tw: последствия самоубийства, панические атаки, предполагаемое употребление наркотиков.
Саммари: Невзаимность; записки; потребности Это будет долгий день
I
Поджавшиеся пальцы. Сбившееся дыхание. Распухшие губы. Мир замер. Легкие сжались. Языки соприкоснулись. Сердце забилось вновь. Мир очнулся. — Здесь? — Да. — Это… — Да. Ещё одно прикосновение; ещё один поворот вокруг солнца. Революция, произносят его губы. Возрождение; новый день. Где-то рядом, но в то же время слишком далеко, звонит телефон. Прежде, чем тела распутываются, его успешно удаётся игнорировать в течение трёх секунд. Раздражает. Головы поворачиваются, ища. Бинго. Причина нарушения их спокойствия лежит на столе в общей комнате, рядом с забытыми рюкзаками и учебниками. Первый парень молча пялится на звонящее устройство. Несмотря на очевидный исход, его руки — отчаянно желающие остаться на месте — задерживаются прижатыми по бокам у того места, где послушно лежали несколько мгновений назад. — И? — другой говорит с напускным безразличием. — Он не ответит сам, Кевин. Парень, к которому обратились, медленно кивнул несколько раз. Вверх-вниз, вверх-вниз. — Я знаю, — он всё ещё не намеревался вставать. — Вряд ли это что-то важное. — Ты не можешь знать наверняка, — безразличие исчезает, когда он прижимается губами к шее Кевина, возвращаясь на своё законное место. — Ответь. — Эндрю… — Давай. Кевин вздыхает, но делает, как сказали. Встав и наконец взяв телефон в руку, он думает скинуть вызов и вернуться назад. До тех пор, пока голос Эндрю не одёргивает его. — Кевин. О, Лаевин, вынужденный потерпеть поражение в битве при Гераклее. Дай всем нам сил. Таким образом, Кевин не может уйти от неизбежного. Он берет телефон и подносит к уху. — Что случилось? — У меня все отлично, спасибо, что спросил, — мягкий смех на другом конце вызывает у Кевина желание раздавить телефон. Но он достаточно милостив, чтобы не сделать этого. — Привет, Ники, — Кевин шоркающими шагами проходит обратно к дивану и плюхается на него. — Я не спрашивал, мне все равно. Что ты хотел? — Какой прыткий, — невозмутимо отвечает Ники. — Нервничаешь? Кевин вздыхает. Общая комната Морт Клэр, названная в честь одного из выпускников Академии, обычно была кем-то занята, но на этот раз, к счастью, пустовала. Пространство усеивали турецкие пуфики и кашемировые диваны — те самые, с которых Кевину придётся поднять себя в следующие десять минут. Он бы предпочёл не тратить это время на назойливый телефонный звонок. — Извини, ты не вовремя. Я немного занят. Эндрю, расположившийся рядом с ним, усмехается. Почти сразу после того, как они отстранились друг от друга, блондин, развлечения ради, вытащил какую-то книгу. Одно развлечение сменялось другим. Как обычно. — О? — будь он проклят. Даже через телефон ухмылка Ники столь же громкая, как и музыка Хуана Габриэля, которую он бессовестно включает ни свет ни заря. — Минотавр здесь? — Ники, — предостерегает Кевин. — Не… Как по команде, скучающий взгляд Эндрю отрывается от рукописи. Кевину несложно понять, что он читает; копия аристотелевской Этики, о соблюдении которой никто из них не заботился. Книга в руках Эндрю — это, скорее, ирония, нежели нечто серьёзное. — Всё нормально, я его двоюродный брат, — отвечает Ники. Как будто такая связь разрешает любые формы панибратства. — В любом случае, мне нужна помощь. Кевин вкратце вспоминает прошлую «помощь», о которой просил Ники. Она включала в себя сломанную ракетку для экси (трагедия), театральные заметки (о трагедии) и пару пугающе сильно обтягивающих леггинсов, трагически дожидавшихся возможности познакомиться с гибкими формами Ники. Сглотнув желчь, он стонет: — Что на этот раз? Две минуты и одну головную боль спустя, Кевин вешает трубку. Несколько мгновений он ждёт, пока Эндрю спросит, по какому поводу был звонок, но в итоге вспоминает, что эта упрямая катастрофа так не делает. К двадцати одному году Эндрю обладал наблюдательностью полубога и общей заинтересованностью булыжника. Эндрю, вероятно, расслышал большую часть разговора и, в лучшем случае, если наплевал на него. Судя по ровному, но напряжённому выражению его лица, Эндрю