tw: упоминание самоубийства, последствий убийства и употребления наркотиков.
Саммари: Введение в конец; прощание с началом
I
Само собой разумеется, что мир шумит. Работающие автомобили, просыпающиеся птицы, расстроенные дети. Треск разбитого окна, смех только что разведенного бухгалтера. Традиционный хаос воспринимается как нечто привычное. Звонит телефон. Щелкает ручка. Хрустят пальцы. Жизнь шумит, и мир относится к этому крайне требовательно. Он хранит это. Он заключает это в себе. Шум — явление не только обыденное, но и ожидаемое. Стало быть, невозможно отделить суровый факт, которым является жизнь, от ее упрямой невесты — звука. Именно поэтому, когда наступает конец света, взрыва не происходит. Никакого грохота. Никакого шума. Никакого предупреждения.II
В зависимости от того, кого вы спросите, одни могут сказать, что мир никогда не подходил к концу. Другие, что он и вовсе никогда не начинался. И, как и в большинстве обманов, в этом тоже имеются нити истины. В тот день, когда мир Сета Гордона закончился, тысяче других только предстояло начаться. Неудивительно, что последний день Сета был прекрасным. На самом деле, дни, которые бы физически отражали творящийся внутри молодого человека хаос, можно было найти редко. Чистое небо и пахнущий яблоками воздух были погодой тривиальной. Солнечный свет, тёплый, как мёд, был рутиной. Расположившийся в центре Южной Каролины университет Фоксборо — нынешний и единственный настоящий дом Сета — обладал потрясающим кампусом. Для него он был верхом величия. Пусть это и мало о чём говорило. Молодому человеку не с чем было сравнивать подобные титулы — если считать достойными сравнения ветхие детские дома и стерильные больницы. Живописный пейзаж — первое и единственное зрелище, в которое влюбился Сет. И в свой последний день он был достаточно трезв, чтобы оценить его. — Закат. Сет обернулся на голос. Его обладательница была почти так же красива, как и вид перед ним. Лимонные волосы, глаза, напоминающие огонь. Закат, безмолвно согласился он. Элисон Рейнольдс — богиня, заключённая в земную плоть. Если бы Судьба, или Бог, или Вселенная предоставили ему больше времени — ещё одну неделю, ещё один день, — он, возможно, влюбился бы и в неё тоже. Но этого уже никто никогда не узнает. У него больше не было времени да и он сам не мог сказать это наверняка. — Я скучала по тебе, пока была на занятиях сегодня, — продолжила она, когда он промолчал. Он пожал плечами. — На которых из? В среднем, солнцу осенью требуется около пяти минут, чтобы полностью сесть. Сет задавался вопросом, какие силы, если таковые имеются, могут приблизить неизбежную развязку. — Экономика. Французский язык, — её губы изогнулись в улыбке. О, боги, он бы согласился убить за эту улыбку. — Я решила, что ты не собираешься показываться до обеда. Сет ответил самым надёжным из известных ему способов: ещё раз пожал плечами. Если бы он что-то сказал, то только причинил ей боль. Боль — это порочный круг, обрамлённый когтями, крюками и паутиной. Больше всего она разрушает тех, кто ею обладает, и ещё больше тех, кто пытается её контролировать. Сет же контролировать перестал. — Ты пойдёшь внутрь? — спросила Элисон. Она слегка поёжилась, обдуваемая ветром, но они оба знали, что это было для галочки. Моя прекрасная актриса. — Я присоединюсь к тебе позже, — он поймал себя на том, что сказал это прежде, чем принять окончательное решение. — Мне нужно немного подышать. Чтобы подумать. — Подумать? — она засмеялась. Звук был звонким, как колокольчики. — С каких это пор? Он проигнорировал её веселье. Вместо этого он снова посмотрел на раскинувшиеся перед ним поля. Балкон на четвёртом этаже библиотеки был лучшим местом в кампусе и далеко не из-за большого выбора книг. Поняв, что он не намерен говорить, она успокоилась и собралась уходить. Он