Тактильный голод

Юнги даже не дочитывает сообщение менеджера в общий чат, просто доходит до фразы «машина будет через часа полтора, два» и ищет ближайшую горизонтальную поверхность, чтобы лечь. Действительно ближайшую, потому что с порога общаги сворачивает прямо в гостиную и бухается на диван, настолько ему лень идти до спальни. Остальные точно так же расползаются из коридора как тараканы, каждый в свою комнату, абсолютно молча. Съемки закончились в четыре утра, в десять должны начаться следующие, и все в группе, конечно, очень друг друга любят, но не настолько, чтобы тратить на разговоры хотя бы секунду, которую можно потратить на сон. Последнее, что Юнги слышит уже в полете на диван, это зомбированное тэхеново «спать, спать, спать» из коридора, а потом падает в темноту. Темнота — сумбурная, потому что Юнги дрейфует где-то между сном и реальностью; холодная, потому что кто-то из засранцев забыл выключить кондиционер перед уходом. Юнги плевать, он уснет хоть в холодильнике, поэтому вжимается всем телом в спинку дивана, прячет там лицо. Прохлада неуютно кусает спину, пробирается под одежду, — какого хрена он просто не отключил кондер, а? — и вдруг взрывается сеткой тепла. Чужое присутствие за спиной ощущается тяжёлой, теплой морской волной, окутывает поверх рук, загребая ближе. Юнги доверчиво жмется спиной в ответ, проваливается на еще сколько-то секунд? минут? тревожного, но очень теплого сна. Он не знает, сколько проходит времени, но сквозь сон ощущает, как все затекло в одной позе, и видимо, не только у него, потому что его обогреватель ворочается тоже, отлепляясь от Юнги. Холод с такой жадностью вгрызается обратно в согретую спину, окатывая противными мурашками, что Юнги неразборчиво, но очень недовольно мычит, и обогревать тут же возвращается обратно, снова придавливая своим телом. — Какого хрена мы не отключили кондер, — слышит Юнги чужое, точно такое же сонное бормотание, чувствуя движение губ на шее, и слабо усмехается в ответ. Чонгук. Либо ему тоже было лень сделать лишний шаг до комнаты, либо у него кровать завалена вещами, потому что собирались они вчера в дикой спешке. Юнги плевать, он теряет эту мысль, проваливаясь обратно в хлипкий сон, только чувствует Чонгука, зарывающегося носом под загривок — он всегда так делает, запах родного человека успокаивает его как привязчивого трогательного щенка, — и руки, приходящие в движение у него на животе и груди. То едва ощутимо, то чуть быстрее, будто Чонгук проваливается в сон такими же беспокойными рывками. Ему нужен этот контакт, чувствовать кого-то рядом, Юнги это нужно тоже, потому что неделя была чудовищной, все время на бегу. И сейчас, подтаивая от прикосновений, он тянется в ответ, не совсем осознанно, и оттого еще ласковее, гладит по ладони Чонгука на своем животе. Глубокое дыхание, щекочущее Юнги шею, на секунду прерывается, будто это будит Чонгука, но он только по-хозяйски загребает Юнги еще ближе к себе, когда ближе уже некуда. Юнги в его хватке, сонный и слабо осознающий происходящее, чувствует себя маленьким и очень уязвимым. Смазанный поцелуй в шею проходится по коже волной колких разрядов, но Юнги только наклоняет голову, подставляясь еще больше, Чонгук рисует губами то ли плюсы, то ли знак бесконечности. Юнги не понимает, и на какую-то секунду даже кажется, что ему это все снится, настолько вязкими, сладкими отзываются ощущения. Чонгук чувствительно прикусывает кожу, рука движется наглее, хватает за бедро, и он медленно, но очень крепко вжимает задницу Юнги в себя, сам слегка притирается пахом, и Юнги слышит, как дыхание срывается у них обоих. Чонгук нежит еще одним поцелуем на шее, более настойчивым, когда Юнги закидывает руку назад, вслепую притягивая его за затылок ближе, запрокидывая голову. Горячий выдох палит нежную кожу под ухом, Юнги чувствует тот же жар внизу живота, потому что Чонгук, вцепляясь в бедра крепче, втирается снова. Юнги слишком поздно замечает, что подается навстречу, ему нравятся прикосновения в этом странном состоянии невесомости, неосознанности, почти потери контроля, но полного доверия. Юнги редко позволяет себе вот так отключиться в присутствии кого-то, и Чонгук, может быть, тоже это понимает, потому что упивается его открытостью жадно, но бережно, гладит, чувственно проскальзывая ногтями по бедру сквозь джинсы, у Юнги от его непривычной настойчивости искрит в животе. Они оба забывают про холод в комнате, про включенный кондиционер, воздух между ними горит, и дыхание Чонгука горит на шее как огненное кольцо, срывается заполошно. Желание увидеть его лицо выстреливает раньше, чем он приходит в себя, и, с трудом развернувшись в медвежьей хватке, Юнги ловит взгляд Чонгука, голодный, возбужденный. Всего на секунду, потому что, загребая обратно к себе, Чонгук жмется губами. Вот теперь они точно не спят. Чонгук не ластится как обычно, в ожидании разрешения, ломится сразу, затягивая в поцелуй. Это безумно, как Юнги не просто ему позволяет, а целует в ответ, и они судорожно сталкиваются губами, пока Чонгук пытается прижать к себе так крепко, что тяжело дышать. Ближе уже некуда, но он вжимается так упрямо, что Юнги приходится закинуть на него бедро, чтобы впечататься крепче, вплотную. У Чонгука уже стоит, и на случайном столкновении они судорожно выдыхают друг другу в рот, потому что Юнги какого-то черта возбужден не меньше. Чувствуя, что ему действительно можно, Чонгук дуреет, разворачивается, загребая Юнги под себя и придавливая сверху своим весом. Юнги ловит поцелуи, сжимая его бедрами, зарывается ладонью в волосы, легонько проходясь ногтями, и Чонгук потрясающе, коротко стонет в ответ, втирается