Тактильный голод

Чонгук произносит это спокойно, как что-то настолько же естественное как предложение пойти выпить или посмотреть фильм. Последние десять минут Намджун с Джином, застряв в танцзале, спорят как именно им нужно разойтись, чтобы не врезаться друг в друга, и Джин беспомощно поворачивается к Чонгуку, который наблюдает за их спором огромными глазами, спрашивает: «Вот ты как хочешь? Чтобы я сдвинулся?». И Чонгук выстреливает: — Я хочу вас обоих. Намджун с Джином застывают, уставившись на мелкого с недоумением, вернее, Джин задумчиво щурится, пока Намджун выдаёт тупое и растерянное: — А? — Да я сам как-то не ожидал, что из меня вырвется, — отзывается Чонгук сквозь смущенный смех. — Подожди, ты хочешь, чтобы мы оба двинулись? Но тогда расстановка поедет. — Нет, Намджун, он хочет, чтобы мы с ним переспали, — Джин говорит это настолько невозмутимо, что Намджун тут же уставляется на него и пропускает то, с каким настолько же спокойным лицом Чонгук говорит: — Ага. — Ну, э… В смысле, я понял, ага, то есть, ну, — Намджун отлично умеет выбирать слова, но точно не для таких ситуаций, и его нелепое заикание не снижает градуса неловкости, — просто зачем же так в лоб, когда мы оба тут, можно же было подойти как-нибудь отдельно и… — Намджун, — вздыхает Джин устало, — он хочет нас обоих. Одновременно. Чонгук слегка краснеет, когда кивает, — совсем слегка, вообще не так как Намджун, — и от этой реакции, наконец нормальной реакции, становится немного легче. Намджун отвисает, находит в себе достаточно спокойствия, чтобы выхрипеть: — Ага, понял. Потому что нормального больше ничего и нет, все происходит буднично, как в разговоре про поход в магазин, Джин просто говорит с лёгкой, безмятежной улыбкой: — Мы подумаем, хорошо? — Конечно, — Чонгук улыбается тоже. Он проверяет время на телефоне и интересуется: — Вы долго ещё? — Нет, поехали домой, голова уже чугунная. — Я тогда пойду заберу Юнги-хена из студии, встретимся на парковке. — Ладно. Чонгук уходит из танцзала, и Намджун готов поклясться, что он единственный тут умирает от стыда — искреннему спокойствию Джина можно позавидовать. — Серьёзно? — выдавливает Намджун единственное, что удалось перевести с языка кромешного ужаса, на котором в его голове орало «А-а-а, какого хрена?!» — Чонгук просит нас переспать с ним, и ты так спокойно реагируешь? — А лучше стоять с лицом как у тебя, будто он предложил пнуть котёнка? — Я просто… удивился вот и все. — Понимаю, я тоже не ожидал, — Джин оглядывается на закрытую дверь, а потом снова смотрит вот этим своим взглядом, на который в Намджуне автоматически включается режим «слушай старшего». Джин не пугает, ему не нужно быть пугающим, чтобы его слушались. — Но я же говорил, что нам нужно быть с ним аккуратнее. Он только наконец-то научился говорить о своих желаниях вслух, я не хочу его спугнуть. — Когда мы хотели, чтобы он был открыт с нами, мы имели в виду не совсем это. — С Пак Чимином поведешься — и не такого наберешься. Они оба смеются, пока идут собирать свои вещи, Намджун с глупой улыбкой забрасывает сумку на плечо и вдруг замирает. — Подожди, — он оборачивается, — ты ведь не хочешь сказать, что ты согласен? — Я соглашусь на все, что он попросит, — спокойно говорит Джин, — это не самое большее, что я готов для него сделать, — и смотрит многозначительно. — Для любого из вас. И это действительно так, Намджун знает. Он привык, что они родители в группе, и если он сам несет ответственность больше как лидер, то Джин подстраивается, принимая удар на себя. Нужно снять напряжение — он побудет клоуном, успокоить кого-то — станет жилеткой, прописать воспитательного леща — он тоже здесь. Он может быть каким угодно, если так будет лучше всем шестерым. — То есть, — спрашивает Намджун осторожно, — ты согласен переспать с ним чисто из заботы? — Не только. Ещё я просто люблю секс. — О, господи… — вздыхает Намджун, и Джин смеется. — Можешь торчать в гейской панике сколько угодно, но только не играй в святошу. Если ты просто не хочешь — без проблем, Чонгук не обидится. Но не надо обманывать себя. — Просто это же… — Намджун замолкает, чтобы подобрать верное слово для описания всего, что происходит с ними с тех пор, как младшенький обрушил на них тонну накопленной любви, и не находит описания лучше, чем: — Чонгук. — Ты думал так же, когда он тебе отсасывал? — Джин, ухмыльнувшись, наблюдает за лицом Намджуна, красиво алеющим на фоне белых стен. — И смею предположить, это было не один раз. — Это другое! — Джин насмешливо поднимает бровь, и Намджун сдается. — Ладно, не сильно другое, но мы же тут говорим о том, чтобы переспать с ним, да ещё и вдвоём. — Если тебе так будет комфортнее, можешь просто смотреть, — он беззаботно пожимает плечами, но Намджун по лицу видит, что теперь подколки не прекратятся. — И дрочить. — Я все ещё не верю, что ты говоришь об этом так спокойно. — Признайся, что просто боишься, что увидишь моё потрясающее тело обнаженным и у тебя встанет. Ну вот, началось… — К сожалению, я смирился с тем, что у меня периодически встаёт на моих лучших друзей. Джин весело хохочет, и Намджун с улыбкой оглядывается на него через плечо, пока переобувается. — Тогда тем более не понимаю, в чем проблема. Намджун тоже не понимает. Может быть, в том, чтобы признаться себе, что этическая сторона вопроса больше не волнует его так сильно как в момент, когда они только обсуждали, что будут делать с тактильностью младшенького — сделку с совестью он проиграл уже в тот момент, когда голова Чонгука оказалась между его ног. Или, может быть, он боится признать, что в его принятии не так уж и много честности, и он цепляется за установку «Чонгуку надо — я просто позволяю», чтобы себя успокоить. Не может же он просто так взять и с легкостью смириться с мыслью, что он не против с ним переспать. Эта мысль крутится в его голове те несколько раз, что Чонгук приходит к нему в студию. И у Намджуна крышу рвет просто от того, как они целуются, пока Чонгук сидит у него на коленях, а потом тот сползает вниз, и все время, что Намджун мягко гладит его затылок, пока наблюдает, как его член двигается между чужих губ, его так и зудит спросить «…хочешь?». Чонгук, конечно же, хочет, Намджун абсолютно уверен в этом, но Чонгук почему-то не предлагает, — хотя вседозволенность, обеспеченная всей группой, изрядно развязывает ему руки, — а он не спрашивает. Он знает, что сам хочет, он это быстро понял, когда Чимин с Чонгуком неосторожно