Небесный террор

— Так расскажи наконец-то правду, зачем тебе нужен был человек? — он придвинул стул и сел напротив, сложив руки перед собой. В глазах горел азарт и легкая нетерпеливость. Уриил не нравился взгляд. В сумбуре сегодняшних откровений, Михаил выглядел так, как будто давно знал правду, но нуждался в горячем, искреннем признании. Она усмехнулась и медленно сложила бумаги в одну стопочку, не забыв прикрепить рисунок скрепкой, тот «архангел» всего лишь человек, и в чувствах она не нуждалась, разве что в одном… — Ну же, Уриил, ответь наконец-то себе, почему же именно он. Почему не кто-то другой. Она хмыкнула, прикусив язык зубами и выдохнула. Оглушающая неловкость была ещё хуже, чем прежде, и если отбросить все прелести, то получался только приговор, почти приговор. Это не было секретом, совсем не для кого, отрицание тоже было неким ритуалом. Каждодневным, приятнее думать о себе лучше, чем есть на самом деле. — Может, дело во внешности, — скривив губы, потянула Уриил, слегка склонив голову. — Он был весьма хорош. Это было неправда, а Михаил любит быть всегда правым. Она зажмурилась. Сквозь плотные шторы в кабинет проникал оранжевый свет. Полосками и пятнами. — Неужели? Впрочем, в ней тоже. — Да, — сразу же последовало легкое пожатие плеч, и она потерла шею. Воплощением прошлого на коже расцвели солнечные лучи, они словно зайчики прыгали по белым стенам, кляксой расползались на волосах и ярко выделялись на лице. Темные глаза Михаила на свету казались теплым чаем или сладким медом. В них не было холода, простая уверенность. — Мне нужна власть. Не более. Я для него была высшим существом, воплощением какого-то божества. Песок не скрывал моих крыльев, их видно было в солнечных бликах, паутинки перьев — на колючем песке, и я чувствовала над ним власть. Он был для меня слугой, подчинялся, не говорил ни слова против. Всегда услужлив. Этого мне хватало, а то, что твоя внешность… — Уриил холодно посмотрела на Михаила, не скрывая ухмылки, невеселой и блеклой. — Мне нужна была власть в каком-то роде над тобой. И, кажется, именно она заставляла возвращаться к нему снова и снова. — Я рад, что ты не собираешься скрывать очевидное. Она была неправильным солдатом, вперед её гнало вечное противостояние, желание быть лучше, сильнее, могущественнее, чем есть на самом деле. Однако, такому как Михаил, она не могла быть соперником, предсказуемая, вульгарная до непристойности пустыми амбициями, вечно искала другую сторону, где была хотя бы крохотная возможность занять место повыше. Крах не произошёл только благодаря милости, кому как не ему понимать, кого именно обучил. Она его вечный солдат, специалист по массовым убийствам для которого уже нет работы — а убивать Уриил больше не хотела. Нет, не хотела видеть слезы, боль, слышать страшный звук угасания человеческой жизни — громкий последний стук, будто бой барабана, свист воздуха в легких, а ещё вечно казалось, что рядом лопаются шарики. — Плевать. Я все равно не буду убивать, я наконец-то хочу быть лучше, а не просто думать о добродетели. Они не заслужили той участи, которую ты им приготовил, — выдавила Уриил, упираясь ладонями, немного привстав. Она догадывалась, к чему он клонил, каждый раз одно и то же. Сердце сжалось от тянущегося до самых ногтей страха, но убрать руки, резко уйдя назад, не решилась. Отступить сейчас? Когда можно доказать себе, что жизнь не такая уродливая, как сквозь призму постоянной власти. — Те, крохи людей, с которыми я познакомилась, не заслужили, я — да, они — нет. В их смерти не будет смысла, Отец уже не придет, — голос надломился, последние слова она прошептала, глядя прямо в глаза Михаила. Разгорится ли злоба и разольется ли гнев по его венам? — задалась вопросом и опустила взгляд. — Они пошли против меня, это не обсуждается, — отрезал холодно Михаил, и спокойно потянул папки на себя, положив на них ладонь. — Если тебе это больше не нужно, поставь, будь добра, на место. — Хорошо, — глухо отозвалась Уриил. Люди почти убили её, но сердиться или обижаться не получалось. Ненависть к людям схлопнулась как черная дыра, забрав с собой остатки жгучих эмоций и вкусных воспоминаний. — С ними я была искренняя. Мне не нужна была власть, чтобы любили и возносили. Ничего такого, как раньше. Я просто хотела помочь, зная, что они не дадут ничего взамен… Хотя они научили быть немного человеком. Чувствовать, признавать ошибки, и понять, что