***
И следующий раз всё-таки случился, хотя Антон не был уверен, что увидит этого парня ещё раз. Но ему повезло гораздо больше. Когда Антон перехватил у самого порога голубые глаза, не смог сдержать радостной улыбки. Посетителей было достаточно, перерыв только начался, так что они с Катей условились спрашивать имя заказчика, чтобы не путаться. И это был шанс узнать имя человека, который по каким-то необъяснимым причинам так притягивал Антонов взгляд. — Как в прошлый раз? — Антон спросил, не дожидаясь, пока парень сделает заказ, и имел счастье увидеть искреннее удивление и толику радости. — Буду благодарен, — и снова эта улыбка, от которой вокруг глаз у парня собирались мелкие лучики морщинок, Антон ощущал, что растекается мокрой лужицей. — Имя не подскажете? — Антон постарался, чтобы голос не звучал как открытый флирт, но, судя по насмешливому взгляду Кати, который он ощущал затылком, получилось хреновенько. — Может, вам ещё и телефончик дать? Внутри Антона что-то звякнуло, ёбнулось и похихикало. С ним что, правда флиртуют в ответ? То есть, человек, с которым они видятся второй раз в жизни, а обменялись всего тремя фразами, отвечает ему на неконтролируемые заигрывания, которые он, к тому же, пытается скрыть? Антон почувствовал себя снова десятиклассником, с которым заговорила симпатичная девушка. — Можете дать, — пробормотал он, уже не пытаясь управлять голосом. — А можете и не телефончик. Судя по всему, мозгом тоже, потому что он сначала сказал, а потом только понял. Смотрел в искрящиеся весельем и удивлением прозрачно-голубые в свете ламп глаза и мысленно отвешивал себе подзатыльники. — Молодец, Тотошка, — раздалось позади прямо рядом с ухом — Катя была достаточно высокой, чтобы дотягиваться. — Я всегда верила, что ты долбоёб. Антон слушал Катин голос и смотрел в глаза напротив, а парень заметно веселился, даже голову чуть наклонил, разглядывая их обоих, но Катя быстро пропала и принялась за заказы, а Антон, тяжело сглотнув, тихо вновь поинтересовался: — Так могу я узнать ваше имя? Клиентов много, не хотелось бы заказы перепутать. — Арсений, — снисходительно сказал парень, чуть наклоняясь вперёд. Ладно, ему не нужно знать, что мысленно Антон уже окрестил его лисёнком за милую привычку чуть морщить нос-кнопку. Он быстро и не очень аккуратно намалевал на стаканчике «для лисёнка с невероятной улыбкой» и, стараясь не смотреть на Арсения, пошёл помогать Кате. Мда, не понять, что фраза на стаканчике длиннее, чем должна быть, мог бы только слепой. Он кожей ощущал пристальный взгляд и вообще делал вид, что очень занят, но все клиенты довольно скоро убежали по своим делам, так что остался один Арсений, ждущий своё какао, и Катя исчезла в подсобке, что-то пробормотав про закончившиеся зефирки. Антон немного нервно вслушивался в механический звук работы машины, и усиленно отводил взгляд, изучая интерьер. Наконец, аппарат тихо пискнул, и Антон с падающим сердцем протянул Арсению стаканчик, стараясь не пялиться на изящные бледные пальцы на фоне чёрного картона. — Ты очень мило смущаешься, — Антон снова не сразу сообразил, что произнёс Арсений, а когда сообразил, тот уже ушёл. Катя вернулась, и по бесятам в её глазах Антон понял, что шуток у неё море, и все их ему придётся слушать. Даже не смешные. Нет, не так — особенно несмешные. Все. Ближайшее всегда.***
Через неделю Катя встретила его двумя новостями: — Я на следующей неделе уезжаю, вернусь где-то дней через пять, так что всё на вас с Димкой. Не разнесите тут, — она даже не оторвалась от ноутбука. — А ещё твой лисёнок заходил. Очень расстроился, что тебя не было. — Варнава, ты в смысле нас бросаешь?! — Антон повесил ветровку на крючок и только потом понял. — Он приходил? Стоп, почему мой…? Лисёнок? Катя подняла на него взгляд, окинула с ног до головы и тяжело вздохнула. Антон даже правда почувствовал себя идиотом, но мысли в голове вертелись вокруг Арсения и вопроса, почему эта информация для его мозга так важна. Катя же, решив, очевидно, что свою миссию она выполнила, больше не обращала на него внимания, а Антон прислонился поясницей к стойке, внимательно глядя на неё. — И почему ты решила мне сообщить столь важную информацию, — он очень старался придать голосу хоть какой-то тон, но получился только охуевший. — Ты так на него пялишься каждый раз, что даже мне плохо становится, — она вскинула взгляд на него, взявшего в руки маркер. — И ты ему стаканчики всегда подписываешь. Он, кстати, спрашивал. — Что спрашивал? — линия чуть съехала, и последнее слово вышло кривоватым. — Всем ли посетителям мы делаем письменные комплименты. — А-а, — протянул Антон, решая сделать