"My room is dark, the blinds are shut tight And everything is still too much outside It may be over but not tonight I may be older but I still cry"
Все его познания о Новом Орлеане ограничиваются третьим сезоном «Американской истории ужасов». Но почему именно Луизиана, Артем не уточняет. Он даже не думает о том, почему решил присоединиться к сестре. Это ведь она часто пребывала в конфронтации с матерью, начиная лет с одиннадцати — слишком упрямая и прямолинейная, слишком свободолюбивая, не терпящая лжи и лицемерия. Но при этом они все равно в итоге находили компромисс. Все изменилось с приездом бабки три года назад. Скандалы стали чаще и жестче, ту не устраивало абсолютно все: как Марта одевается, чем увлекается, что слушает и смотрит, в особенности — с кем общается. Можно сказать, единственным двоим лучшим друзьям сестры было запрещено появляться у них дома после того, как старуха узнала о том, что они втроем были на Прайде. А уж какой хай та подняла из-за этого... Сестра тогда молча слушала этот ор с застывшим равнодушием на лице — только то, что она глубоко прятала в карманы бермуд сжатые в кулаки руки, выдавало ее состояние. Но это заметил только Артем, может быть, мать, которая попыталась вмешаться лишь в самом начале. Однако когда бабка рявкнула и на нее, обвинив в том, что это все Диана, что она так и не смогла выбить из дочери это и сделать нормальным человеком, но уж из внучки-то выбьет любой ценой, та как-то сжалась и отступила. После этих слов Марта вскинулась, глаза сузились за стеклами очков, и холодно процедила. — Попробуй... Только попробуй... Больше бабушке сестра не сказала ни слова, никогда не оставалась с ней наедине и вообще всячески старалась не пересекаться. Мать пыталась как-то их примирить, но безуспешно. Артему было проще — он всегда умел адаптироваться и подстраиваться, помогало и то, что он считался любимчиком в силу мягкости и покладистости. Что же сподвигло его ломануться за Мартой? Может быть, парень просто не хотел отпускать ее одну, но скорее всего — попросту боялся остаться с матерью и бабкой один на один. Без буфера в лице сестры они переключат все внимание на него, и он сорвется. Это Артем знал совершенно точно. Месяц, два, а дальше... не хочется думать. То их путешествие было чистым безумием, щедро сдобренное авантюризмом, как позже поймет Артем. Но близнецам шестнадцать, и он безоговорочно доверяет сестре. Та редко совершает полностью необдуманные поступки! Даже если она решает сжечь мосты, у нее есть план. Марта слишком последовательна, слишком рациональна, а он просто везунчик. Отличная комбинация, поэтому вдвоем им проще. Всегда было и будет. Они не торопятся, тщательно выстраивая маршрут, минуя автобаны и платные магистрали, избегая патрульные машины, заезжают в крупные и мелкие города, где Артем узнает места сбора уличных артистов и музыкантов и присоединяется к ним. Играет на скрипке классику или различные каверы, иногда исполняет популярные хиты под гитару. У него абсолютный слух и хороший голос, как всегда говорил его преподаватель музыки во Фриско, настаивая на классическом музыкальном образовании. Марта приземляется недалеко с альбомом и карандашами, предлагает нарисовать портреты, но без хоть какого-то портфолио это сложно, да и большинство прогуливающихся местных и туристов предпочитают легкие забавные шаржи, которые сестра не выносит. Рисование тоже было проблемной темой у них с матерью. Та настаивала на нормальном, по ее мнению, образовании — экономика, медицина или юриспруденция, но никак не вольный художник. А Марту больше привлекала красота черно-белого и серых полутонов, четкость линий. Артем собирает пусть и небольшие, но деньги, которых хватает на нехитрый ужин в какой-нибудь придорожной забегаловке. Марта пьет кофе и вяло ковыряет вилкой хэшбрауны, он жует хот-дог. Давит непривычная ему усталость. — Может быть, стоит позвонить матери и сказать, что мы по крайней мере живы, но не планируем возвращаться? — задумчиво спрашивает парень. Марта поджимает губы. — Когда доберемся до места, возможно, — телефоны остались дома, лежащими на