Спидибой

       Щелканье колесика зажигалки, искра, вспыхнувшая в слабое пламя, затяжка и изо рта вырывается тонкая струя серого сигаретного дыма. Запах табака ударяет в нос, а до ушей Иккинга до сих пор отдаленно долетает гром тяжелого рока из чьих-то колонок на байке. Ногой парень непроизвольно пританцовывает, зная наизусть такт, а также каждое гитарное соло. Слова сами собой всплывают в голове голосом солиста, а с его уст слетает невнятное подпевание.        Я никогда не изменюсь к лучшему,        Продолжаю пробовать, но не приспособлюсь.*        В темное, ночное, небо взлетают облака густого дыма и рядом слышится глухой смех. Всплеск алкоголя в бутылке, звук большого глотка и снова довольный выдох не дают Хэддоку пропасть в одиночестве и порасти табачным пеплом, как второй кожей. Шатен только делает шаг ещё глубже во тьму закутка, где стоял огромный мусорный бак, подальше от софитов, развешанных на старых полуразрушенных стенах заводов.        — Кис-кис-кис, — подзывает к себе кусочком сушеной рыбы местного обитателя девушка, сидя на хлипком табурете.        Иккинг переводит задумчивый взгляд с темного беззвездного полотна над головой на заскрежетавшую помойку в углу, из которой через пару мгновений вылез иссиня-черный кот. В полумраке его сапфировые глаза походили на парочку ведьминских огней, которыми она привлекает в свои мертвецкие когти сбившихся путников. Вертикальный зрачок оглядывает настороженным и злым взглядом парочку, но стоит коту приглядеться и ему узнаются черты знакомых. Он сразу расслабляется, помахивая из стороны в сторону длинным хвостом, и подходит к пепельноволосой на запах рыбки.        — А вот и ты, дружище, — приятно усмехается Хэддок и докурив едкий табак до фильтра, бросает бычок в сторону помоев. Пока кот жадно выхватывает из рук пьяно посмеивающейся девушки кусочек заветного лакомства, шатен садится на корточки и принимается чесать животное за ушком. Грудное мурлыканье и губы стритрейсера растягиваются в радостной улыбке. — Да, братишка. Нравится тебе, негодник?!        — Спидибой улыбается, — хихикает пепельноволосая, роняя голову себе на плечо и понадежнее обхватывая горлышко стеклянной бутылки, чтобы пиво не выпало из внезапно ослабевшей руки.        Она растягивает рот в хмельной, лукавой улыбке, хитро стреляя затуманившимися глазами и её «змеиный укус» поблескивает в пятнах пробившегося света от фонарей импровизированного стадиона.        Гонщик же хмурится, поднимая взгляд на ту, что составляет ему компанию уже на протяжении полтора года и все недовольство сходит на нет, стоит Иккингу увидеть это её довольное выражение лисицы. На эту пепельную блондинку было бесполезно злиться, та всегда оборачивала все в детскую издевку, при чем действительно безобидную, но способную поддеть в нужном месте.        — Отстань, Айри, — фыркнул Хэддок и принялся усерднее гладить размякшего от ласки кота.        По смешку было понятно, что напускной грубости стритрейсера Айри не поверила. Она продолжила пить алкоголь, закусывая рыбкой, что делила с четырехлапым знакомым и наблюдала за Иккингом, с упоением тискающего бродяжку.        — Может заберешь его себе, Спиди гонщик**? — интересуется девушка, которой уже неизвестно от какой бутылки по счёту — было прекрасно.        — Отец мне голову оторвет, если приведу домой животное, — фыркает Хэддок, вспоминая нрав своего родителя, что был категорически против домашних питомцев.        — Бедненький Беззубик, — вздыхает пепельноволосая и отдает последний кусочек закуски коту, в который он сразу вонзает редкий ряд зубов.        Кот был бродяжкой и, видимо, жизнь его настолько потрепала, что несколько передних зубов у него просто отсутствовали и похвастаться целостным набором он не мог. Но как бы он не выглядел Иккинг в нём души не чаял, поэтому приезжая на эту заброшенную территорию каждый раз, когда назначались гонки, парень ласкал Беззубика, как своего домашнего питомца. А вот к подруге стритрейсера бродяжка был не столь дружелюбен, но когда она давала ему еду, то сразу же добрел и мог дать разок погладить себя за ушком.        — Эй, тебе домой не пора? Ты уже в хлам! — недовольно косится на Айри Хэддок, когда запах её зажженной ментоловой сигареты ударяет ему в нос.        Девушка надувает пирсингованные губы, будто настоящий ребенок, делая затяг.        — Я еще не в хлам и домой ехать рано. Мы собираемся с организаторами пропустить по стаканчику за твою победу, между прочим! — будто в укор, грозила ему пальцем пепельноволосая.        Иккингу хотелось обреченно вздохнуть или даже ударить себя по лбу. На что он собственно надеялся? Айри — это хмельной монстр, который будет пить пока не отключится и этого индивида знала вся организаторская группа, от осветителей до ведущего. Она посещала все турниры стритрейсеров этого города с самого их основания, вот уже как пять лет. Выросла на трилогии «Форсаж», компакт дисках, дешевом пиве и побывала в рубке одной из команд «Формулы-1». Это гребанный механик, который разобрал столько машин и мотоциклов, что могла бы собрать собственного «Бамблби». Айри — это пепельноволосая блондинка с выбритыми висками, короткой стрижкой, исколотая пирсингом, с мутными, но большими темно-синими глазами, милыми чертами лица и дикой рокерской натурой. С цепями, косухой, ошейником, шипами, Хэддок ни разу не видел её в чем-то скромном, а только диком и бросающимся в глаза. Готова тусить до тех пор, пока не упадет, готова развлечь толпу, когда у организаторов выходят технические заминки, что их нереально выручает временами. Настоящего имени никто не знает, но все зовут её «Айри». Культурные и приличные люди называют подобных ей «безумцами». Она — без конца пьющий киборг и единственная во всем мире, кто знает настоящую личность грозы стритрейсеров «Ночной Фурии» — самого загадочного гонщика и беззоговорочного победителя всех заездов последние два года.        — Ты скоро всю печень пропьешь, — бурчит Хэддок и поднимается на ноги, отряхивая чёрные джинсы.        — Ну если умру, то, надеюсь, придешь посмотреть на мою кремацию, — шутит по-черному Айри и сама же смеется с этого.        — Гадость какая! — кривит лицо парень и это вызывает у подруги ещё больше веселья. — Совсем уже сбрендила.        — А что плохого — быть немного сумасшедшей?! — широко улыбается девушка и отставляет пустую бутылку в сторону, протягивая ладонь к тёмному небу, словно намереваясь ухватиться за одиноко сверкающую звезду на нем. — Вместо того, чтобы быть «серой массой», я хочу отпечатать свой образ в памяти людей и тогда никогда не умру. Ведь люди по-настоящему умирают, когда о них забывают, верно? — оборачиваясь к озадаченному Иккингу, хихикая, спросила Айри, чье лицо «сияло» радостью ярче любых софитов.        Стритрейсер только непонимающе вскинул бровь. Казалось, что у пепельноволосой уже настолько помутилось сознание от алкоголя, что все её мысли сами собой неконтролируемо соскальзывают с языка. К чему это все было сказано — не ясно. Он ведь просто сказал ей меньше пить, а та завела какую-то левую шарманку, так ещё и личной философией подстегнула.        Вместо ответа, Хэддок проигнорировал её. Временами он даже жалел, что вообще познакомился с этой безумной фанаткой гонок и актера Вин Дизеля. Поэтому чтобы как можно скорее отвязаться, пошел к своему черному отполированному байку. Хотя, парень и сам понимал, что с подругой он мог хоть немного побыть самим собой.        — Уже уходишь? — склоняя голову на бок, интересуется девушка.        — Завтра понедельник, — кратко бросает Иккинг и надевает свой шлем, опуская тонированное забрало.        — Точно, у тебя же школа, — вспомнила об этой детали Айри и через секунду по закоулку разнесся дикий вой мотора, который напугал кота и тот шмыгнул в кучу мусора.        Темноту разрезал свет зажженной фары, а чёрный корпус «Ямаха» запестрил красной лентой подсветки. Стритрейсер, смотря через плечо, стал сдавать назад, чтобы выбраться из узкого пространства окружавших стен.        — Пока-пока, Спидибой! — помахала напоследок пепельноволосая и Хэддок вяло, но махнул в ответ.        Снова это «Спидибой»… Иккинга это прозвище не столь раздражало, сколько намеренно потдевало каждый раз, когда он слышал его от подруги. Она зовет его так с самой первой встречи, потому что также не знает настоящего имени знакомого. Оба общаются уже около полтора года, все называют друг друга фальшивыми прозвищами. Хотя, кто бы говорил о фальшивых ярлыках? Самым лживым здесь был как раз Хэддок.        Как только толпа слышит визг колес и мимо них метеором проносится чёрный байк, все сразу же начинают восхищенно кричать и образовавшаяся вечеринка на секунду забывается сама собой. Толпа подбегает к ограждениям, желая углядеть победителя сегодняшнего заезда и заснять его на камеры мобильных, но все, чем стритрейсер их удостаивает — выхлопами дыма перед тем, как съехать на нужную дорогу.        — Ночная Фурия! — голосят девушки, надеясь, что именно её голос сможет привлечь внимание холодного гонщика и растопить его сердце.        Высокая пшеничноволосая девушка с голубыми глазами цвета застывшего льда стояла недалеко от толпы ярых фанаток и только кривила очаровательные пухлые губы, видя такой ажиотаж вокруг одной персоны.        — И что? Этот парень, — Ночная Фурия, — ни разу не проигрывал? — спрашивает она, на чьих щеках покоилась россыпь веснушек.        — Как только появился — ни разу! Ты разве не слышала об этом, Астрид? — ответила её блондинистая подруга, что была не так хорошо спортивно сложена, как Астрид, а отличалась худым силуэтом и весьма задиристым характером.        — До того, как ты меня сюда притащила — как-то не доводилось. Меня не интересовал стритрейсинг, — пожала плечами Хофферсон. — И никто не знает, каков он под шлемом? — продолжила спрашивать девушка, намереваясь уйти с закончившегося мероприятия.        Оставаться на байкерскую вечеринку ей не прельщало, тем более, что Астрид не привыкла к такой страстной душой компании, как это сборище отъявленных любителей скорости и острых ощущений. Вокруг играла громкая тяжелая музыка, световое шоу, устроенное миганием фар авто и мотоциклов, толпа беснующаяся под градусом крепкого пива. Запах алкоголя и табака, которым, казалось, был пропитан сам фасад старого, ныне заброшенного строительного предприятия, аромат пряностей каких-то закусок, по типу чипсов, и выхлопные пары заведенной техники. Когда все это разнообразие запахов смешивалось воедино, то становилось не продохнуть, так еще и народ намеренно кучковался, чтобы быть поближе к мощным басам. Благо, заезд и эта свистопляска людей проходила на улице и хоть какая-то свежесть воздуха была, вероятность задохнуться оказывалась минимальной.        Шум, с которым проходило все веселье мог переплюнуть даже рев моторов во время гонки и Хофферсон даже не знала, что лучше — стоять у гремящего заведенного двигателя посреди трассы или находиться на импровизированном танцполе у бьющей по ушам музыки?        Астрид не планировала в свой выходной коротать вечер на этом мероприятии, но ее лучшая подруга — Зейра Торсон, одна из известнейших близнецов в их школе, чье прозвище было «Забияка» — в силу своего неукротимого характера и внеземной любви к подколам, — насильно притащила ее на стритрейсинг, как только узнала, где чаще всего проходят заезды. Гонками на мотоциклах болели все, даже казалось, что обычные местные жители могли сходить с ума по этому, но самые отъявленные фанаты собирались здесь и наблюдали за байками в опасной близости. Слушали, как стираются колеса байков, вдыхали поднимающиеся клубы дыма и пыли, слепли от неоновых подсветок и поддерживали участвующих гонщиков, надрывая голос. Даже их одноклассники мелькали в снующей толпе и при виде них Хофферсон хотелось скрыться как можно скорее, лишь бы ее не заметили.        Когда время уже близилось к глубокой ночи, Астрид хотелось уйти, но Зейра ее не слышала, продолжая пускать слюни на горячих байкеров, в надежде подцепить кого-то. Им завтра нужно было в школу, а зная Торсон, то она и в обычном случае проспала бы, не то, что после полуночных танцев. Хофферсон была строгой и ответственной девушкой, поэтому не польстилась на перспективу тусовки до рассвета и ей пришлось уже силком тащить упирающуюся подругу к вызванному такси.        — Ты понимаешь, что мы не можем пропускать занятия сейчас? Скоро итоговые экзамены перед самым выпуском, а ты только и делаешь, что прогуливаешь, — злилась Астрид, захлопывая за собой дверь желтой машины с «шашечками» и обвиняя Зейру в ее безалаберности.        — Да ладно тебе, Астри, остынь! — с легким голосом махнула рукой Торсон и сидящая рядом с ней блондинка почувствовала хмельной запах. Выпила ведь, чертовка! — Даже мой тупой братец все еще там.        — А ты больше смотри на Зейна и тогда вообще вылетишь без корочки из школы! — не могла не вспылить Хофферсон, как только речь зашла о еще более безответственом старшем брате-близнеце.        Зейн был старшим в этом дуэте и был «как две капли воды» с ее подругой, что говорить о внешности и о нраве в том числе. Поэтому его знали как «Задираку», потому что скромным характером парень явно не отличался, а наоборот, опережал в своих издевках даже родную сестру. Не было и минутки, когда Зейн не пытался кого-то задеть своими вызывающими шутками и это Астрид бесило в нем больше всего. Если Зейра отличалась просто не лучшим вариантом темпераментности и грезила о накаченных молодых людях, то ее близнец казался исчадьем Ада. Этот придурок, — по другому Хофферсон назвать его не могла, — мог неделями не посещать занятия в их учебном заведении и своими шутками довести до ручки кого угодно. Высокими отметками парень тоже не блистал, хотя все прекрасно знали, что в математике ему равных нет, но свой талант проявлять ему было откровенно в падлу.        И если на Зейру, по старой дружбе, еще могла повлиять Астрид со своим стальным нравом и высокой степенью ответственности, то Зейн продолжал якшаться со «звездой» их школы — атлетом Калленом Йоргенсоном.        Про этого индивида Хофферсон даже думать не хотелось. «Элита», спортсмен, красавец и главная головная боль всех «изгоев». Каллен был накаченным парнем, превосходящим в размерах обычных среднестатистических школьников, то есть проще — шкаф. И из-за его сурового вида боялись. А ему и нравилось это, особенно когда у Йоргенсона не было настроения или же оно было просто на высоте, он не скупился зажать у шкафчиков какого-то ботана и вытрясти из него всю дурь. Если кто-то думает, что этот спортсмен-недомерок, — как про себя называла его Астрид, — способен обижать только тех, кто слабее него, то вы глубоко заблуждаетесь. Сколько раз его вызывали за драки с такими же проблемными учениками, что как раз входили в его «весовую категорию»?! Даже пересчитать сложно!        