стояком просто на рефлексе, крепко сжимая ладонью за задницу. Юнги уверен, что они оба плохо осознают, что делают, все происходит слишком быстро, слишком горячо, Чонгук вжимается еще настойчивее, — плечи бугрятся от напряжения под ладонями Юнги, — и сам же скулит, даже не пытаясь скрыть, как сильно хочет. Юнги ловит себя на дикой спонтанной мысли, что, возможно, не хочет останавливаться, и будь что будет, но… — Подъем, машина через двадцать. … голос Сокджина разносится по коридору, становясь то громче, то тише, пока старший заходит в каждую комнату, чтобы убедиться, что его точно все услышали. Чонгук отрывается так резко, что их губы расцепляются с чертовски громким звуком, придавливает Юнги снова, укладываясь виском на плечо. Он все еще нелепо стиснут между бедрами Юнги, и непонятно, каким чудом им удается притвориться спящими ровно за секунду до того, как в гостиную заходит Сокджин. — И вы еще дрыхните в таком морозильнике? — удивленно бросает он, сразу же разворачиваясь обратно. — Встаем, встаем. Сокджин уходит, и Юнги открывает глаза, уставляясь в потолок. Они уже встали, ага. Чонгук прижимается так крепко, что Юнги не то что чувствует его стояк, а даже биение сердца об собственные ребра. Чонгук еще несколько секунд лежит неподвижно, а потом соскребается с него, неловко посмеиваясь, и Юнги чувствует, как грядущее напряжение смывает обратно как волной во время отлива. Чонгук улыбается, забавно покачивая головой, снова похожий на себя обычного, на нежного мальчишку, охочего до ласки, и Юнги заставляет себя тоже вернуться обратно в нормальность. Он же хен, он здесь решает, он должен убедиться, что все хорошо. — Давай, успеешь проскочить мимо него в ванную, ему еще Тэхена тормошить. — А ты? — робко спрашивает он, и Юнги старается игнорировать, как его взгляд едва заметно проскальзывает между его ног и обратно на лицо. Да уж, будет непросто делать вид, что это не они минуту назад терлись друг об друга и целовались как безумные. — Все нормально, иди. * Нормально не очень получается. Нет, Чонгук ведет себя как обычно, больше не подходит, даже намеков не посылает, — из-за бешеного расписания, а не потому что он жалеет, напоминает себе Юнги, — но Юнги не находит себе места. Пару дней спустя, когда они вдвоем с Чимином сидят на кухне сильно заполночь, Юнги не выдерживает. — Что насчет?.. Чимин даже не отрывается от манги, которую читает за столом, попивая кофе. Они давно знают все знаки друг друга. — Да, давай, — соглашается он, перелистывая страницу, — можно завтра вечером в студии, если ты свободен. Мне как, готовиться на полный заход? — Ты сверху, — роняет Юнги, не давая себе времени передумать. И тут-то Чимин все-таки поднимает глаза, смотрит, долго, недоверчиво, а потом ухмылка вдруг медленно расцветает у него на лице. — О нет, я знаю это выражение, сейчас начнется… — Нет, подожди-подожди, — хитро говорит Чимин, закрывая мангу. Это может значить только то, что он собирается вдоволь повеселиться. — То есть, обычно мне тебя уговаривать приходится, а сейчас ты вдруг сам предложил? — Люблю, знаешь, пробовать новое, — мрачно отвечает Юнги. Чимин прыскает. — Нет, не любишь. — Нет, не люблю, — Юнги со вздохом прикрывает лицо ладонью. — Ну так что, сам расскажешь или мне из тебя вытаскивать? — Да ничего не случилось. — Хен! — Чимин смеется, звонко и ласково, и Юнги кисло морщится. — Черт, Чимин, почему-то не можешь меня просто трахнуть и не задавать вопросов? — Хочешь лишить меня драгоценной возможности поиздеваться над тобой? Чимин попадает не целясь, как будто знает, что Юнги очень сложно объяснить все по-честному. Юнги это всегда тяжело, но сейчас особенно. Как вообще можно объяснить, что после того странного столкновения с настойчивым Чонгуком, он не мог избавиться от мыслей о том, что было бы, если бы они не остановились? — Нет уж. Давай наоборот, — Юнги наваливается на стол с локтями, хмуро уставляясь на Чимина, — я рассказываю, но ты не стебешься надо мной. — Ладно. — И не ржешь. — Да хорошо, хорошо, я уже понял, что тут что-то личное, я не буду, — Чимин, примирительно подняв ладони, нежно улыбается. Юнги знает, что пожалеет при любом раскладе, хоть расскажи, хоть нет, так что рубит сразу. — В общем… Недавно меня чуть не трахнул Чонгук. Чимин давится смешком, но туго поджимает губы, с трудом скрывая улыбку, только глаза блестят смешинками. Поймав недовольный взгляд Юнги, он жестом замыкает себе рот. — Это все, — смиренно вздыхает Юнги, уставляясь обратно в чашку. — А «чуть», потому что?.. — Так сложились обстоятельства. — Ты запаниковал? Он запаниковал? — Никто не паниковал, и от этого все только сложнее. Просто пришлось остановиться, — Юнги неуютно подбирается на стуле. Чимин добивает его аккуратным: — И тебя это огорчило? — Чимин-а, — предупреждающе тянет Юнги. — Да нет, хен, — Чимин смеется, — я просто спрашиваю, потому что пытаюсь разобраться! — И поиздеваться надо мной. — Я прекрасно совмещаю, — с наглецой бросает Чимин, и Юнги смеется вместе с ним. Улыбка Чимина всегда действует успокаивающе. — Я просто не ожидал, что он полезет с таким напором, тем более ко мне, и что мне это понравится, и вообще, — Юнги нелепо взмахивает ладонью в воздухе, не понимая, как закончить предложение. — В смысле «тем более ко мне»? — хмурится Чимин. — Слушай, я же знаю, что вы периодически трахаетесь, и было бы логичнее не спонтанно лезть ко мне, когда он и так почти не приходит ко мне в плане секса, а пойти к тому, с кем он уже был сверху, не? — Чонгук не был со мной сверху. Юнги недоуменно уставляется на Чимина. — Что? — Ну нет, был, — Чимин пожимает плечами, — но обычно я веду от начала до конца, а