Happy end

      Он знает, что ничто не вечно. Когда-нибудь Сильвия даст слабину и Катхинтал возьмет то, что ему причитается — выжжет разум дотла, превратив её в пленницу собственного тела, в отместку за предательство. Вадейн не может не думать об этом. Когда переплетает их пальцы — её руки такие мягкие и нежные на контрасте с его — мозолистыми от тугой тетивы га’алийского лука. Когда обнимает со спины, касаясь волос цвета жидкого золота в невесомом поцелуе, — от этой незатейливой ласки Сильвия всегда закрывает глаза и улыбается так, что Вадейн на мгновение, кажется, забывает, как дышать. Когда долгими холодными ночами прижимает её к обнаженной груди и шепчет на ухо глупости-нежности — ему нравится наблюдать, как Сильвия краснеет до кончиков ушей, и слушать забавную тираду на тему «гребанного эльфийского зрения».              Иногда Вадейн почти верит: их ждет безоблачное будущее. В лучших традициях сказок — с вечной любовью, домом-полной-чашей, толпой детишек и смертью в один день. Почти — потому что забыть никак не получается.              Все меняется, когда после нескольких недель утреннего недомогания, — «Ничего серьезного, Вадейн, все хорошо, не надо так волноваться. Просто голова кружится. Наверное, Катхинтал опять бушует…» — он едва ли не насильно тащит Сильвию к своим сестрам-близнецам. Кажется, проходит вечность, прежде чем двери лазарета отворяются. Она застывает на пороге, мертвенно-бледная, шатающаяся, до побелевших костяшек сжимает чёрный шелк традиционного га’алийского платья и смотрит куда угодно, только не на Вадейна. Он почти инстинктивно бросается вперед, — поддержать, защитить, обнять, в конце концов — но Сильвия жестом останавливает его. На её лице совершенно нечитаемое выражение, какое он видел только перед битвой с Кас-Касом — маска холодной решимости.              — Вадейн, я… Мне нужно тебе кое-что сказать, — почти шепотом.              Шушуканья Квинлидель и Разаньи в лазарете внезапно утихают, и он с удивлением обнаруживает, что все это время за ними внимательно наблюдали. Вадейн всего на секунду заглядывает в комнату для приема пациентов и бросает на сестер грозный взгляд — близняшки синхронно делают вид, что очень заинтересованы травяными снадобьями, разложенными на столе для перевязки. Он тут же смягчается, глядя на Сильвию, все ещё напоминающую натянутую струну, аккуратно, боясь спугнуть, берет её за руку и помогает сделать два шага вперед. Она, как ни странно, не сопротивляется. Стоит неподвижно точно каменная статуя, молча ждет, пока Вадейн закрывает дверь, а, когда щелкает замок и он поворачивается лицом к ней, шепчет, едва слышно, глядя прямо в глаза:              — У нас будет ребенок.              Смысл сказанного доходит не сразу. Когда он все же осознает, что именно означают слова Сильвии, он чувствует себя… Ошеломленным? Примерно так же, как в тот раз, когда в далекой юности во время очередной вылазки совершенно случайно столкнулся с лаларийскими пиратами в лесах Равана и получил обухом по голове. Только известие о беременности — не шишка, которая пройдет буквально через несколько дней, и даже не громила, ни с того ни с сего обнаруживший твое «надежное» укрытие на дереве, это явно гораздо более масштабное потрясение. Никогда раньше Вадейн не примерял на себя роль отца, хоть опыт общения с детьми у него был, и немалый. Шутка ли, трое родных сестер и бесчисленное количество кузенов и кузин разной степени «дальности». И, тем не менее, думать о собственном продолжении рода было как-то… Рано? В сущности, с того момента, как они с Сильвией стали мужем и женой, они даже не обсуждали этот вопрос — серьезно, во всяком случае — и определенно никто из них не был по-настоящему готов к такому повороту событий.              — Если ты не хочешь…              Сильвия всхлипывает едва слышно, но этого достаточно, чтобы вывести Вадейна из транса. Его храбрая Сильвия, не единожды обманувшая смерть, убивавшая морских чудовищ, поднимавшая восстания, умеет плакать? И позволяет ему видеть себя такой? Тронутый до глубины души, он нежно обнимает её, прижимая хрупкую, дрожащую девушку к своей груди, и успокаивающе гладит её по волосам.              — Боги, Сильвия, как ты могла подумать, что я могу не хотеть от тебя детей?              В огромных, блестящих от слез глазах отражается удивление. Они такие синие-синие, как воды га’алийского моря, которое соединило их судьбы тогда, на «Бастионе», когда они впервые встретились. Вадейн ловит себя на мысли, что хотел бы, чтобы его дети смотрели на него её глазами.              Молчание, не напряженное, а уютное, какое бывает только между по-настоящему близкими, затягивается. Сильвия смотрит на него так, будто видит впервые. Запечатляет в памяти каждую, даже самую незначительную на первый взгляд деталь: изгиб шеи, линию подбородка, ямочки на щеках… Когда их взгляды встречаются, улыбается солнечно-солнечно:              — У тебя такие красивые глаза. Надеюсь, у нашего сына будут такие же.              Он звонко смеется и наконец забывает. Начинает верить, что ничто на свете, даже проклятый Катхинтал не украдет их счастливый конец.