из кривой буквы причудливую картинку. — А ещё спрашивал, как тебя зовут. — М-м, — он вывел последнюю завитушку, а затем до него дошло. — Что… — Мгм, — Катя явно забавлялась, откинувшись на спинку узкого стула. — Такой забавный, вроде решительность есть, а взгляд бегал покруче тебя в вечер воскресенья. — И ты ему ответила? — он даже не заметил, как стал постукивать маркером по краю стаканчика, Катя метнула взгляд на его руки, и он силой воли заставил себя прекратить. — Сказала, чтобы он у тебя лично спросил, потому что иначе вы будете друг на дружку залипать, но нихуя не сделаете. Антон отвёл взгляд на окно. Утреннее солнце в это время года ещё не очень поздно показывалось из-за домов, так что неширокий противоположный тротуар был желтоватым от ярких лучей, однако Антон не обманывался, по прогнозам обещали ветер и дождь, с работы придётся бежать. Если не врут, то будет метра четыре в секунду, а это переводится как «косой дождь в ебало, куда бы ты ни шёл». В мыслях было очень шумно, но одновременно с этим как-то слишком спокойно. Антон не был особенно социальным, так что как правило многие разговоры, даже с малознакомыми людьми, прокручивал про себя ещё долго, думая, как стоило ответить. И, на самом деле, он не очень удивился, когда обнаружил в мыслях Арсения. Девушки, как и парни, заходящие в кофейню, были часто похожи друг на друга какими-то общими чертами — стилем одежды, поведением, голосами. Они не оставались в памяти, разве что нестандартные или бывающие тут частенько. Парни приходили разные, но все как один либо занятые, либо заёбанные, которым даже улыбаться не приходилось, у них в глазах читалось «без лишних слов, я тебе деньги, ты мне стакан, и разойдёмся». Случайные прохожие — редкие школьники, парочки вечерами в выходные или праздники, жители дома, в торце которого располагалась кофейня, приезжие — все они вычислялись взглядом достаточно легко, приходили на раз и исчезали в толпе. А этот парень почему-то засел в голове. Антон иногда восстанавливал ради интереса мысленно его образ, внешность, чтобы понять, что так зацепило, и никогда не мог. В голове картинка была нечёткой, как на старой плёнке, будто файл повредили, от этого всё сильнее хотелось ещё раз увидеть Арсения, просто убедиться, что это не наваждение уставшего сознания. Тот появился в этот же день, но уже под вечер, когда посетителей прибавилось, но никто не задерживался надолго. Антон до этого момента радовался, что прогноз погоды наврал, и ветра с дождём не наблюдалось, а как только наткнулся взглядом на знакомую вихрастую макушку, пожалел, это ведь означало, что Арсений, как и все, только закажет привычное какао и исчезнет. Антон улыбнулся ему, подбирающемуся к стойке, разглядывая точёные черты лица. В этот раз на Арсении были очки, дополнявшие образ, Антон отметил про себя, что они очень ему идут, делают взгляд как-то ярче что ли, и снова спросил, не дожидаясь заказа: — Как обычно? — Да, — Арсений как-то очень мягко заглянул ему в глаза, словно собирался задать вопрос, и Антон, оформляя заказ, бросал ответные взгляды, но ничего не произошло. — Не торопишься? — Антон перешёл на неформальный тон, памятуя о том, что первым это сделал Арсений, и тот, кажется, даже обрадовался этому. — Я подожду. Какао готовилось не особенно долго, потому, не желая так быстро лишать Арсения возможности задать свой вопрос, Антон отложил этот заказ. Катя ушла в середине дня, чтобы не опоздать на поезд, и он оставался один на всех посетителей. В будни такое провернуть ещё было можно, но в выходные придётся работать вместе с Димкой всё время. Это не то, чтобы разочаровывало, деньги-то лишними не бывают, но перспектива вырисовывалась не сильно радужной. Антон хмыкнул про себя от двоякости фразы, учитывая, что на него уже минут десять в открытую пялился Арсений, отошедший к небольшому диванчику в самом углу. Пользуясь случаем, Антон вытащил новый стаканчик и набросал другую надпись, а затем вложил один в другой так, чтобы новый текст можно было увидеть только вытащив их друг из друга. Посетителей ненадолго стало в разы меньше, и Антон, уловив момент, когда последняя девушка вышла на неширокий тротуар со стаканчиком кофе в руках, расправился с Арсовым какао и даже лично отнёс его к дивану. Арсений, кажется, следил за каждым его жестом — а может неосознанно разглядывал, Антон помнил по себе, что так бывает. Это одновременно льстило и нервировало, так что Антон даже заметил, как немного подрагивали руки, а одежда внезапно стала слишком неудобной. — Какао, как и заказывали, — он не стал отходить, пользуясь отсутствием людей в кофейне, а оперся поясницей на стойку