он только так, — и прыскает со смеху, — лежит и получает удовольствие. — Звучит как-то… странно. — А если я тебе скажу, что он осознанно не ведет в сексе, и технически он не был сверху ни с кем вообще? — Подожди, что? — Пара раз, когда я его буквально собой трахнул, не считаются. — Но почему? — У него есть свои причины, — уклончиво отвечает Чимин. — Но ты можешь спросить сам, он наверняка поделится. — Нет, спасибо, постараюсь избежать самой неловкой беседы в мире. — Но ты все равно хочешь с ним переспать, несмотря на это, — Чимин знающе улыбается. Юнги вздыхает. — К сожалению, да. — Тогда почему бы тебе не переспать с ним, а не со мной? — О, я это представляю, — саркастично начинает Юнги, — подойду к нему и скажу «Привет, Чонгук-а, я слышал, что у тебя есть какие-то беспокойства на эту тему, но может, все-таки, трахнешь меня?» — Ну, вообще могу. Юнги так резко оглядывается назад, что у него аж голова кружится. Лицо, с которым он уставляется на Чонгука, стоящего в проеме с пустой тарелкой из-под закусок, должно быть просто потрясающим, раз Чимин от хохота чуть со стула не падает. Чимин все хохочет и хохочет, Чонгук невозмутимо проходит на кухню, чтобы помыть тарелку, Юнги просто застывает от ужаса и страшной неловкости. Все становится похоже на его персональный ад, где Чимин бесконечно ржет над ним, Чонгук подпирается об край столешницы, смущенно скрестив руки на груди, в ожидании разговора, а Юнги жалеет обо всем на свете. — Видишь, зато спрашивать не надо, — произносит Чимин, наконец отсмеявшись. Чонгук, мило сморщив нос, улыбается тоже. Юнги почти уверен, что это подстава, но Чонгук, пожав плечами, осторожно предлагает: — Мы можем поговорить об этом потом, если хочешь? У меня расписание прям с утра, я уже часа два как должен спать. — Да, конечно, спокойной ночи, — невозмутимо говорит Юнги, хотя внутри у него разрываются снаряд за снарядом. Чонгук кивает и, будто ничего не случилось, выплывает из кухни. Юнги еще несколько секунд мрачным взглядом смотрит на Чимина, который еле сдерживает смех, и тоскливо вздыхает: — Я тебя убью, Пак Чимин. * С того разговора проходит достаточно много времени, чтобы сделать вид, будто его вообще не было. К счастью, никто никого не избегает, они спокойно работают вместе и вместе же выпивают как обычно после тяжелого дня, и Юнги все время надеется, что этого времени хватило, чтобы забыть ту мысль о сексе с Чонгуком. Но изредка ловит на себе взгляд, в котором явно написано, что Чонгук тоже не забыл, и продолжает вести себя как ни в чем не бывало. Они не поднимают эту тему, хотя и условились об этом тогда на кухне, но Юнги ощущает, что это может произойти в любой неосторожный момент. Например, как сейчас, когда они привычной троицей полуночников остаются в номере Чимина, чтобы выпить и поболтать, и засиживаются до момента, когда беседа неизбежно берет опасный поворот. — …ну и вы знаете, как это бывает, если получается удачно переспать, — хихикает Чимин, смешно размахивая руками и чудом не расплескивая вино из бокала. Юнги понятия не имеет, как они пришли к разговору про первый секс. — Конечно я решил, что влюбился на всю жизнь. — Черт, — Чонгук, сидящий на диване с ногами, закинутыми на колени Чимина, смеется и ежится от неловкости, — представляю его лицо. — Кольцо принес? — едко поддевает Юнги с ухмылкой. — Предложил придумать имена вашим будущим собакам? — Ой все, — отмахивается Чимин, но Чонгук только громче хохочет, — как будто тебе после первого секса башню не снесло, хен. — Если мы говорим про секс с девушкой, то, наверное, да, хотя она мне и так сильно нравилась, — говорит Юнги задумчиво. — А с парнем? — тут же спрашивает Чонгук. Юнги снова ловит тот самый взгляд, но сейчас он слишком пьян, чтобы нервничать, поэтому, расплываясь в кресле, спокойно отвечает: — С парнем был такой, странноватый первый раз, — Юнги усмехается, видя, как у Чонгука загораются глаза, — мы играли в «правду или желание» с компанией, кто-то загадал моему знакомому меня поцеловать. — Удивительно, что ты не слился, как ты обычно ловко это делаешь, — улыбается Чимин. — Я тогда был нефигово ужрат. Ну, мы поцеловались, знакомый пошутил, что можно повторить, а потом моя девушка отвела нас в сторонку и попросила действительно повторить, — Юнги отпивает виски и смеется. — Так я узнал, что мою девушку заводит мужской секс, и что я, оказывается, не только по девочкам. — Вы что, прям тогда же переспали? — удивленно спрашивает Чонгук. — Не то чтобы. Просто, пока все остальные веселились, заперлись в спальне втроем. Мы с парнем целовались и дрочили друг другу, моя девушка смотрела. Юнги выдерживает долгий темный взгляд Чонгука, отпивая еще виски и, усмехнувшись, спрашивает в неожиданно повисшей тишине: — А ты? Чонгук не отвечает какое-то время, пьет вино, глядя поверх бокала, и медленно ставит его на кофейный столик перед диваном. — Что я? — Ну, твой первый раз. — Ты при нем присутствовал. Юнги многих сил стоит не отвести взгляд, будто он проиграет, если сделает это первым. Он страшно не любит проигрывать, как и Чонгук, и потому пересекает грань в открытую. — Я помню. Но Чимин сказал мне, что ты никогда не был сверху, — спокойно говорит Юнги. Чимин с хитрой улыбкой наблюдает за их взаимной провокацией, абсолютно молча. — Почему? — Почему с ним или почему вообще? — спрашивает Чонгук, слегка приподняв уголок губ. Ощущение, что они ведут какую-то игру, Юнги не покидает. Но он только пожимает плечами, не желая выдавать, насколько ему интересно. Они оба знают, что ему интересно, — воздух пропитан этой заманчивой недосказанностью, — но Юнги хочет знать, насколько интересно Чонгуку, чтобы