Цвет ловушки

Вечером прошёл дождь, прибивший к мостовым пыль, и небо над Анк-Морпорком было настолько чистым, насколько вообще возможно. Пробивающийся через матовые клубы дыма и пара свет огрызка убывающей луны серебрил самые высокие крыши, до которых не доходил золотистый отблеск уличных фонарей, и город наслаждался привычной бессонницей. Сомнительные формы жизни суетились в Тенях, побулькивая, как забродившая бобовая похлебка. Мутные личности занимались мутными делишками. Очередные заговорщики строили очередные планы в подвалах, воры воровали, убийцы убивали, танцы в кабаках и трактирах переходили в стадию Немотивированной Агрессии, а в полутёмной спальне за задернутыми шторами Сэм Ваймс и Хэвлок Ветинари, лёжа на узкой и жёсткой кровати, не разговаривали. Не разговаривали о суде и шантаже, не разговаривали о том, что второе полученное Ваймсом анонимное письмо было составлено вовсе не рукой Фоссет Анхеля, красноречиво молчали о лукавстве и провокациях, об ожидании, о вспыльчивости и её последствиях. Обо всём этом они поговорят потом. Может быть. Если посчитают нужным, если смогут найти время и слова, в которые можно облечь всё, что тлеет глубоко под грудиной. Но сейчас думать об этом просто не было сил — удовлетворение опустошало, изгоняло все хоть сколько-то связные мысли. Ваймс слегка хмурился, как будто не до конца понимал, каким образом он тут оказался, пусть это и было вовсе не так. Он пришёл, потому что должен был. А остался после доклада, потому что хотел. Да, доклад имел место, обстоятельный и детальный, как полагается. Лорд Ветинари как всегда показал себя отличным слушателем, вслушивающимся не только в слова и интонации, но и в паузы. Однако сейчас лорд Ветинари остался где-то там, в мире рапортов и распоряжений, а рядом с Ваймсом лежал Хэвлок. Что, в сущности, было просто поразительно. Ваймс хмыкнул, подтягивая одеяло выше и укрывая их по плечи, — кожа всё ещё была влажной после ванны, и он слегка мёрз. Первый раз прошел в такой лихорадочной, жадной спешке, что в памяти Ваймса остались лишь обрывки: грубые от торопливости движения, глубокие вдохи, бесовское пламя, вспыхивавшее в голубых глазах, жажда, которую, казалось, нельзя утолить, и медный запах семени. Ветинари повернулся на бок, и его узкая ладонь легла на грудь Ваймса — не лаская или провоцируя, но будто чтобы убедиться, что Ваймс по-прежнему здесь. В этом жесте было столько обескураживающей человечности, что Ваймс мог спастись от этого лишь смехом. Расплывшись в наигранно самодовольной улыбке, он чуть толкнул Хэвлока бедром: — Ну, как насчет второго раунда, ваша светлость? Театрально закрывая рот рукой, Ветинари изобразил преувеличенное изумление. — Вечер полон приятных сюрпризов, но, боюсь, ты меня переоцениваешь. — Ага, а если я опущу руку чуть ниже, то нащупаю бронебойный гномий багет, потому что, что может быть лучше, чем перекусить посреди ночи? Лукаво улыбнувшись, Ветинари с наслаждением потянулся, плотнее прижавшись промежностью к бедру Ваймса, чтобы точно развеять все сомнения. — М-м, не буду отрицать, твоя близость мне приятна и вызывает соответствующую реакцию. — Так много слов, так мало дел, — насмешливо пожурил Ваймс, с трудом веря не только в то, что он произносит эти слова, но и в интонацию. В общении с Ветинар… Хэвлоком такой тон ощущался на языке как неведомая доселе пряность. Ветинари рывком сел, откидывая одеяло. — Никто не посмеет сказать, что я — не человек дела! — объявил он с деланной торжественностью, и в его голосе Ваймс явственно ощутил тот же самый пряный тон кокетства, столь непривычного, что рёбра начинало распирать от сконфуженного хохота. Завораживающе стремительным и плавным движением сев верхом на бёдра Ваймса, Ветинари встряхнул головой с выражением кристального осознания того, что завтра он пожалеет о собственной пылкости, и того, что сейчас он наотрез отказывается мыслить рационально. Осознавать причиной этого себя было почти жутко, но Ваймс не успел в полной мере подумать ещё и об этом: в тот момент он был почти готов пожалеть о том, что годами смотрел в точку над левым ухом патриция — Ветинари был по-своему хорош, с его тонкими, но выразительными чертами лица и пронзительным взглядом. А особенно хорош он был сейчас, знающий, что на него смотрят, им