Немного болен тобой

как это — заранее обречь свою любовь на смерть?  в некоторых случаях — неизбежно.  немного щекотно и кажется нелепицей поначалу. и, само собой, щедро присыпано в массовой культуре блестками рекламной романтики: что, мол, по-своему красиво, поэтично и драматично. вдох-нов-ля-ю-ще. но    в простом обыденном смысле и в заключительной точке — это больно, оглушительно больно. и физически, и духовно. ведь что может быть больнее любви, умирающей в еще живом теле? которая забирает это тело в вечность вместе с собой.   впрочем, когда Ибо, закашлявшись, впервые видит на своей ладони нежный белый лепесток орхидеи, на сердце у него странным образом нет волнения. вернее, он растерянно грызет губу ровно до того момента, как понимает, к кому тянутся эти цветы изнутри. и волнение вмиг гаснет.   у Ибо нет ровным счетом никаких шансов. он вряд ли когда-нибудь снова увидит Сяо Чжаня — оглушительно известного сейчас айдола и, как следствие, запретную для всех святыню. так о чем же тогда волноваться? у жизни Ибо просто теперь есть четко отмеренный срок, вот и всего.   не прорываться же к Сяо Чжаню с боем. сколько их таких, как Ибо, безнадежно влюбленных, по всему миру — миллионы? не потому ли у Сяо Чжаня охрана почти такая же, как у премьер-министра. и еще большой вопрос, кто из них двоих популярнее и нужнее китайскому народу.   Ибо даже пытается припомнить, не слышал ли он сообщений о подобных «цветочных» смертях в новостях — ведь тогда улицы доброй части Поднебесной просто обязаны быть усыпанными лепестками орхидеи, — но не вспоминает. Ибо вообще, если честно, не про новости.   его мир живет в разноголосой уличной толкотне, в густом запахе маленьких забегаловок, за дверьми последних поездов метро, на оглушительном гоночном треке или в затерянных среди многоэтажек скейт-парках.   где угодно, где это физически ощутимо, где это можно потрогать руками и попробовать на вкус, каким бы этот вкус ни был. и, к слову, Сяо Чжаня в этой «реальной» жизни Ибо видит едва ли не чаще собственных родственников, которые остались в Лояне: на рекламных плакатах, глянцевых обложках, на проезжающих мимо автобусах и огромных экранах у торговых центров.    Сяо Чжань так красиво улыбается, вот только Ибо почему-то не по себе от его улыбки. Ибо надеется, что он относится к ней так не потому, что любовь к Сяо Чжаню в прямом смысле убивает его. Сяо Чжань же здесь совсем ни при чем. а сам Ибо никогда не был злопамятным.   но во снах Ибо Сяо Чжань улыбается совсем иначе, чуть изгибая кончики губ и щурясь, как против солнца. как будто Ибо мог бы быть солнцем для такого человека. что ж, Ибо бы обязательно постарался, если бы у него была такая возможность.    вместо этого за утренним чаем он гоняет по столу свежую россыпь лепестков, а после, убрав посуду, уже привычно смахивает их в мусорную корзину. очертания первых робких бутонов уже видны под его кожей, но они еще не доставляют хлопот. а постоянно преследующий его теперь запах ванили Ибо даже нравится. он любит сладкое. и он просто любит.   на самом деле, это так странно — «любить» человека, которого видел вживую всего один раз в жизни. и о котором знаешь так много и так мало одновременно. Ибо ловит в потоке мыслей «особенный» и «талантливый», которыми любила хвалить его бабушка, и усмехается сам себе. влип он конечно очень изобретательно, с этим сложно поспорить.   их единственная встреча с Сяо Чжанем происходит в аэропорту. Ибо, как всегда, немного рассеянный и бесконечно любопытный, в ожидании своего рейса крутит головой по сторонам, беззвучно шевелит губами вслед за песней в наушниках и может себе позволить затормозить в толпе, чтобы подробнее рассмотреть детали местного футуристического дизайна.   в один из таких моментов Сяо Чжань и налетает на него. он растрепанный, запыхавшийся, в распахнутом тренче и со съехавшей маской. и он почему-то один, без охраны или менеджера. Ибо так ошарашен этим фактом, что не может выдавить из себя ни слова, ни вежливой улыбки. только поднимает с пола упавший скейт и смотрит, не в силах отойти.   Сяо Чжань настороженно смотрит в ответ, тянется к маске, возвращая ее на нужное место. но прежде, чем она закрывает его лицо, Ибо успевает увидеть крошечную смущенную улыбку с родинкой. ту улыбку, которая потом будет преследовать его во снах, взамен тех, что будут угрожающе смотреть на него с рекламных плакатов.   в день, когда Ибо впервые не может найти в себе силы встать утром с кровати, потому что полночи расчесывал кожу вокруг пробивающихся наружу цветов, он узнает, что Сяо Чжань тоже болен. и узнает только потому, что слишком долго лежит, уговаривая себя встать.   