ответить честно. — Чимин-хен любит вести, ты это знаешь, — продолжает Чонгук с улыбкой, и Юнги согласно посмеивается, — я ему позволяю. — Но причина же не в этом. Вряд ли все, кого ты хотел бы трахнуть, любят вести. — Ты тоже любишь. Неожиданный выпад Чонгука влетает в Юнги как хлыст, до дрожи. Он еще тогда, на диване, почувствовал, что Чонгук его хочет, это невозможно было не почувствовать. Но совсем другое — это услышать. — И все-таки? — спрашивает Юнги, стараясь сохранять невозмутимость. Чонгук кидает осторожный, слегка беспокойный взгляд на Чимина, но тот с улыбкой сжимает его коленку. — Я боюсь не сдержаться, — признается Чонгук. — У меня особо нет опыта, поэтому я боюсь сделать что-то не так или сделать неприятно, потому что мне от желания крышу рвет так, что аж сожрать хочется, — выпаливает он на одном дыхании, и Юнги чувствует знакомые горячие мурашки в тех местах, где его лапал Чонгук, жадно вжимая в себя, пытаясь насытиться, ощутить. Сожрать — идеальное слово для того, что Юнги от него чувствовал тогда. — Но ты хочешь этого? — Ты сам знаешь, хен, — тихо отвечает Чонгук, поблескивая темными глазами. Юнги незаметно прикусывает губу. Как у Чонгука получается держать его на двух гранях одновременно? Ощущении потрясающей власти над ним и желании подставиться, чтобы посмотреть, что будет? — Я предлагаю тебе попробовать сейчас. Со мной, — говорит Юнги, чтобы не успеть передумать, пока он достаточно пьян, и Чонгук аж подбирается на диване, снимая ноги с Чимина, будто готов броситься прямо сейчас. — И я хочу, чтобы ты остался, — Юнги смотрит на Чимина, расплывающегося в улыбке. — Думал, ты не попросишь. — Вмешаешься, если он слишком увлечется. — Ты тоже можешь меня остановить, — осторожно предлагает Чонгук. Юнги мотает головой. — Нет, я не буду тебя останавливать, — он ставит стакан на столик, стараясь избегать взгляда Чонгука, с которым тот смотрит в неверии, — я не хочу, чтобы ты сдерживался. Юнги же почему-то захотел именно этого. Ему нужны такие встряски, совсем изредка, но нужны. Потерять контроль, забыться, окунуться в неизвестность — он боится этих ощущений, но и одновременно с этим черпает из них энергию как топливо для вдохновения. — Можешь не останавливать, но попросить. — Да что ты? — насмешливо спрашивает Юнги. — Думаешь, ты настолько хорош, чтобы я тебя просил? — Вот и проверим, — щурится Чонгук, и напряжение, висящее в воздухе искрами, мгновенно вскипает. Юнги раскидывает руки на подлокотники кресла, ухмыляясь. — Ну давай. Командуй. — Я могу попросить о чем угодно? — уточняет Чонгук загадочно. — Конечно. Сегодня ведешь ты. — Я хочу, чтобы вы поцеловались. Это даже смешно, насколько быстро, не раздумывая, просит Чонгук — вернее, требует, если на то установлены правила игры, — и Чимин, удивленно уставившись на него, смеется. — Ты серьезно? — Да. Мне нравится смотреть, как вы целуетесь, — говорит Чонгук абсолютно бесстыдно. Его открытость Юнги восхищает. Воспоминание о том, насколько нерешительно Чонгук искал прикосновений много месяцев назад, осторожничал со всеми хенами, особенно с Юнги, кажется таким далеким, когда он видит перед собой этого Чонгука. Который знает, что хочет, что ему нравится, как ему нравится — и идет за этим. Юнги с усмешкой стучит по бедру, и Чимин, ухмыльнувшись, поднимается с дивана, преодолевая крошечное расстояние между ними с кошачьей грацией, устраивая из этого зрелище, о котором попросил Чонгук. Он залезает на колени Юнги, обнимая его за шею, наклоняется почти вплотную и за секунду до поцелуя поворачивается, чтобы посмотреть на Чонгука. — Какие-то пожелания? — насмешливо спрашивает он. — Нет, просто, — Чонгуку, кажется, действительно это нравится, раз он сбивается в словах, настолько он взбудоражен от одной мысли, что будет смотреть, как его хены целуются, — просто как обычно. Как обычно, без зрителей, они целуются, будто не виделись вечность, потому что сдерживаемое желание рвется из них штормовой волной. Но сейчас Чимин демонстративно опускается медленно, наклоняет голову так, чтобы Чонгуку было видно, как они мягко сталкиваются губами. Юнги запускает ладонь в его волосы на затылке, тянет ближе, чтобы поцеловать настойчивее, и Чимин забывается, отвечая охотнее, довольно мычит в поцелуй, когда Юнги тянет его нижнюю губу зубами. Тихий вздох Чонгука отвлекает их друг от друга, и они отрываются, чтобы увидеть, каким горящим взглядом он смотрит на них двоих. — Ещё? — уточняет Чимин с нескрываемым нахальством. — Нет. Раздевайся. Чимин тихонько усмехается, но слезает с коленей Юнги, начиная медленно снимать одежду, и Юнги с той же насмешкой тянет: — Мне тоже? — Нет, — порывисто бросает Чонгук и поднимается с дивана, протягивая Юнги руку. — Иди сюда. Пожалуйста. Юнги усмехается над тем, как Чонгук от волнения скачет с формальной речи в неформальную, и поднимается следом, оказываясь почти вплотную. Есть что-то извращенно-приятное в том, чтобы наблюдать за метаниями Чонгука, как он борется между привычным благоговением перед хеном и желанием просто хватать и целовать до одури. Юнги знает, какая сторона победит, видит по глазам, и поэтому просто сдается, когда Чонгук с силой загребает его в объятие и жмется губами, позволяя себя целовать так, как ему нравится, торопливо, голодно, почти отчаянно, будто Юнги могут вырвать из его рук в любую секунду. Юнги не уверен, что это возможно, потому что хватка у Чонгука стальная, руки жадно скользят по телу, впиваясь кончиками пальцев сквозь одежду. Юнги чувствует обещание в его прикосновении, в том, как они шумно и хаотично целуются, мокро сталкиваются языками, и Чонгук тихо стонет в губы от нетерпения, вздрагивает, чувствуя, как