совершенно не был рад новому плану Кевина. Им придётся перенести то, что они запланировали. — Ники скидывает на меня ещё одного студента, — Кевин начинает сам, потому как Эндрю даже не пытается сделать вид, что собирается спросить. — Жаль этого дурака. Вопреки самому себе, Кевин ухмыляется: — Я встречусь с ним сегодня вечером. Знаю, мы не сможем пойти в тот бар, в который ты хотел, но я не думаю, что ты всё ещё будешь хотеть пойти туда после того, как я закончу, — на самом деле, бар больше напоминал центр жёсткого поэтического соревнования. Им с Эндрю нравилось подшучивать над участниками до тех пор, пока не становилось скучно, и они уходили, чтобы получить… удовольствие от чего-то другого. Думайте об этом как о прелюдии, если хотите. Эндрю, чей взгляд оставался полностью сосредоточен на тексте, не ответил. Этого, впрочем, было достаточно. Приливы и отливы его интереса постоянно изменялись, никогда не задерживаясь на чём-то одном надолго. В первое мгновение Кевин — ось, вокруг которой вращается Эндрю, а в следующее он может быть уже за пределами его орбиты. Революция; революция. Vive la révolution. — Эндрю… — Нет. Рука Кевина замирает над тем местом, где она парила рядом с плечом Эндрю, пальцы останавливаются в миллиметрах от угольного шарфа. Он убирает её. Десять минут до выхода? С точно таким же успехом он мог не терять времени, если бы не вся эта внезапность. — Хорошо. Мне нужно потренироваться, а после заняться работой в качестве репетитора… Увидимся позже? Эндрю переворачивает страницу. Медленно. Демонстративно. Упрямо. — Клянусь, я не хотел ввязываться, — говорит Кевин. — Но мне нужно заниматься репетиторством для накопления волонтёрских часов. Мы всё ещё можем встретиться потом. Nada. Безмолвное лечение продолжается. Кевин решительно кивает самому себе. Он собирает рюкзак и тренировочную сумку, намереваясь уходить. Хорошо. Превосходно. Если он смог организовать свой график осложнённых курсов в сочетании с экси и театром, то он вполне сможет справиться с холодом со стороны своего не-парня. Не-парень. Такое слово вообще существует? Может, друзья с привилегиями? Однако «друзья» — слишком поверхностный термин для обозначения их отношений. Это больше, чем просто дружба. Но само по себе «парень» — табу. Этого выражения нет в словаре Эндрю. Кевин раньше думал, что это как-то связано с работой Эндрю, что-то вроде: «Суперсекретно-если-я-скажу-тебе-то-мне-придётся-убить-тебя». Он по большей части не знает, чем занимается Эндрю на скамье запасных, и не уверен, что хотел бы знать. В любом случае, это не может быть чем-то хорошим. Никто в Фоксборо не занимается ничем хорошим. По ошибке он позволил себе поверить в то, что таинственная миссия Эндрю не позволяла ему иметь обязательства перед кем-то. Но это было не так. Кажется, что между ними нет такой уж тесной связи, если не считать семантику. Исключительно удобный обоим обмен ради временного удовлетворения. По крайней мере, так однажды сказал сам Эндрю после напряжённого спора. — Ты лжёшь, — сказал Кевин тогда. Сейчас он всё ещё думает об этом. Он знает, как Эндрю смотрел на него, как прикасался к нему, как поддерживал его. Несмотря на сказанное, Эндрю лгал. И это ранило Кевина лишь сильнее, потому что правда была до боли очевидна, но Эндрю всё равно отказывался её признавать. Вопреки тому, что их договорённости было больше года, Эндрю, похоже, не мог решить, хочет он большего или нет. «Как будто есть что-то ещё, что я могу дать, — думает Кевин. — У тебя моё сердце. У тебя моё тело. У тебя всё. Кроме… того, что тебе не нужны обязательства». Если Эндрю действительно встречался с кем-то на стороне, он, во всяком случае, душераздирающе ясно дал понять Кевину, что имеет на это полное право. Кевин, в свою очередь, может уйти, если не способен этого принять, но Кевин не уйдёт. Только не от Эндрю. По итогу, вовсе не факт отсутствия ярлыка разрушал самооценку Кевина — в конце концов, Кевин не замечал никаких признаков того, что Эндрю был с кем-то ещё в Фоксборо. Это слишком лёгкое отвержение Эндрю возможности, что их партнёрство может значить больше, разрушало остатки сердца