был единственным человеком, от которого она, принцесса извращённого королевства, приняла отказ. Её рука нежно легла на его предплечье, когда она шёпотом попрощалась. Прощай, прощай. Adieu, ma tempête. Ветерок был прохладным, но там, где задержалась её рука, он чувствовал лишь огонь. Он обжёг его кости и заставил внутренности задымиться подобно котлу. Воздух был печью, а она — его кочергой. Он не мог дышать из-за окутавшего его жара до тех пор, пока она не отступила. Несмотря на это, после того, как она ушла, он жаждал её пламенного прикосновения сильнее, чем кокаина. Закат, как и должен был, наступил через пять минут и сорок шесть секунд. Не было ни малейшего шума, способного помешать падению звезды. Вместе с которой упал горящий мальчишка. К тому моменту, когда они нашли его разбившееся тело под балконом, было уже слишком поздно. Ещё не рассвело, но, очевидно, он пробыл там какое-то время. Место происшествия быстро оцепили, а занятия приостановили на день. Студентам велели избегать библиотеки, как чумы. Юноша был мертв достаточно долго, чтобы ночной холод проникнул под его одежду. Но, как ни странно, когда одна из медиков осторожно накрыла раскинувшееся тело Сета белой тканью, она могла поклясться, что воздух вокруг него ощущался горячим. К сожалению, она привыкла к смерти, однако это не означало, что с каждым случаем ей становилось легче. Вернувшись тем вечером домой, в ласковые объятия жены, она позволила себе погоревать по юному мальчику, который никогда не станет взрослым. А на следующий день, когда она помогала врачу принимать плачущих близнецов, она пролила слезы вновь, не стыдясь своих чувств. Боль — это порочный круг, но жизнь ещё более жестока. За много лет до того, как Сет Гордон испустил свой последний вздох, жизнь Мэри отобрала женщина, что любила причинять другим боль. В тот ужасный день, когда кончился мир Мэри Хэтфорд, жизнь ее убийцы всё ещё продолжалась. Ut solet. В отличии от случая Сета, этот день был холодным и беспощадным. Грязно-серые небеса, достойные Достоевского, измывались над ее дрожащими конечностями. В этом монохромном мире она оставила после себя тело, полное крови и костей, и одного опустошенного сына. — Мама, — это был шепот. Просьба. Требование. — Мама, — он произносил её имя, как мантру. Она не ответила. Когда он сжег ее на берегу Калифорнии, он не плакал. В океане и так было достаточно слез. Звук разбивающихся волн, жестокий и далекий, заглушал стук его собственного разорванного сердца. Авария. Бежать. Авария. Бежать. Вскоре после этого юноша осознал, что теперь он уязвим. На том калифорнийском пляже действительно погибли два человека: жена главы мафии и сын дьявола. Но лишь один из них возродился. В тот день, когда для Натаниэля Веснински мир подошел к концу, началась жизнь другого человека. И, к его завидной удаче, начало оказалось не таким плохим, как конец. Безусловно, оно было наполнено хаосом. Несомненно, оно было наполнено кровью. И было очень, очень громким. Первыми завыли сирены. Потом прозвучали выстрелы. И наконец, дрожа в холоде пустынной ночи, спасительный голос отыскал останки Натаниэля Веснински.III
В зависимости от того, кого вы спросите, одни могут сказать, что юноша прибыл в Академию, когда начало давно было пройдено. Для большинства студентов Фоксборо это был конец ноября. Сезон подготовки к экзаменам. Иными словами, преисподняя. Начало было так же далеко, как и конец. Для Сета Гордона это был конец уже довольно давно. Для Элисон Рейнольдс больше не существовало временной шкалы. Только до и после. Она не знала, какая часть была хуже. Для Кевина Дэя это была середина всего. Середина жизни, середина класса, середина очередного переломного момента. И для Эндрю Миньярда тоже. Этому не было никакого начала. Этому не было и конца История еще не началась.