***
Входная дверь отпирается с привычным скрипом и Той заходит в дом. Устало снимает обувь, вздыхает от недостатка сна из-за возникшей кипы работы и проходит на кухню, чтобы заварить себе крепкого кофе, сделать глоток горячего напитка, привести мысли в порядок. Перед глазами до сих пор вспыхивают тексты бесконечных слов отчетов, суть которых он перестал понимать еще вчера вечером, не в силах сосредоточиться над ними должным образом. На кухне мужчина встречается с Иккингом, что пригубив кофейную массу, отставляет кружку, смотрит на пришедшего и опускает взгляд. — Доброе утро, сынок, — говорит Хэддок-старший и потирая затекшую шею, идет к своей стоявшей на столе кружке, которую обвивают кофейные пятна, въевшиеся в белую окантовку. — И тебе, — глухо отвечает парень, чувствуя некую неловкость. Гонщик ненавидел вот так вот неожиданно сталкивается со своим отцом на небольшом пространстве кухни, когда обоим становится неуютно в присутствии друг друга, атмосфера напряженная из-за отсутствия тем для разговора. Тем более, что стритрейсеру не хочется с ним не о чем говорить, особенно, когда под его глазами залег красный припухший ободок от слез и выглядит он так, будто у него воспаление. Один подбитый вид не вселяет какой-то стопроцентной, да хотя бы десяти процентной уверенности, что с ним все в порядке. Иккингу хочется поскорее уйти отсюда в свою комнату, но ноги почему-то не несут, не двигаются с места, а все идет настолько наперекосяк, что с его языка неожиданно даже для него самого уже слетает фраза, от которой внутри сжимается и холодеет: — То дело, — не спеша начинает Хэддок, Той отрывается от своей кружки и поднимает на него внимательный взгляд. А в голове бьется вопрос, когда они вообще в последний раз говорили? Уместно ли заводить такой резкий разговор с человеком, с которым у тебя было молчаливое противостояние многие годы, которого ты просто избегал? Хотя, нахер эту уместность, тут дело в другом. Нормально ли вообще заводить разговор со своим отцом в его ситуации и надо ли вообще это им? Кажется, что даже главу семейства этот порыв несколько удивил. Но язык быстрее его мыслей, долгих кропотливых раздумий, что сейчас не могут устаканиться в его голове. — Девушка Валентайн… — не может подобрать правильных слов шатен, а имя Айри отзывается неприятной пульсирующей коркой. — Вы нашли убийцу? — наконец, спрашивает он, затаив дыхание. И сердце глумливо бьется в груди. Ему хочется знать об этом, будто, если виновного не поймают, то подруга просто не сможет упокоиться с миром, а сам гонщик ничего сделать по этому поводу не может. Той тоже хочет у него многое узнать, особенно, от чего такой интерес и ему кажется, что все это из-за неутихающих разговоров об этом громком деле, которое обсуждается везде не первый день. Будто с каждым разом дебаты разгораются все сильнее и журналистам удается открывать все больше разных подробностей. Джеку и друзьям Айри, скорее всего, сейчас не до спокойной жизни, так как желтая пресса постоянно лезет к ним на каждом шагу, чтобы взять эксклюзивное интервью. Назойливо лезут из каждой щели и просто не хочется думать о том, что сейчас происходит в крематории, рядом с могилой погибшей, какой там творится ажиотаж, пока многие телеканалы снимают ее место упокоения. Хотя бы похороны Джеку и остальным удалось провести в полной тишине, в тайне от журналистов, которые просто не дали бы должным образом проститься с Валентайн. — К сожалению, нет, — после небольшой паузы отвечает капитан полиции, а стритрейсер делает привычный отстраненный вид. Будто у него не опускаются руки от сказанного. Но это уже не его дело. Почему Иккинг продолжает испытывать это пустое чувство? — Сообщений о том, что Коперсон выехал за пределы города не поступало, поэтому он все еще где-то здесь. Скоро мы точно