Кевина. Такова судьба драматургов. Лишь несколько часов спустя, когда Кевин закончил выполнять упражнения, которые никто никогда не увидит, совершенствуя навыки, которые никто никогда не признает, готовясь к играм, которые он никогда не выиграет, разочарование Кевина начинает утихать. Нет ничего лучше примитивной потребности в прогрессе в каждом монотонном аспекте деятельности, побуждающей кровь бурлить. Слияние синапсов. Фальсификация эмоций. Но, к чести Кевина, совсем не бессилие заставляет его забыть о прежнем раздражении. Это предсмертная записка. Он обнаруживает её частично завалившейся за шкафчик вместе с забытой ракеткой. На обратной стороне есть имя: Брайан С. Гордон Позже Кевин поздравит себя с тем, что его не стошнило. Или с тем, что он не упал в обморок. Но он был близко к этому. Очень близко. Кевин бледнеет. Пот, выступивший от ужаса, смешивает с каплями воды, оставшимися на нём после душа. Тяжело дышать. Тяжело дышать. Он не может дышать… Когда Кевину было восемь, он удивился, обнаружив, насколько тяжёлой может быть вода. Конечно, надолго задерживать дыхание было больно. Но то был другой вид боли — заплыть настолько глубоко, что вода больше не подталкивала течением, а сжимала его кости и угрожала раздавить всё свободное пространство в лёгких. Вот, что он чувствует сейчас. Сжатый. Раздавленный. Но воды, в которой он тонет, нет; его душит сам воздух. А потом. Его лёгкие вновь обнаруживают кислород. Это настоящее чудо. Как найти новый мир, избавиться от колонизации, спастись от геноцида и всё прочее… Когда грудь вздымается, он роняет записку. Поднимает. Руки дрожат. Снова роняет. Дыши. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Уткнувшись головой в колени, он соскальзывает на пол раздевалки, присоединяясь к записке. Вдох. Выдох. Минута за минутой. Каким-то образом он находит достаточно сил внутри себя, чтобы поблагодарить бога, в которого не верит, за то, что рядом нет никого, кто мог бы увидеть его сломленным. Задержки после тренировки иногда имеют свои преимущества. Когда он, наконец, достаточно успокоился, чтобы прочитать короткое письмо полностью, его сердце снова начинает почти нормально функционировать. Почти нормально. К его величайшему облегчению и с неохотой признанному стыду, это всё-таки не предсмертная записка. Это сценарий. Несмотря на то, что он один, у Кевина есть прочно укоренившаяся привычка испытывать смущение из-за панических атак. Он не должен. Но это происходит. В его защиту стоит сказать, что слова, которые он читает, — извращённая версия монолога Отелло прямо перед тем, как он наносит себе удар. Два семестра назад, благодаря театральному факультету, состоялась премьера «Отелло». Это было до того, как Кевин присоединился к ним, но он всё ещё хорошо помнит частые жалобы Сета на поздние репетиции и затраченное на пьесу время от тренировок по экси. — Почему бы тебе просто не уйти? — Кевин спросил его однажды. — Раз уж ты так ненавидишь выступления. — Я не ненавижу выступления, — было ответом Сета. Он снова опоздал на тренировку, но их тренер не был заинтересован в личном разговоре с Гордоном, поэтому он послал Кевина сделать ему выговор. — На самом деле, это единственное, что мне нравится. — Я думал, что тебе нравится только та девушка, говоря о которой, ты никогда не можешь заткнуться, — пробормотал Кевин. — Ты слышал. — Я и не скрывал, — Кевин вздохнул. — Послушай, просто подкорректируй свой график и убедись, что больше не будешь опаздывать. Ты — один из лучших наших нападающих, и нам нужно… — Верно, потому что единственное, в чём я хорош, так это в том, как люди, вроде тебя, могут меня использовать, — прервал его Сет. Он рылся в шкафчике с экипировкой, но теперь захлопнул его с оглушительным грохотом. — Я едва успеваю дышать в перерывах между всем этим дерьмом, так что, надеюсь, мы закончили? Кевин раскрыл рот. Наверное, он был похож на рыбу, но он не знал, что сказать. Сет был не самым податливым человеком, однако Кевин задумался, есть ли ещё что-то, на что ему следует обратить внимание. — Я не использую тебя, — всё, что он смог придумать. — О, не принимай это на свой счёт, Дэй, — Сет