У Черного моря

Хазан была несправедлива к его брату. Синану не пришлось дожидаться рождения третьего ребенка Керема и Ниль, чтобы понять, что шуточка затянулась. Ему было достаточно поймать их в одной постели в доме в деревне. Конечно, человек, обладающий логикой спросил бы, как можно поймать тех, кто не скрывался, и о чем думал Синан, когда Керем увел Ниль ночевать в дом семьи Чамкыранов в деревне, ключи от которого привезла Хазан, а не остался с ним на ферме, но... Синан об этом просто не задумался, а когда утром пошел проверять, почему до сих пор не готов его завтрак, потерял аппетит. И двух лучших друзей. Так утверждал теперь Синан. «Предатели». Вот что он повторял из раза в раз. Предатели. Спелись у него за спиной. Предали его. За спиной. Конечно же, за спиной. Они как минимум две недели жили в настоящем медовом месяце у него на глазах, разве их вина, что он повернулся к ним спиной в это время? Версию Керема Ягызу сообщила Хазан, и, если честно, от обеих версий Ягыза с души рвало. Уровень драмы зашкаливал настолько, что Озджан Дениз отплевался бы. Безответная любовь в девушку, влюбленную в его друга, он любит Ниль, она любит Синана, Синан любит себя. Любовный треугольник. Такое бывает, разомкнутый треугольник? Потом он становится ее лучшим другом, помогает ей, утирает слезы, сочувствует, поддерживает, медленно и незаметно для себя, для нее, и главное, для Синана, влюбляет ее в себя, но они боятся признаться в своих чувствах и себе, и друг другу, и другим, притворяясь, что это просто дружба и ничего более, пока Синан наконец не придает их отношениям пинка, заявив о своих грандиозных планах на их будущее, тогда в горной деревне. По словам Керема, он тогда практически открытым текстом объявил Синану о своих чувствах к Ниль, и Ягыз считал, что ключевым здесь было слово "практически". Ягыз не знал, что именно тогда сказал ему Керем, но Синан был уверен, что ничего о чувствах к Ниль ему тогда не сказали. Когда Синан не хотел слышать, он не понимал намеков, но Керем решил, что получил благословение от Синана и вернулся в Стамбул с намерением во всем признаться Ниль. Само собой, вместо того, чтобы сразу, как нормальный человек, признаться, он несколько недель шатался вокруг и тихо страдал. Нет, Ягыз не понимал таких страданий. Почему надо было все так усложнять? Почему просто не признаться, вместо того чтобы молча страдать и изводить себя и всех вокруг? Парень и девушка влюблены друг в друга годы, но вместо того, чтобы просто признаться, поговорить и пожениться уже наконец, ходят и страдают, мол, «нельзя», мол, «неположено», мол «а что подумает Синан?», «а что подумают люди?». Да кому какая разница, что подумают Синан и люди, что за бред? Ягыз предпочитал думать, что он уж не вел бы себя так глупо, поступил бы рационально и продуманно, как нормальный, не ушибленный в голову человек. Какое счастье, что они с Хазан взрослые зрелые люди, со взрослыми зрелыми убеждениями, какое счастье, влюбиться в нормального, не ушибленного в голову человека. Стоп. Влюбиться? Ягыз потер лоб. Влюбиться? Серьезно? Да нет, не может быть. Да нет, оговорился просто. Кажется. Может быть. Ягыз словно в кость вцепился в это слово. «Влюбился»? Правда? Серьезно? Может ли такое быть? – Я виноват перед тобой, Ягыз. О Аллах, Синан, как не вовремя. Так, что он сказал? Ягыз поднял голову, глядя на брата, стоявшего на пороге его комнаты, оперевшись рукой о косяк. Последние несколько часов, насколько знал Ягыз, Синан провел в постели, упиваясь