни без него. Говорят, что небо забирает себе лучших… оно забрало. Его маленький ангел, маленькая птичка, в которой жизнь билась до последних секунд… он и жил также — отчаянно, сумасбродно, наполняя себя живительным воздухом и дыша полной грудью, он не умел по-другому. Джисон был его воздухом, в котором он отчаянно нуждался… Но теперь его больше нет… А как теперь ему самому прожить без кислорода? Мир кончается. Хочется сдохнуть. Теплые пальцы больше не сжимают его ладонь. — Люблю… и всегда буду любить… — Ты живой… — бормотал незнакомец, обнимая его за талию и с трудом сдерживая слезы. — Живой… Живой, — внезапно парень усмехнулся, прикрыв рот ладонью; уголок губ дёрнулся, и Джисон вдруг понял, каким тот выглядит измотанным и больным. Но юноша не в состоянии обнять в ответ, понимая, что есть ещё кто-то, кто им дорожит — по одному взгляду видно, — однако он его не знает. И эта карусель чувств и непонимания всех деталей произошедшего не даёт успокоиться, потому он стоит словно вкопанный. Но от того, как крепко тот сжимает его в объятиях, младший просто не может остановить рефлекс погладить по высветленным мягким волосам. —Сони, я верну… Х-Хёнджин? — Минхо… — Почему ты пришёл? — басистый голос раздался совсем рядом, заставляя молодого человека вернуться в реальность. — Потому что? — не хотелось разговаривать, от слова совсем. — Тебе стоило остаться дома, — Чанбин сдвинул в бок стеклянную дверь. Осенний ветер приятно обдувает щеки, но мешает огоньку спички соприкоснуться с кончиком сигареты. Бин закрывает искру света рукой, оберегая от очередного дуновения и, наконец, прикуривает. Зажав сигарету меж средним и указательным пальцами, он затягивается; выдыхая дым и щурясь, облокачивается локтями о перила балкона. и вглядывается в городской пейзаж, из-за чего не замечает, как дверь за его спиной снова отодвигается. — Пора бы тебе бросить эту гадкую привычку. — неприязненно произносит Минхо, облокачиваясь спиной о стену. Он нарочито разгоняет сигаретный дым рукой. — Ты солгал им. — Я вынужден был это сделать. — Воспользовавшись его положением? Как подло. Но даже так, ты же понимаешь, что рано или поздно он вспомнит? Да и Хёнджин… парень ведь рани… — Мне плевать. Врач чётко и ясно сказал: если не давать повода думать о Хване, то он и не вспомнит ничего, — в убеждении, скорее, самому себе аргументирует Ли, сжимая руки в кулаки. Вряд-ли он когда-то признает, что совершил большую ошибку, солгав Джисону об их отношениях, и Хёнджину о смерти Хана. Он живёт своими фантазиями о счастливом совместном будущем с Сони, и эта глупая пелена полностью затмила его разум. — Ты псих, — в заключение говорит Со, выкидывая окурок в пепельницу. — Влюбленный псих… И вот спустя месяц Джисона вдруг как молнией ударило — Хёнджин. Эти светлые, длинные волосы, эта родинка под глазом. Вот, что все это долгое время мучало его. Теперь-то всё стало на свои места. Холодный ноябрь встречает его не радостно. Тучи прячут заходящее солнце, заставляя Джисона поёжиться от холода и поскорее добраться до пункта назначения. Он уверен, Хёнджин сейчас именно там. Пасмурное небо все больше поглощается в темноту, но он бежит безостановочно, словно, опоздав хоть на минуту, всё испариться, окажется сном, и он снова проснется на больничной койке. Острая боль, отдающая покалыванием в области ребер, сбитое дыхание, и ни одной мысли о передышке. Есть лишь одна цель, и к ней он доберется несмотря ни на что. Стоя на краю смотровой арки, Хёнджину открывался прекрасный обзор на внутренний двор: аккуратные дорожки и скамейки посреди моря блестящей зелени. Люди — сплошь от девушки-подростка до древнего старика с тростом в руке. Лишь одно оставалось неизменным. Джисон не помнил его. Блондин прикрыл глаза, и сразу вспомнилась их первая встреча: в этот день, у него должна была состояться свадьба, соответственно они прибыли на место проведения церемонии. — Может сначала заглянем в зал для церемонии? Хочу убедиться всё ли в порядке? — Хорошо. Лишь для того, чтобы ты успокоилась, мы сходим в зал, — отец грузно вздыхает и тянет жену в сторону входа. Большое помещение с очень высоким потолком, всё в золотистых тонах, красиво обустроен алтарь, стулья для гостей оформлены белой шелковой тканью. Весь зал украшен живыми цветами, что излучают прекраснейший запах по всему помещению. И как это красиво выглядит — Хёнджин передать словами не может. Он хочет лично пожать руку тому, кто это сделал. Хван оборачивается на голос матери и хочет уже возмутиться, что где они так долго ходят, но