Цвет ловушки

Когда Ваймс соскочил с козел почтовой кареты, не доехав до городских стен пары миль, утро было морозным и прозрачным, каким и полагается быть осеннему утру — уже давно утратившему остатки летнего тепла, но ещё не скованному морозами. Корки льда, затянувшие лужи, не спешили таять под слабенькими солнечными лучами и хрустели, когда Ваймс размашисто наступал на них сапогами. С каждым шагом отступал студёный запах мёрзлой травы и земли — и нарастало родное зловоние просыпающейся потрёпанной красавицы-города, которая не имела обыкновения чистить зубы по утрам. Вдалеке виднелось тёмное пятно с торчащим из него шпилем Башни искусств, с такого расстояния похожего на тощий, поражённый артритом палец. Миазмы жизнедеятельности взмывали в стылый воздух, накрывая город мутным, подрагивающим колпаком тумана. Ваймсу пришлось закурить, чтобы прогнать непривычный трепет. Конечно, он не ожидал, что город в принципе изменится за время его отсутствия — но в то же время на краю сознания не смолкал голос паранойи, шепчущий, что к его возвращению Анк-Морпорк будет лежать в руинах. В конце концов, его ведь не было так долго… после первых пары месяцев он перестал вести счёт дням. Удушливое лето успела сменить осень, которая уже в свою очередь медленно сдавала позиции подступающей зиме. Кутаясь в плащ, Ваймс быстро шёл по вымощенной булыжником дороге. Как его встретит город? Как его встретят те, кого он там оставил? После суда у него особо не было времени — он успел только попрощаться с родными, собрать вещи и оставить последние указания Страже. *** У ворот, которые только пару часов как открыли, толпились желающие пожаловаться в Анк-Морпорк и как можно скорее. Входя в привычный, выработанный годами режим неприметного куска пейзажа, Ваймс терпеливо ждал своей очереди. — Нельзя побыстрее, а? У меня креветки скоро своим ходом пойдут! — жаловался возница на груженой бочками телеге, пока стоявший в воротах констебль с помятым, заспанным лицом, зевая, не особенно внимательно осматривал повозку с капустой. Когда Ваймс проходил мимо, стражник лишь скользнул по нему безучастным взглядом — но затем сонливость медленно стекла с его лица, как краски с городского герба под особо яростным ливнем. — С возвращением, командор! — хрипло каркнул стражник, салютуя с таким рвением, что чуть не заехал себе по уху, и Ваймс подумал, что его жизнь слишком уж часто напоминает беготню наперегонки с запалённым фитилём: лица медленно оборачивались к нему, а движение повозок, и без того сравнимое со скачками улиток, прекратилось вовсе. Точно шквальный ветер перед первым ударом грозы по людскому потоку пронесся Слух, заставивший волосы Ваймса встать дыбом. Прикрывая лицо краем плаща, Ваймс свернул в подворотню. Но Слух последовал за ним. Вы слышали?.. А я слышал… А я видела… Командор вернулся!.. От Слуха не было спасения, он мчался за Ваймсом, лязгая зубами и поминутно грозясь вцепиться в пятки. Ваймс нырял в узкие проулки, срезал углы, тщетно пытался притвориться неприметным прохожим — Слух чуял его и преграждал пути к отступлению, загоняя Ваймса как охотник — дичь. Поворот, ещё проулок, прошмыгнуть под застрявшей телегой, проскочить через лавчонку, зайдя с главного входа и выйдя с чёрного, — как бы он ни петлял, Слух не сдавался и без труда выгнал его на Площадь Разбитых Лун. Ваймс успел лишь выругаться, растерянно и яростно, когда море голов и рук вышло из берегов, чтобы захлестнуть его и унести в никуда, точно в его старом кошмаре, и теперь толпа, безбрежная, громкая и неумолимая, несла его на руках. И они кричали, не переставая, ритмично скандировали, как будто произнося заклинание. Однако вместо «Мясник!», «Кровавый палач!», «Убийца!» — Ваймс слышал крики «ура!», а в воздух взмывали шляпы и туфли (в случае особо расчувствовавшихся — кальсоны). Из прилегающих к площади улочек выкатывали бочки, и сначала Ваймс с нервным смешком подумал, что это креветки, должно быть, не выдержали и сами направились к лавкам — но к бочкам расторопно подскочили дюжие молодцы, ловко выбили крышки и в подставленные кружки и чашки (ладони, шапки, ботинки) хлынуло пиво. Кто-то затянул песню, которую подхватили множество голосов: «Сэмми Ваймс вернулся к нам, Дав врагам всем по шарам. Бить людей ему не лень И у него огромный!..» Размахивая кружкой, хором дирижировал парень в табачно-коричневом