горем и утешениями бабушки, хлопотавшей над ним. Теперь, по-видимому, пришел за утешением к нему. Ягыз кивнул брату, и Синан вошел в комнату, драматично падая на кровать Ягыза. Ягыз, на кровати которого лежали брюки и футболка, в которые он собирался переодеться, тяжело вздохнул, разворачиваясь к шкафу. Страдания брата не производили на него впечатления. Ягыз сам не понимал, как такое происходило? Когда они были маленькими, Синана он любил больше всех в их семье, в таком не признаются, но Ягыз не привык себе лгать – так и было, из всех он больше всех любил Синана, из всех он был готов первым защитить Синана. Когда он был в Америке, он больше всего скучал по маме и Синану. Когда это изменилось? Когда Синан перестал быть номером один в его семье для него? Когда в его жизни появился дедушка, так ведь? Дедушка и бабушка, которые постоянно повторяли, как любят его, как ждут его, как хотят, чтобы он был рядом – и он из эгоизма и жалости к себе переключил всю свою любовь и желание защищать на них? – О чем ты говоришь, Синан? – Спросил Ягыз, снимая рубашку и натягивая футболку. – Я виноват перед тобой и Гекханом, – сказал Синан. – Я все время говорил, что Керем мой брат. Но это ведь неправда. Кровь все равно оказалась важнее, да? Вы с Гекханом ни за что бы так со мной не поступили. Ты не увел бы у меня любимую девушку. О Аллах, начинается. Ягыз присел в кресло, потирая лоб и прижимая двумя пальцами переносицу. Больше всего хотелось сказать Синану, что он прав, что это правда, что Ягыз его брат, не Керем, что не только в дедушке было дело, что не только поэтому Ягыз не вернулся в Турцию, когда отец позвал его работать в холдинге пять лет назад – потому что Керем заменил Ягыза в жизни Синана, заполнил даже больше, чем мог бы Ягыз, и что Ягыз позавидовал, да, позавидовал, расстроился, обиделся, поэтому он теперь не в Стамбуле, защищая своего брата от обид, а сидит здесь, в Орду, раздражаясь на чушь, которую брат несет. – Не увел бы. Ты совершенно прав. Я бы ни за что и пальцем не коснулся девушки, которую ты любишь. – Вот, я же говорил... – Проблема в том, что и Керем этого не делал. Синан, до того расслаблено лежавший на кровати Ягыза, подскочил, возмущенно глядя на него. – Что? Ты что, спятил? Забыл? – Синан, – Ягыз устало откинулся в кресле. – Перестань. Ты же не любишь Ниль. – Как это не люблю? – Против ожидания Ягыза, Синан не заорал, он зашипел это, сузив глаза. – С любимыми женщинами не поступают так, как ты поступал и поступаешь с Ниль, Синан. Любимым женщинам не изменяют. Любимых женщин не доводят до истерики. Любимым женщинам не предлагают подождать лет десять, пока ты не успокоишься. Ты не любишь Ниль, Синан, и никогда не любил. В тебе говорит только чувство собственничества. – Откуда тебе знать, как поступают и не поступают с любимыми женщинами? Ты женишься на девчонке, которую за тебя выбрал дед. Ягыз сжал зубы. Он не собирался отвлекаться сейчас, хотя очень хотелось отвлечься и сказать, что пусть первоначальный выбор сделал именно дед, но теперь... Нет, не сейчас. – Не веришь мне, хорошо. Не веришь в мой опыт – прекрасно. Посмотри на нашего деда. Так он обращался с нашей бабушкой? Посмотри на наших родителей. Посмотри на Гекхана. Что ты там сказал Ниль? Подождать лет до тридцати, а потом, нагулявшись, ты придешь к ней. И она, конечно, ждала бы тебя, как преданная Пенелопа, отгоняя от себя женихов. – Я считал его братом, Ягыз, – Синан прошипел сквозь зубы. – Он знал, знал о моих планах, знал, что