Так что Каллен был отбитым наглухо, когда ему что-то не нравилось. Не так посмотрел, просто бесишь своим существованием, нарывался на разборки и так далее. И только одно не давало Хофферсон сорваться и просто забить этого качка книгой, когда начинал приставать к ней — ее козырная карта. И когда Астрид грозилась распространить его стыдливую историю из средней школы — Йоргенсон сразу же отступал и бледнел настолько, что сердце падало в пятки, а душа была готова покинуть тело. Не даром ведь «Забияка» и «Задирака» за глаза его называют «Сморкала».        Все просто, однажды в начале средней школы Каллен подхватил простуду и когда чахнул, то все накопленные в его носу сопли, которыми он шмыгал целый день, вылетели из ноздрей длинными такими лентами и скатились аж по самому подбородку Йоргенсона. Зрелище мерзкое, а ситуация стыдливая. У Зейна даже фото осталось как «Сморкала» стоит и вытирает лицо руками. Отвратительно, даже передергивает. Поэтому когда Каллен заходит слишком далеко, подбивая к Хофферсон клинья, то та незамедлительно припоминает ему эту ужасную историю, которую парню хотелось бы вычеркнуть из своей памяти.        Единственный, кто не давал Астрид сойти с ума, будучи окруженной этим взбалмошным трио — это Рен Ингерман. Пухлый молодой человек, отличник, поклонник истории, — Храни мать её! — Америки, чьи родители держали несколько рыбных лавок и колотили на этом неплохие деньги. От этого и кличка — «Рыбьеног». Этот добряк не ввязывался в абсурдные истории, никого не трогал, не издевался, просто жил себе спокойно аки «Божий Одуванчик». Остальная часть их компании дружила с ним, так как знала с самого детства, поэтому ему довелось загреметь под крыло Каллена. И все бы ничего, Хофферсон могла считать его просто идеальным балансом в их группе, если бы не его фанатизм по все той же истории Америки. Он мог часами говорить только об одной «Великой депрессии» и Астрид в такие времена хотелось лезть на стену, лишь бы самой не словить эту депрессию от его рассказов. Это был единственный минус Рена, с которым иногда приходилось просто смириться.        И если бы Хофферсон не встретила всех их на сегодняшнем заезде, то даже и не вспомнила бы про свою компанию вечером, но именно ей посчастливилось наткнуться на каждое знакомое лицо. Все вокруг было готово вызвать у нее головную боль. Хотелось просто лечь спать и девушка держалась, чтобы не заснуть прямо в такси.        Неожиданно послышался протяжный вой сирены и через секунду мимо окна на огромной скорости пронесся черный байк, за которым следовала вереница полицейских машин, надрывно приказывающих гонщику остановиться у обочины.        По ночному городу мчался «Ямаха» рассекая своим корпусом прохладный воздух. Вывески ночных заведений, фонари и свет из окон домов отблескивали от полированного покрытия корпуса мотоцикла. Под руками вибрировал руль, а тело дрожало от рева мотора, будто отдаваясь в самое сердце водителя. Колеса жужжали, байк ловко огибал каждое транспортное средство попадающиеся на пути, а лицо парня в кожаной куртке закрывал шлем, не давая гонщику выдать свою личность. Но каждый полицейский этого города прекрасно знал ее.        — Ночная Фурия, именем закона, требуем остановить транспортное средство у обочины! — били прямо в его спину слова капитана, разнесшиеся по всей улице.        Режущие ушные перепонки гудки разбудили все спальные районы, по которым мотал их парень, в надежде сбросить хвост и для собственного удовольствия. Простым блюстителям порядка ни за что не поймать победителя заездов, легенду стритрейсеров и главного нарушителя закона — «Ночную Фурию». Он был самым быстрым гонщиком прошлого года во всем штате, а здесь его надеется догнать кучка ментов на дребыхающих «Бобиках». Им не удается сделать это уже как два года с начала карьеры стритрейсера, когда он еще даже не знал всех объезных путей и специфику районов, а сейчас, держа в памяти каждый переулок, гонщик мог в любой момент слинять от полиции. Но сегодня ему хотелось их немного позлить, поэтому намеренно выезжал на прямые участки дороги, а потом резко сворачивал на другой перекресток.        «Фурии» нравилось закипание крови внутри, учащенное сердцебиение, предвкушающая дрожь во всем теле и вкус адреналина, ударяющего прямо в голову. То, как встречный ветер забирался морозными мурашками под одежду, скрип кожаной куртки на плечах и дребезг земли под колесами. Парень не мог сдержать азартной улыбки, но под забралом ее не было видно. Он все крутился в переулках, пока не удостоверился, что за ним нет никакой погони.        — Думаю, на сегодня хватит, — произнес стритрейсер и съехал на пустынную дорогу у самого отшиба.        Попетляв по кварталам, он, наконец, заехал в район старых гаражей и припарковавшись у одного из многочисленных домиков, заглушил мотор. Оглядевшись по сторонам, на всякий случай, и никого не обнаружив, «Ночная Фурия» отпер скрипучую дверь и завез свой байк внутрь.        На стене висели записи и чертежи, стол был беспорядочно завален инструментами, а недалеко от него стоял старый протертый диван. Помещение было небольшое и захламлено нужными вещами для поддержания мотоцикла в форме. Даже небольшой сварочный аппарат стоял в углу. Пила по металлу, баллончики с краской, паяльник, электроника и все прочее. Накрыв байк тентом, Иккинг снял с себя шлем и поставил его на стол. Пока не поздно, ему нужно переодеться в привычную безразмерную толстовку, скинуть с себя примелькавшуюся глазам полицейских куртку и вернуться домой.        Иккинг Хэддок был обычным мрачным парнем в школе, что жил словно призрак и постоянно слушал музыку, высыпаясь на задней парте. Ничем не увлекался, никуда не ходил и ни с кем не общался. Он не был «изгоем», просто безынтересным и странным старшеклассником со скверным характером. К нему никто не хотел приближаться из-за его пронзительного взгляда и угрюмого вида. Хотя, бывало, что Каллен, не найдя себе более доступную «грушу для битья», мог сорваться на Иккинге, даже не боясь того, что его отец — Той Хэддок — являлся капитаном полиции. Это была одна из причин, почему с Хэддоком никто не хотел иметь дел. Вдруг что, а батя у него мент, проблем потом не оберешься. Сейчас Иккинга даже устраивает такой расклад, никто его не трогает и никому он нахрен не сдался. Мороки и шума меньше.        И его сколько угодно могут считать отбросом общества, ему плевать, потому что свою жизнь парень прожигает как «Ночная Фурия». В ночное время разъезжает на своем байке, ловит непомерный кайф от ощущения свободы, что забирается под самую кожу, пропитывается табачным дымом и дает знать людям о своем существовании, как легендарный стритрейсер. Никто не знает, что под личиной обычного выпускника старшей школы скрывается звезда гонок и гроза всей полиции, из раза в раз бросая им пыль в глаза.        Как «Ночную Фурию» его любят, им восхищаются, по нему фанатеют и его хотят. Не проигравший ни одного заезда, обогнавший каждого на прошлогоднем соревновании всего штата. Безоговорочный «Король Западных Дорог». Люди хотят знать поджарого «Фурию», а не унылого Иккинга и парень сам наслаждается этим переобуванием. Только когда он стритрейсер, ему хочется продолжать жить.        