любуются. Самую малость утомленный и разморенный сексом и горячей ванной, но категорически не желающий устоять перед предложением Ваймса, Ветинари провёл рукой по волосам, приглаживая растрепавшиеся пряди — а затем ладонь скользнула по груди. Обомлевший Ваймс смотрел, как бледные пальцы Ветинари огладили ключицы, мимолётно, вскользь коснулись красноватой отметки чуть выше правого соска — след от зубов — а потом рука Ветинари обхватила член Ваймса. Ваймс охнул и тяжело втянул воздух носом, только сейчас в полной мере осознавая, насколько завёлся от одного только открывшегося его глазам зрелища. Новизна ощущений и всепоглощающее тревожное, острое возбуждение, заполнившее комнату, творили настоящие чудеса с его физиологией. Одной рукой приобняв Ветинари за талию, а второй надавив на поясницу, Ваймс мягко заставил его наклониться и поцеловал, прежде чем аккуратно толкнуть на постель, укладывая на бок. Чисто технически, конечно, Ваймс не в первый и не во второй раз оказывался в этой жёсткой кровати, однако сейчас всё получалось иначе. Сейчас Ваймс входил осторожными, неглубокими толчками, обмирая от восторга и изумления каждый раз как слышал в ответ тихий вдох, и в глубине души радовался, что не видит лица Ветинари в этот момент. Если мутный от возбуждения и удовольствия взгляд будет направлен на него — выдержка изменит Ваймсу позорно быстро. Но удержать себя в руках было мучительно тяжело и Ваймс склонился ниже к острому плечу Ветинари. Лизнув солоноватую от пота кожу, он впился зубами между плечом и шеей — и держал, и держал, и держал, пока не услышал шелестящий вздох. И то было не примитивное жадное желание присвоить, а скорее жажда почувствовать как можно более полно, ощутить всем телом. Ладонь Ваймса скользнула по бедру Ветинари и, чуть помедлив, Ваймс аккуратно обхватил кончиками пальцев его член. Осторожно и медленно он провел рукой от основания к головке — совсем легко, но Ветинари весь вскинулся и напрягся. — О! — стонуще выдохнул он, — сделай так ещё раз!.. — чуть хриплый голос и практически невозможно мягкая интонация заставили дыхание Ваймса сбиться. Подчиниться этой просьбе было упоительно легко. На сей раз то не была огненная волна, оглушившая и на мгновение лишившая способности думать, — удовольствие плавно, неотвратимо охватывало тело, расцветая ярче с каждым движением. Ветинари замер, как будто не находил в себе сил подаваться навстречу — тот самый момент, когда тебе настолько хорошо, что ты уже не можешь двигаться, потому что именно так, да, ещё немного, совсем немного, пожалуйста… Кажется, всё это и в самом деле было не про власть и не про обладание. Не про иерархию и игры. Это было просто… приятно. *** Потом, наспех утеревшись и выхлебав половину графина воды, Ваймс долго не мог отдышаться — и Хэвлок в его объятиях тоже был не в состоянии хотя бы пошевелиться. На расстоянии в тысячи миль от них, в далёком, растворяющемся в полутьме городе начинали бить часы. — Двенадцать часов… — пробормотал Ваймс, едва касаясь губами бледного плеча. — И всё в порядке?.. — Да, склонен согласиться, — отозвался Хэвлок. Он по-прежнему лежал на боку, отвернувшись, однако Ваймс чувствовал, что на его губах — мягкая улыбка, которую не мог позволить себе патриций. — Пока что так и есть… Ваймс осторожно, почти боязливо положил руку на талию Ветинари, и тот — восхитительно! невозможно! — не вздрогнул, а лишь подался навстречу прикосновению. Завтра будет новый день. И обязательно что-то случится. Всё, что может пойти не так, обязательно это и сделает, а город с гиканьем и свистом бросится навстречу очередному Апокралипсису, коллапсу и хаосу, откуда его придётся вытаскивать, рискуя жизнью, — и именно благодаря этому чувствовать себя живым. А ещё… а ещё придется самому себе дать ответы, которые он задолжал возмутительно давно. Придётся ответить на вопросы, о которых сейчас не хочется даже думать, и признать, что его угораздило попасть в капкан для охоты на людей. По-хорошему он должен пытаться отгрызть себе ногу, лишь бы освободиться, только вот Ваймс уже не хотел. А почему — он подумает завтра. Всё это будет завтра. Пока же он мог позволить себе немного подремать. Чувствуя как под пальцами бьется пульс, Ваймс закрыл глаза. В сущности, в ловушке было не так уж и плохо.