Юнги тянет его за шею ближе, слегка проезжаясь ногтями под линией волос, до мурашек. Юнги не будет его вести, не будет останавливать. Чонгук от этой вседозволенности смелеет. Он слегка ослабляет хватку, только чтобы подтолкнуть Юнги назад, не прекращая поцелуев, и тот доверчиво отступает вслепую. Ничего не случится, — Чимин здесь, Чонгук будет осторожен, — Юнги им так доверяет, что позволит что угодно. Он знает, что Чонгук его хочет, сильно, но ему сложно представить, что Чонгук может действительно слететь с катушек, как сам боится. Юнги натыкается задницей в край высоченной чиминовской кровати, и как только Чонгук разворачивает его к себе спиной и без особой трепетности загибает лицом в матрас, Юнги не может сдержать удивлённый смешок. — Веселишься, хен? — спрашивает Чонгук в ухо, наклонившись следом. В его голосе слышится улыбка, но Юнги ловит её в удивительной грани ласковости и угрозы, потому что Чонгук тут же вжимается всем телом, вдавливая в матрас плотнее, пахом жмется к заднице, и Юнги пробирает горячей тяжёлой волной предвкушения. — Не знаю, — Юнги поворачивает голову набок, чтобы Чонгуку было видно его усмешку, — от тебя зависит. Чимин, пристроившись у изголовья, посмеивается тоже, странно и как-то немного мстительно. Возможно, потому что ему видно, с каким лицом Чонгук буквально срывает футболку с Юнги, вжимается снова, терпко кусая за плечо, и улыбка Юнги тут же исчезает. Чонгук ныряет рукой под его живот, лапает беспорядочно по груди, по ребрам, другой с силой наглаживает бок и бедро, не прекращая зацеловывать плечи. И это больше не смешно, вообще не смешно, Юнги нечем дышать, настолько тесно Чонгук вжимает собой и в себя. Какого-то черта это заводит так сильно, что когда пальцы сжимаются на его соске одновременно с зубами на шее, Юнги ломко стонет, пытаясь заглушить голос покрывалом. — Давай, Чонгуки, — самодовольно тянет Чимин, — размажь его. Чонгуку не нужна команда, он просто заласкивает Юнги, потому что не может остановиться, поцелуи становятся настойчивее, и сам он дышит под ухом так тяжело, будто задыхается. Он хочет, очень сильно, это чувствуется в том, как он торопливо дёргает ширинку на джинсах Юнги, нагло проталкивает руку под пояс и сгребает ладонью одновременно с тем, как сам с силой вжимается пахом. — Хен, — голос Чонгука мешается в стон вперемешку с рычанием, в нем столько нужды, столько голода, будто это его трогают с таким нетерпением, только почему-то Юнги крошится искрами. Юнги прикусывает губы, позволяя вздернуть свою задницу выше, он бы сейчас позволил что угодно, потому что вообще не соображает, что происходит. Чонгук лапает его ладонью под тесными джинсами, сжимает, трет пальцами головку, и Юнги жмурится от того, насколько все быстро, сильно, вымученно. Чонгук не даёт ему передышки, вжимается пахом так крепко, что даже через одежду чувствуется, как у него стоит. Юнги неосторожно вспоминает шутку про «попросить» и смеётся про себя. Он не будет просить — Чонгук сам сорвётся, ему уже не терпится, он трется и трется, сжимает бок свободной ладонью так крепко, что наверняка останутся следы, ломается в судорожном вздохе. Юнги какого-то черта чувствует себя таким крохотным в его хватке, и это настолько же унизительно, насколько горячо. Он ничего не может сделать, просто принимать, просто чувствовать, как Чонгука колотит от всего, что он хотел бы сделать с ним. — Хен, — повторяет Чонгук. У него дрожит голос, дрожат руки, Юнги сам весь дрожит, когда подбирается на локтях, опускает голову, чтобы спрятать лицо, Чонгук на его доверчиво выставленный седьмой позвонок бросается языком, прикусывает кожу на шее и выдыхает так сильно, что Юнги обсыпает мурашками как жгучими искрами, — я так хотел тебя тогда, на диване. Юнги вцепляется зубами в нижнюю губу, жмурится, чтобы не ляпнуть лишнего, но воспоминание оживает против его воли. Чонгук трется грудью об его спину, целует под ухом. — Я хотел прямо так, не раздеваясь, — заполошно продолжает он, так сбивчиво, будто они оба в том воспоминании, в холодной комнате, в очень горячем объятии, — просто немного приспустить штаны и вставить. Чонгук жмется пальцами между ягодиц, тесно проезжается по шву джинсов, и Юнги вскидывается от того, как остро ощущается это давление, но Чонгук только вдавливает грудью в матрас, бормочет едва разборчиво. — Я так хотел, — скулит он, надавливая пальцами, — так хотел, чтобы кто-то зашел и даже не заметил, что я внутри тебя, — и давит снова. Юнги боится, что его разорвёт к чёртовой матери, — очень глубоко. — Блять, Чонгук, — хрипит Юнги, не сдержавшись. Он трется об его пальцы, жмется членом в ладонь, в матрас, тихо поскуливая от этой крохотной фрикции, не понимая, какого черта это так сильно его заводит. Чонгук отстраняется, чтобы резко дернуть джинсы вниз, не до конца, едва ли до середины бедра, и, кажется, спешно раздевается сам. У Юнги холодок по телу от мысли, что Чонгук его прямо так и трахнет, тесного, сжатого узкими джинсами, но Чонгук только стискивает ягодицы обеими ладонями, плотно проходится членом между, и Юнги от этого прикосновения трясет. Он чувствует, как прогибается матрас под чужим весом, как Чимин придвигается ближе, и следом — холодную крупную каплю смазки на копчике. Но обе ладони Чонгука все еще на его заднице, и он игнорирует, как Юнги крупно вздрагивает от внезапного ощущения, размазывает каплю членом по ложбинке, трется теснее, нетерпеливо поскуливая. Юнги хочет обматерить и Чонгука, и Чимина на пару, но Чонгук трется снова, многозначительно продавливая головкой между ягодиц, и материт Юнги только себя за то, что от «сдаться и попросить» отделяет