Незаменимые

Павлина отворила скрипучую деревянную дверь, отодвинув щеколду. Куры тотчас кинулись врассыпную. В воздух поднялась куча пыли и перьев. Зайдя в сарайчик, кухарка первым делом пересчитала птиц. Она была очень удивлена, так как дело обстояло странно. Женщина знала, что в этом курятнике у господ Червинских имелось около тридцати жирненьких кур да несколько петухов. За текущий месяц для праздничных застольев зарезали примерно шесть кур. Выходит, должно быть двадцать четыре, но сейчас их количество едва ли ровнялось пятнадцати, а петухов – так вообще не осталось. Сперва подозрения Павлины пали на лису, которых в окрестных лесах, особенно в Шефферке, водилось немало, но, припомнив события последних недель, она всё поняла. – Ироды! Нехристи! Всю птицу извели, – чертыхнулась кухарка. – Да за все колдовства и грабежи я бы руки пооткручивала скопцам этим проклятущим. Ей-Богу пооткручивала! Сверху на широких полках, служивших насестами для кур, что-то зашуршало. Женщина принялась собирать в гнёздах яйца, не обращая на то особого внимания. – Так, это битое… это вроде хорошее… и вот это целое… – бормотала себе под нос Павлина. Вдруг из дальнего угла курятника до неё донеслись не менее странные звуки. Они походили то ли на скуление, то ли на чьи-то всхлипы. Прислушавшись и затаив дыхание, женщина поставила корзину на пол и на цыпочках приблизилась туда. Заглянув в кучу прелой соломы, она увидела там… – Яков Юхимович, ну шо вы заладили это мокрое дело, – с укором проговорила Павла. На минуту прекратив плакать, управляющий испуганно поднял покрасневшие от слёз глаза на кухарку. Тут же он резко отвернулся и опять зарылся с головой в солому, возобновляя едва слышное скуление. – Значит так, полупан Яшка, – строго начала Павлина, вытащив того из кучи за шкирку, – так не пойдёт! Чего стряслось то? Сердце болит дюже? Или знов с Галкой поцапались? Вон она тоже на кухне сидит, пригорюнилась. – Да ничего мне не болит, тётка Павлина! – отрезал Яков. – И с Галиной… пока… порядок… Управляющий вновь зашёлся едва сдерживаемыми рыданиями, закрыв лицо руками. Уж больно он, всегда гордый и дерзкий панский приказчик, стыдился своих слёз. – Говори-говори, Яшка! Хватит уж истерику катать! – настаивала Павла, – всё равно ведь дознаюсь. Однако несчастный, казалось, даже не слышал её слов, продолжая хныкать и стенать. – Ну-ка обожди, голубчик, я мигом, – шепнула управляющему кухарка и исчезла за дверью. Через минуту Павлина вернулась с кувшином воды, которую зачерпнула в большой бадье около курятника. Благо та не замёрзла, ведь утро весьма морозное стояло. – От так, Яшунька, от так… Сейчас умоемся… Будет наше личико чистенькое, красивое… – приговаривала кухарка, бережно омывая тому горячие от слёз щёки прохладной ключевой водой. Женщина усадила всё ещё вздрагивающего от рыданий управляющего на мягкую солому, аккуратно расправив ворот его рубахи. – А сейчас, Яша, постарайся успокоиться и рассказать мне всё толком, – попросила она. – Бо не гоже мужику, как девке, реветь. Ладно? Вот какую историю поведал кухарке горемыка. Произошло это вчера… * * * Вечером Яков Ефимович неспеша прогуливался длинными коридорами поместья. Оброк, гораздо больше обычного, собран, приём гостей прошел великолепно, даже отношения с Галкой кое-как клеились. Управляющий был вполне доволен сегодняшним днём. Правда, пришлось проучить некоторых непокорных. – Какие же нерасторопные эти крепостные, – думал Яков, – ежеминутно кормить батогом надобно, шобы хоть немного шевелились. Проходя мимо кабинета Петра Ивановича, управляющий хотел было явиться к пану, дабы ещё разок поздравить того с приездом и в добавок похвастать своими успехами, но заметив, что дверь слегка приоткрыта, решил сначала подсмотреть, что там творится. Его взору предстала, казалось бы на первый взгляд, ничем не примечательная картина. – Эх, совсем уж загубил ты хозяйство, сынок, – молвил с досадой старший Червинский. – Надо же настолько рассудка лишиться, чтобы скопцам дела имения доверять. Во имя спасения пришли они, как же, да той шайке треклятой абы побольше у тебя умыкнуть. Пётр Иванович разгребал уйму пожелтевших бумаг на письменном