И если все же говорить о его «двойной жизни», то только один человек все же знает об этом. Та самая Айри — его подруга, что видела его лицо под шлемом, но даже не догадывается об его настоящем имени, а зовет только «Спидибой» или «Спиди гонщик». Словно он тот самый мальчишка, герой старого аниме, только на мотоцикле, а не машине. И Хэддок даже не удивился, когда она вместо расспросов, порядком пьяная, назвала его так, даже не думая. Ей было не интересно знать Иккинга или «Ночную Фурию», ей была интересна его история. Душа, так сказать.        Девушка не задавала много вопросов, не касалась чего-то личного, а просто интересовалась, как его занесло на гонки. Старшеклассник сначала ей не доверял, конечно, когда твою личность так резко, по собственной невнимательности, раскрыли, была вероятность, что его выдадут всем. А когда Хэддок понял, что всю жизнь пепельноволосой занимают гонки, а не срывание масок, как в «Скуби-Ду», то как-то и успокоился. Первоначально, ему приходилось с ней общаться, чтобы следить за ее языком, не сболтнула лишнего при ком-то, а потом так вышло, что уже полтора года как Айри дает ему жизненные советы, — все же, ей около двадцати пяти, как понял из ее вялого рассказа Иккинг, — составляет компанию, дает полезную информацию и помогает с починкой «Ямахи».        При этом парочка никогда не встречалась вне стритрейсинга и знала друг о друге по минимуму. Но Айри определенно была его единственным другом.        Вот так и жил Иккинг, скрываясь ото всех, что даже родной отец не обращал на него внимание и жаждал поймать «Ночную Фурию». Обычный школьник — никому не интересен. С этим пришлось мириться, из-за этого испортился и нрав, и непробиваемые стены вокруг себя возвел. Все, чтобы наслаждаться редким временем второй личности.        Буквально через час после того, как парень вышел из гаража, он дошел до своего дома, опасно озираясь по сторонам и ниже натягивая на лицо капюшон толстовки. Света не было, значит, отец все еще на работе и Хэддок был неимоверно этому рад. Он спокойно попал к себе, прорывая застоявшуюся тишину в помещениях своим присутствием. Небрежно скинув обувь у самого порога, старшеклассник босиком стал пробираться сквозь полутьму к себе в комнату.        Они жили вдвоем с отцом в одноэтажном, но просторном доме. Комната Тоя находилась прямо напротив входа, сразу после гостиной, что просто сквозила ретро-стилем. Однотонные ковры на полу и узорчатый на стене, плакаты групп 80-90-х, коробка старых пластинок, граммофон, прокручивающий их, видеокассетник, радио-проигрыватель, торшеры. Даже телевизор был далеко не тонкой плазмой, а его толстым предшественником из начала 2000-х. Диван накрытый толстым пледом, пульт в целлофане, вентилятор закрепленный под потолком. Иногда, Иккингу казалось, что он попал в прошлое, где женщины ходили в бигудях, делая пышную, кудрявую прическу, а мужчины носили белые майки-алкоголички и усы, как у Фредди Меркьюри***. И даже не понятно, какой год тут чувствуется — он балансировал от сформирования группы «AC\DC»**** до разрыва Дженнифер Энистон с Бредом Питтом*****.        О чем тут говорить, у них до сих пор в проходе на кухню висит шебуршащая штора из каких-то скрепок или какой-то подобной ерунды, холодильник завешан магнитами, а на столе стоит старый магнитофон.        И Хэддок мог смириться со всем этим, все же в последнее время все подсели на старый-добрый ретро, но никогда эта доисторическая техника ломается буквально через раз. То телек перестанет ловить сигнал и придется лезть на крышу, крутить громоздкую спутниковую антенну, которую такой «старичок» не тянет. То холодильник сам собой потечет, решив, что раз лето, то пора бы и разморозиться самому. То еще какая-то хрень случится. Это бесило. Благо, с проводкой было все хорошо и пробки не вылетали, хоть ее отец решился заменить. Конечно, ведь ему нужно электричество постоянно, у него в комнате стоит радиопередатчик, который ловит все каналы связи полиции, а также всегда включен компьютер с распароленной базой данной.        Это на руку «Ночной Фурии». Пару нехитрых манипуляций, плюс один шнур к системному блоку, немного возни с электроникой и, — Вуаля! — все тоже самое в ноутбуке у парня. С этим он может спокойно наблюдать за всеми происшествиями в городе, знать где и какая команда полицейских патрулирует и гонять на байке абсолютно без проблем, минуя каждую машину с мигалкой.        «Ай-да Иккинг — сукин сын!», — хвалил сам себя старшеклассник, когда только подключился к серверу и буквально нагнул всю полицию этого города.        Не зря в школе учился и не зря увлекался «суванием пальцев в розетку». Кто он, если не гребанный гений?        Комната Иккинга располагалась сразу за кухней и запиралась на замок, который он также самостоятельно вставил в дверь. Окна с железной решеткой, против проникновения воров, — хотя, какой придурок полезет в дом капитана полиции? — задернуты плотной шторой. В помещении темно, но Хэддок не включает свет, даже зная, что где-то под ногами разбросаны порванные тетради, лежит двухкиллограмовая гантель, убраны все фоторамки, валяются провода, шнуры, какие-то инструменты и чертежи. На стенах порваны плакаты, — и хер с ними, они давно ему разонравились, — даже где-то кусками оторваны обои. Вывернут шкаф с вещами, разгромлен стол, подушка где-то под кроватью, порванный пододеяльник с самим одеялом, вообще при входе лежит комком.        Он уже живет среди такой свалки неделю после нервного срыва. А своему психиатру говорит, что все «окей» и антидепрессанты ему точно не нужны. Его уже заебало давится какими-то таблетками, от которых только кружится голова и постоянно клонит в сон. Если Хэддок расскажет о том, что снова сорвался с ничего, то точно загремит в психушку. Иккинг абсолютно нормальный. Точно, нормальный. Это просто временный подростковый кризис. Он пройдет. Обязательно пройдет.        Только гребанная депрессия стучится к нему в двери с девяти лет. Как раз, когда умерла его любимая мать, а отец от отчаяния ушел головой в работу и оставил родного сына на самого себя. Ближе, внезапно скончавшейся от рака поджелудочной железы, матери — у него не было. Она была для Иккинга всем. В трудные времена гладила его по голове, нежно прижимала к своему бьющемуся сердцу, шептала, что все в его жизни будет хорошо. Водила на прогулки по городу, обнимала каждый раз, как видела, в тайне от Тоя угощала сладким и даже поддерживала его увлечение рисованием, которое отец называл «женским». Черт возьми, да разве у хобби есть гендер?!        Парень родился недоношенным из-за этого у него в детстве было слабое тело и здоровье, а Той Хэддок желал себе в сыновья сильного мужчину, который пойдет по его стопам, — в полицию, — и будет разделять его взгляды и увлечения. Иккинг однажды поехал с ним на рыбалку и после этого, он просто ненавидит ее. Будучи мальчишкой, он замерз, промок, порвал леску, получил нагоняй за «криворукость» от отца и заболел бронхитом, после чего пришлось пролежать в больнице под всеми этими жуткими капельницами и прочим.        Поэтому с Тоем у старшеклассника не заладилось с самого начала. Его не признавал отец, даже, можно сказать, стыдился и только мать — Вайлен Хэддок была тем единственным, кто любила Иккинга таким, какой он есть, без остатка.        