Проводник

Бруно, конечно, нравилось в Неаполе. Большой, шумный город никогда не утихал, ни на секунду, будь то день или ночь. Но иногда ему очень хотелось вернуться в тихую рыбацкую деревушку, в которой вырос. Иногда он уставал: от шума, от людей, от заданий и дел Пассионе. Он устал, и сейчас хотелось просто попасть домой. Он уже плохо помнит, какой этот его старый дом, всё, что у него есть – заржавевшие и покрывшиеся слоем пыли воспоминания, а ведь он так бережно их хранил… Хотя, теперь от мыслей о доме в памяти всплывают чужие лица, голоса и звонкий смех. И всё-таки, ему не на что жаловаться, пожалуй. Бучеллатти перехватил поудобнее дипломат. Что-то глубоко внутри нашёптывало ему, что потеря кейса будет иметь для него огромное значение, и этого допустить нельзя. Неапольское солнце нещадно палило, и молодой человек расстегнул горловину белого пиджака. На вокзале было не протолкнуться: куда-то спешили люди, лиц которых парень не мог рассмотреть, ведь все они сливались в одно бессмысленное белёсое пятно, от которого мутило в глазах, и почему-то замирало сердце. Бесконечные голоса, слов и смысла в которых он не мог разобрать. Чтобы не быть раздавленным странной толпой пугающих манекенов, по каким-то случайным причинам ведущим себя как люди, Бруно пришлось отойти чуть назад. Он отвернулся, глядя куда угодно кроме снующей безликой толпы и крепче сжимая почему-то дрожащими пальцами кожаную ручку. Куда он должен ехать? Зачем он здесь? И почему задаётся этими вопросами только сейчас? Кто-то невидимый будто просто щёлкнул рубильником внутри него, и Бруно почувствовал, как от него уходят последние силы, как всё тяжелее становится стоять и дышать, как огибающая его по крутой дуге толпа будто давит на него всей своей бесформенной массой. И как острое сожаление, не имеющее, кажется, никакого основания, оседает острыми осколками в подреберье. Он падал, тонул глубже в чёрном омуте тоски по несбывшемуся (или наоборот, слишком давно потерянному), и когда уже начало казаться, что ему уже не выбраться, чья-то тёплая, почти горячая, ладонь едва ощутимо легла на его плечо. Это производит странный эффект заземления. –Всё в порядке? – Голос у незнакомца мягкий, тёплый и разливается по напряжённым плечам Бучеллатти теплом, но почему-то приглушённый. – Здесь рядом скамейка, я помогу. Бруно не сопротивляется, только крепче прижимает к себе кожаный дипломат, когда его, подхватив под руку и за талию, волокут куда-то в сторону. Голова идёт кругом, на мгновение мир темнеет, кренится в сторону, а потом резко возвращается на место, и от этого горький комок желчи подступает к горлу. Боль раскалённым железом стекает по плечам и шее, оседает где-то под рёбрами и никуда не стремится деваться. Когда тошнота слегка отступает, а боль переходит в разряд терпимой, он осознаёт, что сидит на скамейке, тяжело привалившись к спинке. Вытащивший его из толпы человек оказался совсем юношей. Так, по крайней мере, показалось Бруно после первого краткого взгляда. Точнее было совсем сложно сказать: нижнюю часть его лица закрывала странная белая маска, напоминающая скорее респиратор, чем что-либо ещё, вот отчего голос незнакомца чуть раньше показался ему придушенным. Бучеллатти рывком выпрямляется и уже открывает рот, чтобы поблагодарить глядящего на него слегка сочувствующе парня, но тот, увидев что подопечному стало лучше, отвернулся куда-то в сторону. – Посмотри на часы, – говорит он, и все сложившиеся в предложения слова и фразы тут же рассыпаются сквозь пальцы, итальянец чувствует глухое раздражение, которое задавить на корню не составляет труда. Многим действительно просто не нужны благодарности, так что парень поворачивает голову в ту же сторону, куда смотрит собеседник. Там, на стене вокзала действительно обнаруживается огромный круглый циферблат с римскими цифрами. – Для меня часы навсегда застыли на пять часов пятнадцать минут. Чтобы знать это, мне не нужно видеть их. Скажи, где стрелки для тебя. – Пять часов и четыре минуты, – Озадаченно говорит Бруно, щурясь на циферблат. Минутная стрелка почему-то не то двоилась, не то расплывалась, и только спустя десяток секунд напряжённого вглядывания он понял, что та просто не могла двинуться на следующее деление. Она двигалась вперёд, но вздрагивала и возвращалась назад. Он добавляет: – С половиной. Стрелка дрожит. Собеседник кивнул с таким видом, будто это многое ему объяснило. Он казался Бучеллатти странным. И дело было не в том, что он не мог рассмотреть его лицо как у каждого из толпы на прокуренном перроне. Ещё как мог, и даже маска совершенно не мешала. Бруно мог рассмотреть его очень чётко: и острые высокие скулы, и длинные ресницы, и крепкую линию челюсти. Проблема была в том, что, глядя на него боковым зрением, казалось, будто бы приятного цвета пиджак был пропитан чем-то тёмным под самой грудью. Но стоило повернуться и вглядеться, как было явственно видно, что это не так. Итальянец списал всё это на расплывающееся от боли зрение. После такого приступа нет ничего удивительного, в том, что кажется что-то невнятное. – Что не так с этими стрелками? – Устало спросил Бучеллати, просто чтобы не затягивать молчание. – Не со стрелками, – Вздохнул молодой человек, механическим движением растёр между пальцами кончик экстравагантной чёлки.