для посетителей рядом, глядя в упор на парня. — Благодарю, — Арсений прикусил губу и посмотрел снизу вверх прямо в его глаза. — И часто ты сам приносишь кофе посетителям, а не просто зовёшь их за заказом? — Только самым симпатичным, — Антон тут ощутил, как щёки опалило смущением, но постарался сделать самый уверенный вид, выцепляя взглядом блеснувшие удивлением голубые глаза. — О, — только и выдавил Арсений, осторожно поднося стаканчик к губам и делая глоток. — Вкусно. Спасибо. Антон смотрел, как он зажмурился от удовольствия, как затем приоткрыл глаза и расслабленно улыбнулся, солнечные лучи, уже совсем рыжие на закате, путались в тёмных слегка взъерошенных волосах и на пушистых ресницах. Эта картина отчего-то была такой тёплой и домашней, что Антон на секунду перестал ощущать поясницей жёсткий край стойки. Появилось какое-то чувство лёгкости, а ведь он просто смотрел на незнакомого по сути парня. Тишина была не давящей, а скорее обволакивающей. Где-то за окнами шумел проспект, гуляли родители с детьми — вечер был ещё не поздний, но многие уже успели вернуться с работы, чтобы провести время с семьёй. А они сидели в на удивление пустующей кофейне, даже не касаясь друг друга, и эта атмосфера оказалась неожиданно такой уютной, что её было страшно нарушить разговором. Антон рассеянно следил взглядом за бледноватыми пальцами Арсения, обхватывающими стаканчик у самого края, где было две белые каёмки вместо одной — и думал, придёт ли он снова, если увидит надпись. Арсений немного ёжился под чужим взглядом, замершим на его руках. Это было непривычно, хотя он бы не сказал, что неприятно. Его нечасто вот так открыто разглядывали, и это странным образом будоражило сознание, особенно учитывая, что он узнал от очаровательной девушки в прошлый раз. Под подушечками пальцев чувствовалось нестандартное утолщение, хотелось прямо сейчас вытащить второй стаканчик и рассмотреть. Он сам себе старался не признаваться, что надеялся на ещё одну надпись — Арсений слишком быстро привык к таким знакам внимания, на которые сам захотел начать отвечать. Он был не из тех людей, кто легко заводит знакомства, на самом деле, со своими одногруппниками он до второго курса вообще не общался. А тут неожиданно появился человек, совершенно никак не связанный ни с учёбой, ни с работой — и так засел в голове, что это почти стало проблемой. Забавная рожица с чёрного стаканчика весело подмигивала кривоватым глазом, и Арсений, разглядывая её, поймал себя на том, что глупо улыбается в ответ. Он представлял себе, как этот необычный бариста вырисовывает белым маркером глаза, нос-кнопку, вихорки волос, наверняка даже забавно высовывает кончик языка от стараний. Через секунду он вспомнил о прожигающем взгляде, и вскинулся, проверяя чужую реакцию. Но увидел мягкую чуть смущённую улыбку и тёплые зелёные глаза — от этого стало необъяснимо спокойнее, захотелось улыбаться в ответ. Боже, кто-то мог не улыбаться этому парню?! Звякнул колокольчик у двери, и оба синхронно вскинули головы на вошедшую девушку, которая повела плечом и остановилась напротив кассы, разглядывая прейскурант. Антон отлепился от стойки, поймав Арсов взгляд, коротко кивнул и улыбнулся, возвращаясь к работе, а Арсений с негромким вздохом поднялся с места. В голове у него металась мысль прямо сейчас подойти и спросить имя, хотя бы для того, чтобы в голове образ не был больше безымянным и нечётким, но в кофейню зашла небольшая компания, и уже отвлекать бариста не представлялось возможным. Арсений бросил последний взгляд на парня, принимающего новый заказ, и юркнул в закрывающуюся дверь. Порыв ещё тёплого ветра ударил в лицо, разметал и без того взъерошенные волосы, и Арсений свободной рукой раздражённо откинул чёлку, направляясь куда-то в сторону Невского. Шумная толпа там его не прельщала, опять придётся толкаться среди кучи народу, лавировать между тормозящими прохожими и уворачиваться от нежелательных прилипал, но ему было просто необходимо некоторое время прежде, чем он спустится в метро и вернётся в общежитие, к тому же погода ещё позволяла достаточно долгие прогулки. Пока что людей вокруг было немного, и по неширокому тротуару можно было идти свободно, так что Арсений почти не смотрел по сторонам. В голове крутились разные мысли, начиная от «нужно быть увереннее, ну спросишь один раз, потом рад будешь» и заканчивая «да он просто очень вежливый, на кой чёрт ты ему сдался» — и это вгоняло в меланхолию. Арсений остановился около одного из окон первого этажа и отставил стаканчик с почти остывшим какао, чтобы вытащить наушники — прямо сейчас музыки не хватало, чтобы сосредоточиться. Включив рандом в плейлисте, он подхватил стаканчик, и тут же вспомнил о желании узнать, почему в этот раз их два. Бариста не мог быть настолько невнимательным, посетителей было не так много раньше, да и делал он всё не второпях. Арсений аккуратно, стараясь не пролить остатки, вытащил один стаканчик из другого, и осмотрел со всех сторон. Губы сами собой растянулись в глупую улыбку, Арсений тупо смотрел на выведенные небрежным почерком буквы, а внутри что-то очень радостно танцевало, грозясь выплеснуться наружу. Сразу стало так хорошо, словно до этого было всё каким-то серым, а тут вдруг проявились краски. Арсений пообещал себе, что заглянет к Антону при первом же удобном случае.***
