hypoxia

Цзыдянь в меру звонко звучал после каждого движения пальца Цзян Ваньина, который намерено постукивал кольцом по подоконнику, в который упирался. На улице была ночь, и там пахло цветущими лотосами, вечерней прохладой и чем-то ещë по-настоящему летним (напоминало запах примятой травы). Это Цзинь Лин знал точно – в его комнате окно нараспашку, и спалось там вполне себе неплохо, пока его не разбудил один из слуг, несколько раз извинившись за беспокойство. «Глава ордена желает Вас видеть, молодой господин», — это всë, что он сказал. И вот, сейчас он стоит в спальных одеждах и с распущенными после сна волосами, силясь скрыть своë недовольство, посреди кабинета дяди. Сам дядя, к слову, словно мстил своим промедлением и внезапным приказом разбудить Цзинь Лина посреди ночи. Хотя, в прочем, это не удивительно. — Собирай вещи, — прозвучал, наконец, низкий голос Цзян Чэна, который даже взглядом племянника не удосужил – всë так же стоял и смотрел себе в едва приоткрытое окно. «Собирать вещи... что ж, замечательно», — только и проскользнуло в голове Цзинь Лина, снаружи лишь отразившись на его губах беззвучным «тц». — В Ланьлин меня отправишь, да? — ему ещë очень хотелось добавить что-то вроде «необязательно было поднимать меня посреди ночи», но с языка слетело другое: Ну и отлично. Дядя Яо мои старания всегда оценивает выше. Кольцо на пальце Цзян Чэна секундно вспыхнуло фиолетовым и тихо разбавило тишину треском, от чего Цзинь Лин осëкся. — Увидишься ещë со своим дядей Яо, — резко отрезал глава ордена, развернувшись, — сегодня на рассвете отбываем в Гусу Лань. Цзинь Лину сделалось не по себе моментально. Он уже нахмурил брови и стиснул челюсти, дабы не сболтнуть лишнего. Прежде, чем помимо ругательств в голове стали возникать вполне приличные и очевидные вопросы, дядя сам всë пояснил: — Речные гули были замечены в каналах между Юньмэном и Гусу. Я еду увидеться с Цзэу-цзюнем, обсудить, как мы... — Я не поеду в Гусу. Оборванный на полуслове Цзян Чэн даже рот закрыл не сразу. Когда он собрался с новой мыслью, желчь кипела в каждом произносимом слоге. — Тебя никто не спрашивал. Я сказал собирать вещи. — И зачем я там тебе нужен? Позорить? Разговор обещал стать тоном выше. — Цзинь Лин! Ты... — выкрикнув имя племянника так, что слуги в коридоре, кажется, разбежались кто куда, а лягушки с широких листьев лотосов пососкакивали в озеро, Цзян Ваньинь явно задумался о чëм-то на какое-то время, будто подбирая слова, и видеть его таким было... весьма непривычно. — Ты – наследник двух орденов, твоя задача – стать искусным заклинателем. В твоëм возрасте пора уже приобщаться к некоторым делам между орденами. На секунду внутри у Цзинь Лина что-то вспыхнуло. Словам дяди правда хотелось верить. Впервые это прозвучало так, будто он и вправду хочет для племянника твердой почвы под ногами, когда тому придëтся взять на себя ответственность во многих важных вопросах, а потом... всë ухнуло в никуда. Цзинь Лин не в первый раз видит, как дядя не договаривает чего-то. Видит, что это – совсем не главная причина, почему ему нужно мчать с ним в Облачные Глубины. То, что вспыхнуло, моментально погасло, и жаром неприятно обдало всë изнутри напоследок. — Я ведь... — Цзинь Лину даже расхотелось в какой-то мере вскрывать правду, чтобы глаза не так очевидно резала, но прикидываться дурачком он не собирался тоже, — не поэтому ехать с тобой должен, да? В глазах Цзян Чэна, в которые Цзинь Лин осмелился заглянуть, блеснуло что-то похуже фиолетовых молний Цзыдяня. Не к добру. — Ты мне намекать на что-то пытаешься? Цзинь Лин подумал, что лучше бы дурачком прикинулся. Спорить с дядей не хотелось, поэтому он просто буркнул что-то вроде «мне нужно собираться» и выпархнул из кабинета, по пути чуть не дав со злости затрещину мимо проходившему стражнику, которого аж в сторону отшатнуло – так Жулань мчал по коридору. Оказавшись у себя в комнате, он нарочито громко хлопнул дверью (точно зная, что с этой части здания Цзян Чэн не услышит) и ухнул на кровать лицом