власть мне не нужна. Михаил тяжело вздохнул. — Мне попался бракованный ангел. — Раньше ты такого не говорил, — заметила она, сдержано дернув уголком губ в улыбке. Эмоции всегда сложные, они не однообразные, многогранные и разноцветные. Стекла «души», которыми части руководились умы, сливались и накладывались один на одного, цвета не гармонировали друг с другом, но оттого они стали живее, тянущие тихой болью, волнением и наигранной статью. С трудом удалось успокоить дрожащие от нетерпения ладони. Михаил был близко. — Ты не часто откровенна, — пояснил он, поднявшись. В каждом жесте — власть, в каждом взгляде и шаге. Михаил безучастно обвел взглядом кабинет, наблюдая пару секунд, как мечется солнце на небосклоне, горячие лучи давно покинули землю, но всегда существовало в Раю, и почему-то быстро таяло, исчезая за кронами деревьев. — Но почему-то ты уверенна, что я скажу что-то иное? Нет никакой надежды, что их не размажет тонким слоем по земле во время очередного катаклизма или тело не сожрет болезнь от нехватки воды или еды. Вопрос исчезновения человечества — совсем не вопрос. Все давно решено, и если мне нужно будет для чего-то человек, я найду на Небесах тысячу. Уриил не знала, что сказать, как еще уберечь всех тех, кого она полюбила всем сердцем, как родных существ. Но она любила и Михаила, своей неловкой и жалкой любовью, но любила. — Я просто хочу, чтобы ты позволил мне их спасти на этот раз. Попытаться, — она встала, замерев на огрызку света, маленькому квадрату, на котором поместилась только одна нога, каждое движение к нему сопровождалось слабой судорогой, страх скребся в горле. — Скучаю по своей былой смелости, доходящей до абсурда, — ладонью она хотела поймать руку Михаила, но пальцы замерли, и она сжала их, схватившись за кисточку шали. Архангел хмыкнул, окинув её пристальным взглядом, и задумчиво скривил губы, сложив перед собой руки. Власть всегда принадлежала только ему, покорная, она вилась вокруг его рук, опадая короной на голову, скрывая нимб — Уриил видела только корону, но не нимб, у неё он тоже рассыпался прахом ещё давным-давно. — Если ты надеешься соблазнить меня, чтобы выманить шанс для людей, то смелость никуда не делась. Она всегда с тобой. С минуту они смотрели друг на друга. Взгляд Уриил полыхнул злостью и, задев его плечом, распахнула шторы, пустив проблески заката в кабинет. Внутри непривычно поселилась пустота, вечные терзания разрослись роскошным бурьяном, в этот раз было непривычно держать маску на лице, все время казалось, что неестественные для ангела эмоции рвались наружу. Она легонько прикоснулась к лицу, потерев губы, нос, глаза, и вроде бы ничего не говорило об излишке эмоций. — О, нет. Это не сработает, — она медленно покачала головой. Если хотела успеть, хотя бы изучить обстановку, из Рая следовало сбежать сейчас же, пока не поздно. Уриил облизала губы. — Я буду здесь, если это все, то я пойду, отнесу бумаги в архив. Она было уже потянулась к коробке, но остановилась. — Да-да, точно, — Михаил раздраженно сверкнул глазами, этого не видела, только ориентировалась по тону голоса. Хладнокровный и бескомпромиссный, он умело себя контролировал, однако злость рвалась наружу, бурлящими всполохами. В его власти никто не смел сомневаться, особенно Уриил. Он схватил её за локоть, шепча. — Никогда этому не бывать, Уриил. Разочарование архангела ударило в грудь, она пошатнулась, с удивлением посмотрев на Михаила. Осознание противно ныло под сердцем, скреблось длинными когтями по внутренностям, спокойный выдох получился неправдоподобным, смазанный страх сдавил легкие. Не имела права спрашивать, боялась, но рискнула. — И, все же, какой процент вмешательства Бога во всё это? Михаил поднял глаза, моргнул несколько раз, словно не совсем расслышал вопрос, и потер ладони друг об друга, сделав выход. В такие моменты Уриил раздражала. Голыми импульсами злость пронизывала тело, и главная задача — контроль, если он не смог научить своего же солдата подчиняться, то, может, сможет держать в контроле себя? Он надеялся. — Больше, чем ты можешь себе представить, — отмахнулся он. — Проваливай, Уриил. Если увижу тебя среди людей, знай, что в следующий раз мы соберемся на твои похороны. И ноги ангела подогнулись, сил удержаться не оказалось. Глухое к мольбам подчинение натянуло до предела веревки, которые болезненными джутами оплетали кисти и лодыжки, Уриил не смотрела на