Антон сам не заметил, как они стали видеться гораздо чаще — но этот факт до невозможного его радовал. Арсений забегал на стаканчик какао примерно раз в неделю, по будням иногда заглядывал, чтобы просто поболтать. Антон вообще-то не думал, что они будут так общаться, но раз уж получилось, то он не мог этому не радоваться. К его удивлению Арсений неплохо сошёлся с Димкой, после того, как однажды тот полчаса рассказывал об Антоне всякие нелепости — Антон упорно игнорировал тот факт, что все эти нелепости имели место быть в его жизни, причём не так уж и давно. И теперь Арс с Димой на двоих над ним издевались, пока он обслуживал клиентов или пытался в перерывах набросать рефераты для учёбы. Иногда это раздражало. Антон ловил себя на мысли, что ненавидит Димку, который всю смену вертелся рядом, раздражая комментариями и радостным видом. Последний разговор с матерью ничего хорошего после себя не оставил, только тянущее чувство, что Антон самый ужасный сын на свете. Это происходило каждый раз, и Антон, если честно, сам не знал, зачем всё время ввёлся на псевдо-ласковое «мы тебя так давно не видели, мы соскучились», зачем ездил, если точно знал, что в первый же день его доведут до дрожащих рук и срыва голоса, и даже виноватыми себя считать не будут. Это злило, причём срываться на родителях было категорически нельзя — не потому, что внутри сидели остатки страха и уважения, а потому, что это никогда ничем не заканчивалось. Он кричал, хлопал дверью, слышал вслед отцовское «не возвращайся», а через три месяца принимал звонок от матери, что слёзно просила его погулять с собакой, потому что у них там свои планы. Антон мысленно себе поаплодировал за то, что в этот раз сразу взял билеты туда и обратно, не позволяя себе думать, что сможет остаться у родителей даже на ночь, но это вылилось в новый скандал, потому что он, видите ли, их не любит, никогда не любил, а они для него — всё. Что это самое всё, кроме рождения и избитых нервов, Антон думал долго, но в какой-то момент решил перестать анализировать, когда стал подозрительно часто из-за мыслей выбегать курить. Этот груз давил на плечи, от него очень хотелось избавиться, но Антон смотрел на родителей с детьми, которые заходили в кофейню, смотрел, как они гуляют по проспекту, и думал, что, возможно, он и вправду ужасный ребёнок для своих родителей. Это же, наверное, неправильно, да? Надо их любить всегда, какими бы они ни были, надо им всегда помогать. Надо по ним скучать, потому что они родители. От таких мыслей становилось ещё хуже, и Антон весь день огрызался на Димку, шуршащего рядом. Тот к середине дня наконец притих, в перерыв уползая доделывать реферат, а Антон с тяжестью думал, что сорвался на ни в чём не виноватом друге. Просто потому, что тот оказался рядом, а он до этого две ночи провёл в поезде, причём обратно даже не спал, а на каждой станции выпрыгивал покурить. Антон, сложив руки на стойке, уткнулся в них носом, прикрывая глаза. Наконец выдалась спокойная минутка, и он ощутил, как ныло всё тело, начиная от позвоночника, словно каждая клеточка вдруг решила о себе недвусмысленно напомнить. Ещё немного саднило лёгкие, и он, бросив Димке, что идёт покурить, выполз на не особенно оживлённую улицу. Курить прямо у входа означает распугивать клиентов, так что Антон предусмотрительно прогулялся до ближайшего угла дома и, привалившись к пока ещё не забрызганной грязью бледно-жёлтой стене, прикурил. Голова была тяжёлая, а ярко-голубое небо раздражало своим цветом, как и лёгкий ветер, забирающийся под тонкую ткань красной рубашки — он же даже не подумал накинуть толстовку, когда выходил, а ведь конец октября погодой не радовал. Это всё — ветер, прохожие, редкие неодобрительные взгляды — казалось таким неважным, пустым и глупым. Антон медленно, стараясь не порвать рубашку, сполз на корточки и прикрыл глаза, откинув голову и выпуская дым — ноги болели жутко. Перед внутренним взором медленно стала