я хочу, и все равно потянул руки к Ниль... – О твоих планах. Хорошо, ты считал его братом, и значит, он должен был считаться с твоими планами. Прекрасно. Спасибо, что предупредил, теперь, когда ты решил, что я опять твой брат... – Ягыз! – Не надо. Закончим твою мысль. Значит, так в твоем представлении устроено братство. Братья думают о твоих планах, о твоих желаниях, о твоих мечтах, и делают все так, как лучше для тебя. Замечательно. Одно небольшое но. Керем считал тебя своим братом. Почему ты не думал о его планах и желаниях? Почему на этой улице движение только в одну сторону, брат? Почему отдавать должен только он? – Это неправда! – Синан вскипел, вскакивая с кровати. – Я дал ему много! Он жил в моем доме! Я попросил, чтоб ему отдали твою комнату, чтобы он жил рядом со мной! Я познакомил его с моими друзьями! Я водил его в места, в которые он иначе не попал бы! Его взяли в компанию только из-за меня! Он не жил бы сейчас так, как живет, если бы не мы, кто он, всего-навсего сын портовой грузчицы и крестьянина, внук рыбака! Ягыз помертвел от шока. – Ты... Ты ведь не говорил ему этого, брат? Скажи мне, что ты ему этого не говорил? – Когда Синан промолчал, Ягыз покачал головой. – Синан, ты же понимаешь, что этого он тебе никогда не простит? – Какое мне дело, я его не прощу, понимаешь? И как я мог ему не сказать? Потому что он решил, что достоин Ниль? Что он может ей дать? Молочную ферму своей матери? – Синан, – Ягыз потер виски, качая головой. – Синан, зачем, зачем тебе это, объясни? Тебе настолько было важно быть центром вселенной для них обоих, что ты решил разрушить их счастье, за то, что они решили сосредоточиться друг на друге? Ты так хочешь, чтобы они были несчастны без тебя? Чего ты теперь ждешь? Ты же понимаешь, что Ниль к тебе не вернется, и Керем тебя теперь не простит, и все не будет так как раньше? – Плевать, – твердо ответил Синан. – Мне плевать. Пусть не будет. Но по их – тоже не будет. – Выйди, Синан, – устало сказал Ягыз. – Я сказал выйди! – Поднял он голос, когда Синан запротестовал. – Я думал, ты мне брат, – бросил Синан на прощание, выходя из комнаты, и Ягыз прикрыл глаза. «Твое братство имеет высокую цену, Синан». Как такое вышло, как? Ягыз спустился в кабинет деда, крутя в руках ключи. С приездом Синана бар в доме деда закрывался под замок, а Ягызу сейчас чертовски хотелось выпить. – Надеюсь, не для Синана наливаешь? – Раздался со спины голос, и Ягыз чуть не уронил стакан. – Дедушка, нельзя же так подкрадываться, – Ягыз дернул плечом. – У меня чуть не случился инфаркт. – Инфаркт будет у меня. Синан торчит у Асие и несет такое, что у меня волосы дыбом. Как твоему отцу удалось воспитать такого олуха? Это же нужно было стараться, тренироваться на ком-то, такое без усилий не получишь. – Дедушка... – Ягыз вздохнул, отставляя стакан. Пить расхотелось. – Мне сейчас совсем не хочется обсуждать любовные драмы Синана. – Любовная драма, – дед фыркнул. – Рассказать тебе о любовных драмах, сынок? Мой отец и отец Асие ненавидели друг друга. Один Аллах уже ведает, из-за чего они разругались, дело было в армии, но, когда мы с твоей бабушкой полюбили друг друга, нам пришлось бежать. Джихангир увозил нас тогда на своем корабле, и нам стреляли вслед. Как тебе такая любовная драма, внук? – Ягыз приоткрыл от изумления рот, ошеломленно глядя на деда. – Твой отец был помолвлен против своей воли с девчонкой, которую считал младшей сестрой, и влюбился в стамбульскую красавицу, слишком утонченную для Орду, и