Осколки с отражением солнца

      Пастельно-голубой цвет плавно сливался с фиолетово-розовым, окрашивая небо в яркие, но в то же время и нежные тона. В воздухе осел приятный аромат, который не перебить никакими другими, опускающими в серую и суровую реальность, где у красок нет права на существование — иллюзии разрушатся не самым приятным образом, поэтому надо пытаться сгладить неизбежное падение.       — Какое красивое небо, Коори-сэмпай, — Хаиру подставляет лицо встречному ветру, что развевает её волосы — они мягко спадают на узкие плечи, а концы завиваются-закручиваются. Довольная таким эффектом девушка поворачивается назад, к своему собеседнику, прищуривая глаза цвета сакуры, — я давно такого не видела, а Вы?       Разумеется, его меньше всего на свете волнует, какого цвета сейчас небо, видел он что-то подобное когда-то, или же не видел. Голос Хаиру, приятно ласкающий слух, даже не требует ответа — она хочет разговаривать, сама с собой, или же с кем-то другим — без разницы. Коори очутился рядом в нужное время и в нужном месте. Общество Ихей не напрягало — наоборот, оно как-то скрашивало унылые будни, напоминая о том, что в бесцветном мире всё ещё остались краски. Она, кажется, любила рисовать: об этом говорили аккуратные наброски на ненужных отчётах, которые Уи не раз находил у неё на столе. Он бы соврал, если бы сказал, что это не привело его в восторг, быстро сменившийся недоумением. Пришлось ещё раз задать себе вопрос: «почему она всё ещё работает в CCG?», мысленно вздохнуть и уйти, мастерски не оставив никаких следов на месте пребывания.       Хаиру не похожа ни на кого в CCG — слишком яркая улыбка, слишком привлекательная внешность (её руки нисколько не грубеют из-за постоянного держания куинке в руках), слишком острый ум, позволяющий поступить в любой университет страны. Пожалуй, в ней всегда было много «слишком». Но главное — характер, резко контрастирующий с обстановкой и окружающими. Довольно редко можно было увидеть человека, что смеялся бы, запятнанный по локоть в крови.       Суммируя факты, можно было предположить, что Коори даже восхищался ею в чём-то. Упустил момент, когда начал заводить разговор с ней, заканчивал работу быстрее и брал на дом больше, чтобы успеть сесть на один поезд и, если придется засидеться допоздна, проводить её до дома. Хаиру не беззащитна, и они оба прекрасно это знают. Она с лёгкой насмешкой во взгляде сначала недоуменно смотрела, а потом привыкла к подобного рода заботе.       — Оно очень красивое, — не замечая, как повторяет за ней, отвечает Коори, ради интереса глядя в столь восхитившее Хаиру небо и к своему превеликому разочарованию не найдя там ничего необычного, разве что сочетающиеся цвета.       Улавливая фальшь в его голосе, она впивается взглядом в фиалковые глаза, ища ответ на свой немой вопрос. Специально сбавив темп ходьбы, чтобы оказаться ближе к напарнику, Хаиру непривычно чётко для себя констатирует:       — Врёте же. Вам совсем не интересно, — прикрывает рот ладонью, зевая — как-никак, восемь вечера, а они только идут домой, — но я ни за что на Вас не обижаюсь, правда! — уже отвечая на не заданный вопрос, она вновь растягивает губы в улыбке и отбегает в сторону, заинтересованно глядя вперëд.       — Зачем тогда спрашиваешь? — ощущение яркости фантомных красок моментально пропадает, а сознание возвращается в обыденную реальность — там, где они стоят. Резкий запах машин можно перебить разве что едким дымом от сигарет. Коори ищет завалявшуюся пачку в кармане пальто, не обращая внимания на брошенный взгляд Хаиру, в котором явно читается укор.       — Коори-сэмпай, это же вредно! — будто когда-нибудь беспокоилась за него. На её глазах жертвовали собой люди, и она не могла беспокоиться из-за каких-то сигарет. Коори почему-то немного горько от этого — горечь он топит в слое серого густого дыма.       — Знаю.       — Дадите попробовать? — это уже не огонь в малиновых глазах. Самые настоящие бесы.       Спорить после напряженных часов далеко не самой лёгкой работы нет сил. Коори, подчиняясь её выдуманным правилам, тушит сигарету и выкидывает в ближайшее мусорное ведро. На языке остаётся жгучий привкус и ровно ничего приятного.       С интересом наблюдая за его действиями, Хаиру расслабленно улыбается, напевая под нос какую-то песенку и активно переступая полоски на дороге. Наверняка все в детстве играли в такую игру — идти только по одной тропинке, выкрашенной в один цвет. Для Ихей детство, видимо, не закончилось. Либо его и не было.       — Хотите со мной? — вновь ища предлог завязать диалог, предлагает она, останавливаясь на какую-то долю секунды, чтобы Уи поравнялся с ней шагом.       — Это игра для детей.       — А в этом есть что-то плохое? — внимательно наблюдая за тем, как меняется его выражение лица, Хаиру тянет напарника за собой. Её руки приятно-теплые в контраст его — холодным. Голос почему-то кажется далеким и убаюкивающим. Коори раздраженно потирает переносицу — неужели он настолько устал?       — Не думаю, — лучше активная ходьба, чем сигареты, так ведь? У него тоже когда-то были амбиции, были силы и желание, вот только никто не сказал, что делать потом, когда главная цель была достигнута.       Разжимать ладонь Хаиру не хочется. Следователь особого класса все ещё больше хочет понять, почему эти прикосновения ему приятны и что он себе такое вообще позволяет.       Она отстраняется первой, ровным шагом идя по белым плиткам, сопровождая занятие редкими фразами — ничто не должно отвлекать от столь важного дела. Коори иногда убеждается в том, что его коллега ведёт себя как ребёнок. Даже хуже ребёнка.       И не замечает, что, противореча себе, идёт именно по чëрному.