проявляться картинка — нечёткая, совсем размытая и не имеющая однозначной окраски. Тёмные завитки чёлки, в которых запутался тонкий жёлтый луч закатного солнца и блики в стёклах чужих очков, легко прикушенная губа и чуть вздёрнутый нос-кнопка. Антон открыл глаза. Откуда это взялось, он не мог понять, но стоило воскресить в памяти образ лисёнка, становилось как-то легче, как будто отпускало напряжение. Не до конца, в мышцах ещё чувствовались злость и усталость, но всё же это было лучше, он уже не чувствовал, что сорвётся на любой комментарий Позова. — Здравствуй, Антон, — немного смущённый негромкий голос прозвучал совсем рядом, он даже дёрнулся, едва не падая. Рядом стоял Арсений, кутаясь в какой-то тонкий кардиган от ветра, хотя было ясно, что это не поможет. Антон затянулся, глядя прямо в голубые глаза, и отметил про себя, что вот они так не раздражают, как небо, хотя кажутся гораздо ярче и светлее. Нужно было поздороваться, но во рту застыл горький привкус сигарет, перемешанный со вкусом злой обиды, и он действительно боялся обидеть неожиданного знакомого, который так вот ворвался в его голову и стал там всё раскрашивать. — Привет, — он всё же выдавил из себя вежливость, потому что по потускневшему Арсу стало ясно, что он начал сомневаться в правильности своего решения начать разговор. — Если ты за какао, то там Димка остался. Он сделает. Очень хотелось подольше насладиться разговором, потому что Арсений и правда был как чёртово солнышко, только не бесил при этом, но Антон слишком много яда ощущал на самом кончике языка. Он даже прошёлся им по краю зубов, словно проверяя. Арсений проследил это быстрое движение взглядом, а затем мотнул головой и несмело улыбнулся. — Он не умеет так красиво рисовать, — Антон едва не поперхнулся, они впервые об этом разговаривали. — Он вообще рисовать не умеет, — проворчал он себе под нос скорее из желания увести тему в сторону, но сам же сдался. — И я только один раз рисовал, лисёнок, не преувеличивай. Он вернулся в прежнее положение, откинув голову и прикрыв глаза, а затем резко прикусил щёку, даже не донеся сигарету до губ. Неуместное обращение жгло язык послевкусием, Антон мысленно себя обругал за то, что стал путать мысли с реальностью, ведь Арсений сейчас мог его послать и больше не появляться. Одно дело читать короткие записки, а совсем другое — слышать непосредственно из чужих уст, как подтверждение реальности подкатов. Однако над ухом раздался смешок, Антон недоверчиво приоткрыл один глаз и скосил его на прислонившегося к стене Арсения. Тот глядел на него со странной смесью удивления, беспокойства и радости, и внутри от этого стало как-то горячо и больно. — Лисята не пьют какао, — с совершенно сучьим выражением лица протянул Арсений, присаживаясь рядом и глядя куда-то Антону в щёку. — Хотя если нальёшь тёплого молока, может быть лизну в нос. Антон уже открыто удивлённо смотрел на Арсения, который чуть застенчиво улыбался, но в его глазах плясали чертята. В голове боролись две мысли, и обе казались пиздецки нереалистичными, так что Антон действительно не знал, как реагировать, и нервно хихикнул. С одной стороны внутри сидело чувство, что его конкретно наёбывают, потому что, чёрт возьми, флиртуют в ответ — по-дурацки, но так очаровательно, что пропадает дар речи. А с другой Арсений не похож на того, кто бы стал таким образом издеваться, он как в прошлом послушный мальчик — словно делал очень аккуратные шажки в сторону подростковой разгульной жизни, но уже будучи взрослым и способным оценивать свои действия. Антон пожевал губу и потушил о серое основание здания окурок, не обращая внимания на укоризненный взгляд — ближайшая урна была в квартале, а такого долгого отсутствия Димка ему не простит. Он поднялся, замечая, как лисёнок последовал его примеру, и направился обратно в кофейню, решая про себя сложную задачку взаимоотношений с людьми. Арсений перебрасывался короткими язвительностями с Димой, пока Антон, стоя спиной к ним обоим, возился у аппарата. Арсений разглядывал его спину, чуть ссутуленные плечи и открытый затылок, думая о своём. Внутри разливалось тепло от того, что он наконец мог называть его по имени, словно имел какое-то преимущество перед теми, кто заглядывал сюда исключительно за кофе, словно это сближало их. Почему-то от знания имён Кати и Димы такого чувства не возникало, но Арсений предпочитал это не анализировать. Позов как-то пристально следил за Антоном, а потом негромко хмыкнул себе под нос. — Успокоился? Арсений удивлённо вскинул брови, глядя на напрягшуюся спину Антона, но тот быстро повёл плечами и что-то сухо буркнул в ответ. Значит, ему не