ради нее на тридцать лет рассорился с родителями и не видел родное море. Что насчет этой любовной драмы, Ягыз? Устроить истерику, потому что лучшие друзья посмели думать о себе, а не о его драгоценной персоне – это не любовная драма, Ягыз, это детский каприз. Ягыз кивнул. – Я согласен, дед. – Посмотри на меня, сынок, – вдруг сказал дед, и Ягыз нахмурился, услышав что-то новое в его тоне. – Когда я устраивал твою помолвку, тогда, много лет назад, не только Джихангир тогда настаивал на Эдже. Я познакомился с обеими девочками, и только познакомился с тобой. Эдже была совсем крохой, но характер было видно. Она была такой тихой, спокойной, послушной, всегда готовой уступить. Я подумал, что тебе она будет идеальной женой. Ягыз скривился. Девчонке было тогда лет десять-одиннадцать. Думать о таком было жутковато. – А Хазан... Такая упрямая гордячка, подумал я, за словом в карман не лезет, на все имеет мнение, командует, грубит. Да мой вежливый Ягыз с ней повесится, подумал я. – Ягыз невольно рассмеялся. – А потом я увидел вас тогда в порту, как вы спорили. И оказалось, что я совсем не знаю своего внука. Внука, который подрался с первой встречной женщиной на горной дороге и оскорбил ее на глазах ее семьи... Ягыз обомлел от подобных обвинений. – Дедушка, все же было совсем не так, что ты... Дед поднял руку, останавливая его. – Тогда, рядом с Хазан, я увидел тебя совсем другим. Живым. Пылающим. И я тогда подумал, нет, конечно же нет. Это должна быть она. Я передумал не потому, что Эдже дурила с этим водителем автобуса. И не потому, что до меня вдруг, через семь лет, дошло, что Эдже слишком молода для тебя. Я увидел, что тебе нравится эта девушка. И может больше чем понравиться. – Дедушка, – Ягыз рассмеялся, качая головой. Он закинул голову, глядя в потолок. – Ты угадал мой любимый цвет раньше меня, знаешь? – Позвони Хазан, – сказал дед, – эта стамбульская девчонка сейчас у нее дома, рыдает. А Керем надирается в баре Джихангира у порта. Он разорвал помолвку, мне сказала Кериме. Что-то там наплел ему твой брат. Пойди, найди его, надавай ему оплеух и отведи к его девчонке. Пусть не глупит. – Сделаем, дедушка, – твердо ответил Ягыз, доставая телефон и набирая номер Хазан. – И какой у тебя план? – Спросила Хазан, когда они общими усилиями втолкнули пьяного вдрызг Керема в дом Гекхана на берегу моря. – Проще некуда, ответил Ягыз, поворачивая ключ в замочной скважине и пряча его в карман. Хазан ошеломленно уставилась на него. – Запереть их? Это твой план? Ягыз кивнул, показывая ей отобранные у Ниль и Керема телефоны. – В окна они тоже не вылезут, там стоит защита для Омрюм. – Аллах-Аллах, – Хазан фыркнула, поворачиваясь к машине. – Это самый тупой план, что я в жизни видела. – А что такое? – Ягыз двинулся за ней. – Им нужно поговорить, выяснить отношения, разобраться, вспомнить, наконец, что они любят друг друга, и не могут жертвовать этим ради других. И все это без какого-либо вмешательства со стороны, наедине. – И для этого их нужно запереть? К тому же, пока он пьян, а она на успокоительных? – Значит, откроем их не завтра утром, а послезавтра утром, – решил Ягыз, но Хазан это не впечатлило. – А если они переубивают друг друга? – Ты что, думаешь твой кузен тронет пальцем женщину? Серьезно так думаешь? – Он-то нет, но я ее не знаю. Она когда-то машину Синана раздолбала... – Правильно сделала. – А если в этот раз это будет голова Керема? – Может тогда мозги на место встанут. Помолвку он разорвал, умник. Вот что мы