подумали, что все ребята уехали работать, и горькое решение поработать из дома обернулось для Намджуна очень позорной дрочкой на стоны Чонгука за стенкой. Намджун потом еще несколько дней не мог нормально смотреть ему в глаза. Наверное, в этом и было дело — в неловкости. Потому что, если он не видит ничего страшного в том, что Чонгук их хочет, то сам он почему-то ощущает, будто использует его. Ему нормально делать это все, пока оно ради Чонгука, но стоит только подумать, что он поддаётся, потому что ему, господи, разумеется, тоже нравится секс… И ещё есть Джин. Чонгук чётко сказал, что хочет их обоих, Джин не выглядел против, а у Намджуна все внутри закипело от постыдного чувства интереса вперемешку со страхом. Он не знает, втягивал ли Чонгук кого-то ещё третьим, как не знает, развлекается ли кто-то ещё из группы друг с другом без Чонгука, пока он не видит, потому что он свои поползновения к ребятам либо не помнит, либо не хочет вспоминать, чтобы не умереть от стыда. Как, например, во времена дебюта, когда у них всех ехала крыша от усталости и гормонов, они напились и устроили идиотский спор «кто лучше целуется» с Юнги и Хосоком. Это было безумно, постыдно и очень горячо. После этого они зареклись такое повторять, потому что это было слишком опасно, но Намджун знает, что его и потом притягивало к ребятам в пьяном состоянии, к Джину в том числе. Предложение Чонгука застревает в голове навязчивой идеей, звенит колокольчиком каждый раз, как Намджун находит их глазами. На них сложно не смотреть, когда они, например, смотрят фильм в обнимку: Джин прижимает мелкого спиной к своей груди, гладит живот, просто так, без умысла, и Намджун улетает только от того, как Чонгук в ответ гладит его руки на себе. Или когда они вместе играют во что-то, Джин нависает сверху, пока Чонгук сидит за столом, смеётся, откидываясь головой на плечо, а в голове Намджуна алой лентой вспыхивает другой сценарий: как Джин наклоняется совсем немного, нежнейше целует шею, и глаза Чонгука медленно закрываются. И черт возьми, он знает, как красиво дрожат его ресницы, опускаясь, когда Чонгуку очень хорошо. — Дай мармеладку. — Сам дотянись. Намджун заходит на кухню, пока там готовят Юнги с Джином; Чонгук сидит на столешнице со шкодной улыбкой на лице, красивый, растрепанный ото сна. — Ну дай мармеладку, — смеётся Чонгук, и Джин вздыхает. — Она в метре от тебя, слезь и возьми. — Нет, хочу, чтобы ты принес, хен. — Я тебе дворецкий, что ли? — фыркает Джин. — Ну пожа-а-алуйста. — А вот и контрольный выстрел, — сквозь смех говорит Юнги, не поворачиваясь от плиты. Джин хватает вазочку, идёт к Чонгуку и, вклиниваясь между бедер, начинает насильно запихивать мармеладки ему в рот. Это очень смешно и глупо — Чонгук хохочет, ерзает, щеки надуваются как у хомяка, но Намджун влипает взглядом в то, как красивые ноги Чонгука в спортивных шортах смыкаются у Джина за спиной, как сам Джин, отложив пустую вазочку, укладывает ладони на голые бедра. Они очень близко, слишком — для проклятой фантазии Намджуна, которая рисует все эти чудовищные ситуации, где Чонгук совсем без одежды, и Джин таскает его по столешнице на своём члене, впиваясь в бедра до агрессивной красноты. Мысль о том, как сильно его это заводит, пугает настолько, что он уходит с кухни, даже не успев зайти. — Снимите с огня через пару минут, — бросает Юнги, собираясь уходить, — я заляпал футболку, пойду переодену. Джин дожидается, пока Юнги уйдет достаточно, чтобы их не слышать, и с усмешкой поворачивается обратно к Чонгуку. — Ты это специально делаешь? — Что? — спрашивает Чонгук, дожевывая, но по тому, как он широко улыбается, ясно, что он спрашивает, просто чтобы подразнить. — Ты знаешь что, — Джин небольно щипает его за нос. — У Намджуна таким ходом скоро дым из ушей повалит. — Ему полезно. — И это твоя тактика? Извести его? — У меня нет тактики, — вздыхает Чонгук, — я просто предложил, вы могли отказаться. Но ты почти сразу согласился, а он… — и неловко отводит взгляд, — избегает меня, потому что то ли смущается, то ли боится обидеть отказом. — Послушай… — Да ладно, хен. Ты же не думаешь, что меня правда можно этим обидеть? Я скорее обижусь, если вы согласитесь чисто из… — Чонгук, прикусив губу, смотрит вверх, подбирая нужное слово, и Джин не может не улыбнуться с его смешного выражения лица, — жертвенности? — Никто не будет этого делать. — Мне бы этого и не хотелось. Я просто не очень понимаю, хочет он или нет, а прямо он не говорит. Иногда мне кажется, что хочет, но смущается? Я бы спросил сам, но теперь все стало еще более неловко. — Чонгуки, — осторожно начинает Джин, и Чонгук вскидывает на него большие, немного взволнованные глаза. В такие моменты он превращается обратно в неловкого мальчишку, который ходил за ним по пятам, и сразу ужасно хочется его обнять и убедить, что все будет хорошо. — Ты же знаешь, что Намджун имеет привычку слишком много думать. Я могу поговорить с ним, если… — Нет, — Чонгук решительно мотает головой. — Если хочешь, то надо говорить прямо, иначе в чем смысл. Этот урок я хорошо уяснил. Так что если хену комфортнее делать вид, что ничего не произошло, то пускай. — Ладно, как скажешь, — Джин улыбается, — но что-то мне подсказывает, что он согласится. — Ты так думаешь? — искренне удивляется Чонгук, и Джин, ухмыльнувшись, щелкает его по носу. — Я не думаю, я знаю. Но до того, как он согласится, мы должны обсудить все, что тебе комфортно и некомфортно в сексе, договорились? Чонгук смеется, очаровательно щурясь и краснея. — Что, прям сейчас? — Нет, после ужина. Я не думаю, что ребята хотят узнать о твоих предпочтениях. — Если они уже о них не знают, — Чонгук нахально вскидывает бровь, и Джин, с фальшивой драматичностью закатив глаза, выпутывается из его хватки. — А вот этого не хочу знать я. Намджун соглашается через пару дней, когда они с Джином остаются последними досматривать фильм, который Намджун не смотрит вообще, вместо этого поглядывая на Джина, пока тот ему благосклонно позволяет, делая вид, что не замечает. В Намджуне очень много пива и еще больше желания сожалеть обо всем когда-нибудь завтра, но точно не сейчас, поэтому он говорит: — Я согласен. Джин кидает на него долгий, задумчивый взгляд, будто раздумывает, поиздеваться или не стоит — у Намджуна такое серьезное пьяное лицо, будто он подписывает контракт на полет в космос. Джин очень старается не заржать. — Хорошо. Мне передать Чонгуку или сам? — Передай, пожалуйста, — просит