полтора вздоха. Чонгуковых — потому что мелкий дышит через раз, особенно когда втирается теснее всего. — Давай, — говорит Чимин, когда ладони Чонгука исчезают, и Юнги тут же хочет не проклинать его, а благодарить, — и смазки не жалей. У Чонгука, кажется, трясутся руки, либо он слишком торопится; тюбик передавливает в его крепких ладонях, заливая Юнги так, что у него стекает по ложбинке и по внутренней стороне бедер. — Прости, — сбивчиво выдыхает Чонгук, хотя в его голосе ни капли сожаления, только нетерпение, и он спешно проходится пальцами между ягодиц, собирая смазку, давит кончиками пальцев внутрь, просто пробуя ощущение, мягкость кожи, как Юнги тесно сжимается от вторжения. Чонгук медленно, мокро толкается указательным, и Юнги шумно выдыхает, пытаясь расслабиться. Ему вдруг чертовски хочется увидеть, с каким лицом Чонгук будет растягивать его. Но он не будет просить, и даже не из принципа, а потому что ему нормально как угодно, если это нормально Чонгуку, только бы он уже перестал медлить… — Я хочу тебя видеть, — вдруг говорит он, и Юнги чувствует новую волну мурашек на загривке. — И чтобы хен тоже видел. Юнги лезет дальше на кровать и разворачивается на спину, зрелище полуобнаженного Чонгука, стоящего перед ним с бешеными черными глазами, влетает в него как ощущение горячего шлепка на коже. Чонгук смотрит с такой неприкрытой жадностью, будто бы бросился и разорвал, но он нарочито медленно стаскивает одежду до конца, так же неспешно раздевает Юнги, и залезает на кровать, прижимаясь к нему сбоку. Они обнажены, все трое, но Юнги гонит странное чувство уязвимости, больше всего боясь, что Чонгук будет медлить, что кто-то из них начнет сомневаться. Чонгук утягивает его в еще один поцелуй и Юнги разворачивается к нему сам, крепко обнимает за плечи — и все вспыхивает, как по щелчку. Чонгук по-хозяйски дергает его бедро, затаскивая на себя, измазывает пальцы, проникая снова. Юнги, сильнее обхватив Чонгука ногой, стонет в поцелуй — он слишком открыт, и Чонгук этим пользуется, гладит внутри пальцами, растягивая нежно, но вместе с этим очень настойчиво. — Вы бы себя видели, — выдыхает Чимин. Юнги, вспоминая о его присутствии позади, неосознанно сжимается вокруг пальца, смутившись. Чонгука это будто только раззадоривает. Он проталкивает другую руку под боком Юнги, заваливая его на себя еще сильнее, и стискивает его маленькую круглую ягодицу, слегка оттягивая в сторону, открывая обзор Чимину. — Вот так, умница… — добавляет Чимин ласково и только по тому, как он дышит, Юнги понимает, что он трогает себя. Трогает себя глядя на то, как Чонгук имеет его пальцами, будет смотреть, как Чонгук раскачивает его на члене. Эта мысль отзывается внутри горячо, вязко, и второй палец он встречает, насаживаясь самостоятельно. Он шипит в чужие губы, слышит шёпот: — Останови меня, если… — Я не буду тебя останавливать, — рычит Юнги, замечая, как глаза Чонгука вспыхивают перед тем, как он бросается обратно, сминает губы с жаркой мстительностью, ломится языком одновременно с пальцами внутри. Юнги это нужно, он именно этого хотел, чтобы Чонгук себя отпустил, чтобы следовал порыву. Чонгук почти не осторожничает, раскачивает Юнги на своих пальцах, и Юнги поддаётся движению, насаживается в ответ, трется членом об член Чонгука, об его живот, проскальзывает ногтями между лопаток. Чонгук рычит в поцелуй, или это Юнги выкручивает бешеным желанием оказаться ближе, когда ближе невозможно, они и так прижаты настолько крепко, что Юнги, кажется, кожей чувствует как вздымается грудная клетка Чонгука от тяжёлого дыхания. Ему плевать, как он выглядит, что Чимин, должно быть, невероятно наслаждается тем, как Юнги пытается впустить глубже, как три пальца Чонгука туго ломятся в его задницу. Юнги хочет больше, но он не будет просить, и мысль о том, что Чонгук изводит его специально, сводит с ума. Юнги давит своим телом, заставляя Чонгука опрокинуться на спину, наваливается следом, пытаясь забрать контроль по привычке. Но Чонгук тут же перекатывается, подминая Юнги под себя. Без его пальцев внутри — горит, но через секунду перекидывается огнём вокруг запястий, потому что Чонгук вздергивает руки Юнги над его головой, вжимает в матрас, нависая сверху. Они оба, кажется, задыхаются, Чонгук смотрит обжигающей бешеной тьмой буквально несколько секунд, прежде чем опуститься и запечатать поцелуем короткое: — Не двигайся, хен. Юнги его толком не слышит из-за того, как шумит в ушах. Смотрит, как он шарит по простыне, щедро смазывает член и возвращается обратно, нависая сверху. Юнги не может двигаться — запястья снова оказываются прижатыми к кровати, задница — на бёдрах Чонгука. Тот вскидывает его на себя одной рукой играючи, подпирает бедрами, буквально оставляя на весу, проникает внутрь одним медленным толчком. И это слишком быстро, слишком сильно, Юнги крепко сжимается вокруг него на рефлексе, но сам влипает в то, как Чонгук жмурится, приоткрыв рот, сдавленно стонет, оглушенный ощущениями. — Прости, — скулит он, все ещё жмурясь, — прости, хен, я не сдержался. Чонгук распирает его так сильно, что внутри все горит, больно, хорошо, Юнги нравится это чувство, нравится ощущать свой предел. Нравится смотреть, насколько Чонгуку хорошо внутри него — он будто выпадает на несколько секунд, судорожно облизывает пересохшие губы, дышит тяжело, бедра заметно дрожат под весом Юнги. — Ты умница, — хрипит Юнги, и Чонгук тут же открывает глаза, смотрит горячо, напористо, это смущает безумно, но Юнги говорит все равно, — ты все правильно делаешь. Чонгук проскальзывает ладонью вдоль руки Юнги, по груди, по животу, и опускается поцеловать. Юнги не знает, как долго