костюме, вскочивший на одну из бочек, чтобы его было лучше видно. Ваймс не мог с такого расстояния разглядеть его лица, но поклялся себе, что узнает имя этого ублюдка. Людское море несло шокированного и уже кипящего от гнева Ваймса дальше вдоль Повращательного проспекта, пока наконец не выплюнуло, помятого и потрёпанного, на ступеньки дворца. — Ублюдки, — ругнулся Ваймс, попытавшись оправить плащ и обнаружив, что тот остался где-то возле Гостевых рядов, когда в суматохе бурного приветствия кто-то наступил на край, и пряжки, выдержавшие многие мили переходов, всё-таки сдались. — Хорошая же вещь!.. — Вообще, первым делом он собирался пойти в Ярд, но гомонящая стена людей не оставляла ему выбора. — Ладно, ладно, — смиренно проворчал он, оборачиваясь к парадной лестнице, — сначала доклад, хорошо, только оставьте меня в покое. Бормоча о том, что на площади вообще-то разливают пиво нахаляву, а людям приспичило таскать командора туда-сюда, Ваймс направился во дворец. *** Стукпостук поздоровался вежливо и спокойно, нисколько не удивлённый появлением командора — как будто только вчера он составлял протокол об итогах заседания суда. Ваймс начинал подозревать, что, возможно, не стоило пользоваться почтовыми каретами, если только он рассчитывал вернуться втайне. Он подошел к дверям Продолговатого кабинета прежде, чем Стукпостук хотя бы поднялся из-за своего стола, и двумя руками толкнул тяжёлые створки. Ветинари поднял взгляд от своих бумаг — и на лице его выражение рабочей сосредоточенности медленно сменилось изумлением на грани растерянности как у только что разбуженного человека, который едва способен отличить явь от дрёмы. Тряхнув головой, Ваймс широкими шагами ступил внутрь кабинета — и двери с мягким шорохом закрылись за ним. Ветинари порывисто поднялся и шагнул навстречу, но увидел на шее Ваймса выцветший от солнца и пота некогда красный платок и остановил себя так резко, что можно было подумать, что он сейчас потеряет равновесие, наткнувшись на невидимую стену. Ваймс смотрел исподлобья, не зная, что и сказать. Его щетина, седая возле висков, не скрывала ни следа от покрытой засохшей сукровицей раны на левой щеке, ни уже заживающих глубоких царапин. Рядом со старым шрамом, проходящим через правую бровь и скулу, виднелся новый след от пореза, после которого, возможно, тоже останется рубец, и не надо было быть ясновидящим, чтобы понять, что под одеждой скрывалась богатая коллекция ран, ссадин и зеленовато-желтых синяков. Взгляд Ветинари ощущался точно руки, бережно и слепо ощупывающие его лицо, и это тревожило Ваймса в той же степени, что и заставляло обмереть от смутного, приятного волнения, а самым простым способом избавиться от этого смятения для Ваймса оставалась злость. — Я просто хотел отчитаться и пойти домой, а меня внесли на руках, — раздраженно гаркнул он наконец. — Что это вообще такое?! Что за песни, что за бочки с пивом на площади?! — привычный тон заставил отступить мгновение такого чуждого и неожиданного волнения. Ветинари коротко улыбнулся: — Всё просто: человек, взявшийся напомнить нашим гражданам о ваших многочисленных заслугах, увлекся и несколько перестарался. Вы поразитесь, узнав, сколько подвигов вы совершили за время вашего отсутствия. Что, разумеется, было по-достоинству восславлено: марки с портретами командора Ваймса, кружки с его изображением, юбилейные монеты, фетровые куклы… — Вот эта мерзость?.. — только и смог спросить Ваймс, замечая на письменном столе прислоненную к стопке бумаг кособокую фигурку. К ней даже приделали крохотную и кривую фетровую сигару! — Мерзость?.. — отстранённо уточнил Ветинари, — а я нахожу их по-своему милыми. И вы ещё не видели целлулоидных пупсов. — Ваймс посчитал за лучшее не уточнять: а ну как у Ветинари в столе прячется целый взвод уродцев. В том, что мастера Анк-Морпорка способны сотворить самое омерзительное, что только может быть, Ваймс не сомневался. — Полагаю, вы пришли, чтобы сделать доклад?.. — безмятежно продолжал Ветинари. — Нет! — выплюнул Ваймс, — я вообще не собирался! Я собирался в Ярд, но они!.. эти!.. — из всех вертящихся на языке слов самым приличным было «ублюдки», Ваймс прикусил язык. Ветинари снова улыбнулся: — Что ж, простите им столь бурную встречу. Всё же вас очень ждали: к вашему возвращению приурочен большой фестиваль. А вы знаете любовь наших граждан к любого