Небесный террор

— Чарли, Бобби, вы живы, — Уриил испытала фатальное облегчение. Она смотрела на них из темноты и не шевелилась, словно была одним из тех вампиров, которые ранее обитали в туннеле. И было дернулась, дабы сказать шумное «привет» в сопровождении тяжелого дыхания, задрожали по-новому руки, ей хотелось их обнять, но теперь люди не нуждались в ангеле. У них были свои защитники, вернувшиеся с пылающего поля боя, не сумевшие убить архангела, но вернувшихся. Она потерла руки, ее не заметили. Люди продолжали говорить громко, туннель будто раскачивался от их радостных голосов, а она была чужой.  До прихода Бобби и Чарли, ей удалось сделать крылья снова невидимыми, даже для себя, от крови и голых костей тошнило, выворачивало в который раз на изнанку, что приходилось открывать тяжелые двери, падать в снег, вжимаясь пылающим жаром и болью лицом, царапать ногтями прохладный лед, и лежать, пока снег не укрывал своим снежным покровом, потом вытряхиваться, врываясь вместе с пеплом и кровавым небом назад. Она заставила их нанести защитные символы, поэтому находиться здесь было очередным самоубийством. Боль стала невозможной. Со стоном она поднялась, опираясь в стену, медленно двигая ноги. «Стара как мир», — подумала Уриил. Её метания утратили любую ценность. — Уриил… — Чарли вскинула голову, в ее глазах горел огонь войны, одежда провоняла пеплом и кровью, и Уриил едва не скрутило, из горла вырвался всхлип сквозь сжатые зубы. — Ты, Уриил… — она не успела отреагировать, с опаской поджимая губы, как Чарли крепко обняла ее, сомкнув холодные ладони на спине. — Чарли, моя бедная маленькая Чарли, — сорвавшимся голосом от боли шептала она, и гладила Чарли по мокрым волосам. — Мне так жаль, — боль кружила голову, приходилось постоянно сглатывать, но железный привкус никуда не уходил. Наверное, люди чувствовали ту же боль, что и она со сломанными крылья, а у них сломаны судьбы, жизни, уничтожены небесным террором. По щекам бежали призрачные слезы, она вытерла их ребром ладони, и улыбнулась. — Нужно идти? — как маленький ребенок, спросила Чарли, с тоской отпуская, разжимая тонкие ладони и отступая, невесело улыбаясь. — Да. Как всегда, бежать куда-то, что-то делать. Вряд ли я вам помощник. — Но как ты дальше? — Как-то, — нахмурилась Уриил. — Но я больше не могу здесь находиться. Я бы осталась с вами, но… Невозможно. — Азазель был нашим последним шансом. Больше надежды нет, Михаил слишком силен, — Бобби прижал свой берет к груди. По его лицу текли редкие слезы. Для Уриил зрелище стало невероятным. Наверное увидеть слезы на лице Сингера было сравнимо, что ангелы после стольких лет террора внезапно будут оплакивать жизни погибших врагов. — Мне очень жаль, что так получилось. Неужели мы не заслужили ничего, кроме смерти и боли, это несправедливо. Бог создал всех нас, чтобы убить красиво, чтобы мы умерли мужественно, благородно, в бою и  уходили от страданий в лучший мир. Не волнуйся, Бобби, Михаил не причиняет вред душам в Раю, там нет того кровавого террора, нет крови и страданий, да и Ада больше не существует. Я знаю, это совсем не много… но может, умирать будет не так страшно, после, потом, если… Простите. — Михаил нас не пустит в Рай, — Бобби усмехнулся, все остальные притихли. — Всех погибших уже пустил. Ворота Рая открыты нараспашку, — хотя раньше он хотел уничтожать души. Она потянулась к выходу и уже возле дверей обернулась, глядя Бобби прямо в глаза, прошептала «спасибо». Что делать дальше она не знала, как и куда идти, любое движение казалось бессмысленным, пустым и безнадежным. Уриил запустила руку в карман, собрав остатки тепла, и замерла, зависнув на пороге, ясно прощупывался пистолет, только она его не брала… Вновь появилось ощущение будто ее осторожно прижали с двух сторон невидимые руки, теплые, божественные. — Михаил должен заплатить за то, что сделал, — пришло твердое решение. Уриил чувствовала обжигающую боль в крыльях, слабая благодать напоминала одинокий огонек на гирлянде, остальное сгорело. Рано или поздно он бы лишил ее всего, чем она дорожила. Ничего не должно быть дороже архангела — именно так считал он. Жгущая