вниз. «Потрясающе». Когда в голове перестала так очевидно гудеть кровь, Цзинь Лин обратил внимание на противно стрекочущих то ли сверчков, то ли цикад, и мысленно раздавил каждую по пять раз, после чего вмазал оставшееся в камни на берегу озера. Помогло. Он даже заставил себя подняться и с горем пополам собирать вещи, потому что, не сделай он этого – дядя его бы в чëм есть и без клади в лодку усадил, это даже не обсуждается. Расшитые золотом ткани Цзинь Лин без ненужной осторожности позапихал в сундук, пнув ногой на последок. Он снова упал на кровать, только теперь уже на спину, и принялся буравить взглядом высокие потолки, пока мысли сами, словно журчание воды, прокрадывались в голову. Кто вообще на самом деле заботится о нëм в той же мере, в какой и о том, чтобы не потерять лицо в мире заклинателей? Цзинь Лин точно знал одну вещь – дядя Цзян его любит. Но вместе с тем знал и ещë одну – дядя Цзян печëтся о своей репутации, как о самом дорогом в этом бренном мире, что вообще имеет. Оправдано, конечно: он, всë-таки, глава одного из самых величественных орденов, так что его лицо – лицо всего клана. Да и всë былое с Вэй Усянем... В общем, основания переживать у него есть. Это в голове Цзинь Лина ровно улеглось на полочку. Но, если честно, он уже устал. Из-за всего прошлого, в котором его ещë даже не было, Цзинь Лину приходилось теперь терпеть на себе взгляд дяди на себя через призму идеализированного до жути представления о племяннике. Придирчивость Цзян Чэна не знает границ: Цзинь Лин либо первый во всëм, либо ничего толком из него не выйдет. С самого детства Цзинь Жулань – самый талантливый юный заклинатель средь всех орденов во всëм, абсолютно всëм, кроме владения мечом. И владения осанкой, манерами ещë, духовными силами, неэлементарными заклинаниями... Существовал бы список, Цзинь Лин стоял бы в нëм на втором месте. На первом – Лань Сычжуй из Гусу Лань. Дядя берëт его в Гусу не столько для приобщения к заклинательским делам, сколько для пристыжения. Дескать, смотри: вот он – Лань Сычжуй. Твой ровесник, практически. А вот он ты, наследник двух великих орденов, проигрываешь во владении мечом адепту Гусу. «Ненавижу...» Цзинь Лин тяжело вздыхает и трëт глаза. На улице уже заметно светает – пора подниматься и приводить себя в порядок.

***

Тому, что плыть больше не нужно, Цзинь Лин по-настоящему радовался. Воду он с детства любил, но два нюанса никак не вязалось с понятием «приятное путешествие на лодках». Первое – гули. Их действительно по пути встретилось далеко не мало, с этим точно нужно было разбираться. Цзян Ваньинь всю дорогу выражал как мог недовольство относительно того, что полëтом на мечах не получилось бы ограничиться (груз и неопытные ученики не очень с этим сопоставимы). Второе – сам Цзян Ваньинь, как ни странно. Цзинь Лин всю дорогу ощущал на себе его подавляющую ауру, и деться от неë разве что за борт – к речным гулям в лапы. Только когда оставшаяся часть пути была проделана на лошадях (их, в конечном итоге, оставили у ворот Облачных Глубин, и Цзинь Жулань отметил про себя, что очень кстати не стал настаивать на том, чтобы взять с собой Фею) и пришло время спешиваться, в голове молодого господина возник ещë один пункт: «приятное путешествие на лодках» не приятное вовсе, если ты направляешься в Гусу Лань. Жалостливо погладив кобылу по голове и отдав вожжи кому-то из слуг, Цзинь Лин поспешил за дядей, пока в вечернем полумраке у самых ворот вдруг не стали виднеться фонари в руках людей в белых траурных одеждах. — Приветствую, глава ордена Цзян, — прозвучал почти на ощупь мягкий голос Лань Сичэня, скрестившего ладони в приветственном поклоне. Цзян Чэн отзеркалил движение, вежливо выронив «Цзэу-цзюнь» и «Ханьгуан-цзюнь» следом, повернувшись в его сторону. Цзинь Лин повторял каждое движение дяди отчëтливо, боясь даже вздохнуть как-то не так, пока вдруг не услышал собственную фамилию голосом Лань Хуаня: — Молодой господин Цзинь, Вы тоже здесь! — Я... — Я объясню это позже, если позволите, — отчеканил Цзян