него, невидящим взглядом уставилась на пол и старалась дышать тихо и размерено. И мысленно твердила: «Я вернусь, вернусь к ним». Или не мысленно, совсем не мысленно. — Я даже твои крылья рядом закопаю. Надеюсь, тебе будет приятно. В это не трудно поверить. Последовавший кивок мало чем успокоил Михаила. Чтобы закончить начатое, он подошёл ближе, провел трема пальцами по хребту, опустился на лопатки, будто очерчивая будущие раны. Дыхания не осталось, Уриил окаменела, перед глазами расцвели темные точки, которые с каждым разом становились все больше и больше. Позволить себе многое оказалось легче, нежели следовать всем правилам, скандируя устав. А перейти черту — ещё легче, сравнимо с один крохотным шагом с полной уверенностью в своем праве. Да только прав у неё не было — ни у кого из них, от ангелов до людей. — Я пытался образумить тебя по-другому, но вижу, не помогло, — он ухмыльнулся, под его рукой дрогнуло серое крыло. — Пожалуйста, не надо… Михаил… — персональный ад, из которого не было спасения, восставал в светлых стенах Рая, оранжевые лучи проникали под кожу длинными плетями. Перед собой, как и в прошлый раз, она видела только свою цель. В первый раз — спасение дорогих ей людей, на сей раз цель была настолько размыта, что с огромным трудом удалось увидеть четкие очертания. — Хотел бы я в это верить, — широкие крылья по всей длине едва вместились в помещение. Пронизаны светом, они были настоящим сокровищем для ангела, почти всем, что означало благодать и силу Небес. Без них они не могли перемещаться. Уриил часто задышала, зажмурившись. Почему сейчас… Немеющими губами продолжала шептать, молить, пожалуйста, только не сейчас. Не сейчас. Пусть позже, когда она будет готова когда-то. — Но ты не оставляешь мне выбора. — Михаил, — шепот непослушными губами перерос в крик… Оглушающий. Крик самой сущности. Она впилась пальцами в пол, следующий крик вырвался хрипом и всхлипом. А ведь ад только начинался. Лучевая и локтевая кость крыла треснули одновременно. Боль свела судорогой тело, множилась под перьями, и, казалось, вырывали хребет. Пульсирующий свет под его пальцами кислотой выжигал спину и остальную часть крыла. Без шанса. Помутненным от вспышек боли сознанием, она понимала, что это только начало, адская боль уже писала кровавым клинком раны, и растекалась жидким металлом. Ей хотелось нелепо поджать крыло, спрятать его, закрывая руками и больше никому никогда не показывать, но вместо этого она не могла даже пошевелиться. Уриил не знала, сколько длилась эта боль, секунду, минуту, пять минут — для неё вечность, особенно, когда горячие липкие пальцы Михаила перешли на другое крыло. — Прошу, Михаил… я все поняла. Молю, не надо. Пожалуйста, я позволила себе слишком много… пожалуйста, — её слова как-то нелепо сливались один с одним, голос едва разборчив, но ещё ничего не закончено. Архангел всегда шёл до конца, милость взлетела серыми перьями вверх и потонула спустя минуту в адском огне. — И так все сразу поняла? Несколько тысяч лет никакого прогресса и, о, внезапно озарение. Это только начало, Уриил, я намерен объяснить раз и навсегда. На белый ковер капала кровь, от резкого запаха ее затошнило. Руки подогнулись, крыло натянулось, и очередной вспышкой боли пополам с треском костей её выгнуло. Боли стало больше, она наполнила собой весь Рай, в каждом вздохе рвалось легкое, вместо крови — яд, вместо воздуха — кошмар с вязким привкусом смерти, вместо теплых рук — сталь, жгучий метал, который дробил кости. Рай медленно качался. Уриил ещё успела выплюнуть кровь, была ли это кровь из губы или языка не знала, может, все одновременно. В какой-то момент она не чувствовала больше ничего, огромная пустота открыла двери рая, и даже боль была где-то далеко, в своем мире, здесь ей нет места. Сухая пустота, как страницы книги, открывалась хаосом. Знания приходили шелковыми холодными покрывалами, такими банальными и простыми истинами. Люди не умели любить, она тем более, все чувства — скупое холодное дыхание и придуманное ею, специально для неё. Она не умеет любить, не умеет чувствовать, у неё нет эмоций. Они исчезли вместе с крыльями, вместе с той болью, которая соленым нескончаемым потоком слез нависла над сущностью. — Михаил! Михаил! — сквозь стену мрака она слышала голос пророка, который был предназначен только для архангела. — Книга, все страницы исписаны, теперь она закончена. И из горла вырвался смех.