***

— Хотите дынную булочку?       Хаиру ослепительно улыбается, сидя н̶е̶п̶о̶з̶в̶о̶л̶и̶т̶е̶л̶ь̶н̶о̶ б̶л̶и̶з̶к̶о̶ на соседнем сидении — почти вплотную, хотя в вагоне кроме них всего лишь несколько человек, да и те заняты негромкими разговорами, звеняще заполняющими пространство. Хаиру тихо шелестит прозрачным пакетом, вынимая одну-единственную булочку и вопросительно глядя на него.        Как бы мило не было с её стороны, Коори вынужден отказаться — теперь он делает это с улыбкой на лице. Не нужно никуда идти, ещё час езды, непринужденных разговоров — с Хаиру очень приятно общаться, и он будет дома. Откроет металлическую входную дверь, скажет пустоте «я дома», услышит в ответ нагнетающее молчание, посмеется со своего обыденного ритуала и примется дописывать отчёты.       — Вы не любите сладкое? — навязчиво напрашивается мысль о том, зачем Хаиру нужно это знать. Скорее, просто из любопытства — она, подобно ребёнку, сует нос во все щели и стремится как можно больше впитать в себя, словно у неё мало времени.       Следователи умирают раньше обычных людей. Если продолжить курить, можно сократить отведенный срок на ещё несколько лет.       — Не совсем, — уклончиво отвечает он, но не сопротивляется, когда Хаиру отламывает ровно половину и вкладывает в его ладонь с таким лицом, что не потерпит отказа.       — Сладкое лучше сигарет, Коори-сэмпай, — и вновь обворожительная улыбка, под давлением которой отказаться явно нельзя. А, вспоминая этикет, вдалбливаемый в голову с детства, такой мысли и вовсе допускать не стоило.       (Сходя с поезда, он обещает себе, что хотя бы постарается курить поменьше)