показалось, что что-то не так — а ещё значит, что с момента, когда Арсений с ним заговорил, Антон успел обрести какое-никакое равновесие. Арсу хотелось думать, что он приложил к этому руку — или слово, или взгляд, или что-нибудь — но не хотелось себя обнадёживать. Он мотнул головой и немного дёрнул носом, когда прямо в этот момент перед ним опустился чёрный стаканчик — меньше, чем обычно, и закрытый крышкой. Арсений взглянул на усмехающегося Антона, что оперся на стойку, опустившись до уровня его глаз, и не отрывал взгляда, а затем осторожно отпил. В стаканчике было тёплое молоко, прокатившееся по горлу приятной волной. Арсений поднял взгляд, и улыбка Антона стала ещё хитрее. Сердце за рёбрами колотилось как ненормальное, но Антон усиленно делал хорошую мину при плохой игре. Он и сам не понимал, чего ждёт, это всё больше походило на затянувшуюся несмешную шутку. Антону казалось, что вот сейчас он перегнул палку, ощущал себя снова подростком, который всё время проверяет, где у родителей точка кипения, когда будет вот прям совсем край, и его накажут. Когда Арсений решит, что с него хватит, и пошлёт нахуй. А потом Арсений легко приподнялся на носочках и кратко самым кончиком языка — почти неощутимо — коснулся родинки у него на носу. Дима прокашлял что-то, подозрительно похожее на «пиздец». Антон мысленно согласился, наблюдая, как Арсений выскочил из кофейни. Щёки у него алели просто очаровательно.***
Арсений весь дрожал, открывая дверь кофейни, и уже сам не мог понять, из-за холода ли это. Внутри всё переворачивалось и ныло, во рту было как-то горько, а дышать получалось только с присвистом. Ветер, слякоть — типично питерское двадцать пятое ноября в центре города, но именно сегодня Арсу было на это плевать. Хотелось выть, всю дорогу он старался думать о чём-то отвлечённом, но получалось только матом, и от этого уже болела голова. В беседе группы народ матерился очень даже вслух, и это давало ощущение единства, но нисколько не решало ситуации. С каждой секундой он ощущал, что всё ближе к истерике — со слезами, с криками и звоном чего-то легко бьющегося. Арсений вообще-то за три курса давно привык к тому, что оценку могут поставить за то, как красиво ты улыбаешься, но это всё равно больно било — не только по самооценке и моральному состоянию, но и по кошельку. Он бы принял это спокойно, гениальным он себя не считал, но принимать высокомерие кряжистого мужика за шестьдесят с пунктиком в башке «ничего не сообщу, дам триста заданий на три недели, и пусть выкручиваются» Арсений отказывался. Только сделать уже ничего не мог. Как же глупо это выглядит, наверное, со стороны, думал он, зло шагая по бесснежному мокрому тротуару в сторону любимой кофейни. Глупо, потому что сам он всегда забавлялся над теми, кто психовал из-за оценок. Наверное, потому, что всегда был уверен — если у него тройка, значит он заслужил. Кофейня встретила привычным набором из звуков и запахов, а за стойкой встретил улыбающийся Антон. Арсений на автомате натянуто улыбнулся, хотя больше всего хотелось на кого-нибудь накричать. Антон принялся за привычный какао, изредка бросая на него взгляды, но Арсений никак не реагировал, только приложил карточку к терминалу и тяжело сглотнул. Мысли в голове стукались друг о друга с глухим звуком, он даже морщился от этого ощущения и беспрестанно кусал губы, которые от воспоминаний о надменной роже и голосе препода сводило судорогой. На самом деле Арсений чувствовал себя классическим студентом, который ничего не учил, написал на три и удивился, почему не пять, но отражение в стекле окна ясно давало понять — нихуяшечки, сука, подобного. Отчаяние медленно тянуло щупальца к горлу. С тяжёлым вздохом он уронил голову на сложенные на стойке руки. Всё тело было как будто ватным, ноги с трудом держали, но вместо того, чтобы поехать в общежитие, он припёрся сюда, оставлять лишние сто рублей, которые ему потом могут очень сильно понадобиться. Арсений мысленно признался сам себе, что он и не мог иначе. Это уже вошло в привычку — приходить сюда, когда всегда. За окном только начало темнеть — редкий раз, когда он вышел из универа не в ночь — Арсений повернул голову и уставился на собственное скрюченное мутноватое и нечёткое отражение. Тёмный силуэт выделялся на фоне светлых стен, Арсений лениво подумал, что можно было бы уже сменить пальто на куртку, но всё было никак. Мотивация учиться пропала как по щелчку, и Арсу уже не верилось, что только утром он думал, как приедет домой и сядет за оставшиеся курсовые, чтобы сдать всё до зачётной недели. Прямо перед его носом появился стаканчик с на удивление неплохо нарисованным грустным, но