Намджун в неловком напряжении, и Джин, просто кивнув, уставляется обратно в телек. — Тогда еще кое-что, если ты… в смысле, вы оба не будете возражать. Я не обещаю, что включусь сразу, если вообще включусь, так что если вы, ну… В общем, я бы хотел сначала просто понаблюдать. Ничего? — Ладно, — Джин пожимает плечами, и Намджуна настолько сбивает с толку такая спокойная реакция, что он перестает нервничать. — Тебя это совсем не парит? — Нет, не особо. Это просто секс. — Это секс со мной, — Джин возвращает взгляд, и Намджуну снова стыдно как никогда, — и с Чонгуком. Ты увидишь нас голыми. — Я уже видел вас голыми, — фыркает он. — Но ты будешь нас трогать. И мы тебя тоже. Джин усмехается. Он не хочет обращать внимание Намджуна на то, как быстро его намерение просто наблюдать съехало в довольно однозначное «мы». — И очень надеюсь, что нам всем это понравится, — усмехается Джин и снова делает вид, будто смотрит фильм. Или он на самом деле его смотрит, и это Намджун притворяется, потому что перед глазами вместо детектива красивые картинки их троих на кровати в момент, когда им «всем это нравится». Намджун достаточно сдержан, чтобы не взвыть. — Нам, наверно, — он неловко замолкает, — надо решить, где и когда? — У нас отпуск через две недели, предлагаю где-то там, заодно общага будет пустая, ребята разъедутся. — Так поздно? — Намджун очень старается не звучать разочарованно. Усмешка едва заметно проскальзывает на губах Джина, но когда он поворачивается, там снова железобетонное спокойствие. — Ты же не хочешь, чтобы Чонгук работал через боль? — Но мы же… будем осторожны? — Намджуни, — ласково тянет Джин, прищурившись, и с улыбкой, с которой черти гонят вилами в ад, уточняет, — ты уверен, что правильно понял, когда Чонгук сказал, что хочет нас одновременно? — А?.. *** Намджун сидит на тэхеновой кровати и смотрит куда угодно, — например, на выглядящую удивительно новой коллекцию игрушек и фигурок в их комнате, — лишь бы не на Джина, сидящего на его кровати у изголовья. Тот спокоен на уровне Будды, и Намджуну бы брать с него пример, но он нервничает. Или предвкушает — где-то очень глубоко в душе, так глубоко, что туда стыдно дотянуться посмотреть. Пока Чонгука нет, ему проще успокаиваться мыслью, что он может только смотреть, ему не обязательно участвовать, если не он хочет, пускай он и согласился, хотя все еще думает, что это безумная идея. Но потом дверь в их с Тэхеном комнату открывается, и Чонгук заходит внутрь, и он тоже нервничает — или, черт возьми, предвкушает, — только Джин смотрит на него со спокойной полуулыбкой, и Намджуну становится еще хуже. Они правда собираются это сделать. В смысле, Джин сделает, Намджун все еще может только смотреть, ничего страшного. — Волнуешься? — почти с нежностью спрашивает Джин, пока Чонгук подходит ближе. На нем только халат на слабом узле, и Намджун не может смотреть на его коленки без воспоминания о том, какими красными они были, когда Чонгук уходил из его студии пару недель назад одним очень горячим вечером. Господи. — Наверное, нет? — Чонгук пожимает плечами и фыркает. — Просто задолбался дрочить, представляя сегодняшний день. Господи. Боже. Намджун был очень не прав, когда решил все-таки не проводить беседу с Чимином на тему его влияния на Чонгука. — И что же ты представлял? — Джин вскидывает бровь, и Чонгук прикусывает губу в шкодливой улыбке. — Всякое. Градус происходящего молниеносно взлетает вверх. Это чувствуют все трое, но особенно Намджун, впадающий в странное оцепенение от того, с какой непривычной прохладной серьезностью, но и нежностью в голосе, Джин вдруг говорит: — Подойди ближе. Намджун как никогда хотел бы ошибаться, но слышит приказ вместо просьбы, которого Чонгук слушается беспрекословно. Намджун знает, что эти двое что-то обсуждали без него, и если раньше он был рад, что может просто положиться на Джина и не умирать от стыда, то теперь почти жалеет, что не знает подробностей. Он вообще не знает, чего ожидать, — когда эти двое абсолютно точно в курсе, — и это мучительно, потому что, когда Джин четко произносит… — Намджун, дерни пояс, пожалуйста. …Намджун буквально вздрагивает. Никаких «пожалуйста» в этом тоне не чувствуется. Он кидает взгляд на Джина, но тот не сводит глаз с Чонгука, стоящего между их кроватями с красивым легким розовым цветом на скулах. И все-таки, протянув руку, неловко дергает хвост слабого узла, только едва слышная мысль выстреливает в глубине — он не хотел бы знать, что будет, если он ослушается. Пояс повисает в петлях, отпуская края, и Чонгуку достаточно просто плавно повести плечами, чтобы халат свалился на пол. Намджун слишком поздно ловит себя на том, как беззастенчиво рассматривает тело, которое всегда трогал в пылу поцелуев, но только через одежду. Чонгук красивый, Намджун бы сказал — роскошный. У него нет вкуса в мужчинах, он просто не задумывался об этом, но смотреть на него настолько приятно, что в груди разливается медовым теплом. У Чонгука слегка стоит, он, кажется, действительно хотел, хочет их сильно, и это не пугает, как должно, а почему-то успокаивает. — Повернись, — Джин обводит пальцем по кругу, и Чонгук, застыв в короткой паузе, за которую успевает кинуть слегка взволнованный взгляд на Намджуна, медленно поворачивается. — Какого черта… — Я готовился, — оглянувшись через плечо на удивленное лицо Намджуна, говорит Чонгук. — На случай, если ты вдруг захочешь… не только смотреть. Намджун неприлично пялится на анальную пробку с золотистым камнем, и картинки всего, что он хочет и хотел бы не хотеть, пролетают перед глазами. Это безумие, просто безумие. — Иди сюда. Джин говорит это с улыбкой, своей простой, привычной, и Намджун уверен, что это его ошарашенное лицо он находит таким весёлым. Чонгук залезает на намджунову кровать, тянется к протянутым рукам Джина, пока не оказывается у него на коленях. Красивый, обнажённый. Намджун не видит его лица, — но видит чёртову пробку между круглых ягодиц, — поэтому сдвигается чуть в сторону, чтобы наконец рассмотреть с какими улыбками Джин с Чонгуком смотрят друг на друга. — Ты помнишь, да? Если тебе что-то не нравится… — Я сразу тебя остановлю, ага, — Чонгук улыбается, сморщив нос, и Намджун медленно выдыхает. Ему нужна эта передышка, этот момент нормальности происходящего. — Умница, — бархатисто прокатывает Джин и, укладывая ладонь на его затылок, тянет к себе, чтобы мягко поцеловать. У него дыхание перехватывает от того, как