перекинул сумку через плечо. Его ноздри раздулись, и Кевин был почти обеспокоен тем, как бы его не ударили. На мгновение он даже подумал, что заслуживает этого, хотя не знал почему. — Я уже привык к этому. В один прекрасный день я перестану быть полезным и ты найдёшь кого-то другого, кого можно будет точно так же заменить, использовать и кому можно подгадить, — Сет засмеялся. Сильно, неистово. — C’est la vie, не так ли? Это было неправильно. Что-то было очень, очень неправильно. И, может быть, если бы Кевин толкнул его, может быть, если бы Кевин протянул руку и схватил Сета до того, как он успел выйти из раздевалки, может-быть-может-быть-может-быть… Он бы не умер. Вина — это такой же разрушительный круг, как и боль. Лишь несколько месяцев спустя все упущенные возможности обрели для Кевина смысл. Как и в самой ироничной головоломке, кусочки сошлись вместе, когда было уже слишком поздно. «Самоубийство», — писали в газетах. «Толкнули», — говорили некоторые студенты. Ушёл. Тело истекло кровью. Ушёл. Ушёл. Ушёл. Сейчас Кевин сидит на голом полу всё той же раздевалки. Смерть Сета волновала его больше, чем он думал. Теперь, просматривая записку с успокоившимся сердцем, он понимает — нет никакой логики в интерпретации её в качестве предсмертной. Он снова и снова читает запутанные каракули Гордона, пытаясь укрепить в собственном разуме, что то, что он читает — всего лишь старый набор заметок, а не роковой манифест. Слова искажены, преобразованы в серию строк, повествующих о чём-то пугающе личном. «Смотри, у меня есть оружие, — говорится в последнем абзаце записки. — Я прошёл через этот ад, в двадцать раз более ужасный, чем ты со своим оружием. Но кто может управлять судьбой? Не я. Даже если ты видишь меня с этим оружием, тебе не стоит бояться. Это конец моего пути. Это конец моей жизни. Нет причин бояться». «Я не боюсь».II
Когда раздаётся чей-то голос, Кевин старается не закричать. — О. Кевин вздрагивает и оборачивается. Он задаётся вопросом, суждено ли ему умереть от сердечного приступа. Учитывая расклад дел, он с радостью начинает делать на это ставки. — О, — с мудрым видом повторяет незнакомец. — Выглядишь ужасно. Смирившись, Кевин встаёт. Его лицо горит, и он сразу понимает, что одновременно и злится, и смущается. Он не знает, на кого злится. Его рука сжимает записку, комкая её, скрывая из виду. — Тебе что-то нужно? Раздевалка закрыта для посторонних, — успевает он сказать другому парню. Кевин пытается рассмотреть его с разделяющего их расстояния. Рыжие волосы, шрамы на щеках, которые невозможно не заметить — такие же, как у самого Кевина. Они вместе занимаются. Найл, может быть? Ной? Нет, это же… — Вообще-то, мне нужен ты, — отвечает парень, озадаченный грубостью Кевина. Нил, вспоминает Кевин. Вот его имя. Хотя он действительно похож на Ноя… — Ники послал меня искать тебя, сказав, что ты, вероятно, будешь здесь или в библиотеке, — он указывает на Кевина. — И вот, пожалуйста. — Ни черта подобного, — гнев и смущение проявляются на безэмоциональном лице Нила. Он не похож на того, кто будет смеяться над всклокоченным видом Кевина или проявлять весьма поверхностную жалость по отношению к однокласснику, которого едва знает. Отсутствие беспокойства на его лице мало чем отличается от бесстрастия Эндрю, и Кевин успокаивается перед ним, как перед чем-то знакомым. Странно. — Так или иначе, — Нил пожимает плечами. — Ники ждет тебя, — он выглядит так, будто хочет сказать что-то еще, но в конечном итоге решает не делать этого. Кевин кивает и отворачивается, засовывая записку в карман. Он думает, что их неловкий диалог уже закончился, и собирается закончить упаковывать свое снаряжение, которое собирал до того, как его прервала записка. И тогда Нил снова начинает разговор: — У тебя рука трясётся, — произносит он. — Старая травма, — Кевин бормочет себе под нос. Когда Нил просит его повторить, Кевин только закатывает глаза в ответ. — Ничего. Они уходят. С удивлением подмечая, как Нил следует за ним, Кевин осознает, что он не спросил, почему из всех людей Ники послал забрать его именно Нила, но он не настолько заботится об этом, чтобы