его найдем, — поставленным голосом сказал Той и отпил из кружки. Хэддок-младший потер переносицу, ощущая, как начинает кружиться голова. Он себя так скоро убьет. Недосып, стресс, наплевательское отношение к собственному здоровью. Только недавно спавший жар, утренняя вольность в виде слез. Сейчас все это дало в голову, прямо по вискам, как тяжелый молот. Накатила усталость, а сверлящая боль не давала шанса вздохнуть спокойно. Отливало прямо в грудь и становилось тяжело дышать, будто кто-то настойчиво выбивает из него весь собранный воздух. Плохо. Взявшись за пульсирующий лоб руками, шатен осел на карачки. Перед глазами поплыло размазанным пятном и вся комната стала кружиться каруселью. Отец парня, увидев его состояние, сглотнул ком волнения, встал со стула и присел рядом с ним, бегло оглядывая взглядом. Пальцы гонщика завибрировали и руки затряслись. Он тихо и низко прошипел, пытаясь остановить эти нападки вброшенные в его организм. Оскалился. — Сынок, ты как? — с долей переживания, спросил Той и попытался протянуть ладони, чтобы приобнять его. Стритрейсер вяло оттолкнул руку полицейского от себя, не находя желания принимать его помощь. Чем он ему поможет? У него пошли осложнения из-за эмоционального фронта, нарушение координации, сбитый настрой. Старший Хэддок неловко и с каплей печали посмотрел на действия старшеклассника, не зная, что и предпринять, поэтому совершил еще одну попытку хоть как-то дотронуться до сына. Массивная ладонь опустилась на сгорбленную спину и на этот раз Иккинг ничего не сделал. Не до этого как-то. Нужно прийти в себя и взять все под контроль, чтобы ему снова не поплохело. Ощущения бьют в одну точку и расходятся горячим неприятным чувством по всему телу. Как больно… Хэддок находит в себе силы подняться, сбрасывает с себя руку отца и низко опустив подбородок, шаркает к своей комнате, сопровождаемый беспокойным взглядом в спину. Той что-то ему говорит, что-то спрашивает, но шатен не слышит, игнорирует его и просто отпирает дверь. — Все в порядке, — слышится немного несдержанно с толикой какой-то соскользнувшей с губ грубости, но пока он не может контролировать свой тон и просто скрывается внутри помещения. Полицейский успевает краем глаза захватить разгромленное пространство комнаты, видя часть всего раскиданного хлама по полу. Ему становится не по себе. Что же там творится? Что же происходит с Иккингом? И эти вопросы мысленно бьются в сознании, не давая ему покоя. Той не знает о своем сыне ничего. И это «ничего» играет с ним злую шутку.***
От прошедшего дождя местами все еще виднелись мокрые пятна. Солнце еще не успело прогреть и высушить землю, поэтому веяло приятным запахом мокрого асфальта. Слегка влажный, но свежий. Дождь, что смыл всю грязь и пыль дорог, опустил нестерпимую жару по столбику термометра вниз и теперь макушку пекло не так сильно. Иккинг вышел из дома раньше, чем обычно из-за отца и того, что случилось на кухне. Кто знал, может Той решит поговорить с сыном об этом, а у парня только-только прошла эта нестерпимая головная боль. Любой внезапный и неловко раздражающий разговор с Хэддоком-старшим мог вызвать у шатена мигрень. Гонщик шел к школе настолько медленно и не спеша, что подошва кед все время шаркалась об неровности асфальтовой кладки. С его нынешней координацией можно было легко споткнуться. Шел в неведении, буквально на автомате. Весь путь сам появлялся перед ним раскрытой картой, а стритрейсер просто переставлял ноги, сокращая расстояние до учебного заведения. Если утром ему стало плохо, то сейчас хотелось спать и эти перепады в его состоянии заставляли кровеносное давление каждый раз скакать туда-сюда и выводить из себя. Но крепкий сон ни за что бы его не достиг, поэтому пришлось только мотнуть головой, сильно прищуриться, от чего перед глазами