А потом она умерла. Это было самым сильным ударом для него девятилетнего, настолько, что еще какое-то время он как чокнутый утверждал, что Вайлен жива и он видит ее. Что она все также ему искренне, широко улыбается и тепло зовет по имени.        Как стритрейсер смог выбраться из этого — хер его знает. Заслуга психиатров? Так что ж у него до сих пор временами башню сносит?! Однажды, у Хэддока было настолько сильное помешательство, что он хотел сжечь весь дом, потому что вся эта нетронутая обстановка сквозила воспоминаниями о матери. Ему тогда было около четырнадцати, а в этот период так вообще крышняк едет знатно от переходного возраста.        Теперь, единственная страсть парня это гонки, в которых ему удается спокойно вздохнуть полной грудью и отринуть прошлое Иккинга Хэддока. На трассе есть только «Ночная Фурия» и, возможно, будь он своим альтер-эго, то все вокруг стали бы к нему ближе и старшеклассник не стал бы таким замкнутым.        Подойдя к кровати, стритрейсер рухнул на голый матрац и накинул сверху съехавшую простынь. Через несколько часов надо вставать в школу, где он хорошенько и отоспится, а пока его в свои удушливые объятья забирает неспокойный сон.

***

       Ключ заскрежетал в дверном замке и в дом, устало вошел высокий, широкоплечий, сильный мужчина с густой каштановой бородой. Иккинг рефлекторно отвлекся от тихо шипящего магнитофона, с крутящейся внутри кассетой, играющего «Free Four» психоделической рок-группы «Pink Floyd»******, и отвернулся обратно к тосту, намазывая его маслом с джемом.        — Доброе утро, сын, — произнес Той, уходя в сторону своей комнаты, не решаясь хоть как-то поговорить с парнем.        Стритрейсер выкручивает колесико магнитофона погромче и его отрешенное: «тебе тоже», тонет в музыке:        «Ты шаркаешь во мраке комнаты,        И разговариваешь с собой, умирая.»        Завтрак хрустит на зубах и Хэддок не замечает, как быстро бежит стрелка настенных часов, пока он без энтузиазма жует тост. От недосыпа кусок в горло не лезет, но он старается хоть что-то в себя впихнуть и запивая апельсиновым соком, с явной кислинкой, идет собираться. Каштановые волосы в культурном беспорядке, под глазами явные синяки и только веснушки скачат по его щекам ярче любого солнца. Нужные учебники гонщик находит на полу, в разных концах комнаты и небрежно пихает их в рюкзак, от чего и так мятый «Английский» сминается до неприличного состояния.        Когда Иккинг уже выходит из дома, то мимо него проносится нужный автобус, идущий прямым рейсом до школы, но он не торопится, а просто наблюдает, как люди в спешке запрыгивают в транспорт и тот уезжает прочь с остановки. Из груди вырывается только протяжный вздох, а в наушниках словно в подтверждение неутешительным мыслям слышится:        «Ты знаешь, что иногда тяжело        Быть человеком        Выдерживая темп, »        И с этим нельзя не согласиться. У Хэддока не было желания бежать сломя голову вслед за автобусом, чтобы успеть в него втиснуться, поэтому и упустил. Не видел он в этом смысла. Опоздает, да и черт с ним! Пройдется тогда пешком, не помрет. Тем более, что учебное заведение располагалось не так и далеко от дома, можно было сократить через парочку переулков между домов. Стритрейсер знал весь город, как свои пять пальцев, и тут его навыки прекрасно пригодились.        В итоге, попетляв по улицам и, пока никто не видит, с легкостью перепрыгнув через парочку ограждений и заборов, — ведь, для всех вокруг — Иккинг слабак, который не дружит со спортом, — парень успел вовремя, даже время про запас осталось.        Стены школы встретили его привычным гамом, спешкой, разговорами. Но без затруднений пройдя до нужного кабинета нудной социологии, парень незаметно прошел внутрь и занял привычное место — последняя одиночная парта среднего ряда. С какой стороны не посмотри, а если уснуть там, то учитель не заметит этого. Идеальный вариант для ночного образа жизни, когда при свете дня клонит в крепкий сон.        Народ уже скапливался в кабинете, что было удивительно, ведь на утреннюю социологию никто не ходил и состав их класса в такие дни редел. Но из-за того, что скоро выпускные экзамены, прогульщикам, — например, Хэддоку, который в такое время еще привычно спал, махнув рукой на всю эту философскую суету предмета, — пришлось прийти, чтобы получить в аттестат приличную оценку. Поэтому, когда в класс ровной и гордой походкой вошел Каллен Йоргенсон, гонщику хотелось просто проклясть эту гребанную корочку о получении общего образования.        Видеть самодовольную рожу атлета с утра было выше его сил. За ним конечно же ввалились близнецы Торсоны, что недовольно пихали друг друга в бок, затем показался Ингерман, несший под мышкой парочку учебников и, наконец, главная красавица школы — Астрид Хофферсон. Отличница, спортсменка, хороша собой и Иккинг соврал бы, если сказал, что не был в нее влюблен.        Они ведь, буквально, учатся друг с другом еще с начальной школы и юношеские чувства пылали к однокласснице в нем весьма продолжительное время. А потом, все как-то накатило само собой и стритрейсер погрузился в себя. Забыл о влюбленности, забил на социум и старался ничего не ждать от окружения. Наверное, в голову сильно ударило одиночество и он эмоционально выгорел ко всему. Теперь, даже старые занятия, приносившие ему удовольствие, были подобны тяжкому бремени, настолько, что когда Хэддок видел свои исписанные мольберты, то хотел сломать их. Что говорить о чувствах к кому-то.        Неожиданно для себя, Хэддок встретился взглядом с внимательными и светлыми глазами Астрид, словно на него она и желала наткнуться. Он усмехнулся этим мыслям и просто отвернулся, обращая все свое внимание на плеер в руке.        Хофферсон села на свое место, украдкой бросив еще один взгляд на мрачного парня, который каким-то чудом, на протяжении всех лет учебы, всегда появлялся в поле ее зрения. Постоянно учились в одном классе, попадали вместе на общее классное фото, даже в альбомах умудрялись получаться в соседних рамочках, словно между ее и его фамилиями других просто не существовало, поэтому лицо Иккинга ей уже примелькалось. Но Астрид продолжала делать вид, что не знает о нем. Почему девушка так делала — не ясно. Вроде, они, можно считать, знакомы с детства, а за все годы смогли обмолвиться всего парой слов.        И ее не столько отталкивал внешний угрюмый вид парня, сколько, наоборот, заинтересовывал, но в адекватных рамках. Никаких чувств, только около детское любопытство. И, скорее всего, это было вызвано мимолетным воспоминанием из началки. Тогда, Хэддок улыбался, рисуя небо и зеленый пейзаж парка, а сейчас в его глазах застыл холод. И сравнить в уме того радостного ребенка и этого мрачного парня было невозможно. Эта резкая перемена и вызывала в ней такое странное чувство изумления и неравнодушия. Вот только, за все время она ни разу не смогла подойти к однокласснику.        Усевшись на парту, Каллен принялся наводить обычную шумиху, переговариваясь со своими знакомыми из класса, пока его глаз сам собой не приметил сползшего чуть вниз на стуле Иккинга. В голове сразу же появилась, как показалось Йоргенсону, просто великолепная идея и широко усмехнувшись, он подошел к доске.        — Эй, Каллен, что ты делаешь? — спросил Зейн, когда парень отошел буквально в середине разговора.        Атлет только хитро посмотрел на друга и Торсон все понял без слов. Новая пакость. И кто же будет жертвой на этот раз? Старший близнец заозирался вокруг, в поисках заинтересовавшего «Сморкалу» человека.        Взяв две губки-ластика для меловых досок и спрятав их за спиной, Каллен наигранно невинно, свистя, направился в конец класса, от чего внимание одноклассников перешло на него. Только Хэддок намеренно игнорировал это. Не зря у него появилось предчувствие скорого дерьма. Где Йоргенсон — там и высокая вероятность неприятностей. Но стритрейсер ничего не принимал, хотя в уме прокручивал то, как без проблем смог бы скрутить этого переростка. Уж что-что, а «хилый Иккинг» был только для вида, чтобы остальные его не трогали. На деле же, карьера гонщика дала повод развить свою мускулатуру и ловкость. Управление байком — это не простая виар-игра и чтобы крепко держать руль в руках, а также уверенно маневрировать на треке, имея под собой тяжелый, заведено-дребезжащий мотоцикл нужно прикладывать усилия. Чтобы только удержать его в прямом положении, надо уметь контролировать мышцы в теле, твердо стоять на ногах, не давать слабину и в нужный момент выжимать достаточно силы для резкого поворота.        Да и кто знает, может «Ночной Фурии», однажды, придется сбросить свой драгоценный «Ямаха» и ускользать от полицейских на своих двоих, паркуря как в последний раз и пробегая расстояния равное марафонам. Чтобы жить тем самым адреналином — пришлось вертеться с тренировками. Это же не четырехколесный велик, тут не сядешь и поедешь.        Пока Иккинг уже не знал, кого проклинать во всех злодеяниях его гребанной Судьбы, — Гореть бы ей в синем пламени! — Йоргенсон спокойно зашел за спину парня. И подняв над его головой обе губки, стал вытряхивать их, ударяя друг об друга. На каштановую шевелюру Хэддока посыпался снегопад из мела, да так, что от такого обилия даже в рот и нос попало, хотелось закашляться, но тот терпел.        — Эй, Хэддок, брат, ты что это поседел? Или в середине мая вдруг выпал снег и тебя так сильно им замело? — не мог сдержать издевки атлет и одноклассники стали смеяться в такт ему.        Почему-то именно сейчас по перепонкам стучит гитарный гром «Rammstein», а когда появляются первые слова песни «Jeder Lacht» — Иккинг не может горько не хмыкнуть всей иронии ситуации.        «Все смеются        Над тобой.        Тебя никто терпеть не может,        И ты никому не нужен.»        Грудной хохот Каллена на заднем плане только еще больше подстегивает смысл трека и Хэддоку самому хочется посмеяться с этого безумия. Но парень был уверен, что если зальется несдерживаемым смехом, запрокинув голову, то все посчитают его просто ненормальным, поэтому обошелся простым покашливанием, словно это из-за мела.        — Если тебя что-то беспокоит, Хэддок, то ты так и скажи, дружище, — продолжает выводить на конфликт Йоргенсон, а стритрейсер понимает, что если бы его захлестнул агрессивный припадок, то атлет не ушел бы отсюда целым.        Повезло, что подобное шатена просто не задевает, поэтому он одарил Каллена своим пронзительным, хмурым взглядом через плечо. И, видимо, это его оскорбило, так как через секунду гонщика схватили за ворот, словно тряпичную куклу и плеер вместе с наушниками выскользнули на пол. Одноклассники как-то взволнованно дернулись, думая, что завяжется неутешительная драка прямо в кабинете.        — Чо ты вылупился на меня так, а?! — несдержанно разозлился главный виновник шумихи, прожигая безынтересные глаза напротив. — Твой ебаный взгляд меня выбешивает!        Иккинг же безучастно повис на вороте собственной толстовки, которую этот тупой качок вот-вот грозился растянуть. Он перетерпит, ведь нет смысла ввязываться в подобное дерьмо уровня школьника начальных классов. Кто вообще так заводится только от одного взгляда? Только дети. А выигрывать в этой ребячливой борьбе — еще большая глупость.        — Каллен, прекрати, сейчас уже будет звонок на урок! Если учитель придет?! — решила разрушить это нагнетающую атмосферу Астрид, вставая, и в подтверждение ее слов все здание пронзила трель звонка.        «А вот и она… Недо-защитница слабых — староста Астрид Хофферсон, » — с сарказмом поразился ее отзывчивости Хэддок и не сдержал легкую усмешку, покачав головой.        От этого с его волос посыпалась меловая пыль. Хофферсон же, заметив это странное выражение, озадаченно моргнула и почувствовала будто парень насмехается на ней, но ничего не сказала, только хмуро дернув бровью.        — Дерьмо! — выругался Йоргенсон и бросив презрительный взгляд на разозлившего его одноклассника, отпустил. — Считай, что тебе повезло, Рыбья кость! — фыркнул он.        «Рыбья кость» — весьма грубое оскорбление и кличка, привязавшиеся к Иккингу как раз из-за Каллена. Этот ярлык сам собой показывал и визуальную слабость шатена, в связи с возникшей в переходном возрасте худобой, что в тот период была вызвана депрессией. Тогда и самому парню казалось, что он словно иссох, а сейчас же скрывая свое спортивное телосложение за вещами размера «XL» — миф о его чрезмерной стройности жил дальше. И также этот ярлык показывал то, насколько Хэддок раздражающий и лишний, будто мелкая кость от рыбы, которая так и норовит застрять в горле.        Сунув руки в карманы, Йоргенсон прошел к себе и намеренно громко пнув стул, уселся, показывая степень своего раздражения. Облегченно заметив, что разборка миновала, гонщик опустился на свое место, поднимая с пола потасканный временем многострадальный плеер и пятерней стараясь вытряхнуть приставучий мел из волос. Когда в класс зашла кудрявая и очкастая миссис Олодж, что вела в их классе социологию и была школьным психологом, начался урок.        Все шло как обычно до безобразия муторно, хотя преподаватель и рассказывала все задорным и возбужденным голосом, но практически засыпающим и умирающим от скуки ученикам это не помогало. Впрочем, как и Иккингу, что уже через пять минут после звонка лежал с капюшоном на голове, сопя на сложенных руках. В журнале за присутствие на уроке отметили? Отметили. Так что об остальном можно и забыть, тем более, что после ночного заезда глаза закрывались сами собой. Старшеклассники дотошным взглядом буравили крутящуюся стрелку часов, ожидая долгожданного трезвона, вещавшего о свободе с этой «пытки». Все слова учительницы пролетали мимо ушей школьников.        Астрид тоже была далека от социологии, даже несмотря на «отличие» по всем предметам, но данный урок вгонял ее в уныние, а наглый храп Зейры над ухом заставлял девушку еще усерднее молиться об окончании урока. Но время будто издевательски тянулось, словно резиновое. В какой-то момент всем в классе пришлось активно встрепенуться из-за улыбчивого лица женщины.        -…Именно поэтому вашим домашним заданием будет составление исследовательского описательно-оценочного сочинения-суждения о вашем однокласснике, — весело хлопнула в ладоши миссис Олодж, а удивленные глаза ребят стремительно полезли на лоб.        — Что?!        — Это еще что такое?!        — Вы серьезно?! Домашка по социологии?!        — Какого черта?!        — Это ведь шутка?!        