кухонном столе. Почти четыре тысячи километров они преодолевают за десять дней, ведь Марта гонит почти без остановки по двенадцать-пятнадцать часов, хотя они едут только днем и лишь ночуют в дешевых мотелях в одноместных номерах с узкой, жутко неудобной кроватью, чтобы утром выпить отвратный кофе и отправиться дальше. Но самое смешное, Артему нравится их путешествие — они горланят "It's My Life" Бон Джови под магнитолу, играют в слова. Иногда на пустынных участках трасс вечерами Марта разрешает ему порулить. И вот Новый Орлеан. Город джаза, город, в котором все просто, неспешно и неторопливо, он встречает невообразимой жарой, плотный влажный воздух обволакивает тела. Марта уверенно ведет машину, изредка поглядывая в навигатор на планшете, а Артем, как завороженный, смотрит в окно. Новый Орлеан не похож ни на один город, в котором парню довелось побывать. Он другой, он особенный, он странный и страшный, и манящий одновременно. Везде звучит музыка, слоняются толпы туристов, по радио звучит "House of the rising sun"."There is a house in New Orleans They call the Rising Sun And it's been the ruin of many a poor boy And God I know I'm one..."
— Мне кажется, это твой город, — неожиданно усмехается Марта, косясь на брата. Артем широко улыбается, глаза блестят, в голове уже рождается какая-то совершенно новая мелодия. Наконец машина проезжает знаменитое кладбище Лафайетт, медленно продвигается в сторону района Гарден и тормозит у выкрашенного белой известью двухэтажного особняка с колоннами и высоченными окнами. Сестра хмурится, снова сверяется с навигатором, потом долго ковыряется в Телеграме, хмурится сильнее. — Не туда прибыли? — спрашивает парень. — Похоже, туда... Неожиданно, — она глушит мотор, и двойняшки медленно выбираются из «Мустанга», тут же чувствуя на коже южный зной. Воздух насыщен ароматами каких-то трав и цветов, так что кружится голова, надрывно трещат кузнечики, издалека слышится неизменная музыка. Артем боязливо осматривается, поднимаясь на открытую веранду, слыша легкий скрип старой древесины под подошвами кед. Марта уверено подходит к двери и настойчиво стучит. Спустя мгновение дверь распахивает невысокая фигуристая брюнетка с яркими голубыми глазами, коротко стриженная, в черных брюках и белоснежной блузке, сквозь ткань которой просвечивают темные узоры татуировок на руках. Бронзовая с золотистым оттенком кожа выдает преобладание креольской крови — крови первых французских поселенцев, которая веками впитывала жаркое солнце и влажный климат Луизианы. Девушка пару раз переступила босыми ногами по деревянному полу и застыла, вцепившись в резную дверную ручку. — Марта! — ошарашенно выдыхает она, глаза сияют, и брюнетка тут же притягивает гостью к себе. — Я не верю... Ты! Ты и правда приехала! Артем мнется рядом и отворачивается, разглядывая аккуратный сад, широкий газон. Справа на веранде стоит небольшой деревянный стол с двумя плетеными креслами рядом. — Кара, это мой брат Артем. Артем, моя... — сестра запинается, и он с огромным удивлением замечает легкий румянец, окрашивающий ее скулы и быстро распространяющийся на остальное лицо и шею. Марта стреляет глазами в сторону брюнетки, не выпускает ее ладонь из своей, та хмыкает и продолжает, протягивая другую руку для рукопожатия: — Ее девушка. И сестра алеет еще сильнее. — Очень приятно, — скалится парень, косясь на неожиданно смущающуюся сестру. — Надеюсь, ничего страшного, что мы вот так?.. — Конечно, нет! Проходите, я скажу, чтобы приготовили что-нибудь поесть, а пока напою вас кофе! — и Кара тянет Марту за собой вглубь дома. Все еще широко многозначительно улыбаясь, Артем следует за ними. Допрос с пристрастием он устраивает Марте только вечером, отловив ее в одиночестве на задней террасе с чашкой кофе. — Ну? — тянет брат. — Что? — пытается сделать вид, что не понимает, сестра. — Выкладывай! И давно у тебя есть девушка? И на сколько лет она тебя старше? И почему я ничего не знаю? — Почти год... — нехотя признается она. — Мы познакомились на выставке во Фриско, она там выставлялась... Ну и вот... Я соврала ей тогда, что мне