Хаиру улыбалась, очерчивая в воздухе пальцами большое-большое облако. Она рвала с земли красивые белоснежные цветы и вплетала их в свои нежные волосы, которые ласково трепал весенний ветер. Её глаза светились искренним счастьем, отдавали восторгом, передавали все эмоции, которые испытал бы здоровый человек, находящийся на огромном поле, заросшем различными цветами, не обделенным ручьями, реками, солнцем, деревьями. Она хотела бы остаться навсегда укрытой кроной высоких деревьев, но земля под ногами расступалась, призывая двигаться вперед, и ей приходилось идти.
Белоснежная ленточка, заплетенная аккуратно в волосы, сорвалась, нежным шёлком ласкаясь о руку. Хаиру улыбнулась, перевязывая её на запястье и шагая неизменно вперёд. Она ходила по кругу и не догадывалась об этом. Воздух был чист, пространство вокруг — свободно, и Ихей не видела ничего помимо этой красоты: ни темных яростных туч на горизонте, ни усиливающегося ветра. Цветы засыхали на её глазах, лишались сочности, зелени; она оступалась каждый раз, когда в её руке вяли собранные букеты. Под ногами земля неожиданно окрасилась в кроваво-красный.
В панике оглядываясь, Хаиру больше не видела ни ясного света, ни свежей травы — день был повержен, наступила вечная ночь, прочными цепями сковала её, запрещая двигаться дальше. Пройденный путь осквернен был кровью, а вместо белых и сиреневых цветов оставались разве что распускающиеся ужасающие взгляд ликорисы.
Они не были красными по своей природе. Алый —
лишь оттенок кровавого дождя, падающего с неба и играющего красками своеобразно-жестоко. Но видение крови было столь привычным для неё, что Хаиру не почувствовала ничего, кроме лёгкого разочарования. Она разжала ладонь и смотрела на то, как цветок в ней осыпается пылью, сгорая в пламенно-яркой земле. Пожар охватывал лес, но не трогал её, и, насколько Ихей была эгоистична, настолько равнодушно она глядела на эти странные явления.
От некогда райского места остался лишь одинокий пепел, и у неё не возникло даже малейшего желания поднять с земли крохотный уголек, повертеть в руках, убедиться, что он — точно он, а не что-то более. Бывшее чувство всепоглощающей любви ко всему живому
исчезло, осталось выжженной землёй на пустынном поле, где первый человек в её жизни подарил ей искреннюю улыбку.
Это не было обидным. Это было
правильным в прививаемой с детства сомнительной морали. Когда-то прошлое должно было быть сожжено с этими воспоминаниями,
теперь они не понадобятся.
Она хотела никогда не вспоминать о настоящем, навечно оставшись на безмятежном поле. У неё будет много времени; через восемь лет —
однозначно. Помнится, им внушали, что такая короткая жизнь — это нечто естественное и само собой разумеющееся. Но Хаиру была умнее. Сквозь накинутую на глаза темную вуаль она продолжала наблюдать все реалии этого мира в самых неприятных тонах — её рождение тоже относилось к разряду неприятного — и, чем больше ужасных вещей она видела, тем сильнее они ей нравились и тем самым влекли к себе маняще-сладким зовом.
Что ж, наверное, единственная её ошибка состояла в том, что она позволила другому человеку узнать грязную историю своего рождения. Хаиру с болью наблюдала за тем, как в глазах Коори мерк недавно разгоревшийся свет, как в зеркально-чистых глазах обрывалась последняя надежда, как сжатые до невозможности руки все равно выдавали дрожь. И Хаиру в очередной раз убеждалась —
она всю свою никчемную жизнь причиняла боль и страдания, будь то враг, которого нужно непременно убить, или любимый человек.
Её квартира становилась слишком пуста для дальнейшего нахождения в ней, и Хаиру, несмотря на дождь за окном, уверенным шагом вышла из квартиры, повернула в дверном замке ключ — как всегда, раздавшийся из-за этого действия звук недовольно резал слух — и наконец перестала смотреть назад, как будто позади утратила что-то родное.
Она блуждала по пустынным улицам, стараясь наблюдать за людьми. Отсутствие зонта в руке не помешало прогуливаться, и пусть её волосы прилипали к щекам из-за того, что были знатно приглажены дождем, пусть холод не совсем приятно обнимал её, Хаиру улыбалась, глядя на цветные вывески, на спешащих куда-то людей, на редких суетливых прохожих.
Они были рождены людьми, рождены под нужной звездой. Они не задумывались над тем, какого быть чем-то пограничным, запретным, разделяющим тонкую грань между природой человека и гуля. Они были
счастливы…
Им не было нужды жить с осознанием собственной смерти в тридцать лет, а то и раньше. Им не нужно было расплачиваться таким образом за силу, которую они не просили.
