Кротовая нора

— ... — Что с тобой, Шервуд? Язык проглотил? — Ты понимаешь, насколько серьезно звучит данное заявление? — Опять официальщина пошла. — Маккарти, ты только что заявила о совращении малолетнего. — Я ничего не заявляла. Я просто рассказываю свою историю. — Твоя история начинает звучать провокационно. — Что именно тебя смущает, Шервуд? Или начнёшь сейчас заливать мне байку об «избалованной суке, что клевещет на прекрасного человека»? Прошу, избавь меня... — Я не собирался. На самом деле... это многое объясняет. Ты говорила о факте насилия кому-то ещё? — Матери, лишь однажды. Она сказала, что я фантазирую, и у меня в голове обычные подростковые грезы о взрослом мужчине. — Ты не думала заявить об этом в полицию? — Я была ребёнком. Если собственная мать мне не поверила, то что говорить о других людях. — Ты боялась, что тебе не поверят? — Да. Но не только... я не хотела... все портить. — Что портить? Семью? — Ну... да, наверное. И мама была с ним счастлива. — Это в очередной раз говорит о том, что ты её любишь. — Шервуд, давай без твоих соплей... — Сколько продолжалось насилие над тобой? — Чуть больше года. — И как прекратилось? — У меня появился характер, и я начала его шантажировать. — Поэтому он до сих пор обеспечивал тебя? — Да. — Но чего он боялся? Киллиан влиятельный человек, а ты его падчерица-наркоманка. Твоё слово против его — ничто. — Репутация превыше всего. Киллиан всегда избегал хоть каких-то скандалов вокруг своей персоны. Разумеется, страх был не перед правосудием, а перед шумихой. Сейчас в ходу разные движения по типу «metoo», Вайнштейна уничтожили без доказательств. Киллиану тоже пришлось бы несладко. — Что ж, в этом есть смысл. Вы говорили с ним об этом после? — Практически нет. Он включил доброго и заботливого папочку, а я просто пользовалась тем, что имею. — Факт пережитого в детстве насилия объясняет твоё нынешнее поведение. — У тебя какая-то нездоровая тяга к психотерапии, Генри. — Как отреагировали твои спутники на подобную новость? — Тим замкнулся, стал всё своё время проводить в лаборатории, избегал меня. Как видно, чувствовал вину. Саске злился. Ему ли не знать, что такое травмы детства... А Итачи поддерживал, хотя я этого и не хотела. — Почему? — Какой смысл? Зачем мне сближаться с ними, если я знала, что они должны вернуться в свой мир? — Но ты сблизилась. — Увы. — Маккарти, стоит обговорить один момент. Ты будешь давать показания на суде, насчёт тебя уже подали ходатайство, и пребывание в клинике не освобождает тебя от правосудия. Разумеется, история с параллельной вселенной не примется в качестве показаний, но заявление насчёт твоего отчима... — Нет. Я не стану заявлять на него. — Это может в корне изменить ход твоего дела. — Мне плевать. Я тебе с самого начала сказала, что исход данного дела меня не интересует. — А что тебя интересует? — Раз уж мы с тобой так сблизились, ты слушаешь меня и, может, даже веришь. Поэтому я попрошу тебя как представителя власти: сделай всё возможное, чтобы таких девушек как я было как можно меньше. Меня интересует только это. — Звучит благородно. Но зачем тебе это? — Девочка всегда встаёт перед выбором: будет ли она жертвой или нет. Это не значит, что она не может подвергаться насилию, но если её дух не сломить, она уже не является жертвой. Я не смогла, и до конца жизни буду оставаться сломанной игрушкой, которую будут пренебрежительно пинать. Потому что в своё время не нашла опоры, потому что никто не слушал. Просто слушай, Шервуд. Даже один человек может на что-то влиять.