рода увеселениям и — как это говорится?.. — безудержному пьяному угару. Уверен, бочки на площади это лишь первые ласточки грядущего торжества. — Что ещё успело случиться, пока меня не было? — пробормотал Ваймс, готовясь услышать самое худшее. Впрочем, молчания он боялся куда больше, чем такого будничного разговора. Тень волнения в улыбке Ветинари пугала его. — Юный лорд Шестой отбывает наказание в Танти, — охотно ответил Ветинари, который, кажется, тоже предпочитал говорить, лишь бы не погружаться в пучину паузы, так и напрашивающейся на нечто куда более личное, чем разговор о делах. — По истечении срока он планирует вместе с отцом отправиться в экспедицию на Противовесный континент на поиски «затерянного города Z» и пробыть там минимум три года. Из того, как он отзывается о вас, могу с уверенностью сказать, что вы нажили себе нового друга. Не устаю поражаться вашему умению располагать к себе людей. — Пока он дружит со мной из Танти или из лесов на другой стороне Диска мне это, как говорится, до фонаря. За что, ещё раз, его осудили? — Ах, это. Ничего из того, о чём вы не знаете: попытка поджога, препятствие правосудию, подстрекательство к беспорядкам, шантаж… — Шантаж? — уточнил Ваймс. Его голос даже не дрогнул. Он гордился собой! — Не поймите меня превратно, сэр Сэмюэль, — я ценю шантаж как весьма удобное оружие. Но некоторые вещи не должны становиться рычагами влияния. И, предугадывая следующий вопрос, — нет, он не знал. Бил наугад. — И попал, — Ваймс понял, что резко осип. Ветинари лишь слегка пожал плечами, однако в этом простом жесте скрывалась такая бездна смыслов, что у Ваймса заболели глаза от попыток выцепить из этого месива что-то одно. Молчание затягивалось, опутывало конечности, заливало глотку свинцом. — Я не мог, — преодолевая немоту и косноязычие, произнес наконец Ваймс, — если тебя когда-нибудь упекут в тюрьму, а потом отрубят голову, — то только за что-то стоящее, — Ветинари позволил себе смешок. — Приятно слышать. Осмелюсь надеяться, что топор заносить будешь ты сам. Ваймс не нашёлся, что ответить, и момент, который он так долго оттягивал и которого так страшился, всё-таки настал: кабинет медленно окутала жуткая, полная сконфуженного молчания пауза, когда ни один не знал, кто должен заговорить первым. Они по-прежнему стояли на приличествующем светскому общению расстоянии в десяток футов, и это казалось непреодолимым разломом. — Знаешь, — наконец произнёс Ваймс, чувствуя, что голос его предает и срывается в хрип, — у меня было время подумать, — он ясно увидел, каких усилий стоило Ветинари не отозваться саркастичным «приятное занятие, не так ли?». — И я понял: ты не мог. Оправдать. Пусть ты и тиран, — речь Ваймса не прерывалась от волнения. Скорее он обрубал предложения, не договорив. Спокойный голос-для-докладов не выражал ровным счётом ничего — Увы, над некоторыми вещами я не властен. — Ваймс скептически прищурился, пусть Диск и начал уже неумолимо крениться, предрекая скорую катастрофу. Ветинари выдержал его пристальный взгляд. — Ты был виновен. И ты сгноил бы себя заживо, если бы подумал, что я пристрастен и именно поэтому решил дело в твою пользу, вместо того, чтобы руководствоваться законом. Крен становился всё заметнее, было уже сложно дышать. Словно невидимка-кукловод вёл его руки на нити, Ваймс потянулся к шейному платку и одеревеневшими пальцами медленно развязал узел. Ветинари смотрел на его руки, словно бы не в силах отвести взгляд. — Однако… — казалось, каждое слово давалось ему с титаническим трудом, — однако вопросами жизни и смерти в этом городе распоряжаюсь я, и мне решать, кого считать мёртвым, а кого — убийцей. — Кожа под платком выглядела бледной в сравнении с загорелым лицом и кистями, и Ветинари снова замешкался, словно красноречие в кои-то веки решило, что оно в этой ситуации лишнее. — И я считаю, что смазливая мордашка одного обиженного аристократа не столь ценна, чтобы я потакал букве закона, пожертвовав ради этого человеком, действительно важным… для города. Ваймс аккуратно сложил платок вчетверо и убрал в карман прежде чем поднять взгляд на Ветинари. — А сейчас ты позволишь себе меня задержать?.. — О, нет, что ты, — отозвался Ветинари и сделал глубокий, тяжелый вдох. — Уверен, ты сейчас нужнее в другом месте. Не хочу красть столь редкие минуты твоего присутствия у родных. Однако позже… — он