и так долго не может уговорить, что даже лезет в вейбо, чего с ним не случалось уже миллион лет. и новость о Сяо Чжане первая — а потом кажется и единственная — на всех ресурсах. даже на тех, что и рядом не связаны со знаменитостями и сферой развлечений.   Ибо смотрит на нее в задумчивости и с грустью. ведь если агентство Сяо Чжаня решилось на официальное заявление, значит, что скрыть уже ничего нельзя. насколько это плохо для самого Сяо Чжаня? сколько цветов уже распустилось на его теле? как он себя чувствует? получается ли у него спать? и почему он не признается? кто посмеет ему отказать?   Ибо гладит по кругу собственное солнечное сплетение, боясь потревожить нежные цветы, и сам над собой смеется. их неотвратимое цветение сведет его в могилу, а он трясется над их хрупкостью. Гринпис по нему плачет…   но еще эти цветы принадлежат одному конкретному человеку, и это все, что у Ибо от него есть. слишком мало, но так фатально. и где же, спрашивается, здесь была хорошая новость? ах, та, что про любовь? читерство какое.    тем временем из болезни Сяо Чжаня раздувают нешуточный скандал. «падающая звезда», «цветочный бог», «величайшая потеря современности» — каждый причитает на свой лад. и все это в конечном итоге направлено исключительно на то, чтобы продать Сяо Чжаня и его уход подороже.   сам Сяо Чжань внешне выглядит почти привычно: как живое воплощение 幽雅 юя — утонченность, изящество, изысканность — того, что символизируют сами орхидеи. может, он и немного бледнее, чем обычно. но…    возможно, это тоже часть продуманной заранее тактики и искусная работа стилистов, чтобы продолжать нагнетать драматизм ситуации. Ибо не нравится об этом думать, но Сяо Чжань не выглядит несчастным — это главное.   спустя какое-то время даже выходит потрясающая по красоте съемка — это единственный не-мотожурнал, который Ибо покупает в жизни, — где Сяо Чжань не стесняясь показывает миру свои цветы. к слову, это китайская слива мэйхуа.   ее символизм с легкостью и наиболее полно описал бы самого Сяо Чжаня: стойкость, достоинство, скромность, выносливость, трудолюбие, воля и надежда… но по традиции все же призван указывать на его возлюбленного.   «что ж, он подходит тебе, Чжань-гэ», — думает Ибо. он уже немного привык к этой слабости — в мыслях позволять себе называть свой смертоносный краш так фамильярно. «скажи ему, гэ. разрушь этот карточный домик, который строят вокруг тебя. не дай им заработать на твоей красоте. он не откажет, я обещаю».   но время идет, растут ставки, хуже становится Ибо, все бледнее Сяо Чжань, а спасительных новостей как не было, так и нет.   иногда по ночам, когда Ибо не может уснуть — не может улечься так, чтобы не придавить цветы или там, где из-за них оглушительно больно — он ищет в сети случайные факты об орхидеях и пытается что-то понять о Сяо Чжане.   но дальше основного значения у него ничего не сходится. орхидея — это знак скромности, умеренности, уединения. она про спокойствие, воспитание в себе добродетели, осознанный отказ от славы… чертовщина какая-то.   Ибо согласен только про магические свойства. но не те, что про изгнание злых духов, а в качестве приворотного зелья — приворожил так приворожил. потому что Сяо Чжань во снах Ибо теперь не только улыбается…   и такая пытка не менее жестока. причем как наличие таких снов само по себе, так и после — их отсутствие. Ибо даже грешным делом думает, а не попытать ли удачу? не попробовать ли отыскать Сяо Чжаня? хоть увидеть его напоследок…    но когда он действительно оказывается рядом с Сяо Чжанем, в небольшой — по ощущениям даже тесной для звезды такой величины и хайпа — гримерке, его снова парализует неуверенностью.   Ибо вообще не понимает, как оказывается здесь и зачем. он всего-навсего привозит доставку для имени, которое ему совершенно незнакомо. но при отправке кто-то что-то путает, на месте не могут разобраться, кто получатель.   потом вспоминают про какого-то менеджера. и вот как раз в поисках его приводят Ибо к обыкновенной двери в длинной череде таких же одинаковых дверей. заглядывают за нее, обмирая, и задушено интересуются у присутствующих там о доставке.   Ибо видит Сяо Чжаня, Сяо Чжань — Ибо. и Сяо Чжань вдруг говорит, что менеджер отошла, но если господин курьер будет добр подождать, то не больше чем через десять минут он сможет подписать для него все бумаги лично. а еще он приглашающе кивает на диван.   «увидеть Париж и умереть», — думает Ибо. и еще: «спасибо, вселенная. хоть в чем-то повезло». Париж-то он теперь вряд ли увидит, а Сяо Чжань (что было еще менее реалистично) — вот он.   