ненависть полыхнула на губах, именно архангел принес больше всего боли, и ему прощения нет, и не будет никогда. Невидимый соратник бросил воинственный клич. Небо полыхнуло огнем, будто его раздирали на мелкие куски. Мир продолжал вертеться, словно на углях, и медленно исчезал по воле архангела: по кусочкам таяли ледники, пропадали острова, поднималась вода, проступая в железных городах, образовывались огромные трещины по земной горе, рассыпались острыми камнями горы. Уриил сделала невероятно трудный шаг навстречу хаосу. Он тиран, он всего лишь такое же создание Бога, позволяющее себе уничтожать других, красть жизни и наказывать. Голос был ее, боль тоже. Смириться с этим было невозможно. Он приносит смерть… Уриил смотрела на пистолет, на оружие способное убить архангела. И не знала, достаточно ли у нее гнева, чтобы выстрелить. Награды не будет, ее заберет кто-то другой.  Следовало задержаться, подумать, но времени не было, кусочки мира гнетуще застыли впереди. И собственные мысли сводились к единому решению — ему нельзя жить, потому что дальше и дальше будет нести только войну на порог каждого мира, и с каждой разрушенной вселенной будет сильнее, чем прежде. Его ярости слишком много, злость ослепляющая, а месть… Месть Богу ничего не решит, погибшим будет все равно, только ради своего гнева и удовольствия, устроил террор и убил всех, до кого дотянулся. Михаил стал монстром, а монстров необходимо убивать… Не эти ли слова преследовали всех охотников на нечисть, Уриил не могла понять откуда у нее такие мысли, неужели Создатель мог управлять всеми на таком уровне, чтобы заставить думать о том, чего он хотел? Дрожь прошлась по спине болезненными ранами, страшно, очень страшно. И сомнения выводили узоры на коже, Михаила она любит, не совсем так, как люди друг друга, но эта любовь была драгоценнее жизни… Или нет? Уриил запуталась, тяжело дыша, и сжала голову руками, закричав. Только так можно было перебить стон мыслей, разнообразных и совершенно диких, а еще она вспоминала горящие ладони на пояснице, на животе, и жар поцелуя. — Нельзя помнить то, что было тысячу лет назад, — тихо произнесла Уриил, дабы реплика одинокого существа, пророненная в тишине леса, могла что-то исправить, а именно понимание, что ее любовь для Михаила пустой звук. Одна несчастная ночь подарила ей столько воспоминаний и гору надежды, которую воспевали люди в каждом жесте, в стихах, книгах и своими подвигами, ради счастья близких. У нее поплыло перед глазами, и моментально сменилась картинка: свет опалил кожу щек и рук, белое зарево с писком проникало в атмосферу, и  Уриил закрылась руками, плотно сжимая веки. Михаил! Его фигура таяла в свету, растворялась в вечном пламени. Он был рядом, почти рядом. Пуля могла достать с легкостью. Все внутри Уриил перевернулось: Бог хотел, что бы она застрелила Михаила. Лишила своего архистратига жизни, подло подкравшись со спины. Туман света и тьмы сужался кольцом вокруг него, и Уриил была вместе с ним и погибнет вместе с ним, потому что сила тьмы и света медленно стекалась к истокам. Пару шагов к Михаилу. Скрип снега таял в бешеном гуле, на грани сознания улавливалось что-то еще, спустя минуту, приближаясь, к нему она слышала тяжелое дыхание… От него не веяло силой, все остатки уходили на связь с миром, на уничтожение книги. Пистолет жег руки, ей хотелось его отпустить, положить на усыпанную белым землю и забыть, как самый страшный кошмар за долгое существование. Она переложила с левой руки в правую. Стреляй, ну же! Быстрее! Стреляй в монстра! В твоего убийцу и палача. Стреляй, чтобы облегчить всем жизнь. Но Уриил чувствовала мрачное послевкусие после этих слов и не удержалась от усмешки. Почему она должна избавить мир от потрясающего наказания? Все миры? Она не хотела быть спасительницей, эта роль не для нее. Пусть для кучки людей, она является надеждой, но для всех миров… Почему ей должно быть больно за то, чего желает сам Бог? Убивай его сам, Создатель. Она уже целилась, Михаил стоял спиной. Подло, бесчестно. Руки против воли держали оружие. — Михаил! Удивленный архангел обернулся. Его глаза горели первородным