сделал аккуратную, точно выверенную паузу, ни мгновением больше, ни мгновением меньше, чтобы ясно обозначить, что он имеет в виду, и в то же время подчеркнуть, что это ни в коем разе не является требованием, — позже я буду рад, если у тебя найдется время для обстоятельного доклада. А пока отоспись и отдохни, Ваймс. Я очень долго тебя ждал, я смогу подождать ещё немного. — Даже если я буду отдыхать неделю? — Я очень долго тебя ждал, — повторил Ветинари со всё теми же нотами бесконечного терпения, от которых заходилось сердце. — Даже если я захочу уехать в Псевдополис и не возвращаться? Выражение лица Ветинари не изменилось ни на йоту, но Ваймс почувствовал лёгкое дуновение холода. Конечно, — это было уже на грани. Однако Ваймс не был бы собой, если бы не подошел к самому пределу дозволенного и не занёс ногу, готовясь рухнуть в бездну. Странная, жутковатая уверенность, что если он захочет отречься от всего сделанного, то Ветинари это примет, лишь подталкивала, искушала сделать ещё шаг, чтобы посмотреть, что будет. Множественная Реальность, дождавшись наконец своего выхода на сцену, вновь распахнула перед Ваймсом Веер Тысячи Возможностей, заслоняя им весь мир. Ваймс не знал наверняка, что ждёт его на каждом из возможных путей, и видел лишь смутные образы всех вариантов. Ни один из них не был простым. Отрицать и забывать будет ничуть не проще, чем признать и принять, да и Ваймс не тешил себя сентиментальной надеждой на слащавое благолепие и лубочное всепонимание. Всё-таки он был слишком умен для того, чтобы позволить себе такой самообман, как мысль о том, что всё будет бесхитростно и благостно. Он знал, что умиротворение и милый покой — это то, что случается с другими. А тут будет место и лукавству, и умолчанию, и откровенной лжи — с обеих сторон. Будут раздражение и манипуляции, безбрежный гнев и уничтожающая холодность. Но будет и кое-что ещё. И, пожалуй, ради этого Ваймс готов был рискнуть. Множественная Реальность с треском сложила свой веер, оставляя Ваймса в выбранном им варианте. Том варианте, в котором он ринулся вперёд, схватил Ветинари за мантию и, рванув на себя, впился в его губы жадным поцелуем с самоубийственной решимостью человека, который делает шаг, зная, что у пропасти нет дна. Ветинари издал едва слышный, но совершенно оглушительный вздох облегчения. Его узкие кисти легли на плечи Ваймса, и тот явственно увидел вдруг, что хотел получить от него Ветинари тогда, в Танти. Не быстрое, вороватое прикосновение, не сбивчивое вымученное признание и не ласку, в которой смешались гнев и осторожность. Ветинари ждал отказа. И возликовал, получив его. Эта ошеломляющая мысль остудила привычно начавшую разгораться ярость, гнев истаял как изморозь и теперь лишь губы бережно касались губ. Ваймс позволил Ветинари лишь ещё несколько секунд этих совершенно непривычных, осторожных прикосновений и отстранился. Усмехнувшись, он утёр рот краем рукава. — Манеры как всегда на высоте, — выдохнул запыхавшийся Ветинари. Он выглядел так, будто у него кружилась голова, и Ваймс ощутил укол искрящегося самодовольства: всезнающий патриций не ожидал этого! Ваймсу удалось застать его врасплох! — Ты от меня так просто не отделаешься, — пообещал он. — Рассчитываю на это, — Ветинари мягко провел кончиками пальцев по своей щеке, чуть покрасневшей из-за колючей щетины Ваймса. — А теперь мне нужно в Ярд. — Понимаю. — Этот ваш фестиваль… не успел вернуться, как вы уже задали мне работы! — Долг зовёт. — А потом мне надо домой. — Разумеется. — Завтра? — Завтра. Мягко кивнув, Ветинари вернулся за стол — столь собранный и сдержанный, будто вся эта история Ваймсу пригрезилась. Когда-то Ваймс нашел бы это оскорбительным — да чего скрывать, столкнувшись с такой холодностью впервые, он и был оскорблён, возмущён, в бешенстве — однако сейчас он уже точно понимал, что именно так будет правильно. Кто знал, что он, Сэм Ваймс, отребье из трущоб, заслужит ещё и такую милость? Или кару. С Ветинари иногда было попросту не понять. *** Дождавшись, пока шаги Ваймса затихнут, Ветинари позвал секретаря. — Будь добр, убери эту куклу куда подальше. Признаться, я тоже нахожу её аляповатой и кустарно сделанной. А Сэм Ваймс пошел в Ярд. А потом домой. Чтобы на следующий день вернуться. Потому что Ветинари от него так просто не отделается. Потому что он не отпустит то, что теперь его.