сделаем, Хазан, – сказал Ягыз, со значением подняв палец. – Завтра время от времени будем приходить и тыкать палочкой, проверяя, живы ли они. Послезавтра откроем им дверь, выпустим, отправим с сестрой Кериме и серебряным подносом в Стамбул, просить руки Ниль у господина Экрема, ты займешься пригласительными и подарками для семьи невесты, я договорюсь насчет ресторана, а ночь хны и сундук пусть ее папаша организовывает, на это мы с тобой не подпишемся, сразу им так скажи. – Может ты их еще и за руки возьмешь и за свадебный стол посадишь? – Ядовито спросила Хазан, и Ягыз непонимающе посмотрел на нее. – Почему бы и нет, и посажу. – А может дашь им самим разобраться в их ситуации, а? – Ты помнишь, где они оказались, когда остались сами разбираться? Ниль собиралась топиться в море, а Керем – в выпивке. Судя по их рассказам, они несколько лет кружили друг вокруг друга, ноя о своей невозможной любви. Если их сейчас из рук выпустишь – они еще лет десять так проноют, оно им надо? – О Аллах, тут ты прав, вот ведь умеют люди на ровном месте драму развести. – Хорошо что мы с тобой не такие, правда? – Самодовольно заявил Ягыз, и Хазан кивнула. – Это все воспитание, – твердо заявила она. – Если бы я развела истерику на ровном месте с разными «нельзя» и «запретными любовями», меня бы маменька быстро в чувство привела. – А что такое, – заинтересовался Ягыз, – будь ты на месте Керема, ты бы долго не раздумывала? – А какие у меня варианты быть на его месте? – Удивилась Хазан. – Влюбиться в твоего лучшего друга? Кто это, кстати? Фарах? Не волнуйся, она не в моем вкусе. – Ну, – Ягыз улыбался. – Есть варианты с моими братьями. Хазан сделала вид, будто ее тошнит. – Давай лучше рассмотрим вариант с Фарах. – Когда Ягыз рассмеялся, Хазан приподняла брови, уставившись на него. – А почему, кстати, я? Как насчет тебя? – Ты ведь помнишь, что у нас с твоей сестрой уже ничего не получилось? – Сказал Ягыз, склонившись к ее уху, и Хазан фыркнула. – Твой друг брат Акын меня тоже, кстати, не привлекает. – Ягыз, – Хазан наконец посерьезнела, глядя прямо в глаза жениха. – А теперь серьезно. Если только голову повернешь не в ту сторону. Утоплю в море. По частям. Ягыз рассмеялся, глядя прямо в суровые глаза своей морской волчицы, которая явно в голове точила саблю. – Не волнуйся, жизнь моя, – тихо сказал он, склонившись к ней еще ближе. – Даже не подумаю посмотреть куда-либо кроме тебя. Он склонил голову и быстро, легко, нежно коснулся губами ее губ. Совсем легко, быстро, несмело, опасаясь ее реакции. И почти сразу же отстранился, с опаской глядя на нее. Хазан смотрела на него, широко раскрыв глаза. – Какого черта? – Возмущенно воскликнула она. – Какого черта ты творишь, Ягыз Эгемен? Ягыз вздохнул, мотнув головой и отводя взгляд в сторону, пряча от нее глаза. Ему хотелось провалиться сквозь землю, но он сжал зубы. Вынесет свой позор стоически. – Хорошо, – сказал он. – Хорошо, я тогда пойду... И он сделал шаг назад, отступая от нее, разворачиваясь, когда она вдруг схватила его за локоть, опять поворачивая его лицом к себе. – Я имела в виду, ты это называешь первым поцелуем, Ягыз? Ты серьезно? – Грозно спросила она, дергая его за лацканы куртки, почти тряся. – Я не знаю, ты что, серьезно, может и правда собираешься после свадьбы мне руки жать? Ягыз ошеломленно уставился на нее. – Что? – Непонимающе спросил он, и Хазан вздохнула, пробормотала под нос ругательство и дернула его на себя, склоняя к себе его голову и впиваясь в его губы крепким поцелуем.