заплясала цветомузыка пёстрых кругов и потереть лицо, слегка похлопав по щекам. Эффект был не такой сильный, чтобы заставлять бодрствовать и низвергать тонны энергии из себя, но вызвало самовнушение, стало чуть полегче. Теперь хотя бы перед глазами все выглядит более четко и разборчиво. Иккинг был как в воду опущенный, от этого мрачное выражение лица трескалось еле заметной пустой усталостью. Нужно было надеть маску безэмоциональности, она будет выглядеть на нем чуть естественней. Вчерашние занятия Хэддок пропустил… Понятно из-за чего. Снова поднимать эту тему и говорить о ней не хотелось. В стенах школы следовало бы забыть об этом хотя бы на ближайшие несколько часов занятий, сконцентрироваться на уроках (хотя, больно нужны ему эти занятия). Ничем не выдать свое настроение. И именно сейчас, когда шатен находиться в таком нестабильном положении все любопытные и назойливые взгляды старшеклассников украдкой скользят по нему. Похоже, это все слух о том, что он обогнал Каллена на забеге. Знал ведь, что все именно так и сложится, но все равно рванул сломя голову. Стритрейсер ведь не мог проиграть, в этом то и вся причина. Он не проигрывает. Не может. Никому не уступит в скорости. На байке или без него, всегда должен быть первым. Думать об этом лишний раз не хочется, как и обвинять, и покрывать самого себя проклятьями за случившиеся тоже. Что сделано, то сделано. Принцип того, что Иккинг старается плыть по течению. Вот только со своей «удачей» он каждый раз умудряется натыкаться на подводные камни и биться об них. Лучше сосредоточиться на музыке, что играет с плеера, чем придавать большое значение взглядам вокруг. Да, они бесят, раздражают, но лучше на это забить. Настроение не то и Хэддок уже ощущает, как от этой настойчивости в груди все неприятно теплеет злостью. Такой жгучей, колющей. Нужно как можно скорее отвлечься, пока все не вспыхнуло горячим пламенем, что сжирает его самого. — Эй, слышал последние новости? — послышалось от проходящего мимо высокого блондина баскетболиста их школьной сборной, что щелкал по экрану смартфона пальцем, пролистывая новостную ленту соцсетей и обращался к своему черноволосому другу, идущему рядом. Сэм и Эрик. Парочка из компании Каллена, только если Йоргенсон был квотербеком* на футбольном поле, то эти двое разыгрывающим защитником и легким форвардом** в баскетболе. Надежда баскетбольной сборной, что выпускается в этом же году. И если Сэм еще был нормальным адекватным человеком, который не умел ничего кроме баскетбола, то Эрик — полнейший гад. Ему нравилось дразнить и издеваться над слабыми, поэтому активно принимал участие в «зажимании ботанов у шкафчиков» вместе со «Сморкалой». Мировоззрение и характер у Эрика были отвратительными, поэтому гонщик никогда не позволял ему задевать себя. Считал это позорным, потому что Эрик — придурок. — Ты про ту девчонку, что сбросилась? — послышался голос Эрика с гадкими растягивающимися нотками, от чего его лицо озарила кривая усмешка. Иккинг постарался проигнорировать, хотя почувствовал, как одно упоминание об Айри заставило его дернуться. Это уже помешательство, он просто сходит с ума. Нужно успокоиться и забыть… — Да это же всего-лишь гребанный суицид, я уверен. Она просто больная на башку была, вот и выпрыгнула в окно. Захер такую херню так сильно форсить?! Простой хайп! Хэддок резко остановился посреди коридора. Ноги как парализовало. Словно прирос к земле, не давая и шагу ступить в сторону. Глаза широко распахнуты, брови вздернуты, суженные зрачки, а рука до посинения костяшек сжимает лямку рюкзака. Внутри желчь забурлила подобно ядовитому ведьмовскому отвару. Такому густому, тягучему, пузырившемуся. Шатен не сразу понял, когда собственный пульс стал отдаваться громким стуком в районе висков и всю голову заполнил один