У слов своя сила

      Натирать полы главного зала до блеска было невыносимо. Спрашивается, какого черта всем этим должны были заниматься будущие рыцари-чародеи? Те, кто должны отстаивать честь королевства, бороться с тёмными силами. Так какого же черта эти юные ученики с большим будущим сейчас скребут отвратительно грязный пол, который мой не мой, а всё равно будет смотреться паршиво. Могли бы хоть ковёр постелить, раз уж на слуг не хватает денег, а создать величественный вид очень уж хочется.       — Эй, мальчишка в правом углу! Хорош бубнить! Если говорят тереть пол, чистить конюшни и чай носить настоящим рыцарям-чародеям, то уж будь добр выполнять, не говоря ничего лишнего. Болтливых и недовольных не так уж и любят, — недовольно окликнул старший ученик, что был приставлен наблюдать за совсем ещё юными учениками. Его, собственно, тоже мало любили, так что слова его были в чём-то правдивы. Недовольных и впрямь меньше любят.       Углов в зале было всего-то четыре, правых так вообще два, но почти все сразу поняли, к кому обращается старший.       Шэнь Цинцю это тоже осознал с первых секунд, ведь мальчишкой в правом углу был он. Так что пришлось брови в домик сдвинуть от недовольства, что вот так легко потерял весь контроль над своим языком и бубнить стал. Он ведь думал, что очень хорошо свои мысли скрывает, а выходит, что ничего подобного. Вот ведь, стоял и болтал, глупость какая. Над самоконтролем ему ещё поработать стоит, а пока бы пятно оттереть. Большое, жирнющее. И на вид ужасно ехидное. Издевательское.       Или всё уже, от чистящих средств помутился рассудком и пятна теперь врагами становятся. Вот ведь радость какая будет. Будущего рыцаря-чародея уборка сломила.       Шэнь Цинцю тихонько хмыкнул под нос, но про пятно не забыл и стал оттирать его ещё яростней, чем до этого, вымещая всё свое недовольство на старших учеников и всю дурацкую школу.       Ведь как же так, где справедливость? Невероятные воины будущего ползают и пресмыкаются, не получая ни капли опыта в магии боевой, но кучу опыта бытового. Им бы всем в слуги податься к королевской семье, там бы хоть им платили, а тут только кормят и ещё больше делами заваливают.       Вот бы уже стать учеником старшим, а там и рыцарем благородным и не ползать больше с тряпкой в руках. Вот тогда стало бы хорошо. Не жизнь была бы, а сказка. Мечта.       И что-то так замечталось сладко о жизни полной побед, что Шэнь Цинцю совсем не заметил опасности позади. Опомнился только тогда, когда получил слегка по макушке указкой.       — Ты давай не мечтай, а работай. Раньше закончишь — раньше уйдёшь. Мне, знаешь ли, с вами торчать тоже не хочется, — и старший дальше пошёл проверять работу других.       А Шэнь Цинцю лицом помрачнел, но вздохнул глубоко и постарался переключиться. Рассеять злость свою механическими движениями.       — Цинцю, — мягко произнесли сбоку. Цинцю его звал только Юэ Цинъюань, так что можно было не хмуриться сильно. — Выглядишь так, словно в чай плюнуть кому-нибудь хочешь.       Шэнь Цинцю усмехнулся, а представив как действительно в чай кому-нибудь плюет, так и фыркнул.       — Вот ещё, стал бы я в чай кому-то плевать. Детские это глупости.       Юэ Цинъюань лишь улыбнулся на это, внимательно вглядываясь в лицо недовольное, а после легонько вздохнул и подвинул немножко Шэнь Цинцю вбок, встав рядом с пятном.       — Ого, какое ж оно большое.       — Вот и я всё никак оттереть не могу. Ты, кстати, чего помогаешь? Лучше своим займись.       — Я и занялся. У меня таких трудных участков не было, так что закончил быстро и к тебе вот пришел.       — Ну хорошо.       И принялись за пятно это проклятое ехидное.       Чем дольше они вместе работали, тем больше Шэнь Цинцю расслаблялся, уже не ругая в голове систему и безденежье школы.       Вместе работать значительно легче и веселее. Настолько, что Шэнь Цинцю даже позволил себе слегка улыбнуться.       И всё было бы совсем хорошо, вот только ученик старший совершенно не имеет никакого такта и появляется всегда не ко времени.       — А тебе, Шэнь Цинцю, с улыбкой гораздо лучше. Ты почаще так улыбайся и, может, люди к тебе потянутся. Найдёшь девушку и будет у вас семья. А вот если будешь хмуриться так и зыркать злобно, то никто и не полюбит тебя, — и улыбнулся довольно, словно великую мудрость сказал.       Юэ Цинъюань на всю эту речь нахмурился, прокашлялся и строго сказал:       — Старший, не стоит говорить таких жестоких вещей.       Старший проблемы не видел и только вновь развернулся, направившись к другому концу.       А Шэнь Цинцю всё вертел в голове проклятые эти слова, что никто его не полюбит.       Сколько же раз он слышал эти жестокие, больные слова.       Столько, что сердце уже не могло болеть, а в глазах не стояли слезы. Просто злость была невероятная. На себя и на всех.       И так хотелось в лицо бросить пару фраз ядовитых этому старшему ученику, что строит из себя самого важного, только вот Юэ Цинъюань за руку осторожно взял, развернул к себе и внимательно в глаза посмотрел.       У Юэ Цинъюаня в глазах одна нежность. Тепло и поддержка. Понимание.       Он словно глазами одними говорить может.       Шэнь Цинцю бы и успокоился, да только в глазах от злости темнеет, а в ушах — стук сердца.       Но всё равно слышит мягкое, тёплое:       — Не слушай его, Цинцю, это глупость. Ты замечательный. И тебя любят. Ты ведь помнишь, что у каждого есть своя родственная душа и ты не будешь один.       И конечно. Конечно, он знает про родственных душ. Только родственная душа не гарант любви.       И от этого только злее. От этого только больнее.       А потому вырывается из груди, из самого сердца разбитого:       — Ненавижу и презираю, души эти дурацкие. Кому же она нужна, душа эта родственная. Мне не нужна. Никто мне не нужен. Я со всем справлюсь сам. И любовь мне совсем не нужна. Проклинаю их всех. И любовь, и душу эту. Не нужна она мне. Никто не нужен…       И продолжал бормотать как заведённый, даже когда Юэ Цинъюань к себе прижал и словно спрятал от всех в объятьях своих.       А слова злые, колючие и болючие все лились и лились, делая раны на сердце шире и глубже. А потом вдруг затихли. Не было больше сил на них. Никаких.       Тогда Юэ Цинъюань слегка отстранил от себя Шэнь Цинцю, погладил по голове и сказал нежно:       — Что же ты невинных проклинаешь? Вдруг сбудется всё.       А Шэнь Цинцю только губы скривил.       — От слов, Цинъюань, никакого вреда нет. От действий вред есть, а от слов нет и не будет. Нет такой силы у них.       И верил он в это искренне. Кровью своей бы поклялся, только Судьбе всегда всё видней. И Магии тоже.       В словах своя сила есть. Особенно в тех, что произносят с чистейшей злостью, отчаянием.       У слов своя сила есть. Только поймут это много позже, когда изменить что-либо будет труднее всего.       А пока…       Пока подождем.