Ваньинь, не дав Цзинь Лину шанса даже «я» произнести нормально. Подобные мелочи он игнорирует на протяжении всей своей жизни, и, кажется, продолжаться это будет до тех пор, пока Саньду Шэншоу – его дядя. Цзинь Лин лишь мысленно закатил глаза. Лань Сичэнь говорил что-то про то, что всë в порядке, и Цзинь Лину очень даже рады, но последний это мимо ушей пустил, застыв взглядом на высокой фигуре Хангуан-цзюня, который очень тонко, еле уловимо источал странноватую ауру. Он выглядел как всегда непоколебимо серьëзным и непреступным, но при более внимательном взгляде на него что-то внутри сжималось. Казалось, то же самое испытывает и он, только в тысячу раз незаметнее снаружи и в десять тысяч раз сильнее внутри. Из раздумий юный Цзинь вернулся только тогда, когда Цзян Чэн еле заметно ткнул его локтëм одной из сложенных за спиной рук. Все уже продвигались внутрь, Лань Хуань попутно извинялся за несколько задержавшийся приëм и просил располагаться в комнатах поудобнее. Заслушавшись, но ленясь воспринимать смысл сказанного до конца от усталости, Цзинь Лин случайно скользнул по двум юным адептам, склонившихся в поклоне проходящим старшим. Как скользнул... так и поскользнулся. Цзинь Лину представить страшно, насколько глупо выглядело его лицо, пока он зарывался взглядом в собранных в высокий хвост волосах настолько мягких на вид, что хотелось пощупать всей пятернëй, на таких же мягких, но не детских чертах лица, так хорошо вырисованных будто кем-то на светлой, матовой коже. Тëплый свет фонаря в его руках придавал ей такой вид, что, да простят все небожители, хотелось коснуться. Пальцами. Щекой. Губами. Так он и застыл, рассматривая стройную, но не очень высокую фигуру адепта. В Гусу некрасивых людей нет, но этот юноша вызвал в Цзинь Лине вязкое, ползущее непонятно откуда и куда чувство небывалой... ненависти. Этот выродок Ланей похорошел с прошлой Ночной охоты (их последней встречи) внешне. Заметно похорошел. Если бы кто-нибудь учредил список самых красивых молодых господ среди юных учеников, Цзинь Лин стоял бы на втором месте. На первом – Лань Сычжуй из Гусу Лань. Кажется, побелевшие костяшки пальцев Цзинь Лина, что сложились в кулак, затрещали слишком громко. Адепт, наконец, распахнул глаза, обрамлëнные пушистыми чëрными ресницами, и тут же разогнулся. Второй, кажется, повторил движение за соклановцем, удостоверившись, что все взрослые заклинатели уже прошли, но Цзинь Лина это волновало меньше всего. Лань Сычжуй непонимающе и осторожно окинул взглядом стоящего перед ним юношу (который, видел бы себя со стороны, поразился сходству с дядей Цзян в этот момент), и, чтоб его, несчастного, нечисть какая настигла, улыбнулся. Если бы учредили список... — Молодой господин, мы... — он что-то там заговорил с улыбкой на своëм безупречном лице, зелепетал что-то безупречным голосом (будто бы прямой потомок Лань Хуаня) и параллельно вглядывался своими серо-фиолетовыми, что ли, глазами, в которых вытанцовывали блики от фонаря в его руках, куда-то внутрь и дальше Цзинь Лина. Последнему захотелось ударить ему по лицу. Желчь, обида, зависть и что-то ещë вскипало и волной накрывало юношу, пока всë это не скопилось в одном месте – на языке, что тут же, рефлекторно будто и без участия самого Цзинь Лина выпалил: — Ненавижу. Глаза Сычжуя округлились и будто застекленели. Он, понятное дело, прекратил приветственные речи, и смог, разве что, в удивлении приоткрыть рот. Цзинь Лину стало очень не по себе, но из-за этого он озлобился только больше, цедя следующее так, что по собственной спине пробежали мурашки: — Ненавижу. Он оскалился совсем не в усмешке, а по-настоящему, в следующую же секунду отвернувшись и быстро зашагав по белому притоптанному песку вслед за исчезающими вдалеке старшими. — Ненормальный, что ли... — зашептал рядом стоящий Лань Цзинъи в спину удаляющемуся адепту Цзинь, не сразу осознав, что нарушил правило, пока в глазах другого треснуло то самое стекло. Взгляд у него на мгновение сделался в какой-то мере как у Ханьгуан-цзюня.