красиво выглядит их поцелуй, нежно, горячо, они целуются, будто обещая что-то другу другу. Может быть, Чонгук обещает слушаться, а Джин — дать ему больше, чем он мог попросить. Джин мягко тянет губы, проскальзывая языком, и тихий, судорожный вздох ловит в качестве согласия, которое Чонгук дал ему гораздо раньше. Он перехватывает его пальцами за челюсть, вздергивает, чуть отодвигая от себя, Чонгук смотрит сверху-вниз, но контроль здесь полностью в руках Джина. Намджун видит, как что-то резко меняется в его глазах, и вспоминает, что никогда не интересовался предпочтениями Джина. Они столько раз говорили с ребятами о сексе, господи, постоянно, но он ничего не знает о Джине. Он ловит едва ли тень, отблеск кипяще-холодной стали, насмешливо острой, но ощущает до дрожи в позвоночнике: началось. — А теперь скажи мне честно, — усмехнувшись, говорит Джин, — это правда, что ты дразнил хена? Чонгук нервно облизывается. Его руки, покорно лежащие на бёдрах, слегка дрожат. — Да. — И зачем ты это делал? — Чтобы хён… — он бросает осторожный взгляд на Намджуна, и того аж потряхивает, настолько сильно хочется услышать, что будет дальше, — меня захотел. Намджун сжимает кулаки, когда Джин поворачивает голову Чонгука к себе обратно. Намджун его хочет — и в этом вся проблема. — Ты знаешь, что это некрасиво? — Да, — Чонгук виновато прикусывает губу. Внезапный порыв выстреливает в Намджуне хлыстом, ему так хочется подойти, погладить его плечи, сказать, что все хорошо, что это не некрасиво, что это просто он боится, что использует его. Но он молчит, потому что смотрит в глаза Джина и видит в них чёткое осознание происходящего. Джин не собирается стыдить Чонгука, никогда в жизни, он делает это по какой-то другой причине. — Тогда ты знаешь, что надо делать? Эта причина поворачивает к нему голову, когда рука Джина исчезает, и смотрит большими, трогательно умоляющими глазами — и Намджун просто чудовище, раз заводится от этого. — Прости меня, хен. — Ты думаешь, что этого достаточно? — Нет… Намджун хочет сказать, что да — или не хочет, потому что смотрит словно завороженный на то, как Джин нежно, но вместе с этим угрожающе ухмыляется. — Тогда ты знаешь, что должен делать. Чонгук кивает, дышит мелко, часто, Намджун почему-то страшно хочет коснуться его груди, чтобы услышать как колотится сердце. Он слезает с колен Джина, чтобы лечь обратно, но теперь поперёк его бедер; кровать у Намджуна большая и, когда Чонгук укладывается полностью, то хватается ладонями за край матраса и прячет в них лицо. У Намджуна собственное сердце заходится с грохотом от того, как потрясающе грязно выглядит вздернутая задница Чонгука в таком положении, как Джин с улыбкой гладит ее ладонью, сжимает — и рука Намджуна щиплет в ответ. Осознание того, что будет дальше, искрит под кожей. Долгое время Джин ничего не делает, просто гладит от поясницы до бедер, стискивает, любуется, полностью игнорируя то, как учащается чужое дыхание, и Намджун ждёт от него той нежности и дальше, но первый шлепок влетает звонко, неожиданно сильно, Чонгук с резким вдохом вскидывает голову, смотря куда-то сквозь Намджуна. Джин не даёт передышки, сразу хлещет второй раз по левой ягодице, точно туда же, и задержанное дыхание Чонгук, прикрывая глаза, выпускает с протяжным стоном. Намджун подбирается на кровати, закидывая ногу на ногу, — страшный звук чонгукова стона давит внутри, копится тяжёлым кипучим напряжением и взрывается со звуком третьего шлепка. Чонгук с таким жадным хрипом хватает воздух, что Джину приходится отвлечься, чтобы мягко погладить по волосам, одернуть ласково: — Тише, дыши, дыши. Чонгук выпускает тяжёлый выдох, дышит немного ровнее и чаще, облизывает пересохшие губы. Намджуну тоже нужен этот перерыв, чтобы смириться с мыслью, что у него страшно стоит на то, как Джин шлепает Чонгука, но на самом деле перерыв нужен только ему, потому что Чонгук устало выдыхает: — Ещё, пожалуйста. И Джин хлещет его слабее, но чаще, удары взрываются на коже наотмашь — раз, два, три, четыре, пять, — и Чонгук рвано поскуливает на каждый, а потом замирает с приоткрытым ртом, зажмурившись, вцепившись пальцами в край матраса. Намджуну мучительно хочется сжать себя между ног. И ещё немного — коснуться его лица, провести пальцем по нижней губе, но Чонгук облизывает её сам, прежде чем выдохнуть: — Секунду. Он устало роняет голову на матрас, — судорога заметно прокатывается по телу, — и, прогибаясь глубже, призывно подставляет задницу под новый удар. Джин его буквально впечатывает, на мгновение оставляя руку на коже, а когда отстраняет, вся внутренняя сторона ладони у него красная, точно как жгуче алые отпечатки на ягодицах Чонгука. И руку Намджуна печёт. Джин больше не наказывает, он исполняет, потому что награждает Чонгука шлепком на каждое его ломкое «ещё». Тот хнычет, ерзая и царапая пальцами покрывало, лопатки красиво сходятся от напряжения, — Намджун слушает бешеную смесь его умоляющего голоса и хлестких ударов, и горит. Это должно быть неловко, какого черта это не неловко, вообще не неловко, какого черта это так горячо? — Хен… — трепетно тянет Чонгук, обращаясь неизвестно к кому, но Намджуна дёргает как на инстинкте. Или потому что стоит так, что уже больно. Он садится напротив Джина, игнорируя его насмешливый взгляд, осматривает красивое тело между ними. Рука тянется сама, гладит измученную пунцовую кожу пальцами и не удерживается, сжимает, закапываясь пальцами в мякоть. Чонгук шипит, но как только Намджун порывисто одергивает руку, поворачивает к нему голову и торопливо бормочет: — Нет, хен, оставь, пожалуйста, еще. У него затуманенный, безумный взгляд, — как всегда, когда ему очень хорошо, — Намджун уже видел его таким и поэтому без раздумий возвращает ладонь обратно, гладит, двигая округлую половинку туда-сюда, напиваясь ощущением. И отвешивает шлепок. Он вполовину не такой же сильный, как у Джина, но Чонгука от него выгибает с громким стоном. — Молодец, — от довольной улыбки Джина у Намджуна внутри как-то сладко подрагивает. Похвала от хена действует на него магически, — наконец-то. — Черт, я сейчас кончу, — скулит Чонгук, пряча лицо в своих руках. Намджун только сейчас замечает, что он терся об джиново бедро все время, и внутри бесконтрольно вспыхивает желание отшлепать его еще. Не больно, просто сильно, чтобы вжимать его в Джина сильнее на каждом шлепке. Но Джин возвращает его в реальность мягким: — Нет, рано. Тебе не кажется, что это будет