светом, а кольца сужались, вздымались черные полосы и нитями тянулись к ядру земли, пересекая Рай и Ад, даже Чистилище. Природа леса выгорела, осталась длинная равнина, с темными извилистыми тропами и склонами, под стать черному небу. — Что ты здесь делаешь, Уриил? Убирайся. — Не могу, — слова получились тихими, голос сиплый, беззвучный. Она сделала шаг к нему, чувствуя, как в спину веет холодное дыхание тьмы, а свет обжигающий, совсем немилосердный. — Я пришла тебя убить. — Тогда чего ждешь? — он несколько раз моргнул, поднимая голову к небесам, раскинув руки навстречу силы. Контроль. Пожалуй, контроль на этом этапе был самым смертоносным. Даже он сам боялся, что не выдержит, не удержит тысячи нитей, ему было больно. По тонким граням он ходил каждую секунду, хотя телом стоял на земле.  Тяжесть раздирала грудную клетку, ему хотелось кричать, и он фокусировался на словах Уриил, вот она драма… Любимица самого архангела снова в гуще событий и вопреки всем своим чувствам должна выстрелить. — Будет много боли и крови. Вечная драма. Он не стал говорить, что прерви необращенный процесс сейчас, вселенная просто хлопнется, как карточный домик, сложить железными плитами и пылью в космосе. Планета перестанет существовать, хотя космос еще продолжит свое бытие. Безграничный, он чем-то напоминал ему себя. Для него никогда не существовало рамок, в которые бы не пролез. — Я не хочу, этого жаждет Бог. — Ты говорила, что Его нет. — Я ошиблась. Уриил прикусила губу, с трудом опуская руку — дуло пистолета теперь смотрело вниз, в горячую, напитанную силой землю. Предавать на сей раз было удивительно больно, как и поддаться божественной силе. — Что будет, если я выстрелю? — она смотрела на него, морщась от света, следила за каждой эмоцией на лице, за изменениями и тонкими морщинками. Михаил молчал. — Михаил… — Детонация. — Никто не выживет, ведь так? — Да. Как воспротивиться? — Вот Он и появился, — она скривила губы, пальцы скользили по рукоятке с винтом. — Я не могу остановиться, — призналась наконец-то она. Чувство клетки никуда не делось: стальные прутья давили на грудную клетку, доламывали крылья, подпирали со всех сторон и не имели конца. Существовал единственный приказ — «Стреляй!». Михаил нахмурился, спрашивая себя, что мог сделать? Отделять и разрушать потоки нельзя. — Я уже совершил неизбежное, чтобы остановиться сейчас. Связь Бога с этим вариантом мира тает на глазах, если я прекращу, нас уничтожит вся мощь вселенной, — слишком спокойно пояснил он, и закрыл глаза, продолжая начатое. Свет и тьма скрестились в мощном едином потоке. Сила взревела так, что он едва не закрыл уши руками, пытаясь оградиться от адских звуков. Было схоже на умирающее громадное животное, величиной с планету. Оно ревело прямо в его руках и клацало зубами возле лица, но с закрытыми глазами было не все так однозначно. — Как бороться? — с надеждой спросила она, а Михаил покачал головой «Никак», совершенно никак, и они оба знали, если он ничего не сделает прямо сейчас, то Уриил выстрелит, а если сделает, то сила запущенной цепочки, обращенной против связи, разорвет на атомы живое и неживое. — Я ждал этого столько лет, — в какой-то момент ухмылка показалась безумной и жжение в руках усилилось. — Бог объявился, пусть руководит всем из другой вселенной, а значит, в моей борьбе есть смысл. Ему нужны для чего-то люди, те выжившие, оплот последнего сопротивления ценен. С огромным трудом она разгибала пальцы, чтобы уронить пистолет и забыть, как страшный сон, но не могла. Ее тело и воля уже не принадлежали Уриил, взгляд затянуло дымкой, лицо исказилось злостью. Внутри нее неизвестно откуда бралась настоящая ярость, дурманя разум, сердце билось неистово, страшно, и она сделала шаг к нему, приблизившись вплотную. Обжигающий свет, который, казалось, проходил сквозь сосуд архангела совершенно не мешал. Но понять, правда ли такая ярость живет внутри нее, или все придумано Богом, не просто. — Ты сломал мои крылья. Заплати за это, Михаил. — Но даже это не помешало Богу спасти глупых людей. Твоя ненависть справедлива, и моя вина признана, но хочешь ли ты сама меня