восемнадцать. Когда Кара узнала, сколько мне на самом деле, пришла в ужас! — Марта нервно смеется. — Мы поругались, и она поставила жесткое условие — до шестнадцати ничего. Долго переписывались, созванивались, потом еще несколько раз встречались, когда Кара по делам прилетала в город. Я давно думала, чтобы сбежать к ней, но... как-то неудобно. А после последнего скандала с бабкой и матерью решилась. Позвонила Каре, хотела услышать ее голос, чтобы успокоиться, даже ничего не говорила про очередные разборки, а она все равно будто поняла и просто сказала — приезжай. Не могла я больше жить с ними, Темыч! Все ведь было хорошо, пока эта старуха не объявилась... — Я тебя понимаю, понимаю... — с грустью улыбается он, сжимая ее плечо. Артему выделяют просторную комнату на втором этаже с широким балконом. Приняв душ, он устраивается на кровати в одних красных боксерах и тянется за скрипкой. Мать вручила сыну ее после того, как он занял первое место на музыкальном конкурсе. И он до сих пор помнит свой трепет, когда осторожно принял инструмент из рук Дианы, дрожь в которых ей скрыть не удалось. — Эта скрипка принадлежала человеку, который был мне очень-очень дорог... — прошептала мать, и было видно, что она с трудом сдерживает слезы. — И мне кажется, она была бы счастлива, что на ней играешь ты. Береги ее... — тихо попросила Арбенина. — Конечно... — сдавленно прошептал Артем в ответ, не в силах отвести взгляд от инструмента. Тогда мальчик касался скрипки и не верил, что она его. Смешно, но она манила его с детства блестящим темно-коричневым, почти черным деревом, всегда так ревностно оберегаемая матерью. В ту самую первую ночь в Новом Орлеане Артем пишет свое первое музыкальное произведение, мысленно посвящая его именно владелице этой скрипки. Музыка получается нежной, с легкой грустью, но обещанием нового дня и новой жизни. Он играет снова и снова, доводя мелодию до совершенства и не замечает, как сине-фиолетовое небо становится все ярче с восходом солнца. Спустившись вниз, парень застает Марту у плиты, в джезве, украшенной тонким узором, закипает кофе. Комната наполнена ароматами специй: корицей и кардамоном. Кара сидит за столом с планшетом и что-то задумчиво в нем изучает. — Доброе утро, — улыбается она. — Какие у вас планы? Брат с сестрой обмениваются быстрыми взглядами, и Марта неуверенно произносит: — Попробуем найти работу... Артем кивает в знак согласия, принимая от нее маленькую фарфоровую чашку с изящным цветком. Женщина фыркает. — Отдохните недельку, погуляйте по городу, а потом решим с вашей занятостью и дальнейшим обучением, — строго заканчивает она. Оба Арбениных закатывают глаза. Кара Шеридан, как позже рассказывает ему сестра, когда днем близнецы направляются к Французскому кварталу, оказалась наследницей богатой семьи из Нью-Йорка. Отец был успешным брачным адвокатом, а семья со стороны матери владела большим количеством коммерческой недвижимости в Нью-Йорке и сетью отелей в Калифорнии. Они разбились на вертолете в Альпах десять лет назад, и до своего восемнадцатилетия Кара жила с бабушкой как раз в этом особняке. Два года назад старушка умерла, так же, как и родители, оставив все: дом, ресторан, бар и несколько сувенирных лавок своей единственной внучке. Кара, закончившая архитектурный и увлекающаяся живописью, внезапно отучилась на тату-мастера и перестроила один из магазинов под студию. — Ты по мелочам не размениваешься, — усмехается Артем, пихая сестру под ребра. Та некрасиво фыркает в ответ. Когда она увидела Кару на той выставке, куда сбежала со школы, в идеально сидящем по фигуре темно-бордовом брючном костюме, с совершенной укладкой, сосредоточено изучающую какую-то непонятную мазню, решила, что просто обязана познакомиться. Тогда подросток не придумала ничего лучше, чем вылить газировку на ее дорогущий пиджак. После сбивчивых извинений со стороны Марты, знакомства и попыток замыть пятно в туалете галереи, они отправились гулять по городу, ели мороженное на пляже, любовались Золотыми воротами в лучах медленно сползающего с неба солнца. Марта тайком изучала татуировки на