– С нами. С тобой и со мной. Бруно хмыкнул. Ему показалось, что незнакомец не то водит его за нос, не то тянет время. Ни то, ни другое ему не нравилось. Стоило встать и уйти, но ноги всё ещё начинали дрожать от одной только мысли о том, что на них придётся подняться. Да и куда, собственно, ему идти? – То, что я сейчас скажу – не лучшая новость. Но деваться от неё некуда. Ты умер, – Голос парня был всё ещё спокойный и ровный. Будто каждый день говорит о таком людям. Темноволосый недовольно поджал губы и пришелец, прежде чем он успел что-то сказать, продолжил свою странную речь: – Не перебивай, я ещё не закончил. Я говорю о том, что у тебя оказалось достаточно везения чтобы это не стало для тебя концом. Есть ли у тебя ещё какие-то незаконченные дела внизу? «Если это шутка такая, – думал Бруно, недовольно хмуря брови, – то наихудшая из возможных. За такие выкидоны неплохо бы дать ему в челюсть». Но, как бы он ни пытался себя убедить в обратном, что-то глубоко внутри него беззвучно, но согласно встревало в логические цепочки. Какая-то интуитивная часть сознания твердила, что это было именно так. Бучеллатти задумался. Были ли у него незаконченные дела? Воспоминания накатили горячей волной и накрыли с головой; в глазах снова потемнело, а потом перед внутренним взором родились отрывки, как кадры из немого кино. – Да, – говорит Буччеллати прежде, чем успевает осознать, что собирается сказать и проконтролировать это. А потом добавляет, вместо чего-то внятного и логичного лишь сухое и нелепое: – Да, остались. – Я так и подумал, – Согласно кивнул его собеседник, ненавязчиво заглядывая прямо в глаза из-под красно-рыжих ресниц. Он понизил голос до проникновенного шёпота, склонился над ухом молодого человека так, что тот почувствовал исходящую от маски прохладу на своей шее вместе с чужим дыханием: – Ты оказался очень везучим, Бруно Буччеллати. Ты сможешь вернуться, хотя и ненадолго. Пока Бруно снова отвлёкся на мысль о том, что это подозрительно сильно напоминает какой-то идиотский розыгрыш, парень выпрямился и сделал пару шагов в сторону. – Сможешь подняться? Брюнет думал, что не сможет. Но просить о помощи снова было бы уж слишком сильным ударом по самолюбию. Он поднялся на ноги и сделал шаг следом за проводником исключительно на силе своего упрямства. А потом, вопреки ожиданиям, не появилось ни цветных пятен перед глазами, ни головокружения, и следующие шаги следом за парнем оказались куда легче. Бруно только сейчас понял, что его кожаный чемодан в руках у рыжего. Он не стал его забирать, лишь кивнул в благодарность, когда они поравнялись, и парень повернул к нему голову. «Кто ты такой? Чего хочешь? Почему помогаешь?» – Вопросы роятся в голове неприятным чувством щекотки под скальпом, но вслух он всё равно спросил не это, а «Далеко нам ещё?» Парень в маске не ответил, но мафиози заметил, что под маской тот, кажется, слегка улыбнулся. *** Стоило Буччеллати заглянуть за край обрыва вниз, как что-то внутри него лопнуло, как наполненный водой воздушный шарик, опрокинутый неловким школьником на асфальт с третьего этажа, и его как кипятком ошпарило. Захотелось немедленно сделать шаг вниз, в бурлящие среди прибрежных скал морские волны. – Возьми, – Стараясь говорить так, чтобы его было слышно за шумом синего моря, отражающего ясное небо, парень слегка повысил голос. Ни к чему, Бруно его слышал и потому принял протянутый дипломат. Что ему теперь делать? Море под ногами приковывает взгляд. – Когда ты вернёшься, – после недолгой паузы снова говорит он. – Я буду ждать тебя вон там, на песчаной косе. Не потеряешься. И… поспеши, пожалуйста. Я сейчас нарушаю правила. Бруно повернулся к парню, пристально посмотрел в неестественного цвета глаза, а потом, прежде, чем он успел спросить что это за правила, понял, что летит вниз. Вода приняла его в свои объятья легко и безболезненно, хотя с такой-то высоты это должно быть больно. В инстинктивной попытке восстановить дыхание он глубоко вдохнул: солёная морская вода обожгла глотку и залилась в лёгкие. Глаза он открыл уже в сырой темноте церкви. *** Покидая чужое-своё тело, Буччеллати был уверен в том, что поступил правильно. И в том, что Джорно, Миста и Триш со всем справятся. И это была не безосновательная вера, а искреннее и честное знание. Бруно вынырнул из холодной воды и сделал жадный глоток воздуха. Мокрые волосы прилипли к щекам и шее, а держать голову над мелкими волнами не составляло особого труда. Обернувшись к берегу, он увидел знакомый оттенок зелёного и погрёб туда. Парень с трудом пробрался по мелководью, ноги дрожали, и кружилась голова, но, добравшись до песчаного берега, он просто повалился на спину и уставился в небо. – Добро пожаловать назад, Буччеллати, – произнёс знакомый голос. – Да. Как и положено, – вздохнул он, раскинув руки, а потом устало улыбнулся. Всё закончилось. Он заслужил отдых.