яма

Феденька это понимает почти сразу - не видать ему спокойной личной жизни. Ему не нужно, чтобы с него пылинки сдували и пасли возле универа, как девочку. Ему нужны горки американские. Чтобы подбрасывало на месте, туманило голову и крутило живот. Иначе - скучно. Назар с его кожаной портупеей и выбеленными волосами красиво вписывается в Федин шаблон. Федя за портупею хватается, тянет старшего на себя, сам упираясь затылком в зеркало. В туалете клуба тесно и душно, невольно вспоминается душевая в школьном бассейне. Феде хочется перезаписать эти воспоминания, стереть с жесткого диска. Хоть какой сюрреализм пусть будет, но только не это. Назар целует-кусает в шею. От него несёт вискарём и парфюмом из какой-нибудь пафосной черно-белой рекламы, подставьте любую, Федя не разбирается. Басы за стеной бьют так, что холодный кафель вибрирует. В Феде два бокала крепкого пива, а значит он уже мало что соображает. *** - Ты похож на мою первую любовь. - Да что ты? - Ага. Только тот уродом был редкостным. - Не поверю, что хуже меня. Они стоят у клуба под утро: Федя наблюдает, как Назар пускает дым летать вокруг них сонными кольцами. Макаров все ещё чувствует себя заторможенным и странным, даже бодрящий апрельский воздух не помогает. Голову как жгутом скрутило. Он вспоминает Стасов взгляд - точно побитый щенок, отнятый от матери. И ему становится вдвойне противно. И от Стасовой бестолковой преданности, и от того, что он, Федя, преданность эту отпихивает от себя, как нежеланную подачку. Хотя любой другой на его месте был бы вне себя от радости, что его так любят. Что поделать, если Федя поломанный. - Поедешь ко мне или как? Назар спрашивает невзначай, как сигарету предложил - Федя знает, что ему по большому счёту все равно. Да - ладно, нет - как хочешь, хоть перед парами пару часов посплю. Макарова устраивает. *** - И зачем ты с ним связался? - донимает его Ник, когда они встречаются после пар. Начало мая похоже на самое настоящее лето, солнце греет через тонкую ветровку. Федя прячет глаза от Никитиного пытливого взгляда. - Да нет у нас ничего. Спим время от времени, и всё. - У меня друг с ним на курсе учится, рассказывает, что он отбитый. Все мозги пронюхал, ночами только и делает, что дорожки по столу гоняет и снимает народ в клубе. Без разницы - тёлок, пацанов. Федя отмахивается, как от надоедливой мухи. Только вот нравоучений от рыжего ему не хватало. Он сам себе объяснить не может, зачем за Назаром увязался, не то чтобы как-то оправдаться перед Ником. Он, скажем так, даёт себе поблажку. Шесть дней в неделю он прямой и статный, как по линейке выведенный - дисциплина, тренировки, учеба. Один же из дней он срывается и летит в ледяную воду с обрыва. Схватившись за Левицкого, как за балласт, который даст ему ещё глубже заплыть. Пробить дно, найти новую подводную яму. Встретиться, может быть, с таящимися под камнями морскими чудовищами. *** Просыпаться в вычурных апартах Левицких постепенно входит в привычку. Натягивать футболку, шлепать босыми пятками по ледяному полу на кухне. Обводить сонным взглядом портреты Назаровой мамки. Находить его самого на кухне, смотрящего, по обыкновению, в одну точку – иначе башка кружится, как на грёбаной карусели. Федя себе задаваться не даёт – знает прекрасно, что не первый и не последний, даже представлять не берётся, сколько случайных людей рядом с Назаром просыпаются. Первые раза три его это не трогает. Потом – проклёвывается, сука. Не резко и остро, а потихоньку, по грануле – появляется долбаная надежда на то, что Федя-то, может, не «один из»? Федя, может быть, что-то да значит? Тут-то должно было заалармить, должна была зареветь по всю глотку предупредительная сигнализация. Но Федя ловит кайф, когда глушит внутри себя этот ревущий сигнал. *** - Та девчонка с розовыми волосами, - осторожно начинает Федя очередным похмельным утром. Назар трёт переносицу пальцами, взлохмачивает высветленные волосы пятерней. Не сразу слышит, что Федя ему говорит. - Чего? - Альбина, - Макаров закусывает губу, делая вид, что с трудом её имя припомнил. На деле же – довольно подробно изучил её инсту. – Она твоя бывшая? - А тебе какое дело? – бросает сонно, беззлобно и как-то устало. Федя нервно стучит пальцами по чашке с остывающим кофе. Он, по правде сказать, и не знает, какое ему дело. Не нравится только, как неприятно сводит где-то в солнечном сплетении, когда Назар на эту Альбину пялится. Не нравятся недобрые искорки, которые в глазах Левицкого пляшут, пока он наблюдает за ней и тем шатеном, который вечно с разбитой рожей ходит. Владом, кажется. Больше всего не нравится, что в этой истории он даже не во второстепенной роли. Так, кастинг в массовку прошёл, потоптался на заднем плане, сверкнул макушкой и идёт в очередь забрать смятую пятисотку. Метафорическую, конечно. Но сам же, идиот конченный, подписался. Чего ожидал, что условия контракта сменят на полпути? На вопрос Левицкого Федя не отвечает, смотрит куда-то мимо блондина, на красивую чёрно-белую фотку его