узнаваемым лисёнком, Арсений даже мимолётно удивился, когда Антон это успел. У лисёнка были огромные уши и чуть вытянутый носик из-под которого кокетливо выглядывал маленький язычок. Арсений, не поднимая головы, потянулся и благодарно провёл кончиками пальцев по костяшкам антоновой руки, которую тот не успел убрать со стаканчика. Над головой раздался тихий хмык, и Арсений выпрямился, опираясь на стойку и прикрывая глаза. Нужно было избавляться от негативных мыслей, вываливать это всё на Антона было последним, что ему могло быть нужно, но сглотнуть тяжёлый ком в горле никак не выходило. Он глубоко вздохнул, услышал, как открылась дверь, подхватив какао, кивнул Антону и отошёл к диванчику в углу, опускаясь на него и прикрывая глаза. Королева драмы, обругало его собственное сознание, и Арс кисло улыбнулся мыслям, глотнув какао. Сладость прокатилась по языку, активировав словно бы сразу все вкусовые рецепторы, и почему-то от этого стало ещё грустнее, как будто он не заслуживал этого вовсе. Ублюдские настройки в голове, которые он уже столько лет не может никак сбить, и оттого чувствует себя маленьким ребёнком. Дверь скрипнула повторно, но Арсений открыл глаза только когда ощутил, что рядом с ним диван немного прогнулся. Антон вроде не вторгался в личное пространство, но был как-то неуловимо слишком близко, и это на удивление не вызывало негатива. Арсений устало прикрыл ладонями лицо, с силой потирая, словно попытался стереть этот день и воспоминания об утре. — Никогда не думал, что человеку могут так идти мешки под глазами и полопавшиеся капилляры на белках глаз. — У тебя ублюдские комплименты, — Арсений против воли слабо улыбнулся, и пока что это было его максимумом, голос звучал всё ещё убито. — Но ты считаешь их комплиментами. Антон не пытался подбодрить и сказать, что всё будет хорошо, не спросил, что конкретно случилось и не стал бросать клишированных фраз — и Арсений так сильно был ему благодарен в эту секунду, как не был, наверное, никогда. Антон — просто Антон, и это та константа, которая Арсу была нужна. Он опустил взгляд на стаканчик в своих руках и стал бездумно вертеть его, проходясь пальцами по надписи, которую он не заметил раньше. Всего несколько слов на обратной стороне от рисунка — а внутри от них разлился жар, словно на улице не была минусовая температура, и присутствие Антона рядом согревало не меньше. Арсений коротко хихикнул, снова проводя пальцем по надписи, как если бы не мог поверить в её реальность, и почувствовал, как Антон рядом заёрзал. Захотелось увидеть его глаза. Глаза, цвет которых Арсений никак не мог определить, а вот сейчас — в белом свете лампы и так близко — вдруг понял, что они даже не зелёные, а какие-то болотные с коричневыми прожилками и сероватым блеском. Гамма завораживала, он даже забыл, что хотел что-то сказать, просто смотрел — и не мог оторваться. А Антон улыбался — мягко так, ласково. — Что, совсем никому и ничего не должен? — Арсений всё-таки поймал мысль. — Да, — хрипловатый голос прогнал мурашки вдоль позвоночника. — Независимый лисёнок, который лижет только тех, кто ему нравится. Арсений гулко сглотнул, отводя взгляд, но не мог перестать глупо улыбаться. Какао уже не обжигал, а мягко согревал изнутри, Антон всё ещё сидел рядом и внимательно смотрел на него, а Арсений чувствовал, что его постепенно отпускало. Уже не кривило от представления, как идёт к метро, как сорок минут едет до общежития, а в комнате его встречает радостный Эд, которому до звёздочек поебать на учёбу и который сам при этом закрывается на похуе. Арсений знал, что когда он придёт, Эд спросит, почему он словно лимон сожрал, Арсений расскажет про мразь в универе, и Эд издевательски поржёт, что он долбоёб. И теперь проблема уже не казалась такой неразрешимой, Арсений ощущал своим бедром тепло чужого через два слоя ткани — и успокаивался. Кажется, Антон имел на него какое-то странное влияние, расслабляя одним своим присутствием.***