непрекращающийся «ту-дум», а все остальные звуки стали фоновыми, приглушенными, но очень четкими и разборчивыми. Словно все старшеклассники разом стали говорить прямо над ухом гонщика, заполоняя его сознание своими голосами. Что он только что, блять, сказал?! — Но ведь это признали убийством, особенно после тех жутких травм на ее теле… — непонимающе нахмурился на слова друга Сэм, стараясь возразить. Он сам доверял подтвержденным фактам в новостях, чем простым предположениям. Эрик, казалось, его и не услышал, только коротко и широко усмехнулся, одним своим видом показывая, что блондин глубоко заблуждается и правда только за ним. Дохуя тупой и упертый. — Ну, значит, она выбросилась с горя, — пожал плечами проходивший мимо стритрейсера баскетболист и Иккинга как передернуло от этого. Он опомнился. Губы задрожали, а челюсть с силой стиснулась, что между сжатых зубов даже послышался скрип. Все пульсировало и стучало с удвоенной силой. Гневно оскалился. — Ее избили, а она и спрыгнула! — хохотнул Эрик. И Хэддока как захлестнуло. Картинка перед глазами стала в разы резче, что можно было бы заметить даже самую крошечную брошку на одежде девушки, стоявшей в самом конце коридора. Наваждение звуковой каши отхлынуло и теперь слышался привычный шум окружающих, без каких-то дополнительных нюансов. Биение сердца больше не отдавалось в самый мозг, а равномерно расходилось по всему телу, будто в кровь разом хлынула ярость и адреналин. Было трудно осознать все происходящее, но когда кончики пальцев заходили ходуном и нашли свое место в сжатом с силой кулаке, шатена уже понесло. Внезапно и круто развернувшись на пятках, не долго думая, гонщик впился ногтями в плечо черноволосого баскетболиста, рывком повернул опешевшего парня к себе и с размаху вмазал ему по скуле. — Ты ничерта не знаешь! — оглушительно прошелся по всему зданию его голос, что разорвал всю повседневную атмосферу и привлек гору внимания заткнувшихся от шока школьников. Из груди стритрейсера вырвалось раздраженное полушипение полурык, опаливший всю гортань горячим воздухом. Эрик, не ожидавший удара, заметно покачнулся, по инерции его повело назад, что пришлось отступать на несколько шагов и его спина врезалалась в мимо проходивших людей. Боязно и ошарашенно отреагировав одна из девушек тихо вскрикнула, но ее голос разнесся пронзительным писком по всему коридору и поток шедших куда-то учеников остановился сам собой. Стоявший рядом Сэм чуть не выронил от шока телефон из своих рук и не сразу понял, что началась завязка драки, что именно его другу только что прилетело по морде. У Эрика зазвенело в ушах и он на несколько мгновений потерял координацию в пространстве, тупо хлопая глазами и стараясь вернуть зрению привычную четкость вместо расплывающихся красок. Пришел в себя баскетболист быстрее, чем предполагалось, мотнул головой, зажмурился, снова распахнул веки, коснулся ладонью теплившейся багровой дорожки, что стекла из ноздри. Громко шмыгнул, поиграл мимическими мышцами лица, проверяя на повреждение и ощутил только неприятную щиплющую боль в месте, где кулак «Рыбьей Кости» коснулся его. Зло нахмурился и вскинул разгневанный взгляд на стоявшего перед ним Иккинга. В лице напавшего отражалась только холодный мрачный пыл, что проедал до самых костей. Его грудь нервно вздымалась от глубокого дыхания. И именно в этот момент до Хэддока до конца дошло то, что только что учудил. Легкое секундное смятение, а затем спокойный расчет, что тщетно старался заглушить адский остервенелый пожар в груди. — Сука! Какого хера, ублюдок?! — взревел черноволосый и его ор, казалось, прошелся по всей школе, отбиваясь от стен. От этого стал скапливаться народ, окружая двух молодых людей в кольцо и с любопытством наблюдая за растущей перепалкой. Шатен под столькими взглядами ощущал