убить? Станет ли тебе легче от того, что ты совершишь? Пустота в таком случае ждет нас всех, это не я придумал. Я только хочу отрезать Бога от нашего мира. Но я не стану новым Богом — признался себе архангел. Ему не хватит мощи, чтобы стать Богом, но если они с Кевином и Захарией все правильно рассчитали, то миру ничего не грозило, сила останется, свет и тьма тоже. Только иной сценарий ждет их всех, другие события, которые будут принадлежать только судьбе. Он положит мир к ногам Судьбы, тысячи случайностей, мнимых страстей, обуявших мозг. Михаил внимательно смотрел на ангела, сложенные сломанные крылья светились за ее спиной красным светом, искалеченная сущность требовала отмщения. Она осторожно прижалась к нему, и сжала пистолет сосредоточено глядя только на его грудь, туда, где живое сердце пропускало силу. — Прости, Михаил. Ему почудился голос Отца, он сжал веки, и открыл только когда плечо полыхнуло огнем, а явившийся почти вовремя Захария спас положение. Захария отпрянул назад, схватив поперек талии Уриил, и с ужасом поднял глаза. Но с раной ничего не происходило, она немного пульсировала светом и кровоточила. — Что ты наделала? Уриил! — Простите, — Уриил подняла пустой взгляд и закричала от боли. Ее тело скрутило судорогами. Захария чувствовал запах крови, от ее кожи шел жар, что ему на секунду пришлось убрать ладони. — Она не справилась с миссией, Он её убивает, — холодно произнес Михаил, скрипнув зубами. — Просто забери ее в Рай. Живее! — процесс заканчивался. Но Захария не успел исчезнуть, их обоих снесло убийственной волной. Сила закрутилась вокруг Михаила с удвоенной скоростью, полыхая сначала белым, потом синим, и в конце землю на минуту поглотила темнота. Крики проступили во мгле. Архангел почувствовал острый, как нож, страх, распоровший кожу плеча, и подумал, что к ним пришла Пустота, и успокоился, шумно и с облегчением выдохнув, когда небо посветлело, даже слабое солнце просачивалось сквозь обычные серые облака. Тишина завораживалась, лежа на будто горячей земле, его окружала только она, вакуум из плотного воздуха неумолимо стянул грудную клетку. Он с трудом перевернулся, прищурившись, Захарию и Уриил он не видел, но чувствовал — живы! — Вы чертовски везучие.

***

— Отмстила? — иронично спрашивает Михаил. Он слаб, и от него воняет гарью. По руке бежит кровь, но пуля прошла на вылет. Он ничего не собирается делать — заживет само. Уриил медленно кивает, обнимая себя за плечи и поглядывая на целые крылья. На целые крылья! Серые, голубиные, с редкими черными перьями. Ужасных ран не было, боли тоже, и ей хотелось улыбаться. Невесомая легкость затопила тело. Их слепит яркое солнце, и они еще сидят на выжженной земле, и смотрят друг другу в глаза. — Ты стал Богом? — моргнув, спрашивает она, тень страха пробежала по лицу, и, закрывая глаза, обрывает зачатки. — Нет, — пожимает плечами Михаил, согнув колено, приседает на другую ногу, и, откинув голову, поглядывает на небеса. Запредельная синева напоминала голубые краски, выплеснутые на холст. К нему спустилось спокойствие, представ в своем привычном обыкновении, застывшего на короткий период. Сколько еще продлиться тихое мгновение? Им нужно столько спросить и объяснить, особенно Уриил, но после случившегося, он знал, что лишнего слова не сорвется с красных губ. — Уриил. — Что? — она открывает глаза. — Я их не буду трогать. Пока что, — обозначает он. — Почему? — Уриил хмурится, с трудом поднимается, окинув взглядом место, где был несколько минут назад Захария, но тот растворился вместе с приказом, оставив их одних. — Какая выгода? — Хочу узнать, какая ценность в их жизни была для Бога. Михаил тоже поднимается, застыв от парализующей боли, и тяжело дышит. Чем он заплатил за разорванную связь, пока понять не мог. Но вселенная обязательно что-то отберет в самый неожиданный момент, но сейчас он протягивает руку Уриил, ощутив ее холодные пальцы, прижимает к себе, положив подбородок на макушку, и, наверное, впервые в жизни произнеся: «Прости меня, Уриил». Она улыбается своими красными губами, поднимает лукавые глаза, и тоже произносит очередное: «И ты прости меня, Михаил».