На Новый год он внезапно решил домой не ехать. Вместо этого тридцатого декабря Арсений днём, когда мало кто ещё выполз из дома, плёлся по Московскому проспекту в сторону Фонтанки, разглядывая нечастых пока прохожих. Разумеется, чем дальше, тем их будет больше, но Арсений не собирался доходить прям до конца улицы, ему нужно было свернуть немного раньше, потому что у Антона сегодня смена. Вообще-то у Антона и Кати, но Варнава Арсению понравилась в первый же день, когда он с ней заговорил. Яркая, живая, она была как сам огонь, такой же жгучей и томной одновременно — это привлекало. Город так давно начал готовиться к Новому году, что Арсений как-то растерял грань, когда этот самый праздник начал наступать на пятки, ведь ёлки около ТЦ стали ставить ещё в начале ноября. Сейчас весь проспект был увит светодиодными лентами, которые в свете дня, если честно, смотрелись жутковато. Снега почти не было, и он, привыкший к тому, что сугробы вырастают ещё где-то в конце октября, даже расстраивался по этому поводу, но в такой погоде была и радость — можно было ходить в кедах в декабре. Однако в этот день Петербург заваливало, Арсений даже застегнул пальто, лёгкие перья валили с неба, как будто наверху кто-то разорвал подушку. Когда он толкнул дверь кофейни, на улице народу прибавилось, но здесь было отчего-то пусто. Катя за стойкой махнула ему рукой и он улыбнулся ей в ответ, оглядываясь. Антон обнаружился на диване, вставшим на носочки и тянущимся к потолку. Арсений расстегнул пальто, опираясь поясницей о стойку рядом, и стал наблюдать за тем, как Антон пытался повесить саморучно вырезанные снежинки в тёмном углу — в противовес белым стенам вдоль потолка тянулась причудливая, похожая на волну, тёмно-синяя полоска, а кое-где были нарисованы редкие капли, как будто художник расплескал краску, и она так и засохла подтёками на светлом полотне. — Что, не дотягиваешь до уровня снежинки? Арсений чуть склонил голову, глядя, как Антон отложил бумажные шедевры и повернулся. Радостная улыбка стала немного насмешливой, когда он потянулся к Арсовым волосам и в одно движение смахнул с них не успевшие растаять снежинки. Арсений показательно сморщился, но тоже улыбнулся — и Антон поплыл. — А ты упал в сугроб, лисёнок? Почему это на тебе другие снежинки, кроме меня. — Потому что я независимый. Сердце Арсения сделало ебоньк от такого привычного уже прозвища, он почти неосознанно потянулся за треплющей волосы рукой, а Антон, проведя по мокрым прядям, прошёлся короткими ноготками у него за ухом. Арс чуть опустил голову, глядя на Антона из-под ресниц. Этот момент хотелось запомнить, остановить и возвращаться к нему, когда станет грустно или тоскливо. За стойкой Катя чем-то зашуршала, а Антон вернулся к снежинкам, и Арсений на секунду ощутил лёгкий морозец, прошедшийся по загривку, от того, что пропало тёплое касание. Он встряхнул головой и огляделся. По всей кофейне были развешаны украшения, но их было не так много, чтобы они начали рябить в глазах, наоборот, их явно развешивали с чувством меры, не давая празднику превысить отметку «не заведение, а новогодняя ёлка». Тем более, что ёлка была в паре километров. Гирлянда метров в пятнадцать и почему-то только розовая тянулась вдоль края тёмной полоски у потолка, и это смотрелось на удивление очень выгодно, а мишуры и пресловутого разноцветного дождика не было вовсе — Арсений за это поставил отдельный плюсик и без того своему любимому заведению. Зато на широком подоконнике стояла небольшая ёлочка, на которую спускался край этой самой розовой гирлянды, а вокруг были разбросаны небольшие шишки. Где они взяли шишки в Петербурге, Арсений представлял с трудом — не то, чтобы их было так уж сложно найти, просто он никогда не интересовался, а у себя в Омске мог их найти, просто выйдя из дома и пройдя полкилометра до ближайшего леса. Настоящего, с речкой, ёлками, кустами и холмиками, а не парка с тремя берёзами и дорожками. — Красиво, — Арсений чуть прикрыл глаза, рассматривая расплывающиеся теперь очертания гирлянды. — Ты красивее. Антон с грохотом спрыгнул на тёмную плитку пола, оказываясь с Арсом почти на одном уровне. Его, очевидно, не смущало, что пол не самый чистый, и его забавные носки с голубями — подарок Арса, между прочим — могут запачкаться. Он с тёплой улыбкой смотрел, как Арсений по привычке дёрнул носом, отмечая про себя, что это его чисто лисья привычка. — Что… Голос Арса был совсем негромким, растерянным, и его почти заглушил колокольчик у двери, но Антон даже не повернулся. Арсений всё ещё не мог привыкнуть к тому, что ему делали комплименты, причём не всегда стандартные, часто это было что-то не очень ожидаемое — как с лисёнком. Он вроде и понимал, что нравится Антону, но упрямое сознание всё время вскидывалось от такого, словно уточняя — правда-правда? не врёшь? Арс повернул голову в сторону выхода, наблюдая за тем, как Катя принимала заказ у зашедшей девушки, и ощутил, как Антон наклонился к его уху, опаляя дыханием кусочек открытой шеи. — Ты красивее всех украшений вместе взятых. — Ты просто не умеешь их сочетать. Арсений тихо усмехнулся, не в силах удержать в себе сарказм, и ощутил мягкий поцелуй за ухом и щекотное дыхание в волосах. — Зачем, если могу просто смотреть на тебя. Арсений уверен, что лучшего завершения года у него ещё не было.