озвучить. — Ники мог бы просто позвонить, — говорит он Нилу небрежно. — Он это и сделал, — они сворачивают в коридор, ведущий к спальням. У Фоксборо небольшой кампус, но прогулка по нему достаточно продолжительная, чтобы разговор мог стать неловким, если не приложить усилий. — Пытался несколько раз, но ты не взял трубку. Ники решил, что ты тренируешься. Заминка Нила в последнем предложении заставляет Кевина оглянуться на него через плечо. Он копошится в своей сумке и вытаскивает телефон, тут же видя оповещение о семи пропущенных вызовах от Ники. Несколько раз. — Ой. Да. Я не заметил. Красивые брюки и приталенный свитер, которые носит Нил, привлекают внимание Кевина; лоб Нила поблескивает от пота, как если бы он бежал или слишком долгое время ходил в своей тёплой одежде, пока искал Кевина. — Извини, что из-за меня тебе пришлось пройти весь этот путь, — говорит он Нилу. «Не то, чтобы именно я тебя туда послал», — добавляет он про себя. Но извиняться — его вторая натура. Нил машет ему рукой: — Всё в порядке. Я всё равно собирался проверить поле. — О? — он бросает ещё один взгляд, на этот раз оценивающий. Даже под всем этим зимним прикидом Нила, Кевину всё равно удаётся разглядеть очерченные линии его крепких мышц. Или, возможно, он просто хорош в выборе одежды. — Ты играешь? Не то чтобы они были так сильно неизвестны, но университетская команда экси никогда не получала того внимания, о котором мечтал Кевин. Если бы Охотники смогли завербовать звезд спорта в программу экси, вероятно, это могло бы всё изменить. В отличие от других объединений американских колледжей, если дополнительные средства и ресурсы этого университета тратились не на блядски дорогостоящую охрану, необходимую для обеспечения безопасности студентов (хотя Кевин готов спорить, что охрана больше направлена на защиту администрации от студентов), то они тратились на науку и исследования. И если спортивные дивизионы каким-то чудом получали дополнительное финансирование, то это немедленно уходило на команду пловцов. Гребаные приоритеты. До того, как отрицательно покачать головой в ответ на вопрос Кевина, Нил автоматически начинает кивать. — И что это значит? Ты играешь, но не играешь? — Я… играл, — Нил снова пожимает плечами. — Хотя это было много лет назад. — Очень жаль, — Кевин был отчасти удивлен, когда понял, что действительно так считает. Вокруг Нила витала интересная аура. Мимолетно Кевин замечал его в классе и раньше, но вблизи его притягивали холодные и одновременно властные глаза Нила. Песня, которую Кевину пела его мать, измывалась над его душой: Тихо, как на Прибрежных равнинах, Пожар, что разгорается сам, именуется пламенем. Всё так и есть, всё так и есть. Это путь, которым он пришел. Это было почти как… — Я слышал, что ты будешь в «Антигоне», — внезапная смена темы не ускользает ни от одного из них. — Премьера этой весной, верно? — Кевин утвердительно кивает, удивленный тем, что Нил знает о нем так много. — Спортсмен и Фесбий? Это любопытно. — Феспий. А спорт здесь ничего не значит, — исправляет его Кевин. — Но да, это так. Экси — это выброс адреналина, однако театр — это… — Это способ унять ненасытную жажду внимания? Кевин бросает на него свирепый взгляд, пока не замечает, что Нил улыбается, сверкая глазами. На лице любого другого человека подобная эмоция могла бы показаться дружелюбной, но на лице Ниле она выглядела по-звериному. Лукаво. Как будто он делился скрытой насмешкой с самим собой, а мир — это её развязка. — Я хотел сказать «так же волнующе», — говорит Кевин, — но, похоже, ты прав. — Вполне вероятно, но я пошутил, — Нил вздыхает. — Я, вроде как, новичок во всех этих разговорах. — Чего это? Ты учился на дому или что? — теперь шутит Кевин, но, к его ужасу, улыбка на лице Нила говорит: «Можно сказать и так», — и свою Кевину приходится подавить. — О, извини? — Ты тоже. Всю оставшуюся дорогу они молчат. Тишина почти неловкая, но ни один из них не находит слов, чтобы заполнить ее. Когда Кевин понимает, что они добрались до общежития и остановились перед его и Ники комнатой, он колеблется. — Что ж. Мне нужно кое-что захватить перед встречей