столе, решительно взяв инициативу по управлению делами усадьбы в свои руки. Даже пышный праздничный ужин не заставил его несколько обождать с этим занятием. Григорий сидел в кресле напротив отца, опустив глаза в пол и сжав кулаки на подлокотниках так, что аж костяшки побелели. – А Яков что, справляется? – спросил старший Червинский. – Должен же хоть кто-нибудь сею сумятицу улаживать? Панский проныра позарез хотел услышать похвалу в свой адрес, из-за чего едва не ввалился в кабинет, чуть подтолкнув дверь. – На некоторое время, – помолчав с минуту, отвечал Григ, – я призначил управляющим Луку Митрофановича Божедомского и… – Балда, – покачал головой отец. – И слушать о сектанте том не желаю. Он небось уже на каторге с клеймом на лбу бегает, окаянный. Лучше скажи, Гришка, как мне теперь проверить, чего там твой Кормчий намудрил? – Во чехвостят, во чехвостят они еретика этого, – радостно потирал руки Яков, ещё с самого начала не поладивший со скопцами, – прямо сладкая музыка для моих ушей. Но не успел управляющий натешиться чужому горю. Следующие события надолго разрушили покой в его душе. – Так вот же оно, – встрепенулся было Григорий, – сейчас проверим. Он протянул отцу синюю записную книжку в кожаном переплёте, тот стал озабоченно её листать. – Только не это… – растерянно пробормотал Яков. Вспотевшими руками он лихорадочно шарил по карманам сюртука, но нашёл лишь новенький блокнот, которым пришлось обзавестись на днях, оброк ведь не ждёт. Горе-управляющий надеялся, что вместе со скопцом пропала и та клятая книженция, но не тут то было. – Ах, негодяй! Паршивец! – вдруг яростно вскричал Пётр Иванович, опрокинув со стола фарфоровую вазу, что та тут же разлетелась вдребезги, – обирать своего пана Ирод эдакий удумал! Григорий непонимающе уставился на отца. – Что случилось папá? Неужто Митрофаныч… – Да нет, скопец твой наоборот всё правильно подсчитал. Ты на Яшкины каракули посмотри! – чуть не плача со злости, Пётр Иванович ткнул указательным пальцем в книжицу. – У как его… Божедомского вот до ста тыщ в месяц получилось. А у подлеца Якова что?! Всего семьдесят! Чувствуя, как земля уходит из-под ног несчастный управляющий задрожал всем телом, однако, словно окаменев, не мог оторваться от щели. – Но как так вышло? – удивился Григорий. – Не знаю, с какого перепугу, но ты едва не списал на еретика имение, и тому естественно было не на руку обирать себя самого. – Верно, – согласился младший Червинский. – А Яков наш всегда рад в чужой карман лапу запустить, особливо, ежели в кармане том брязгают крупные деньжата. Я это давно заподозрил. – А ты, Гришка, хорош хозяин, – рвал на себе волосы отец, – тоже не доглядел, ротозей! – Будь ты проклят, Лука, будь ты проклят! – цедил сквозь зубы Яков, искусывая в кровь губы и царапая ногтями стену. – Что за нелёгкая принесла тебя и твоё братство в Червинку? Чем мы так нагрешили? Пётр Иванович ещё раз перелистал записную книжку с начала до конца, внимательно вчитываясь в каждую строку. Понял теперь пан, как много украл у него «верный пёс» управляющий. – Мерзавец! Мерзавец! – взревел он. – Злодеяний накопилось у него на три каторжных строка, если не на больше. – Одной лишь каторгой ему не отделаться, – оскалился Григорий, решив подкинуть дров в огонь. – Как мы обычно поступаем с непокорными мошенниками, папá? – Высеку! – со всей силы ударил по столу кулаком старший Червинский, – завтра же высеку! Так шельме по лысой башке настучу – век помнить будет, ежели память останется! Жаль только, еретика Божедомского рядом повязать не удастся. До смерти напуганный Яков на подкошенных ногах поковылял от двери, то и дело хватаясь за стены. Тем временем у ошалевшего Петра Ивановича случился неистовый приступ ярости. Он принялся бить, ломать и крушить в кабинете всё попадавшееся на глаза, да так, что даже Гринька дивился, сжавшись в кресле калачиком. Услыхав ужаснейший грохот, управляющий, обливаясь холодным потом, стремглав помчался по коридору. В голове у бедного Якова Ефимовича раз за разом прокручивались панские угрозы. Хотелось провалиться туда, где уж никто не достанет. Он знал: Пётр Иванович никогда не бросает слов на ветер. * * *