себя зверушкой в зоопарке или каким-то бойцом подпольных боев, что вынужден сражаться на пропитанном кровью и вытоптанном пяточке, лишь бы заработать лишних денег. В общем, чужая дотошность бесила и липко скользила по коже. Будто все только и ждали этого «шоу». Добиться от гонщика ответа не получилось, Эрик ожесточенно прогундосил и молниеносно двинулся на обидчика, занося сжатую ладонь. Стритрейсер мог бы и уклониться, но почему-то этого не сделал. От нанесенного удара во рту появился металлический привкус, а губу засаднило. Он прокусил ее и на бледно-розовой сухой коже губ образовался темно кровавый сгусток. Звуки пропали, хотя толпа и испуганно-впечатленно вскрикнула, погружая Иккинга в мгновения тишины. Его понесло чуть назад и пришлось отступить. И, наверное, этот удар и побудил в Хэддоке скрываемые в нем приступы агрессии. Разрядка, да? Чем не повод. Но… Говорить так об Айри… Что она покончила с собой, что она просто больная суицидница, что все это показуха и ничего более… Все это горе, что шатен узрел на лицах ее друзей и лице Джека… Душно. Как же душно. Айри… Никто не смеет говорить так о ней. Никто блять не смеет накладывать злые языки на ее имя. В гонщике остался только гнев. Он не даст какому-то сукиному сыну порочить Айри своими гребанными тупыми высказываниями. Эрик ведь нихера не знает. «Заткнись, заткнись блять, уебок!» — крутилось в уме стритрейсера. Иккинг резко повел плечами, скинул с себя рюкзак и кофту, оголенные футболкой руки обдало прохладой кондиционера. Он даже не заметил, как из кармана вывалился телефон и штекер наушников отсоединился от «гнезда». Хэддок снова нанес прямой удар по гадкому лицу Эрика, тот по новой дернулся назад, но быстро нашел грань реальности и бросился в ответ на шатена. От выпада противника гонщик уклонился, но баскетболист успел зацепиться пальцами за воротник его футболки и рывком отбросил стритрейсера в стену. Спина врезалась в холодную преграду и неприятно отдалась электрическим разрядом по позвоночнику, что Иккинг даже сильно кашлянул. Черноволосый не теряя времени двинулся к нему, желая добить, но Хэддок вдарил подошвой кед на ноге тому в живот. Воздух у Эрика выбило и он согнувшись, зашелся кашлем, стараясь хватануть побольше кислорода. Шатен направился к нему, но его перехватил опомнившийся Сэм и ударив гонщика по лицу, преграждая путь к своему другу. Кстати, удар блондина был заметно сильнее всех ударов Эрика. Гонщика повело, он простонал, прикрывая ладонью жгучее место ушиба и голубой кафель под ногами обагрило каплями крови, что стала капать из его носа. Ноздри щипало, что хотелось чихнуть, а из-за алых сгустков становилось тяжело шмыгнуть носом. Кровь крупными каплями оставляла свои следы на земле. Иккинг тут же утер расползающуюся тонкую дорожку тыльной стороной ладони и кожа окрасилась розовым, а на лице остались яркие разводы. Темно багровый не останавливался. Хэддок сократил расстояние в несколько крупных шагов, схватил Сэма за грудки и вдарил своим лбом ему в переносицу, а затем откинул его в сторону, как ненужную сломанную игрушку. Блондин болезненно взревел и рухнул на задницу, держась за хрустнувший нос, на какое-то время теряясь в пространстве. — Блядский уебок! — подскочил опомнившийся Эрик, намереваясь продолжить драку до своего победного, но шатен вмазал коленом ему по торсу. Удар получился смазанным и задело только бок и то еле ощутимо. Это дало пару мгновений Сэму, он успел встать и утянуть гонщика к себе за ткань футболки со спины. Но стритрейсер с локтя ударил его в солнечное сплетение и разыгрывающий защитник баскетбольной команды осел на корточки, схватившись за вибрирующие ребра и стал надрывно хватать воздух, задыхаться от пришедшего удара. Вокруг же творилось черти что. Кто-то в ужасе от происходящего кричал, кто-то