они целуются, пока Чонгук наглаживает его по всему телу, словно не может насытиться. Он толкается снова, совсем легонько, просто пробуя ощущение, и от его шелестящего стона внутри все подрагивает, колко и горячо. Чонгук замирает с таким лицом, будто никогда не испытывал ничего лучше. — Так узко, — скулит он, проскальзывая губами по скуле Юнги, по виску, теребит губами колечки в его ухе, — можно я?.. Ему вообще все можно, пока он просит таким голосом, но Юнги только отвечает: — Не спрашивай, — и проезжается ногтями по затылку, Чонгука от этого прикосновения встряхивает, — если хочешь — давай. Чонгук смотрит, долго, а потом хватается обеими ладонями за бока, соскальзывает до бедер, дергая задницу Юнги ещё выше, толкается снова, и Юнги прошибает насквозь. Этот взгляд невозможно выносить, и Юнги хочет думать, что именно в этом все дело, именно поэтому его так ломает, потому что Чонгук смотрит, словно хочет сожрать и сделает это. Чонгук хочет — и в диком сочетании ласковой жадности натягивает задницу Юнги на себя, вбиваясь медленно, сильно. Юнги запрокидывает голову, замечая мутное отражение на глянцевом потолке, как его таскает по кровати на каждом толчке, и только Чонгук крепко держит руками, удерживая его задницу на месте. Пользуясь. Юнги жмурится, не понимая, какого черта его так заводит эта мысль — не принадлежать себе, передать контроль тому, кто хочет вылюбить тебя до последней капли. Юнги чувствует это во взгляде Чонгука даже с закрытыми глазами, как сильно он хочет его себе и одновременно дать ему больше. — Хен, — бархатно стонет Чонгук, дрожа от напряжения. Он давит ниже, заставляя Юнги шире раздвинуть ноги, и просто поддает бедрами, загоняя плавно, глубоко, Юнги от этого темпа размазывает так стремительно и безотчетно, что он не осознает как начинает скулить. Какого черта, это не должно было быть так, это же далеко не первый раз для него, почему его так срывает? Чонгук двигается неторопливо, толком не выходя, но почему-то Юнги растаскивает на куски каждый раз, как Чонгук тяжело выдыхает на грани рычания, оказываясь глубже всего, вколачивается в его задницу с мокрыми шлепками. Юнги не слышит собственных сбивчивых всхлипов, так сильно шумит в ушах, только голос Чимина звенит насмешливыми колокольчиками. — Тише, тише, — ласково смеётся он. Юнги не понимает, к кому он обращается, внутри так туго скручивает, что у него цветные пятна под зажмуренными веками. — Полегче, смени угол, ты ему так простату выдолбишь. Чонгук замирает, и напряжение скатывается по телу Юнги как морская волна, покалывая кончики пальцев. Он наконец открывает глаза, реальность наваливается на него разом. Как он тяжело дышит, как задыхается Чонгук, уставившись огромными пьяными от желания глазами и хищно вцепившись ему в бедра. Чимин, теперь сидящий рядом с Чонгуком, снова смеётся, целует младшего в плечо, поглядывая на Юнги смесью гордости и нежности. — Наклонись чуть-чуть, вот так, — Чимин бережно проезжается ладонью по напряжённой спине Чонгука, целует под ухом, и то, как он не сводит взгляда с Юнги все это время, отзывается сладкими искрами в животе, — давай, малыш, трахни хена как следует. Чонгук снова приходит в движение, он не осторожничает, просто слушает Чимина как привык; двигается мягко, сильно, именно так как нужно. Юнги стонет в его руках, поддавая бедрами навстречу, и чувствует ладонь на члене, узнавая маленькие нежные пальцы Чимина. — Вот так, вот так, умница, — нежит он в шею Чонгуку, но Юнги только пробирает сильнее, будто он обращается к нему, к ним обоим. Он сбивчиво толкается в ответ, мелко, как может — черт, завтра ему будет так стыдно вспоминать, как его плавило от этих двоих. Но сейчас ему плевать, потому что ощущений становится так много, что он не выдерживает. Чонгук рвется за грань, гонится за ними как адреналиновый наркоман, Юнги ощущает, как его крупно колотит, как он опускает голову, вбиваясь в отчаянии, будто вот-вот кончит, но ему все еще недостаточно. — Хен, — его судорожный выдох, дрожащий от отчаяния и мольбы, кипятком прокатывается по коже. — Мы здесь, мы здесь, — успокаивающе напоминает Чимин с еще одним поцелуем в плечо. Юнги так мучительно топит от этого трепетного «мы». — Трахни меня, — хрипло просит Чонгук, и Чимин, протаскивая губы по коже, почти шепчет: — Обязательно. Он произносит это с такой дробящей ласковостью, что Юнги выгибает от одной мысли о том, как он сам хочет это увидеть, как сильно хочет кончить от того, как потрясающе Чонгук двигается внутри, как хорошо сжимается ладонь Чимина на его члене. Он почти близко, почти, но Чонгук, сбиваясь в ритме, загоняет так сильно, что зад Юнги на его бедрах подбрасывает, выстанывает: — Сейчас. Юнги сгребает покрывало в кулаки, чтобы не заскулить, потому что чиминова рука на члене сжимается еще крепче. Чимин смотрит растерянно, то на Юнги, то на Чонгука. — Я готовился перед приходом, пожалуйста, хен, сейчас. — Давай, — беспомощно рычит Юнги, потому хочет кончить невыносимо, хочет почувствовать, как Чонгук рассыпается в руках их обоих. Чонгук хочет этого тоже, потому что опускается ниже, целуя с дикой смесью чувств: благодарности, отчаяния, желания, безумного, шипучего словно фейерверк в темноте. Юнги с равной жадностью отвечает на поцелуй, притягивая ближе за шею, чувствует Чонгука, распирающего глубоко внутри. Они так близко друг к другу, что тяжело дышать, но в какую-то секунду Чонгука вдавливает так сильно, что Юнги хрипит, неосознанно стискивая бедра. Он буквально чувствует, как Чимин проникает в Чонгука, и чем глубже он оказывается, тем протяжнее хнычет Чонгук Юнги в губы. — Чонгуки, — выдыхает Чимин, — не сжимайся, пожалуйста. — Не