***

      Коори впервые сам зовёт её прогуляться. Ненавязчиво спрашивает, на каком поезде она поедет и в ответ получает неизменное «мне без разницы, Коори-сэмпай, я никуда не тороплюсь». Эта фраза отдаётся пульсацией в висках и мыслями о том, что Хаиру, вероятнее всего, одинока в такой же степени, что и он.       Может, её общество положительно на нём отражается — это выражено в меньше выкуренных сигаретах, отсутствии той усталости, что сбивала с ног под конец дня… Он и кофе, кажется, стал расходовать меньше, а ведь раньше было необходимо выпить под три чашки сразу, чтобы отбивать желание махнуть рукой на недописанные отчёты и забыться крепким сном.        Хаиру, вероятнее всего, ждала этих встреч, а после перешла на радикальные меры. Не уходила из офиса, как только предоставлялась возможность, помогала Коори с отчетами, от которых он, по-своему заботясь, стремился оградить её, пусть и аргументируя это тем, что у Хаиру ужасный почерк. Задерживалась, используя любую возможность и предлог. И спустя какие-то полмесяца у них в привычку вошло возвращаться с работы вдвоём, дожидаясь нужный поезд и коротая время на улице.       Ночная прохлада окрашивала воздух в серебристую дымку, выпускаемую из рта. Похоже на сигаретный дым, но в присутствии Хаиру курить не хотелось. И не потому что ей не нравился этот запах. Скорее, дело было в чем-то другом, пока неподвластным сознанию Коори. Они шли медленно, периодически оглядываясь на светящиеся вывески на зданиях, яркие узоры на роскошных магазинах — снега не было, но холод заметно ощущался, пробирался сквозь слой одежды и окольцовывал своими ледяными объятиями.       Вырваться из неприятного морозящего чувства, неприятно сдавливающего горло, помогает как всегда весёлый голос Хаиру, ловящей на руку быстро таящие снежинки. Снег в Токио — большая редкость, как и морозы, так что есть доля волшебного и прекрасного в этих мгновениях.       — Красиво, да? — накидывая на себя капюшон, спрашивает Ихей, подставляя руки под исходящий от ближайшего фонаря свет — нечеткий контур снежинок становится виднее. Говорят, что каждая из них имеет разную форму, но Коори, пытаясь поймать их в свои руки, этого не замечает.       — Пойдём дальше, — покосившись на научные часы, Коори делает шаг вперед. Они потеряют кучу времени, стоя здесь и бессмысленно наблюдая за снежинками. Хаиру вяло плетется следом, почти не выдавая свои шаги и утомленно потягиваясь как после долгого сна.       — Но Вам же понравилось, да? — Возможно, — поражаясь тому, как легко она определяет его состояние, Уи уклоняется от точного ответа.       Потому что не способен сам себя понять, что ему нравится больше — блестящие снежинки, робко оседающие на поверхности и таящие в ту же секунду или улыбающаяся и показывающая весь спектр ощущаемых эмоций Хаиру.       Яркая луна освещает им бесконечный путь.

***

      Он понял, что любил её. Любил тёплые прикосновения к своей руке и «случайные» переплетения пальцев. Долгую дорогу домой под её милое сопение — Хаиру любила засыпать на обратном пути, кладя ему голову на плечо. В такие моменты её лицо, без того не выглядящее взрослым, становилось ещё милее. Аккуратные и плавные черты делали её до невозможности привлекательной, и Коори не раз ловил себя за запретной мысли прикоснуться к манящим губам.       Он любил каждую её часть — всë, из чего была создана её сущность: из милых бесед, плавно перетекающих в непринужденно-философские рассуждения, вечерних прогулок, аппетитного аромата дынных булочек и звонкого, искрящегося смеха.       Со смертью Хаиру мир вновь окрашивается в серые и невзрачные тона. Коори огромными, нечеловеческими усилиями приходится подниматься на негнущихся ногах, подавлять очередной приступ рвущегося наружу отчаяния и удерживать твёрдую опору под ногами.       Он правда начал меньше курить. Сейчас же горький привкус от сигарет заменял все приёмы пищи в неконтролируемом желании покончить со всем как можно скорее. И желательно медленнее. Безболезненнее.       С первыми проявляющимися симптомами хрустальные надежды на спокойный уход из жизни с треском битого стекла обламываются. И, пытаясь свести счёты с ней вновь, Коори впервые за долгие месяцы осознаёт, что тонет. Захлебывается, оставляя жалкие попытки беспомощно барахтаться на поверхности и идя ко дну. Утопление отнюдь не красивая смерть, а вид утопленников оставляет желать лучшего — об этом думать не хочется.       Если он где-то и тонет, то в пучинах собственного отчаяния.       По ощущениям проходит всего лишь несколько минут, чтобы понять ещё одну важную деталь, открывая глаза там, где очутиться хотелось меньше всего на свете.       Смерть не эквивалентна избавлению.