с Ники. А ты?.. — Все в порядке, — Нил жестом указывает на дверь. — Я подожду тебя здесь. — Вообще-то я… — Кевин качает головой. — Не пойми меня неправильно, но почему ты меня ждешь? Нил озадаченно вскидывает голову. — Ники ведь сказал тебе, да? — Сказал мне что? Нил краснеет. Он выглядит почти смущенным, но линия его челюсти напряженно сжимается. — Ники сказал, что ты можешь, ну… знаешь… Мне нужна помощь. — О, боже, — стонет Кевин. Он сжимает лакированную поверхность дверной ручки сильнее. — Мне правда жаль. Да, Ники мне сказал. Кажется, он забыл добавить, как тебя зовут. Я просто не ожидал… На самом деле, я не знаю, чего я ожидал. Только не тебя. — Только не меня, — повторяет Нил. Его лицо темнеет, но он, кажется, этого не замечает. — О. — Это не то, что я… — сам того не замечая, его рука, обхватывающая ручку, начинает дрожать. Сначала Эндрю, потом изнуряющая до самых костей тренировка, потом записка — которую Кевин все еще не может выкинуть из головы, но не знает, с кем можно об этом поговорить, если это вообще необходимо — и вот теперь быстро разваливающийся разговор обрушивается на Кевина со всей силой. Он очень устал. — Если честно, я ожидал, что ты окажешься очередной пустышкой Ники, который попросил меня помочь только для того, чтобы он мог после залезть к тебе в штаны. Нил усмехается. — Как твоё обучение помогает Ники трахнуть кого-то? Хм. «Как кто-то может использовать слово «трахнуть» безо всякой иронии?» — хочет спросить Кевин. Но не спрашивает. — Это сверхспособность Ники. И роковой недостаток. В любом случае. Позволь мне просто… — он снова указывает на дверь, и Нил кивает. Проскользнув внутрь, он чувствует легкий укол вины за то, что не пригласил Нила войти, но быстро справляется с этим чувством. Места на полу едва ли хватает, чтобы вместить двух крупных людей, а в идеальном мире у Кевина было бы гораздо больше места, где он мог бы спокойно сломаться. Но у него нет ни места, ни времени, чтобы сделать это, поэтому он решает быстро собрать лекции, необходимые для его занятия с Нилом, и заметки для Ники. Заканчивалась первая неделя января, а Кевин всё еще не закончил распаковывать вещи после возвращения с зимних каникул. Ему требуется еще несколько минут, чтобы найти свои старые записные книжки, которые ему нужны, но в конце концов ему это удается. Прежде, чем он успел бы о ней забыть, Кевин засовывает записку из раздевалки в задний карман своей сумки, собираясь перечитать её позже. Или сжечь. Когда он полностью собран и готов, он вздыхает и рассматривает свое лицо в настенном зеркале. Мешки под глазами темнее, чем гардероб Эндрю; подлиннее, чем коллекция сумочек Ники от Версаче. Новый рекорд. Дыши. Вдох, выдох. Так-то лучше. Это утешительная ложь. Направляясь к двери, он замечает висящие на стене электронные часы. Для всех нормальных людей было ещё достаточно рано, чтобы начать заниматься, и достаточно поздно, чтобы Кевин хотел упасть и заснуть. Он открывает дверь. — Ладно, готов? Коридор пуст.III
— Ты не знаешь, где Нил? — Нам действительно надо поработать над твоими навыками приветствия, — говорит Ники, отвечая на звонок. — Погоди, что ты только что сказал? — Ты не знаешь, где… — он не успевает закончить. — Он свалил? — Именно это я и имел в виду. — Но я послал его искать тебя! — Да, я в курсе. В следующий раз не забудь сказать мне имя студента. — Что? Да, что угодно. Так почему он не с тобой? — Он был! — вздыхает Кевин. Если бы не тот факт, что он сам поставил себя в подобное положение, добровольно согласившись сделать одолжение Ники, он бы проклял этого человека. — Я отошел за некоторыми вещами на несколько минут, а когда вернулся, его уже не было. — Так, давай всё проясним… — А мозгов хватит? — Отъебись. Ты потерял моего подопечного. — Да? — Кевин идет по коридору. — И с каких это пор ты за него отвечаешь? Ники стонет и бормочет что-то на языке, который Кевин не может перевести. — Я попросил об одном простом одолжении. — В свою защиту скажу, что ничего из того, о чем ты когда-либо просил, не было простым. — Уже неважно. Слушай, ух, — послышалось шуршание бумаг и застегивание сумки, — я попробую