Слышался хор недовольных и шокированных голосов старшеклассников. Все сразу оживились, принимаясь обсуждать возникшую неутешительную новость. Социология была предметом, по которому ставили оценку за обычное прослушивание лекции. То есть, за обычное присутствие на уроке. На нем только иногда выполняли какие-то бумажные тесты на проверку личностных качеств, анализацию собственного характера или типизацию индивидуальности. Эдакой прием коллективной психологии, для проверки морального состояния учеников. Но чтобы задали настолько громоздкое домашнее задание? Никогда такого не было, от этого и такой диссонанс.        Преподавательница призывно постучала указкой по доске, чтобы успокоить старшеклассников и ее выслушали до конца. Когда все стихло, женщина прокашлялась.        — Так как вы выпускники и вам необходима приличная оценка в аттестате, было принято решение — назначить по социологии задание по выслушанным вами раннее лекциям, — постаралась более понятно объяснить столь резкую новость миссис Олодж и все в классе как-то невесело сглотнули. Из них хоть кто-нибудь бывал на всех уроках социологии? Атмосфера становилась неутешительной. — Поэтому я придумала для вас весьма занимательную домашнюю работу, — поспешила разрядить обстановку своим возбужденным голосом преподша, но вышло так себе. — Вам требуется всего-то в парах написать друг о друге сочинение.        — И что там должно быть? — весьма по делу спросил Рен, подняв руку.        — Все что угодно! — отозвалась женщина, которая была просто в восторге от своей же идеи. — Вы можете написать чем увлекается человек, его хобби, жизненная позиция, планы на будущее, мировоззрение, в общем все что сможете разузнать и посчитаете нужным. Главное — раскрыть вашего партнера как личность и показать его нам с новой, более интересной стороны.        — Все, — бессильно упала на парту близняшка Торсона после услышанного. — Это точно конец!        — А что будет, если не сдать домашку? — нетерпеливо поинтересовался Зейн.        — Получите «неуд» прямо в аттестат, — все с той же широкой улыбочкой ответила учительница.        — Черт, — также громко рухнул вслед за сестрой близнец. — Я точно все завалю!        — Срок выполнения — месяц, как раз к последней неделе перед сдачей экзаменов, — продолжала миссис Олодж, чтобы старшеклассники не ринулись снова начать обсуждение, и успеть все правильно объяснить. — Партнеров для вашего исследования я также назначу сейчас сама.        — Так мы еще и сами выбрать не можем?! — послышалось от кого-то из класса и пока преподша сверялась со своими записями, все поспешно залебезили друг с другом.        Только Иккинг, которому пришлось проснуться из-за шума, нервно дергал ногой под столом.        «Парное исследование… Вот дерьмо! Придется с кем-то из класса работать, » — раздраженный мыслью о том, что ему придется с кем-то неосознанно сближаться волновала парня больше всего.        Но устало вздохнув и поняв, что другого выбора у него нет, Хэддок смирился, вслушиваясь в фамилии, что ставила в одну пару учительница. Если уж ему станет совсем в падлу, то либо напишет поверхностное сочинение и получит «D»*******, либо просто завалит один предмет, ему не принципиально, пока по всем остальным у него стоят неплохие оценки. А вот что делать с тем, кто будет писать про самого стритрейсера? Над этим стоило подумать.        -…И последняя пара: мисс Хофферсон и мистер Хэддок, — наконец закончила миссис Олодж и у Иккинга на секунду выбило весь воздух в груди.        Было слегка удивительно, что такую прилежную девочку как Астрид ставят в пару с «Рыбьей костью», у которого репутация ниже Марианской впадины, в глубоком минусе. И это решение преподавателя довольно-таки шокировало присутствующих, что все они уставились на объекты обсуждения. Скорее всего, через пару мгновений подобная новость облетит всю школу. Главная красавица и самый главный социофоб. Аж самому смешно.        Гонщик старался не обращать внимания на многочисленные взгляды, буквально буравившие в нем дыру. Данная ситуация весьма обременительна для него.        — А почему этот придурок Хэддок в паре с Астрид?! — хлопая по парте ладонями и вставая с места, возмущался Каллен, у которого от распирающей его злости чуть ли пар из ушей не шел.        — Мистер Йоргенсон, попрошу вас не выражаться так и быть чуть более дружелюбнее к своему однокласснику, — хмуро и укорительно заметила социологичка. — Я составляла данные пары исходя из окружения каждого, чтобы партнеры были наименее знакомы друг с другом, иначе было бы нечестно и даже легко, окажись вы вместе со своим лучшим другом. А зная темперамент мистера Хэддока, — весьма многозначительно произнесла миссис Олодж и Иккинг поднял на нее недовольный взгляд, ощущая, как женщина буквально намекает на его скверный характер и явные психологические проблемы. — Я решила, что наиболее подходящим напарником будет мисс Хофферсон. Ее лидерские качества смогут раскрыть личность своего одноклассника.        — Бред! — гневно буркнул себе под нос Йоргенсон и уселся на место, подпирая подбородок и прожигая глазами холодно смотревшего на него Хэддока.        Атлет несдержанно цокнул на этот его взгляд.        — Вас ведь все устраивает, мисс Хофферсон? — искренне поинтересовалась у задумавшейся Астрид преподша, отрывая ее от мыслей. — Вы ведь понимаете, почему я так решила? Вы справитесь с подобным? — назойливо спрашивала миссис Олодж, что буквально вынуждала согласиться с этим.        Блондинка же не могла поверить, что будет работать с кем-то вроде Иккинга в одной паре. Все их отсутствие между собой связи сыграло забавную шутку. Как вообще можно было работать с парнем, что намеренно избегает всего социума? Это реальная задача?! Хотя, одно девушка понимала довольно хорошо — это ее последний шанс перед выпуском. Ей ведь было интересно, что из себя вообще представляет сын капитана полиции главного отделения города — вот, и получила. За все годы совместной учебы ни разу не заинтересоваться им напрямую, а тут ей нужно за месяц полностью раскрыть его, как личность. Трудно, буквально невозможно, но… Чертовски захватывающе! По телу Хофферсон текла будоражащая сладкая интрига. Такого с ней никогда не было. Это все и правда подогревало в ней интерес, но этого нельзя было показывать настолько явно. Она ведь «Железная Леди» или «Ледяная Королева», на красоту которой можно только смотреть и поражаться ее ответственному нраву.        — Думаю, я справлюсь, — сдержанно произнесла Астрид.        — Отлично! — обрадовалась женщина. — А вас, мистер Хэддок, все устраивает? — обратилась к парню миссис Олодж, и Хофферсон обернувшись, встретилась с его спокойным взглядом.        Иккинг несколько секунд изучающе пробежался по лицу и силуэту девушки, скрестив руки на груди, а потом глубоко вздохнул, откидываясь головой назад и спускаясь чуть ниже на стуле.        — Мне плевать. Делайте, что хотите, — сухо и тихо донеслось от него и подобное слегка разозлило блондинку.        У него и правда скверный характер, и что-то Астрид подсказывает, что он просто невыносим. Но это и заставляло задуматься — почему? Есть ли причина у него вести себя так?        