руках Кары, которая избавилась от испорченного пиджака и закатала рукава блузки, и ее саму. Слушала, затаив дыхание, низкий с легкой хрипотцой голос и, кажется, тонула. — А я знала?! Я в таком же шоке, что и ты... — И какой план? — задает Артем давно интересующий его вопрос, но, услышав необычную мелодию, раздающуюся со стороны одной кофейни, тянет сестру туда. Он падает за столик на улице, вслушиваясь в какой-то трогательный разговор скрипки и саксофона двух уличных музыкантов, пока Марта берет им кофе и шесть бенье. — План был какое-то время перекантоваться у Кары, а потом найти работу и снять жилье, — задумчиво произносит сестра, садясь напротив. Артем тянется за пончиком, весь уделываясь сахарной пудрой при этом. — Но по поводу жилья она сказала, чтобы я не страдала херней, дом огромен, она одна и приходящая помощница, которая готовит и убирает. Ну а по поводу работы ты слышал... И еще Кара хочет, чтобы мы с тобой подумали, куда пойдем учиться в следующем году, она уже скинула мне стопятьсот ссылок на разные колледжи Нового Орлеана... Я поделюсь с тобой, там есть несколько таких, что тебе понравятся. Ты все еще хочешь заниматься академической музыкой? Немного подумав, Артем кивает, а потом, пожевав губы, аккуратно интересуется: — Что насчет матери? Она с ума сходит, ты же понимаешь... Что бы ты ни думала и как бы она ни косячила, но она нас любит... — Хочешь — звони, но с предоплаченного мобильника, а потом выкинь его. Меньше всего мне хочется, чтобы она явилась сюда, науськанная бабкой, и устроила скандал с истерикой. Или, не дай Бог, под влиянием этой ведьмы попыталась обвинить Кару в совращении! Артем вздыхает: — Хорошо. Саксофон замирает на мгновение, а скрипка меняет мелодию с неторопливой на более веселую и задорную. И Артем чуть улыбается сам себе. Он понимает — Марта еще не успокоилась, да и отношения у нее с матерью всегда были напряженные, а он, кажется, уже скучает. Когда он, вернувшись с музыкальной школы однажды, заявил, что хочет играть на скрипке, мать удивилась, но быстро согласилась. И после, занимаясь дома, мальчик частенько замечал Диану, зависающую в дверях комнаты со странным выражением лица, смотрящую будто сквозь него. Переезд бабушки действительно перевернул всю их только-только устаканившуюся на новом месте жизнь с ног на голову. Мать стала замкнутее, раздражительнее, как он заметил, начала курить и больше пить, работать больше, чтобы реже появляться дома, срываться на них, особенно на сестре. Разговор с матерью дается тяжело, начинаясь с криков и обвинений в сторону Марты: — Это ведь идея твоей сестры?! А ты, как всегда, повелся! Парень не реагирует на обвинения, просто молчит, ждет, когда закончатся угрозы и требования вернуться. Тишина наступает резко и удивляет на мгновение, мать будто выдыхается. Артем слышит ее сбивчивое шумное дыхание, и тут же сам начинает говорить. Повторяет снова и снова: — Мы в порядке, в полном порядке. Но назад мы не вернемся... Прости. — Это из-за... — обреченно начинает мать и спотыкается на полуслове. — Да, — спокойно произносит он. — Я поговорю с ней, сниму квартиру в городе, она съедет... — Поздно. Мы не вернемся, я не вернусь, ну а Марта тем более, — еще раз повторяет он. — Прости меня... — неожиданно произносит она, и Артем удивленно моргает. — Я никчемная мать. Скажи Марте, мне очень жаль, я вас подвела... Только не исчезайте совсем, прошу... — Хорошо, — тихо обещает он. — Ты не ищи нас тогда, — добавляет и отключается. Артем не уверен, что мать не будет искать, и на этот случай надо принять какие-то меры, но мыслей нет. Марта... Пусть об этом думает сестра. Город затягивает, хочется окунуться в него целиком, стать частью! Парень каждой клеткой чувствует музыку, она искрится в воздухе, марширует толпами мурашек по коже. Артем буквально дышит ею и пишет почти без остановки. Через месяц весь блокнот исписан полноценными произведениями и незаконченными обрывками, которые отлеживаются в ожидании своего часа. Спустя два Арбенин уговаривает Кару разрешить ему играть вечерами в ее ресторане. Начинается август, и близнецы все равно