ему позвонить. Обычно он не проверяет свой телефон, но это не будет лишним. У тебя есть его номер? Нет, конечно, нет, я пришлю его контакты. Он иногда так делает, так что… — Он делал это раньше? — Кевин смеется, но ему совершенно несмешно. Он почти думал о том, чтобы лечь на пол в коридоре, если бы не тот факт, что у него не было бы после сил подняться. — Значит, на самом деле это не моя вина, он просто любит время от времени сбегать? Ники на это ничего не отвечает. — Мы будем звонить ему по очереди, он не может быть далеко. Это не похоже на то, что его похитили или… И тут Кевин слышит крик. На самом деле то, что Кевин слышит первым делом, больше похоже на сдавленный крик, за которым следует садистский смех. А в ответ на это раздаётся крик Ники. — Ники, заткнись. Ты даже не здесь, — шипит Кевин, уже пробираясь к суматохе. Несколько студентов повыглядывало из своих комнат, с любопытством прислушиваясь к внезапному шуму. Он доносился откуда-то двумя коридорами дальше. Кевин мог бы поклясться, что проверил холл в поисках Нила, но когда он поворачивает за угол, то видит именно его, согнувшегося пополам от боли. С ухмыляющимся Эндрю Джозефом Миньярдом, стоящим над ним. — Ники, мне пора. — Подожди… — но Кевин уже повесил трубку. Он трусцой бежит к месту происшествия, не зная, быть ли ему озадаченным, раздраженным или смирившимся. Почему он всегда оказывается в центре подобного дерьма, даже бог, вероятно, не знает. — Эндрю, — говорит Кевин. Очевидно, Кевину и этому человеку было предначертано высшими силами вновь столкнуться друг с другом в этот день. Первый не выдаёт никакого ответа, за исключением поднятой брови в сторону Кевина. Когда Эндрю говорит, его взгляд направлен на скрюченную фигуру на полу. — Да что с тобой такое? Я ведь не дал тебе порезаться о бумагу, правда? — снова смеется Эндрю. Его глаза блестят. Слишком ярко. Как если бы у него была плохая реакция на глазные капли, но в разы хуже. «Черт, — думает Кевин. — Сегодня мы точно не будем тусоваться». И тут он замечает книгу, находившуюся в правой руке Эндрю. «Книга» — ещё мягко сказано. Это больше похоже на кирпич из дерева и свинца, который может подарить вам сотрясение мозга от одного удара. Кевин связывает эту информацию с видом Нила на полу и громко ругается. — Эндрю, что ты наделал? — он подходил к Нилу и намереваясь помочь ему подняться, наклоняется и просовывает руку под его тело. В ту секунду, когда он слышит шипение и видит, как Нил слегка вздрагивает, он останавливается. Кевина окатывает холодная волна. С Эндрю иногда бывает трудно иметь дело, но он никогда не был жестоким… — Все в порядке, — Нил, кажется, задыхается от этих слов. — Просто познакомился с соседями по комнате, понимаешь? — шутка умирает прежде, чем слетает с его губ. Он даже не пытается встать. Эндрю все еще улыбается. — Эндрю, какого хрена здесь происходит? — Кевину хочется закричать от абсурдности происходящего, но он заставляет себя говорить как можно тише и спокойнее. Три слетевших с катушек идиота никому не помогут. Он никогда не знал, как справиться с маниакальным наркотическим кайфом Эндрю, и он чертовски уверен, что не знает, как справиться с раненым незнакомцем, который явно не чувствует себя комфортно, когда к нему прикасаются. Он не знает, он не знает. — Дыши, — рука на его плече, та, что не держала книгу. — Перестань вести себя, как королева драмы. Несмотря на закипающий гнев Кевина по отношению к Эндрю, он не может найти в себе силы ослушаться. — Кто-нибудь может объяснить мне, что только что произошло? — спрашивает он, когда берет себя в руки. Нил молча наблюдает за ним, приподнявшись на локте, чтобы удержаться на полу. Кевин все еще стоит на коленях рядом с ним, не двигаясь. — Нет, — ухмыляется Эндрю, его взгляд убийственен. — Мне не нравится, когда ты вежливо просишь, — он постукивает талмудом в направлении Нила, его взгляд скользит по ярким кудрям и поврежденной коже. — Держи свою лису на поводке, Кевин. Не мешай мне больше. И все кончено. Все штормовые усилия, все механизмы терпенья. Движение продолжилось, опустошенное и разрушенное. Эндрю отступает в свою комнату в