побежал за учителями, чтобы прекратить эту бойню, кто-то впечатленно посвистывал, а кто-то даже снимал все на мобильный. Разнимать троицу никто не спешил, словно это и правда какое-то бойцовское шоу. Заметив стоящую рядом швабру с ведром, которые видимо забыл убрать уборщик, Иккинг схватил это орудие для уборки, наступил на деревянную палку пяткой и потянул вверх за конец. Та надрывно хрустнула и сломалась пополам. Он взял в руки конец без тряпки и с горящим взглядом направился в сторону Эрика, что завис на мгновение, стараясь отдышаться. Хэддок шмыгнул носом, кровь из которого неровными каплями уже испачкала его собственную футболку. К всеобщему ужасу и шоку, он заехал куском палки баскетболисту под колено. Это было ощутимо неприятно и больно, от чего тот сразу промычал сквозь плотно сжатые зубы. — Сука! — послышалось от него, а от этого удара его ноги подкосились и он припал на одно колено, пока мышцы под ушибом пульсирующе сокращались. — Да какого черта ты доебался?! — Это ты пиздишь здесь хуйню! — взорвался криком в ответ шатен. Он ждать не стал и этот раз, ощущая в себе всполохи агрессии, ударил парня деревяшкой по спине. Снова мат от боли. После такого останется яркий тонкий синяк. Позвоночник уже начинал протяжно стонать от болей. От третьего удара Эрик удачно пригнул голову, прикрыв ее рукой, а у гонщика из-за чрезмерной злости сбился прицел и палка ударилась об стену, разлетаясь еще на пополам. Это же с какой силой надо бить, чтобы вещи так ломались под давлением и напором стритрейсера? Иккинг не видя граней, замахнулся кулаком, но в этот момент его схватили сзади руками под мышками, чтобы ограничить в движениях и насильно оттащили чуть назад. Он поняв, что происходит, стал вырываться и крутить головой, стараясь углядеть того, кто стоял за ним. — Отпусти меня, блять! — беленился и пытался извернуться Хэддок подобно дикому зверю в клетке. — Я отхуярю этого ублюдка! — Блядство, Хэддок, успокойся! — произнес Каллен, что заметив заварушку единственный пошел разнимать дерущихся, так как в коридоре, да и во всей, школе начался форменный хаос. — Держи его, Каллен! Я въебу этому уебку! — заметив, что нападки шатена прекратились, а его держит Йоргенсон, на ноги тут же вскочил Эрик, видя шанс врезать обидчику. В нем взыграла чрезмерная смелость и уверенность, раз противник не может нормально двинуться. — Блять, Эрик, съеби! — кричал «Сморкала», который осознал, что держать «Рыбью Кость» не так уж и просто. Форвард сразу же приблизился, но не успел замахнуться, как гонщик вдарил ему ногой в живот и того скрючило в который раз, он отлетел на пол. Стритрейсер тут же безумно прыснул при виде через чур самоуверенного Эрика в таком положении. — Что здесь происходит?! — пронесся голос прибежавших на шум учителей и те стали спешно протискиваться сквозь сжатую толпу старшеклассников. Узнав, что случилось, об этом ей рассказала перепуганная и впечатленная Зейра, которая тараторила с такой силой, что Астрид не сразу разобрала ее слова, Хофферсон устремилась к потасовке. Она продиралась в столпотворении, расталкивая всех локтями. Сердце в груди отбивало чечетку такой силы, что удары отдавались в самые пятки и шаги становились ватными, но беспокоящуюся блондинку это не волновало. «Хэддок!..» — билась единственная мысль в голове, пока староста ловила взглядом чужие затылки перед собой в толпе. Наконец ей удалось прорваться в первые ряды и лихорадочно наткнуться глазами на Иккинга, что был испачкан в собственной крови, хохотал, а его сзади держал Каллен. На полу развалился побитый Эрик, на которого ей было, честно говоря, насрать в тот момент. Сейчас все ее внимание было приковано к Хэддоку. — Мудила, я тебе ебло разобью! — все еще гневно прокряхтел баскетболист. Шатен продолжал давиться своим чокнутым