Сказать, что Хаиру была действительно
удовлетворена, наблюдая за ними, нельзя. Она улыбнулась потерявшемуся ребенку и указала ему на нужный путь. И, когда последний человек на этой улице скрылся из виду, подставила лицо дождю, надеясь, что его капли смещаются с собственными слезами, сделав их незаметными.
***
И вновь, и вновь он делает её несчастной.
В одинокой квартире горит всего одна лампочка, и ему чересчур сильно хочется, чтобы и она потухла.
Коори кажется, будто он заламывает руки настолько сильно, что слышит хруст костей. Желание умереть навязчиво появляется вновь, но оно обязательно пройдет. Бывают мгновения, которые надо просто пережить, да? Он справится.
Всегда справлялся.
Нет.
Надломленный голос Хаиру до сих пор эхом отдаётся в голове, а её погрустневшие и растерявшие в один миг свои краски глаза вспоминаются, переплетаясь с болезненной дрожью. Он хочет, чтобы она вновь оказалась в его объятиях, чтобы снова её обогреть и защитить от столь ужасного мира, которому зачем-то понадобилось создавать неудавшихся полукровок, ломая их судьбы.
Восемь лет? Это ничтожно маленькая цифра. Неужели им нельзя было умереть хотя бы как нормальным людям? Почему… Почему всё
так?
Мысли в голове лихорадочно спутываются, одна сменяет другую, но суть остаётся одна.
Тебе врали в глаза с самого начала.
Тебе не доверяли даже в прошлом.
Они все знали больше тебя.
У Коори нет сил злиться и проявлять какие-либо эмоции по отношению к столь странным обстоятельствам. Ему хочется захлебнуться в своём флегматичном спокойствии и действовать по привычному графику, не вмещая ничего нового. Ему не нужны изменения, но они навязчиво преследуют по пятам.
Хаиру говорила правду, хотя её слова противоречили тому, чему их, следователей, учили — и, разрываясь между двумя сторонами, Коори, несомненно, принял бы её правду. Какой бы странной и отклоняющейся от нормы она не казалась.
***
У Хаиру воспаленные глаза и болезненный оттенок лица, который она умело скрывала макияжем — по крайней мере, пыталась. Коори достаточно жил на этом свете — два раза, шутка ли — чтобы не распознать её состояние. Она улыбнулась, без лишних слов пропуская его в свою квартиру, и внимательным взглядом следила за каждым движением. Однако, запасы терпения Хаиру легко заканчивались. Всегда.
— Не смотрите на меня как на умирающую, Коори-сэмпай, — с лёгкой издевкой усмехнулась она, обращая против себя свои же слова, — у меня есть ещë восемь лет, — и ни единого жеста, означающего всю безысходность этой темы.
— Неважно, что будет с тобой через восемь лет. Важно, как ты сейчас себя чувствуешь, — голос наливается горечью. Коори в такие моменты кажется, что он тревожится куда больше неё. Что ж, так и лучше.
— Если бы у меня было больше времени, я бы с удовольствием провела его с Вами без остатка… Или можно уже на «ты»? — Хаиру оседает на диван, обнимая подушку. В глазах вновь пляшут веселые искорки.
— У нас его будет достаточно, — «моё время закончится с тобой», неустанно бьется в голове, окончательно спутывая только что восстановившийся поток мыслей.
Коори невольно задаётся вопросом, не слышала ли его непроизнесенные слова Хаиру, потому что её лицо вмиг теряет своё расслабленное выражение. Она смотрит с какой-то невыраженной тоской, старательно покрываемой улыбкой — такие чувства в ней могли вызвать разве что мысли о скорой смерти.
Своей или же его.
— Достаточно, — Хаиру повторяет его слова, копируя интонацию, — поэтому не вижу смысла переживать, — Коори чувствует, как её отчего-то холодная рука касается щеки. Несмотря на легкий мороз по коже, ощущения… Приятные?
Он не мог назвать себя человеком, любящим тактильный контакт, но с Хаиру всё было по-другому. Теперь в голову закрадывалась мысль о том, что её странность была вызвана условиями, в которых она росла — а они вряд ли отличались от любой среды, где воспитывались люди.
— Неужели ты боишься заболеть? Это лишь лёгкая простуда, ничего серьезного, — Хаиру продолжает смеяться, обхватывая руками его лицо. Коори упустил момент, когда она уже поднялась, оказавшись рядом так близко.
Он ещё раз упрекает себя за уход в свои мысли. Конечно, ему не страшно, ему рядом с ней может быть страшно только за её жизнь.
— Всё равно… Выздоравливай быстрее, Хаиру, — её имя так и просит сорваться с губ. Оно звучит слишком красиво, настолько, что его хочется до изнеможения произносить вновь и вновь.
— Не волнуйся за меня, — с искренней заботой просит она, мимолетно касаясь губ.
Потому что дальше будет хуже. 