общежитии, захлопывая перед ними дверь. Отстраненная улыбка никогда не покидает его лица. Кевин снова дышит. — Ну, это хорошее начало учебного времени, — бормочет Нил. Он толкает себя назад, чтобы прислониться к стене, прижимая руку к животу, куда Эндрю, должно быть, ударил его. Остальные студенты, наблюдавшие за сценой, снова удаляются в свои миры. — Что? — Кевин облокачивается о стену рядом с Нилом. У него слегка кружится голова, а тепло тела Нила, как в печи, и на мгновение это единственное, что удерживает Кевина в здравом уме. — «Времени»? Нил пытается улыбнуться, но улыбка выходит кривой. — Шутка. — О. Кевину хочется закрыть глаза. — Извини за Эндрю. Ему не жаль, но мне — да. Он чувствует, как рядом Нил пожимает плечами. — Все в порядке. — Это не так, — Кевин смотрит на юношу рядом с ним. Сидя так близко, он замечает расцветающий под челюстью Нила, ранее явно отсутствовавший синяк. Он выглядит свежим. — Эндрю… — Не надо, — Нил ерзает, безуспешно пытаясь устроиться поудобнее на жестком полу. Кевин рад, что старосты обычно не патрулируют коридоры, иначе их бы вышвырнули в мгновение ока. — Я не нуждаюсь в объяснениях. В любом случае, это моя вина. Кевин усмехается. — Что такого ты мог натворить, чтобы тебе въехали в живот по твоей вине? — Я говорил слишком громко, — говорит Нил, как будто это подходило под оправдание на что угодно. — Он занимался и хотел, чтобы я помолчал. Кевин замирает. Не только ответ, но и полная серьезность в нем заставляет Кевина чувствовать, что весь мир сошел с ума. Может быть, так и есть. — Существует разница между тем, чтобы попросить кого-то заткнуться, и тем, чтобы заставить его это сделать. — Технически, книга ударила меня. — Ты не можешь быть серьёзным. — Нет, это не так, — Нил смотрит на Кевина впервые с тех пор, как они сели вместе. — Я сказал ему, чтобы он отъебался, и он ударил меня снова. Кевин старается этого не делать, но на его лице медленно появляется улыбка. Он начинает смеяться, и Нил присоединяется к нему. Это жалко, правда. Так отвратительно жалко. Они не могут перестать смеяться, изо всех сил стараясь молчать, чтобы Эндрю не вернулся с кулаком и экземпляром Психологии Чикарелли. — Когда я вернулся, тебя уже не было. Я подумал, что ты сбежал или что-то в этом роде, — говорит Кевин, когда они приходят в себя. — Или что-то в этом роде. — Ага. — Звонил мой дядя, — Нил кивает в конец коридора. — Я не думал, что это займет так много времени или что это так сильно затормозит чье-то учебное время. Отчаявшись вместе, они снова смеются. Нил слегка наклоняется к нему, а может, это Кевин наклоняется первым. Но ни один не отстраняется. Грудь поднимается и опускается, дыхание прерывается. По щеке Кевина скатывается слеза. В этот раз ему не больно. Кевин позволяет себе насладиться этим. Он даже не слышит лжи, которую произносит Нил. Они не поднимаются, пока сильный стук в стену не напоминает им, что Эндрю всего в нескольких метрах. Сначала Кевин, потом Нил. Последний едва вздрагивает, когда встает на ноги, но его живот напрягается. — Тебе нужен лед? — спрашивает Кевин, указывая на живот Нила. Зная Эндрю, Кевин не завидует синяку, который, вероятно, останется с ним надолго. Одна только мысль о том, что Нил пострадал из-за Эндрю, вызывает в Кевине вспышку гнева, прокатившуюся вдоль его позвоночника. — Нет, всё будет нормально. Правда. Клянусь. Это просто выбило из меня дух на секунду, — утверждает Нил. Но Кевин ясно помнит осколки в его глазах и недоверие в его костях, когда Кевин подошел, чтобы помочь ему подняться. Это был не просто отсутствующий взгляд. Это была пустота. — Я просто хочу поскорее покончить с этим. — То же самое, — Кевин может представить свою собственную кровать, твердую, как скала, но принимающую, как облако. Он мог бы побеспокоиться об Эндрю и об этом эпизоде завтра, после хорошего ночного сна. В ближайшие двенадцать часов эта записка точно не будет обсуждаться. Хотя сейчас… — Итак, история, да? — Кевин кивает в сторону коридора. Он берет свою сумку и тащит Нила, пытаясь найти Ники и покончить с этой учебой. — Что ты знаешь о французской революции? Это будет долгая ночь.