могу, — Чонгук почти скулит, — ах, черт, ещё, хен, глубже. Юнги смотрит в напряжённое лицо Чимина, как подрагивают руки, продавливая Чонгука ниже. Он не представляет, что Чимин сейчас чувствует. Насколько тесно Чонгук сжимает его внутри, чувствует ли он то же самое, что сам Чонгук сейчас? Юнги сам сжимается от этой мысли, слышит как Чонгук хнычет, как хрипло стонет Чимин. Они будто чувствуют друг друга втроем, одновременно, и это так безумно, что дрожь по коже. — Расслабься, — Чимин ласково водит по спине Чонгука, замирая, но лицо у него серьёзное, собранное. Юнги бы забеспокоился, но Чимин вдруг переводит на него взгляд и, подмигнув, больше не отпускает. — Я все сделаю. Он говорит это Чонгуку, — и Чонгук послушно обмякает, — но все смотрит и смотрит на Юнги. Он сжимает ладонями бока Чонгука, но это у Юнги на боках остается кипящий след. Он толкается вперед, вбиваясь в Чонгука, вбивая его еще глубже в Юнги, но это Юнги пробирает так сильно, будто он ощущает внутри их обоих. Юнги тесно, тяжело дышать, и так хорошо, что он едва держится, и Чимин, кажется, тоже это видит — на его лице расплывается та самая, невыносимая улыбка, Юнги весь съеживается в ожидании. — Я сейчас… Чимин не дает ему договорить, толкается резче, сильнее, и Чонгук неосознанно трется об член Юнги животом на каждом толчке. Его голос под ухом Юнги ломается всхлипами, просьбами, Чонгук ломко стонет каждый раз, как Чимин загоняет ему глубже; просит еще, сильнее. Но Юнги срывает настолько, что ему кажется, будто Чонгук просит и его тоже. Он насаживается в ответ, поймав ритм Чимина, и они трахают Чонгука вдвоем с одинаковой рваной жадностью. Юнги не замечает, как кончает сам, как Чонгук заливает его глубоко внутри — они в бешеном отчаянии вгрызаются друг в друга все втроем, не желая расцепляться, мешая голоса, дыхание, не понимая, чьи руки касаются кого. Чонгук скулит от сверхчувствительности, дрожит мелко-мелко, но просит все равно: — Замри, пожалуйста, не выходи. Чимин, вжимаясь лбом в его спину, послушно замирает с потрясающим лицом, зажмурившись и приоткрыв рот, потому что Чонгук хаотично сжимается и разжимается вокруг его члена, скоблит руками по бедрам Юнги, постанывая на грани слышимости, будто оргазм накатывает на него снова и снова, не дает продохнуть. Юнги сам, кажется, задыхается, потому что с трудом выдерживает вес их двоих, балансирует где-то на грани отключки. Ему тяжело только физически — внутри ему так потрясающе легко, сладко, ни единой мысли в опустевшей голове. Он не помнит, как они все-таки выпутываются из объятий друг друга, сколько времени просто лежат на кровати, задыхаясь, в абсолютном молчании, где Юнги находит силы на дрожащих ногах доковылять до ванной. Он приходит в себя уже стоя в душевой кабине, прижавшись лбом к холодной стенке, и усмехается, наконец ощущая собственное тело. Как же он пожалеет завтра, что вообще родился на свет. И как же он не будет жалеть о том, что все-таки решился переспать с Чонгуком. Ему хочется, чтобы Чонгук не пожалел тоже. Когда он возвращается обратно, Чонгук с Чимином все еще полулежат на кровати, но теперь в компании своих бокалов с вином, болтают о чем-то, посмеиваясь. — Я хотел тату вот тут, — Чимин лежащий на животе, тычет пальцем в поясницу, и Чонгук хихикает, — какую-нибудь кринжовую, типа крохотной бабочки. Юнги не забирает свой виски, просто заваливается обратно на кровать. Ему так хорошо с ними, спокойно, смотреть на них, слушать, просто находиться рядом. Чимин уходит в ванну следующим, и Юнги не знает кто, он или Чонгук, тянется поцеловать первым. Это похоже на поцелуй-вопрос, они не торопятся, просто мягко соприкасаются губами, и Чонгук улыбается в поцелуй, молча убеждая, что все в порядке, трется носом в щеку. — Мне очень понравилось, — сквозь смущенный смех признается Чонгук. И это не тот момент, когда стоит стесняться, особенно после всего, что произошло в последний час, но Юнги не смог бы объяснить, почему находит это нормальным. Как не смог бы объяснить, почему не считает странным все, что между ними происходит, их отношения, их чувства друг к другу. Он не смог бы дать им названия, потому что такого слова для них пока не придумали — но ему и не нужно. Ему хорошо. Чимин сменяет Чонгука, и они целуются тоже, разговаривают тихими голосами, еле слышными от шума воды за стенкой, потом целуются снова, потому что Чимин случайно проливает вино себе на шею, и Юнги тянется собрать его языком. Им некуда торопиться, даже если они не знают, сколько сейчас времени, и они наслаждаются ощущением застывшего момента. Все трое, потому что, когда Чонгук возвращается, они целуются снова, разговаривают, смеются, целуются еще, прикасаются друг к другу со сладкой ленностью. Юнги сцеловывает вкус вина с губ обоих и как будто пьянеет заново, отключается от их прикосновений, проваливаясь в сон и будто в него же просыпаясь через неважно сколько времени. Он лежит на подушке, бережно укрытый одеялом, испачканное покрывало стоптано к изголовью; смотрит, как Чонгук, закинув ноги Чимина на плечи, берет его бережно, сильно. Чимин поскуливает сквозь плотно сжатые губы — и ничего не контролирует, просто подставляется, получает, наслаждается. Они замечают взгляд Юнги не сразу, но почти одновременно, поворачивают головы, улыбаются ему, усталые, взмокшие, изнеженные друг другом, такие красивые. — Я все делаю правильно, хен? — спрашивает Чонгук с легкой ухмылкой и проникает в Чимина одним плавным, размашистым толчком, и Чимин, запрокидывая голову, наконец стонет в голос. Юнги, устраиваясь на подушке поудобнее, ласково смеется. — Конечно, Чонгуки, ты всегда все делаешь правильно.