матери. Когда переводит взгляд обратно – Назар сверлит его своими зелёно-карими. Федя слышит почти, как у того шестеренки вертятся в блондинистой голове. - Федь, - говорит, наконец, упираясь локтями в колени и наклоняясь к нему, как к маленькому. – Не знаю, за кого ты меня принимаешь, но не надо ничего себе фантазировать, ладно? Макаров делает вид, что не понимает, к чему Назар клонит. Но на деле прекрасно вдупляет, о чём его пытаются предупредить. Поздняк метаться. *** Он это лицо, дьявол его дери, узнает когда и как угодно. В припадке, в полной темноте и густом тумане, неважно, год пройдет или пятнадцать. Оно у него высечено на подкорке, окрашено в багряный – метафора к агрессии, боли и тому чувству безнадежности, когда почву выбивают из-под ног к хуям. Федя видит его издалека и инстинктивно втягивает шею в плечи, накидывает капюшон. Срабатывает древний инстинкт – бей, сука, или беги. Денис стоит метрах в десяти от него, белозубо улыбается какой-то девчонке, а та смотрит ему в рот, ловит каждое слово. Макарова аж подташнивать начинает. Воспоминания, которым уже второй год пошёл, обрушиваются на него кадрами непроявленной фотопленки. Ноги не слушаются, и он делает над собой усилие, чтобы развернуться и быстро зашагать в противоположную сторону. Кровь в ушах стучит барабанным соло. - Назар? - Чего тебе? – голос в телефонной трубке звучит удивленно - Макаров ему никогда раньше десяти вечера не звонил. - Ты дома? Можно, я приеду? Левицкий аж дар речи теряет, молчит добрых секунд пятнадцать. Федя мысленно перебирает все его возможные ответы, сводящиеся к одному простому «нахуя?», но он его удивляет в свою очередь тоже – коротким «приезжай». *** - Ну и хуёво же ты выглядишь, - выдает Назар вместо приветствия и цокает языком. Федя почти вслепую тащится в гостиную за ним, шарит взглядом по комнате – включённый телик, открытая бутылка пива на столе, написанные невразумительным почерком конспекты. - А чего ты делаешь? - Ну, пока тебя не принесло, пытался к зачёту завтрашнему готовиться. Пиво будешь? Федя хочет по привычке отказаться, но, сам того от себя не ожидая, кивает. Назар приносит ему с кухни бутылку и ставит рядом со своей початой. Выжженное на сетчатке глаза изображение улыбающегося Дэна так некстати накладывается прямо на Назара, и Федя в очередной раз млеет от того, как эти двое похожи. Не до мистической близнецовости, но достаточно, чтобы подметить невооруженным глазом. На каком-то подсознательном уровне Федя играет в десять отличий – глаза разного цвета, черты лица у Назара заостренней, Дэн пониже будет. А ещё Назар Федю не бьёт и даже больно почти не делает, ну, физически по крайней мере – точно. Макаров судорожно пытается сообразить, насколько сильно он заигрался в опасную игру в сравнения. Сколько этих мимолетных моментов, когда порывался выдохнуть на самом пике чужое имя, он скрыл от самого себя. Голова кругом идёт. - Рассказывай, что-ли, - кидает Назар, приземляясь на диван рядом с ним. И Федя выпаливает ему всё, как на духу. Сбивчивым запалом выдаёт всю свою историю с Дэном, на ходу не успевая фильтровать самые позорные и всратые моменты. Про фотку из больницы, записку с очками, синяки от постоянных ударов об кафельную стенку, ревность. Про смачную пощёчину вместо поцелуя, угрозы, изощрённый шантаж. Про проёбанные соревнования и практически стокгольмский синдром, которым Денис его, сам того не подозревая, наградил. Назар слушает только, прихлебывая пиво, и цыкает на особо смачных моментах. Федя чувствует, как груз на шее потихоньку тает, как отступает от щёк мертвенная бледность. К тому времени, когда его перестает полоскать воспоминаниями, он ощущает, как их колкие бритвы отступают куда-то в темноту, туда, откуда они появились. Дышать становится чуть-чуть легче. - Мда, ну и уёбок этот твой Дэн, - выносит вердикт Левицкий. Потом молчит еще несколько секунд, как будто мысли в порядок приводит. Поворачивается к Феде лицом. – Хотя, знаешь что? - Что? - Я-то думал, что с тобой не так. Думал, какого хрена ты со мной путаешься – умница, спортсмен, из хорошей семьи. А теперь, кажется, до меня дошло. Да, дошло, Федька. Макаров как будто по старой привычке подбирается и насупливается, выпускает колючки. Он догадывается, что от Назара услышит, но признавать этого не хочет категорически. - Чего дошло? - Ты, блять, гребаный мазохист. Тебе кайфово от боли и страданий, ты чуть ли приход от них не ловишь. Втягиваешься и включаешься, когда тебя ни во что не ставят, а когда любят и пальчики готовы целовать – брыкаешься и сбегаешь. Что, скажешь, я не прав? Федя молчит, желваками только играет в бледном свете работающего телика. Назар его своими словами хлещет, как прутьями, и внезапно всего становится слишком много – хочется зарыться головой в одеяло, скрыться от всех и лежать там до скончания времен. Он обреченно склоняется к Назарову плечу и зажмуривает глаза, цепляется за тепло кожи, стараясь ни о чём не думать. Назар вздыхает и гладит его по спине прохладной рукой.