некрасиво, если ты кончишь, не позаботившись о хенах? Чонгук судорожно кивает и поднимается, усаживаясь на пятки, от вида его багрово-красного члена, прижатого к животу, у Намджуна рот открывается. Он не просто сильно, а очень сильно хочет кончить. Но он слушается, он всегда слушается, даже если обычно любит дразнить хенов до бесячки — желания старших всегда идут для него выше собственных. Он перекидывает одну ногу через бедра Джина, нагибается глубоко — Намджуну от возмутительно развратного вида пробки между его ягодиц хочется выругаться, — и дергает его мягкие домашние штаны вниз, пока Джин чуть привстает, чтобы ему помочь. Намджун так залипает на то, что на Джине нет белья, что пропускает вопросительный взгляд Чонгука, брошенный через плечо. — Намджун. Он с трудом поднимает взгляд на уровень глаз Джина. Тот улыбается довольно, знающе, глаза победно блестят. — Раздевайся и ложись рядом, — на румянец на чужих щеках он отзывается с почти невинным удивлением. — Ты же хотел смотреть? Так будет лучше видно. Намджун даже не подозревал, что бояться ему нужно не Чонгука. Но он послушно встает, чтобы раздеться, и когда возвращается, укладываясь рядом на бок, на него даже не смотрят. Чонгук увлеченно вылизывает член Джина, зажатый в кулаке, скользит мокрыми от слюны губами, и Намджун все это, черт возьми, как на себе чувствует. Он не знает, нормально ли будет, если он начнет дрочить, и вообще, если честно, не особо об этом думает, потому что зачарованно следит, как Чонгук насаживается ртом, вбирает легко и умело, и ни капли не давится, как это было в первый раз. Он скользит губами вверх-вниз и мычит благодарно каждый раз, как Джин говорит, что он молодец, он все правильно делает. Намджун поднимает взгляд и обжигается этой картинкой — Джин дышит тихо, но часто, глядя на Чонгука из-под полуприкрытых век, обмякает, расслабленно опустив плечи. Ему бы думать, как странно выглядит Джин в окружении его игрушек, расставленных по изголовью, но он думает лишь о том, насколько он красив, когда возбужден, и как сильно хочется увидеть больше. Настолько, что он не до конца осознает, когда зарывается ладонью в волосы Чонгука и мягко давит на затылок, заставляя насадиться глубже. Джин, откидывая голову, тихо стонет, и у Намджуна горячо стягивает в паху на этот звук. У Чонгука тоже, но едва он тянется свободной рукой к своему члену, то сразу сжимает кулак, тут же убирая. — Ты все-таки решил не только смотреть? — дразняще тянет Джин, и Намджун в приступе смущения выпутывает пальцы из чужих волос. Чонгук сразу же отстраняется, жмется лбом в живот и жмурится; у него такое тяжелое, заполошное дыхание, будто он задыхается. Намджун знает это лицо — Чонгук на грани. — Тяжело только смотреть, когда это так красиво, что хочется трогать. Чонгук слегка поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, и улыбается, усталый, но такой довольный. — Хорошо, — Джин улыбается тоже, но от этой улыбки мурашки по коже. Намджун только сейчас понимает, чего он добивается. Он хочет подвести к краю, хочет, чтобы он сорвался, чтобы его желание быть в постели с ними двумя было настолько честным, что у него слетит контроль. И Намджун настолько очарован этой дьявольской стороной хена, что готов поддаться и посмотреть, как у него это получится. — Чонгуки, перелезь на него, пожалуйста. Намджун покорно падает на спину, вздрагивая от горячей дрожи предвкушения. У Джина уже получилось, потому что вот Намджун здесь, с ними, голый и безумно заведенный, смотрит, как Чонгук перелезает на него, упираясь ладонью в кровать над его плечом — и желание коснуться оказывается нестерпимым. Как десятки других желаний, нахлестывающие друг на друга горячими волнами. — Привет, — с улыбкой говорит Чонгук, и Намджун с ответной улыбкой мягко повторяет: — Привет. Он касается пальцами взмокшей челки, отводит за ухо и легонько поглаживает щеку, Чонгук на эту ласку отзывается котом, трется об пальцы. Джин, оказываясь позади Чонгука, напирает на его спину, с той же бережностью целует под ухом, не видя, как красиво опускаются чонгуковы ресницы. — Выглядите потрясающе, — мягко произносит Джин. Намджун смотрит на них обоих, стоящих над ним на коленях, смотрит, немея от ожидания — ему нужна была эта секунда щемящей нежности, просто перевести дыхание, но он нутром чует, перед чем случается это затишье. И не ошибается, потому что Чонгук вдруг выгибается и стонет так, что его колотит. — Что? — растерянно отзывается Намджун. — Что такое? — Он давит, давит, — Чонгук аж захлебывается, когда что-то незаметное для Намджуна происходит снова, — хен, не надо, пожалуйста, она трется, я так… — Просто проверил, насколько надежно сидит, — объясняет Джин невинно, но ухмылка на его лице до дрожи дьявольская. — Что ты делаешь? — хрипло спрашивает Намджун, и Джин стреляет в него темным, опасным взглядом. — Давай покажу. Джин протягивает свою руку между ног Чонгука, и Намджун готов жалеть об этом тысячу лет — а он пожалеет, точно пожалеет, на что бы он ни согласился, пока Джин просит с таким лицом, — но позволяет вести свою ладонь, куда ему нужно, пока она не останавливается на ощущении чего-то тёплого и будто стеклянного. Пробка, — слишком поздно осознает Намджун, когда Джин, удерживая его пальцы своими, заставляет надавить, и Чонгук скулит с таким лицом, словно сейчас заплачет. Намджун должен его пожалеть, убрать руку, но внутри горит сильно, страшно, и от возбуждения и от любопытства, и как в бреду обводит контур золотистого камня, гладит нежную, такую горячую кожу вокруг. — Мы её сейчас вытащим, хорошо? Чонгук судорожно кивает, будто только этого и ждёт, и заметно расслабляется. Джин тоже ждёт, Намджун знает чего, и он наверно будет гореть в аду от того, что даже не пытается больше взывать к здравому смыслу. Намджун медленно вытягивает пробку, внимательно отслеживая реакцию Чонгука, — но у того на лице только облегчение, ни следа дискомфорта, и абсолютное, господи, слепое доверие, — и упускает, то как Джин чуть отстраняется, глядя вниз. — Боже, сколько ты в себя смазки влил? — Много, — Чонгук задушенно смеётся. Намджун бы хотел посмотреть на его улыбку, но не может оторвать взгляда от своей руки и того, как тёплая смазка стекает по пробке на его пальцы, буквально льется. Джин дёргает Чонгука ближе к себе, прижимая к груди, Намджун видит, как он быстро забирает пробку из его рук, бросает в сторону, и его пальцы исчезают в Чонгуке, два или три. Ему не очень