тут же осекается, видя перед собой низкого паренька с пшеничным цветом волос в сером фартуке и с цветами в руках. Что это за чудо? Это парень? Джин думал, что флористом будет девушка, ведь девушкам больше всего нравятся цветы. Но парень… — Вот, познакомься, это тот самый флорист — Хан Джисон, который сделал этот зал волшебным. — Здравствуйте, — юноша кланяется им, остановив взгляд на женихе и тут же отводя его в сторону. — Эм… поздравляю со свадьбой, — Хан топчется на месте, тихо проговаривает, не зная куда деть глаза. — Мм… Спасибо. Этот флорист красивый и очень милый, как для парня. На его месте должна была быть девушка, а не он — такой маленький, милый и беззащитный, весь в цветах. Да он сам, как цветок: пшеничные пушистые волосы, карие глаза, пухлые губы, хорошо сложено тело, слегка мешковатая одежда и изюминкой есть его рост. Он до подбородка достаёт Джину, от чего второй умиляется. Ближе к началу мероприятия, Хван больше не в силах сдерживаться, прижимая Джисона к стене и наклоняясь вперёд, целует манящие губы паренька. Младший замер на месте, пока старший умело его целовал, посасывая то нижнюю, то верхнюю, губы. Он очень осторожен и нежен и это невольно подкупает Хана, заставляя его полностью отдаться во власть Хвана. Поцелуй получается очень чувственным, нежным и долгим, от чего дыхание спирает у обоих. — Неправильно. Это неправильно. Остановись, Хёнджин. У тебя же свадьба, — Джисон первый отстраняется, тяжело дыша, отстраняет старшего и быстро уходит на трясущихся ногах. — Стой! — кричит Хван, ловя парня в свои объятия. — Я не отпущу тебя. Я разорву эту свадьбу, эту чёртову церемонию. Ты так неожиданно ворвался в мою жизнь, изменил все законы, что я не смогу отпустить тебя. Он распахивает глаза. Значит и вправду его Хани ничего не помнит, во всяком случае, именно его. Было больно. Сумасшедше больно где-то под рёбрами, где сердце настукивало странно сбитым темпом. У Хёнджина была лёгкая паника, что если Джисон никогда его не вспомнит? Хван не хотел думать об этом трагичном исходе, но именно печальные мысли напрочь заполонили его голову. В фильмах всегда люди, потерявшие память, в процессе вспоминали всё утраченное. Но так ли в реальной жизни? Он готов ждать то время, когда Хан наконец вспомнит всё, готов быть рядом и поддерживать, пускай сейчас младший будет воспринимать его как постороннего незнакомого человека. Добежав до арки, Хан видит знакомый силуэт, и по телу пробегает приятная дрожь. Он наконец останавливается, ладонями упирается на колени и делает несколько глотков воздуха, чтобы не свалится на месте. А еще ему было страшно. Оказывается, это пиздец какой-то — не помнить кусок своей жизни. Воспоминания казались раньше Джисону такой обыденной штукой, что он ни разу не задумывался, насколько они важны. Блондин оборачивается, и видя запыхавшегося парня, широко улыбается. Он вспомнил. Он пришёл. Он рядом. Все это время Джисон продолжал смотреть на Хвана, неотрывно, почти не мигая — только взгляд метался, ненадолго останавливаясь то на теле, то на лице. Младший рассматривал его профиль и пытался вспомнить, каким был старший раньше. Вроде бы не изменился. И в то же время ощущения от него были отчётливо другие. Да, точно. Тогдашний Хёнджин действительно выглядел иначе. Даже когда хмурился, все равно в глазах плясала ехидная чертовщинка, а выражение лица было лукавым. Сейчас во взгляде старшего не было ничего, кроме всепоглощающей усталости. Уголки губ подрагивали, лоб то морщился, то разглаживался вновь, будто Джи никак не мог решить, радоваться ему или хмурится. — Хён… — Хани, — Хван делает шаг вперёд. Старший принялся покрывать холодную и нежную щеку юноши поцелуями, постепенно приближаясь к губам, поглощая тем самым один воздух на двоих. Это был не поцелуй, касание одних губ к другим несли в себе одновременно и трепет и жажду чего-то. Взяв тонкое запястье своими руками, он принялся покрывать то поцелуем, переходя на ладонь, а потом и к пальцам. Он взял эту руку и притянул к своему сердцу. Удивительно, но Джисону казалось, что их сердца бились в унисон. Как одно. Скользнув рукой по обтянутой плотной рубашкой груди, младший притянул к себе старшего ближе приоткрывая губы требуя поцелуя. Хван не стал отказывать. Покусывая нижнюю губу юноши он тут же зализывал её языком. Подхватив Хана своими руками, Хёнджин смеется. Говорит, что Джисон милый такой, когда смущается, а Джисон хватает ртом воздух, держится за плечи своего первого и единственного в жизни парня, и почти теряет сознание от счастья.