сидит, дает интервью, вежливо улыбается, с щемящей нежностью поправляет цветы под манжетами белоснежной рубашки. и теперь Ибо видит, насколько он на самом деле бледный, до прозрачности.   находиться рядом с ним оказывается ужасно трудно. тут уж не до любви. цветы в груди Ибо словно обеспокоены и приходят в движение, зудят, просятся наружу, запирая и без того сбитое дыхание.   от них тошнит и кружится голова. Ибо почти беспомощен против их власти. и если первые минуты он ещё справляется с их натиском на инерции элементарной паники, то потом горло окончательно сжимает, и он начинает кашлять.   отворачивается, прячась. это в самом начале все выглядело романтично, как в дорамах для домохозяек — волнующая интрига, невинные белые лепестки, тонкий аромат, сердечная привязанность…     сейчас цветы вымараны в красном, и смотреть на них неприятно и откровенно страшно. лёгкие горят в агонии, и по ключицам, там где под футболкой и безразмерным худи прячутся еще нераспустившиеся бутоны, растекается ослепительной болью.   Ибо так «занят» попыткой сохранить хотя бы условную иллюзию нормальности, что даже не замечает, как они с Сяо Чжанем остаются одни. просто в какой-то момент поднимает голову и видит перед носом белый платок и обычный пластиковый стаканчик с водой.   забирает их, стараясь случайно не задеть любопытные цветы, тянущиеся к нему из-под манжета, и боится лишний раз поднять глаза: боится нового приступа и быть навязчивым для того, кого и так преследует чужое внимание.   — у тебя тоже, лао Ван? — вдруг спрашивает Сяо Чжань. Ибо поначалу дергается от неожиданности на это обращение, а потом вспоминает про фирменный бэйджик на груди. и отпираться ему как будто нет особого смысла. — боюсь, что так, Сяо лаоши. простите за этот приступ.  — а этот человек знает о твоих чувствах?  Ибо почему-то долго молчит, хотя вот он его единственный шанс спасти свою жизнь. но две удачи подряд — не много ли он хочет?   — нет. — почему?  — я видел его всего один раз в жизни, — оправдывается Ибо глупо, а потом сам себя поправляет. — два.  и в ужасе замирает.   и Сяо Чжань напротив него как-то неуловимо меняется, из безупречного отрешенного айдола превращаясь в обычного заебанного человека. а ещё в его глазах зажигается странный живой огонёк. очень, очень почему-то откликающийся в Ибо.    Сяо Чжань оглядывается на дверь и даже отходит, чтобы проверить, есть ли на ней замок. после короткого щелчка Ибо думает о том, что умрет от остановки сердца прямо здесь. но это не самая плохая кончина. возможно, он даже рад.   — чт..о… что вы делаете? — мямлит он, когда Сяо Чжань тянет его с дивана на ноги и принимается внимательно разглядывать. — хочу проверить кое-что. для меня, знаешь ли, не повод не признаться, если видишь человека всего один раз в жизни. особенно, если вдруг выпал второй. — что-о-о?..  — обалдело моргает Ибо и шепчет слабо: — не надо, Чжань-г..э… он запинается, но уже произнес это, поздно отматывать. и Сяо Чжань как будто не выглядит оскорбленным такой грубостью.  — кровь и… ну… — еще зачем-то добавляет Ибо. — мне плевать, Бо-ди, — шепчет Сяо Чжань ему в губы. — совершенно плевать. я просто до смерти хочу тебя поцеловать.   Ибо хихикает на это сравнение в первое столкновение их губ. они замирают и все-таки начинают смеяться, утыкаясь друг другу в плечи и хватая за руки. а потом так же резко прекращают и впиваются друг другу в губы.   и этот поцелуй сразу глубокий, жадный, без стыдливой робости. Ибо дотягивается до цветов у Сяо Чжаня на запястьях, Сяо Чжань — задирая на нем футболку с толстовкой — до цветов на его животе. и они оба потрясенно стонут: впервые прикосновения к ним не приносят боли, только возбуждение и всеобъемлющую нежность. — официально заявляю, — шепчет Сяо Чжань, — потому что я не знаю, как это правильно делается в таких ситуациях, что ты мне нравишься, мальчик из аэропорта. и я немного болен тобой.  — ох, гэ, — нервно улыбается Ибо и тянется к нему снова, мелко целуя. — а ты нравишься мне. как, возможно, и еще миллиону людей во всем мире. но у меня от тебя цветы.  — хочу поцеловать везде, где болит, — стонет Сяо Чжань. — но только не здесь. дашь мне свой адрес?  — зачем? — спрашивает Ибо глупо. — цветов тебе пришлю, — прыскает Сяо Чжань.  — очень смешно, — тоже смеется Ибо и хлопает его по плечу, почему-то уверенный, что так можно. — спасибо, ты и так уже на всю жизнь наприсылал. я чуть не умер.  Сяо Чжань без обиды, даже наигранной, обхватывает его лицо ладонями и тоже улыбается: — не мог же я оставить твой подарок без ответа.  его цветы щекочут Ибо подбородок, но Ибо все равно ошеломительно счастлив и снова тянется к Сяо Чжаню за поцелуем: — мой подарок — это ты. но за цветы тоже спасибо.