хорошо видно, но этого достаточно, чтобы в животе горячо скрутило, стоном Чонгука прижарило поверх. — Умница, — говорит Джин ему в ухо, — ты постарался. Чонгук, навалившийся на него с блаженно прикрытыми глазами, гладит его руку на своём бедре, кивает довольно и мягко насаживается на пальцы, которые двигаются в нем без сопротивления. Лёжа под ними, Намджун смотрит, как Джин трахает младшенького пальцами, и это все выглядит в сотню раз горячее всех постыдных снов, что он видел после того, как Чонгук предложил им переспать. Безумие набирает обороты, горячее и бесконтрольное, потому что пальцы вдруг резко исчезают; он не видит, что Джин там делает, отвлекаясь на лицо Чонгука, и тот вдруг распахивает глаза, уставляясь в пустоту, и стонет так громко, что Намджуна желанием вцепиться в его бедра аж выламывает. — Не больно? — спрашивает Джин, целуя в шею. — Нет-нет-нет, — судорожно шепчет Чонгук, мотая головой как кукла. Он притягивает Джина ближе за затылок, выгибается, тянуче постанывая, и Джин, хватаясь за его бедра, натягивает их на себя, бьётся с громким шлепком. Господи, Джин вколачивается в Чонгука, сильно, не жалея исхлестанных ягодиц, и это выглядит так сумашедше развратно, что Намджун едва не скулит сам. А потом Джин смотрит на него поверх чонгукова плеча и с улыбкой говорит: — У нас получится, — если бы Намджун мог провалиться в ад, это произошло бы сейчас. Чёрные горящие возбуждением глаза гонят его в самое пекло, — он хорошо подготовился. — Твою мать, хен… — вздыхает Намджун, беспомощно сжимая свой член. Он больше не может держаться, это слишком горячо, и трогательные стоны Чонгука на каждом толчке срываются, словно горячие капли воска на кожу. Намджун дрочит в такт тому, как Джин загоняет внутрь, и горит в этой мысли: к черту, к черту это все. Чонгук вздрагивает так резко, что его бы бросило на него, если бы не руки Джина, и Намджун ошалело смотрит, как он кончает без единого прикосновения к члену, заливая ему живот — застигнутый резкой разрядкой врасплох, мокрый, красивый до надрыва, такой красивый… — Ах, Чонгуки, — вздыхает Джин, — не только не спросил разрешения, но и запачкал хена. Чонгук не отвечает, только дышит тяжело, закрыв глаза, покорный и готовый ко всему. Джин выскальзывает из него, наклоняясь, чтобы собрать сперму с живота Намджуна, — и того от одного лёгкого касания в дрожь бросает, — и без предупреждения заталкивает сразу три пальца ему в рот. Чонгук глухо стонет, крепко хватаясь за запястье, не отталкивая, а наоборот удерживая, но Джин не даёт ему контроля, жёстко толкается пальцами, натирая уголки губ, и Чонгук втягивает щеки, и стонет, и снова. Намджун влипает в его неприлично довольное лицо, на то, насколько мокрыми выскальзывают пальцы, чтобы сразу же глубоко толкнуться внутрь. Чонгук старается для него, он хочет его, их обоих. Последняя нитка сдержанности лопается в Намджуне как хлыст. Он садится рывком, отстраняя руку Джина, и бросается к Чонгуку с поцелуем таким жадным, что они, кажется, задыхаются. Во рту солоно, странно, но Намджуну — потрясающе, потому что он вылизывает рот Чонгука, наконец дорвавшись, тянет припухшие губы до восхитительно просящего скулежа. Чонгук загребает его всего, отчаянно хватаясь руками повсюду, пока Намджун целует его в шею, несдержанно впивается ртом, даже не собираясь об этом жалеть, потому что Чонгук стонет сладко, ломко, запрокидывая голову, будто говоря: давай, меть, я позволю тебе все, что угодно, и Намджун хочет сделать с ним столько грязных потрясающих вещей. Он впивается губами над плечом, и ногти Чонгука зарываются в его спину до колючих искр. — Давай, не бойся, — звучит голосом Джина неизвестно для кого. Но в движение приходит Чонгук. Он толкает Намджуна на спину, наклоняется следом, рассыпая хаотичные поцелуи: на плечах, на ключицах, на груди, сосок терпко сжимает зубами, продавливая языком поверх, и Намджун срывается на стон неожиданно для всех троих. Он вообще не знал, что его такое заводит, какого черта… Чонгук поднимает голову, сияя счастливой улыбкой, и бросается с поцелуем, захлебываясь в радостном бормотании. — Черт, хен, я так хочу тебя, ты бы… — Намджун сгребает его обеими ладонями за горящие ягодицы и сжимает, — ах, хен, боже… я так… — он не может договорить, потому что они все целуются и целуются без остановки, — я сделаю как тебе нравится, я все сделаю, пожалуйста. Намджун не знает, о чем именно он умоляет с таким трепетом, он готов дать ему все, прямо сейчас, как угодно. Он так отвлекается на эти безумные поцелуи, что не сразу замечает, как мокрая рука гладит его член. Шальная мысль вспыхивает слишком поздно и взрывается отдачей, обжигает жгучим стыдом — это рука Джина, господи, Джин только что трогал его член. Чонгук вышибает эту мысль, когда, оторвавшись, привстает и насаживается на него, плавно опускаясь до конца. Намджун впивается в крепкие бедра пальцами; внутри мокро, горячо, с ума сойти просто, но реакция Чонгука расшатывает его гораздо сильнее. Тот на секунду прикрывает глаза, просто упиваясь ощущением, выдыхает восторженно: — Хен, я так этого хотел, боже… Намджун смотрит на него огромными пьяными глазами, не в силах оторваться. Чонгук сразу же приходит в движение, скачет на нем, запрокинув голову. Он наслаждается этим с такой неприкрытой греховной честностью, что хочется отвести взгляд, но его приковывает намертво. Открывая глаза, Чонгук наклоняется ниже, упираясь ладонями в грудь, смотрит жадно, пристально, будто демон, когда соскальзывая почти полностью, резко опускается до конца, расплываясь в довольной улыбке от того, как Намджуна выгибает. На эту короткую секунду Чонгук им управляет, имеет собой, поднимаясь и опускаясь на него с хлесткими мокрыми шлепками, обещает тёмным шепотом: — Я сделаю тебе хорошо. Вам обоим. Намджун вспоминает, что они здесь оба, когда Чонгук на мгновение замирает, удерживая внутри только головку, а рука Джина возвращается на его член, обхватывает, выставляя два пальца вдоль. — Давай, — тихо говорит он, будто боится прервать этот возбужденный хрупкий транс Чонгука. Чонгук опускается медленно, впуская в себя и пальцы Джина тоже, судорожно выдыхает: — Ах, черт… ещё, давай ещё один, — Джин добавляет безымянный, и Чонгук опускается медленнее, тяжелее, крепко жмурится и выдыхает сквозь судорожный стон, — я хочу вас обоих внутри. — Давай ещё немного, дай себе привыкнуть. Чонгук осторожно двигается вверх-вниз, напряжённый, взмокший, и такой