Спасительный звонок, наконец, прозвенел и все старшеклассники сорвались с места, лишь бы поскорее убраться с этой проклятой социологии. Стритрейсер последовал их примеру и небрежно накинув на одно плечо рюкзак вышел из кабинета, утопая в шумной жизни школьников в коридоре. Но через секунду, требовательно и с нажимом толкнув его в грудь, спина парня коснулась прохладного кафеля на стене. Взгляд опустился чуть ниже, натыкаясь на голубизну застывшего льда, узнавая человека напротив.        — Ты что-то хотела, Хофферсон? — спросил Хэддок, замечая некую серьезность в лице и глазах блондинки.        — Это по поводу социологии…        — Просто напиши все, что обо мне думаешь и придумай какой-нибудь ерунды, что я, например, тащусь от ТВ-шоу по телеку, — не успела и толком сказать девушка, как Иккинг ее перебил, намереваясь скорей отвязаться от нее. — Самое то, для такого хмурого парня, а сочинение про тебя — просто завалю. На этом и попрощаемся, — хотел было уйти гонщик, но путь ему преградила врезавшаяся в стену рука.        У Астрид от сказанного им зубы скрипели и она еле сдерживалась, чтобы не врезать ему. Какая наглость! Да она чуть не подавилась собственным возмущением! Это же надо так ловко игнорировать, перебивать и ни во что не ставить людей. Да шатен, видать, просто мастер в этом, оттого и получает в спину поток гневной критики от тех, кто просто хотел с ним немного поговорить. У Хэддока просто паршивый характер, раз он так круто разворачивает к себе спиной каждого!        — Тебя не учили, что перебивать невежливо?! — сквозь зубы начала Хофферсон, чувствуя, что от еще одного такого выкрутаса просто взорвется.        Временами у блондинки был очень жгучий нрав и завестись она могла с полоборота, когда ее что-то непомерно бесило. А в гневе она еще страшнее.        — А зажимать парней — неприлично, — парировал Иккинг и девушка проглотила этот выпад. — Да и противозаконно ограничивать людей в свободе подобным образом, — намекнул на весьма не хитрое положение он.        — Так ты острить умеешь, не знала, — заметила Астрид отвечая в подобающем ерническом образе. — Запишу в сочинение.        — Отлично, этого хватит…        — Стой! — пресекла намеревающуюся попытку гонщика уйти. Вдохнув и выдохнув, Хофферсон старалась вернуть самообладание в норму. Она опустила руку, когда увидела, что шатен выжидающе замер, давая ей небольшой шанс высказаться. — Давай обсудим наши исследования, — более собрано предложила девушка.        — Мне жаль, что твоим партнером стал я, но у меня нет желания выполнять это задание, — ответил стритрейсер, давая понять свою позицию.        — Потому что ты делаешь его в паре со мной или есть другая причина? — с нажимом, скрещивая руки на груди, поинтересовалась блондинка.        Хэддок думал о том, как бы выразиться более доступно.        «Я не понимаю, зачем ты оставляешь меня в размышлениях,        Что же я сделал или сказал, что заставило тебя так себя чувствовать?        У меня такое чувство, что лучше не становится,        И мне кажется, нам необходимо подвести черту во благо обоих,        Пока нас не накрыло волной.»********        И этот всплывший в играющей песне куплет — вызвал у парня легкую озадаченность. Все слишком странно совпало, но примерно это и вертелось у него на языке.        — И то, и то, — произнес стритрейсер и ровные тонкие брови собеседницы нахмурились. — Против тебя я ничего, в общем-то, и не имею, просто не хочу ни с кем сближаться.        — Ну, а я хочу высший балл по социологии. У тебя нет выбора, — в той же манере сказала Астрид и этот конфликт сам собой не исчерпался. — Мне нужен партнер…        — Тебе что так интересен Иккинг Хэддок? — с какой-то неприсущей эмоциональной ноткой, задал этот вопрос шатен, буквально пронзая блондинку выжидающим взглядом.        У парня же внутри скоблилось какое-то странное чувство. Он… Надеялся и был зол одновременно? Да уж, видимо, ему нужны еще лишние пару часов сна, раз уже такое творится.        Одноклассница сглотнула, заметив этот странный тон.        — Если тебе так понятнее, то да, — старалась добиться нужного результата в их тупиковом разговоре Хофферсон, а Иккинг шокировано замер, сбитый с толку.        Кто-то сказал, что он кому-то интересен? Это вызвало внутри у гонщика бурный взрыв чувств, заставивший его потеряться на пару секунд, но потом все осело и он пришел в себя.        «Это все ради хорошего сочинения» — успокаивал сам себя шатен, прекрасно понимая, от чего такое рвение у одноклассницы к его персоне.        Все просто — выгода. И это вызывало только кучу негативных чувств. Им хотели попользоваться и всего-то. Стало настолько противно на душе, что даже стоящая перед ним девушка на мгновение показалась стритрейсеру отвратительной. Еще бы! Будь тут всеми любимый «Фурия», то каждый уже растелился бы у его ног. Это забавляло до омерзения.        — Ты интересен мне только в роли партнера, поэтому не надумай ничего лишнего, — поспешно добавила Астрид, сама вырыв себе яму, и чтобы не возникло недопонимания.        — Прости, но я не хочу чтобы кто-то лез мне в душу, — снова попытался отмазаться Иккинг, замечая бледный румянец на ее щеках.        — Если тебе некомфортно, то я не собираюсь туда лезть. Мне просто нужно немного узнать о тебе, а все остальное, про раскрытие личности и прочее — напишу сама, так уж и быть, — воздвинула удобные им обоим рамки Хофферсон и, почему-то, предложение показалось Хэддоку весьма неплохим. Это не помешает его второй личности и слишком сильного давления и привязанности между ними не возникнет. — Я просто немного понаблюдаю за тобой, ладно? А взамен — расскажу о себе, чтобы ты смог хоть что-то сдать. Так пойдет? — ожидающе поинтересовалась она, чувствуя, что это последний шанс к добиванию компромисса.        Напарник по исследованию заметно задумался. Если блондинка собирается просто наблюдать за ним со стороны, интересоваться только его хобби и прочей фигней — то Иккинг может вести себя как обычно и только иногда как «нормальный» человек. Хотя, даже если девушке и удастся узнать о нем что-то «эксклюзивное», то заставит это не писать, ну, или в крайнем случае, просто забьет. Его репутацию парочка откровений уж точно не сделает хуже. Потому что просто некуда, все и так ниже плинтуса. Да и Астрид даже после сотого отказа не отступит, а постоянная назойливость будет только больше выводить гонщика из себя.        Хорошо, если она так «жаждет» узнать Иккинга Хэддока, то пусть будет готова ко всему. Это будет шанс и поиздеваться над «подружкой Йоргенсона». В любом случае — после выпуска стритрейсер никого не увидит и его никто больше не встретит. Можно и попробовать показать всем свою гадкую душонку и отвратный характер, чтобы позже вообще никто дел с ним не имел. Потом он просто станет «Ночной Фурией» и сдохнет ей, а Иккинг умрет никому неизвестным в полном одиночестве.        — Ладно, — с легкостью пожал плечами старшеклассник и Астрид заметно выдохнула, стараясь скрыть свое облегчение и толику радости от удачного исхода. — Только, — хитро склонился к лицу недоуменной девушки парень и его дыхание опаляло кончик ее носа, а голос отдавал подозрительной хрипотцой. Хэддок усмехнулся. — Позже не пожалей об этом, — предупредил ее шатен и после этого быстро скрылся в толпе остальных школьников, пока блондинка не успела предпринять что-то еще.        С него достаточно и одного разговора на сегодня. Хотя было непонятно, кто из них пожалеет от этого решения больше?