уже опоздали с подачей документов в колледжи. Шеридан пытается подтянуть какие-то свои связи, чтобы они все-таки пошли учиться, но сестра уламывает любимую дать им этот год: они будут работать у нее и потом обязательно начнут учиться. Марта клятвенно обещает это за ужином, а Артем согласно поддакивает. Он все-таки планирует получить академическое музыкальное образование. Сестра колеблется, иногда ей до одури хочется вернуться в спорт, и даже если любимый ею soccer здесь не популярен, то уж бейсбол вполне себе. Но Кара лишь хмурится на это заявление и отрицательно качает головой. Спорт и спортивные стипендии хороши только в том случае, если планируешь заниматься профессионально. А уверенна ли Марта, что действительно хочет этого? И после нескольких дней раздумий сестра делает выбор в пользу архитектурного, а пока идет на курсы татуировщика. Она восхищается умением Кары создавать восхитительные акварельные рисунки на коже, хоть сама склоняется к более графичным работам. Она уговаривает Шеридан сделать им с Артемом парные татуировки, та с трудом, но все-таки соглашается. И в итоге после долгих дебатов — изначально девушка хотела футбольный мяч, — брат получает стакан с простыми карандашами на запястье, а сестра скрипку на правом предплечье. Сентябрь приходит внезапно, накрывает сорокаградусной жарой и проливными дождями. — А я думала, во Фриско жара, — ворчит Марта, сползая утром со второго этаже в коротких шортах и майке, еще влажные после душа волосы вьются сильнее обычного. Артем хмыкает, не отрываясь от ноутбука. — Кара уже уехала? — расстроенно вопросительно тянет она. Брат кивает. — Час назад, сказала, у нее ранний клиент в салоне. Разочарованно вздохнув, сестра плетется варить кофе. — Я тут подумал... — продолжает он и замолкает на мгновение, когда ухо разрезает высокое шипение кофемолки, — хочу начать вести ю-тьюб канал. В ресторане я в основном играю джазовую классику, свои произведения для скрипки... А хочется попробовать записать свои песни под гитару... — Хочешь пойти по стопам матери? — хмыкает Марта. — Может быть. Какой смысл отрицать, когда в голове сотни слов и мелодий, которые сталкиваются друг с другом, образуя рифмы и музыку? И Артем до одури хочет ею поделиться, а в ресторане это сделать сложно, так же как и сложно на улице, потому что все, что ему нравится как звучит на русском, на английском кажется корявым и топорным, и он быстро оставляет попытки писать на все-таки чужом языке. — Хочешь — займись, только надо это сделать так, чтобы наша мамаша случайно не наткнулась... — Марта наливает себе кофе и садится напротив, внимательно вглядывается в лицо брата. — Я постараюсь, — обещает он. Мать дала слово, что не будет искать, но он склонен не доверять ей и прекрасно понимает опасения сестры. Та не хочет, чтобы мать их нашла, кажется, вообще не хочет иметь ничего общего с ней. Записи роликов идут тяжело и медленно, приходится всему учиться, да и без помощника это делать сложно. Он выбирает себе псевдоним Беглец, игнорируя фырканье Марты и ее ехидные комментарии. И первой ему на помощь приходит Кара, а не сестра. Со своим художественным вкусом и особым взглядом она добавляет какие-то легкие штрихи к так называемой студии, которую Артем организовывает на чердаке. Но самые первые видео, которые он заливает, отнюдь не студийные — стихийная идея, пришедшая в голову Марте после ранней пробежки с Карой: он, скрипка и еще не успевший проснуться, пустынный город, окутанный легкой дымкой, на парне черные классические брюки с подтяжками, но нет обуви, белоснежная рубашка с воротником кент, растрепанные волосы, мелодия звучит напряженно, со срывами, в ней слышатся метания и страх и какая-то твердая уверенность в лучшем. — А круто получилось, — удивленно констатирует сестра, просматривая финальный вариант. — Знаешь, у тебя всегда есть надежда, даже если мелодия пропитана трагизмом и обреченностью, чувствуется, что не все потеряно. И Артем улыбается, он уверен, музыка и должна быть такой — попадать в настроение: заставлять плакать или смеяться, успокаивать или наоборот, возбуждать. Музыка — мощное оружие, надо только уметь им пользоваться. И ему казалось, он умел. На Хэллоуин весь город надевает маски, облачается в костюмы и становится одной большой сценой для представлений, карнавалов и музыкальных вечеринок. И Артем готов поверить, что среди всех этих ряженных могут встречаться вернувшиеся на землю мертвецы. Кара не любит этот праздник, говорит, что бабушка не то чтобы верила во всю эту мистику или как-то была связана с магией Вуду сама, но она владела сувенирными магазинами, в том числе и со всякой оккультной атрибутикой, много изучала по теме и общалась с теми, кто серьезно считал себя ведьмами. В одной из ее лавок как раз работала и до сих пор работает такая, грузная афроамериканка с тяжелым взглядом. И бабушка всегда говорила, что творящуюся в городе вакханалию лучше переждать дома, чертила белые линии из соли вдоль порогов. Шеридан не против, чтобы близнецы прогулялись, но сама не изъявляет желания. Марта в итоге остается дома вместе с ней, а Артема привычно на улицы тянет музыка. Он смотрится слегка белой вороной в хлопковых брюках цвета охры, белой легкой кофте с длинным рукавом и красных кедах, даже многочисленные туристы обряжены в самые разнообразные костюмы, здесь попадаются и граф Дракула, и Фредди Крюгер, и Бэтмен, и еще множество самых разнообразных персонажей из масскульта и не только. — Я буду говорить, что изображаю Тэда Банди, — ухмыляется парень на вопросительный взгляд сестры перед выходом, та закатывает глаза в ответ и качает головой. Несмотря на сумерки, спускающиеся на город на болотах — улицы слепят ярким светом фонарей, гирлянд, прожекторов, оглушают безумной какофонией звуков. Он морщится, с трудом маневрируя в плотной толпе. Наверно, Кара была права и следовало остаться дома... Артем слоняется по городу почти до полуночи, чтобы потом осесть со скрипкой в ресторане Кары, который в честь празднования работает почти до утра. В голове уже роятся новые мелодии, и парню не терпится их отыграть. Когда ночная темнота рассеивается, уступая место дню, бармен поит его крепким кофе, а он, в свою очередь, помогает с уборкой девочкам-официанткам. — Слава Всевышнему, пережили еще одну эту ночь... — тихо бубнит их шеф, пожилая афроамериканка, смоля сигарету на заднем дворе. Соседние стены исписаны граффити, пара бездомных рыжих котов самозабвенно уплетают выставленное им угощение. — Вы же католичка, неужели верите во всю эту мистику? — Артем присаживается на ступени рядом, смотрит с любопытством. Женщина многозначительно хмыкает. — Моя бабка говорила, что в ночь на Хэллоуин возможно все, так как граница миров стирается, и всякое может случится. Кто знает, с какими намерениями возвращаются в наш мир мертвые. Я живу здесь всю жизнь, в этом городе действительно много странного, многие здесь играются вещами, с которыми нельзя обращаться так легкомысленно. Считается, что «Катрина» была нам наказанием именно за это. — За заигрывание с потусторонними силами? — Да. Тебе не пора домой, сынок? Я сложила банановый фостер для мисс Кары, не забудь забрать. Артем кивает и поднимается. Усталости он еще не ощущает, как и всегда бывает ранним утром после бессонной ночи, она придет чуть позже. От контейнера идет умопомрачительный аромат. Девчонки оценят, будет отличное дополнение к утреннему кофе. После безумного праздника город просыпается медленно и неохотно. Парень решает прогуляться до самого особняка — и замирает на одном из перекрестков, прислушиваясь. Скрипка! Мелодия вначале нервная, дерганая, будто взывает к нему. И Арбенин, подобно крысе, следующей за Гамельнским дудочником, поворачивается в ее сторону. Пока он приближается, мелодия меняется, становится тише, тревожнее, а потом набирает силу. А он чувствует, как по всему телу бегут мурашки, скрипка будто цепляется за саму его душу и зовет, зовет — Артем слышит и чувствует страх и непонимание, и почти призрачную надежду. Под конец парень переходит на бег, сворачивает за угол и наконец видит. На небольшом пространстве у маленькой кафешки, где подают на удивление отличный гамбо, на скрипке играет молодая женщина.