красивый. Они оба — невероятно красивые. Намджун смотрит на Джина с его серьёзным, сосредоточеным лицом, ни тени прежней игривости — и чувствует горячий укол внутри. И хочет его поцеловать так сильно. Чонгук немного ускоряется, впускает в себя свободнее, а потом может только двигать бедрами, потому что Джин, нажимая ладонью ниже лопаток, заставляет наклониться. Чонгук вжимается в Намджуна, волочит по губам своими, нашептывая что-то на грани слышимости, как в бреду. Намджун не пытается вслушиваться, не пытается целовать, он застывает весь, как туго натянутая струна, смотрит, как Джин опускается сверху, вжимая Чонгука еще теснее. Он так близко, что чувствуется его дыхание. — Мне нужно, чтобы ты расслабился, — Джин ласково водит губами Чонгуку по виску, целует лениво, почти успокаивающе, — ты же сможешь это сделать для меня? — Да, — выдыхает Чонгук. — Конечно сможешь, ты ведь у нас такой умница, — нежит Джин, награждая его покорность сладчайшей мягкостью голоса. Но когда он смотрит на Намджуна, его тут же включает в тотальный контроль. — Не двигайся, пока не разрешу. И его взгляд такой острый, требовательный, что Намджуну хочется быть послушным для него тоже. Джин льет еще смазки из тюбика, который Намджун вообще видит впервые, давит туда, где он давно глубоко внутри, и Намджун чувствует давление, натяжение кожи, как с пошлым хлюпающим звуком член толкается рядом с его собственным. Чонгук скулит, зажмурившись, жмется Намджуну в шею и вцепляется в плечи железной хваткой. — Ты такой умница, так хорошо нас принимаешь, — слегка задыхаясь, шепчет Джин над его ухом, и это так близко, что каждое слово горячим ложится на губы Намджуна, оседает глубоко внутри. — Еще немного, вот так. Намджун дрожит вместе с Чонгуком от диких, бесконтрольных ощущений — он ничего не делает, но отчетливо чувствует тугую плавность, с которой Джин оказывается внутри, как Чонгук отчаянно сжимается и разжимается, тихо похныкивая. Внутри него так тесно, что Намджуну тоже хочется зажмуриться, но он все смотрит, как под гипнозом, на сосредоточенное лицо Джина, которое ломается судорогой, когда он оказывается внутри наполовину. Он прикрывает глаза, торопливо облизывая красивые пухлые губы, выстанывая тихонько: — Такой умница, Чонгуки, делаешь нам так хорошо. Как же это грязно, как же сумасшедше, и так страшно хочется двинуться, сделать хоть что-нибудь, оказаться глубже, но он боится за Чонгука. Тот дышит надсадно, сдавленный их телами, Намджун успокаивающе гладит его бока, и Чонгук, выпадая из транса, вспоминает, что он тут не один. — Черт, меня сейчас будто пополам разорвет, — бормочет Чонгук ему в шею. Намджун пугается этой реакции, проталкивает ладонь между их телами, но твердый член Чонгука дергается в его ладони, — нет, нет, мне нравится, так больно, но так хорошо… На лице Джина пролетает заметное облегчение. — Нам тоже нравится, ведь ты такой умница, — выдыхает он, поглаживая его бедра, и Чонгук отзывается благодарным стоном. Джин начинает двигаться осторожно, очень медленно, в какой-то момент Чонгук смелеет настолько, что начинает аккуратно покачиваться в ответ. И как только беспокойство за Чонгука отходит на второй план, ощущения обрушиваются на Намджуна в несколько раз острее. Он чувствует, как член Джина протаскивает по его собственному по всей длине, как вдавливает в простату Чонгука так сильно, что тот со всхлипом сжимается вокруг них обоих, замыкая крепче. Намджун закрывает глаза, боясь, что это его сейчас разорвет, потому что внутри так тесно, что у него белый шум взрывается под веками. — Я хочу глубже, хочу глубже, черт, — выстанывает Чонгук, чуть приподнимаясь. Намджун видит над собой его безумные затуманенные глаза и, черт возьми, благодарен, когда они закрываются, как только Чонгук начинает резче толкаться в ответ. Чем глубже он принимает в себя, тем надрывнее становится его голос, хрипнет на особо сильном толчке. Чонгук стонет Намджуну в губы, вообще не осознавая, с каким развратным лицом это делает, Намджуну хочется сцеловывать эти звуки, слышать его так близко, чтобы эхо его голоса раздробило ему нутро. — Давай, — сипло командует Джин, замирая. Жестко прижимая к себе за шею, Намджун утягивает Чонгука в жадный, сбивчивый поцелуй, пока толкается внутрь. Он очень надеется, что он осторожен, очень, но он вообще не осознает, что делает, пока Чонгук исступленно скулит в поцелуй, отчаянно вцепившись в ответ. Джин едва ощутимо начинает двигаться вместе с ними, но Намджун этого не чувствует в диком ощущении звенящего напряжения, только неосторожно открывает глаза, видя его над собой, его черный, заведенный взгляд. Джин смотрит так жадно, что страшная мысль прилетает Намджуну как обухом по затылку — Джин смотрит, будто трахает не только Чонгука, — и выкручивает его так, что он без предупреждения кончает. Чонгук отрывается от него, захлебывается, жадно глотая воздух, Джин тянет его за оба плеча повыше, пока тот не нависает над Намджуном снова, и толкается чуть сильнее, быстрее. Он все еще осторожен, но Чонгук, заломив брови, на каждом толчке стонет отчаянно, умоляюще, Намджун тянется ему помочь, но Джин рычит: — Не трогай. И Намджун тут же вздрагивает как от удара. Они выскальзывают почти одновременно, Намджун огромными глазами смотрит как, прикусив губу, Джин водит кулаком по своему члену и с тем же восхитительным рычанием спускает Чонгуку на ягодицы, и Намджуну даже отсюда видно, как у младшего течет по бедрам. Чонгук, резко лишенный всех ощущений, крупно дрожит, сжимает себя за член, и хнычет: — Хен… И его голос никогда не звучал так умоляюще как сейчас, Намджуна от этой болезненной покорности пробирает горячо, по-черному. — Сам, — рубит Джин и мягко дергает его за плечо в сторону, заставляя завалиться на бок на кровать. Намджун так залипает на внезапно открывшуюся картинку, что забывает про все остальное: Джин, стоящий над ним, все еще одет, в отличие от них обоих, только штаны спущены до середины бедра, и Намджун неприлично уставляется на его член, пока всхлип Чонгука не дергает его обратно в реальность. — Черт, — Чонгук, лежащий рядом, остервенело дрочит в свой кулак, смотрит полпустыми влажными глазами то на Джина, то на Намджуна, — я не могу, не могу кончить… — Хен, — взволнованно зовет Намджун, но Джин затыкает его одним жестом. — Еще нет. Он в порядке, просто ощущений стало мало. Ему нравится, когда его толкают за грань, не бойся, я просто хочу дать ему больше. — Но… Джин наклоняется так резко, что Намджун слышит свой свистящий удивленный вдох, прежде чем они целуются. Поцелуй выходит жестким, сумасшедшим, Джин нагло врывается языком, кусает губы, пока у Намджуна бенгальские огни не взрываются под веками. Он не знает, как долго они целуются, и в какой момент он зарывается Джину в волосы, чтобы целовать его еще, но Джин все-таки отрывается и, усмехнувшись, угрожающе роняет: — Будешь спорить со старшими, я и за тебя возьмусь. Намджун к своему позору замечает, что у него снова стоит. Чонгуку их поцелуй делает только хуже, возбуждает больше, не принося облегчения. Намджун смотрит, как он беспомощно заваливается на спину, подтягивая бедра к груди, пытается выжать оргазм и потерянно хнычет. — Посмотри, какой он красивый, — говорит Джин, и Чонгук всхлипывает. При всем безумии происходящего, Намджун не может не ловить какой-то особенный темный кайф от того, как они бессовестно смотрят на замученного Чонгука: он весь мокрый, истрепанный, красное собственническое пятно тлеет на шее, и в груди Намджуна — горячо и стыдно. Он приподнимается, чтобы расмотреть истерзанные алые ягодицы в сперме Джина, влажную багровую головку, зажатую в кулаке, — Чонгук, тщетно пытаясь кончить, прикусывает губу и хнычет, слезы стекают по вискам. — Пожалуйста, хен, я очень хочу… Джин наклоняется, и горячий шепот на ухо дергает Намджуна в темноту: — Вставь ему и выстегай. Он Джину не перечит, — не может и не хочет, — и, когда оказывается перед Чонгуком, тот разводит колени шире с таким облегчением, с таким ошалелым, слепым счастьем, что Намджун чувством собственной исключительности и власти над ним напивается допьяна. — Умница, ты такой умница, — рвется из Намджуна неосознанно, когда он мнет, тянет мякоть на задней стороне бедер, а потом шлепает по ним не сильно, но звонко и часто, пока горячий румянец не тлеет на коже. Чонгук ахает с надрывом, уставляясь пустым взглядом и подтягивая колени еще выше, будто приглашая, и Намджун впечатывает еще одну короткую серию шлепков, пока собственную ладонь не жалит от жара. Чонгук лежит под ним, доверительно распахнутый, бери, делай, что хочешь, и Намджун хочет дать ему больше, хочет сорвать ему голос. Он подбрасывает его за бедра выше, медленно толкается внутрь и не давая опомниться, просто прижаривает по бедру ладонью. Чонгука от собственного надрывного стона выгибает. — Вот так, вот так, не меняй угол, — хвалит Джин, и Намджун от его похвалы весь рдеет. Он почти не выходит, просто поддает бедрами внутрь, шлепает каждый раз, как оказывается глубже всего, и снова, и снова. Чонгук мечется, просит еще вот так, и его громкие стоны на каждом толчке вгрызаются Намджуну в загривок острыми клыками. Он видит, как стекленеют глаза, как распахиваются губы, не издавая ни звука, он знает, что вот сейчас, совсем близко, и Джин будто тоже это чувствует, потому что выдыхает: — Сейчас. И Чонгук, сжимая свой кулак, бурно кончает. Намджун выскальзывает из него, как можно осторожнее опуская обратно на кровать, торопливо выжимает себя следом, забрызгивая его живот. — Господи боже… — неверяще выдыхает он, рассматривая абсолютного выжатого Чонгука, использованного, испачканного ими обоими. Он такой прекрасный, такой безмятежный. Слишком безмятежный. Намджун с беспокойством замечает то, что Чонгук не двигается вообще, дышит поверхностно, еле слышно, и смотрит невидяще куда-то вверх, но Джин тут же оказывается рядом, чтобы его успокоить. — Не бойся, — он мягко касается плеча, — он меня предупреждал, что с ним такое бывает. Намджун переводит взгляд на Джина, потом на его ладонь на своем плече и почему-то совсем не смущается ни того, что он обнажен перед ним, ни того, что они все втроем находятся сейчас вместе… вот так. Как только унимается горячка возбуждения, в голове появляется столько мыслей, но все они такие неважные, такие мелкие, Намджун, если честно, хочет просто расслабиться, допить растекающуюся по телу негу, побыть с ними рядом еще немного. — Побудь с ним, ляг рядом, чтобы он чувствовал, что ты здесь. — А ты?.. — спрашивает Намджун и звучит, видимо, слишком разочарованно, потому что Джин тут же мягко смеется. — Я схожу за мокрым полотенцем и водой, побудь с ним. Джин еще оглядывается на них у дверей, как Намджун, лежа рядом, с ласковой осторожностью поглаживает запястье Чонгука, смотрит на него, сонно моргая — и неприлично умиляется. Ну и стоило ли столько сопротивляться, а?.. Когда он выходит из комнаты, то никак не ожидает застать в коридоре Юнги с Тэхеном. И если первый подпирает дверь со своим обычным каменным выражением лица, то у Тэхена, судорожно копающегося в тумбочке лицо красное как у лобстера. — Вы чего вернулись? — удивленно спрашивает Джин. Тэхен краснеет еще сильнее, хотя казалось бы, куда еще. — Никогда настолько сильно не жалел о чем-то, как о том, что решил развернуться на полпути, потому что забыл очки, — раздраженно тараторит он, не поворачиваясь, — Чонгук так голосил, что этот звук еще долго будет будить меня по ночам. — Тогда считай это местью, — невозмутимо отбивается Джин, — ты мне тоже спать не дал, если помнишь. — Вообще не понимаю, о чем ты… — бурчит Тэхен, так заливаясь краской, будто сейчас взорвется. Джин ухмыляется. Ну уж нет, раз мелкий вздумал тявкнуть на него, он его недобитым не отпустит. — А это не ты стонал за стенкой в отеле и просил трахнуть тебя глубже? Судя по звуку, Тэхен чуть не выломал ящик. Он резко захлопывает его и выпрямляется. — Не так уж и нужны мне эти очки. — Зная твои предпочтения, — хмыкает Юнги, с чисто соседской солидарностью помогая добить Тэхена, — надеюсь только на то, что Чонгук там в сознании. — Все в порядке, Намджун с ним. — А-а-а, ла-ла-ла, ничего не хочу об этом слышать, — вопит Тэхен и на смех от этих двоих только мученически воет, — боже, хен, ты чудовище, зачем ты все это рассказываешь. Все, Юнги-хен, скорее поехали. — Может, задержитесь? Я собираюсь заказать курицу. Тэхен с Юнги переглядываются. Джин усмехается, невинно добавляя: — И сделать чапче. — Боже, хен, ты лучший, — выдыхает Тэхен восторженно, сбрасывая кроссовки. — Ты только что говорил, что я чудовище, — щурится он с улыбкой. — Ты прекрасно совмещаешь. Джин с улыбкой поглядывает на то, как они раздеваются и уходят на кухню, и прежде, чем уйти в душ победителем, бросает с издевкой: — Только в комнату, Тэхени, я советую пока не заходить. — И все-таки я передумал про совмещение! — доносится крик из кухни. Джин радостно хохочет.