пока что тихим смехом, что он всеми силами старался сдержать, но внутри все сокращалось и билось. — Чокнутый сукин сын! Хули ты ржешь?! Какого черта ты вообще полез ко мне?! — видимо, лучшего времени выяснить это, форвард не нашел. И тут гонщика как переклинило вновь, он перестал предаваться безумию и яростно оскалился. Стритрейсер дернулся вперед так сильно, что Йоргенсон еле смог его удержать. Выглядел Иккинг угрожающе, от чего Эрик даже нервно сглотнул. — Ты нихера не знаешь и все равно посмел раскрыть свой рот! — зарычал полузакричал Хэддок и стал подаваться вперед, что атлету позади пришлось его оттаскивать, они засеменили назад, чего виновник уже не замечал. Он даже не слышал, как учителя стали зазывать его в кабинет директора на разбор полетов. — Она никогда бы так не поступила, она бы никогда так просто не рассталась с жизнью! Та мразь убила ее, а ты смеешься над горем близких! Ты не понимаешь, ты не знаешь, что произошло тогда! И как больно терять кого-то! — в тот момент его голос стал таким громким, что последние слова отдавались эхом по коридору. «Валяй! Всё, что ты хочешь, — это унизить меня! Всё, что я хочу, — это уничтожить тебя! А, может, ты распизделся не по делу, мясо? Спасая себя и своих долбоебов, Когда осознал, в каком ты дерьме. Подойди же, педрила! Думаю, пора отыметь тебя в зад, До самого основания. Ты правильно понял, сука, я не заикнулся, Если до тебя дошло, то сядь, заткни ебло и не пизди, брат. Удар в спину — ты еще не понял, с кем связался? Удар сбоку — мы знаем, чью задницу ты лижешь, ебучий педрила. Где твой жалобный пиздеж? Тебя, говно, не слышно, потому что я ору громче. Двинься — и я разобью твое лицо.»*** Присутствующие притихли, ошарашенно глядя на шатена, чей взгляд лихорадочно дрожал от злостного перевозбуждения, а затем зашептались, пока Эрик непонимающе открывал и закрывал рот, не зная, что и ответить. Озадаченно хлопал глазами. Гонщик собирался выплеснуть горько раздраженные фразы вновь, но его буквально протащили сквозь толпу, несмотря на то, как упирался ногами, беленился. От хватки Каллена кожа горела, он сжимал его руки как мог своими сильными пальцами, что было похоже, как хищник впивается когтями в плоть жертвы. Йоргенсон же старался помочь, чтобы драка не переросла в какие-то бои без правил, откровенное избиение или что похуже. Сердце в груди Астрид от волнения било тревогу, стучало так сильно, что разболелась голова и вся пульсация отдавала в виски и кончики пальцев. Стало душно, состояние ухудшилось, начало подташнивать, будто чья-то ладонь настойчиво держала за горло, не давая ни вздохнуть ни выплеснуть из себя все. Таким безумно отчаянным и жестоким загадочного стритрейсера она ещё не видела, особенно если вспомнить, что он всегда выглядел отстраненным, тихим и язвительным, спокойным в любой ситуации, будь то чьи-то нападки, недовольство или претензии в его адрес. Иккинг ни разу не пустил в ход кулаки, когда над ним потешался «Сморкала», а здесь слетел с катушек, словно все, что он чувствует и чувствовал когда-то, разом выплеснулось наружу. Не выдержал, чаша переполнилась через край и её уже затапливо всем темным обжигающим кипятком тьмы, что оставлял ожоги на душе. В блондинке что-то даже болезненно екнуло, простонало, пытаясь сломаться. Ее колбасило, трясло, заставляло почему-то переживать за Хэддока, которого уводили из коридора, преподаватели прятали его в учительской от чужих любопытных глаз, словно он диковенное существо, которое не стоит видеть миру. Словно он чумной, подопытный, заставляющий лихорадочно оглядываться на пестревшую шумную толпу учеников, что разгоняли с места происшествия, где на кафеле все еще виднелись капли крови. Из кабинета доносился рык и крики все еще не остывшего шатена, был отчетливо слышен его громкий надрывный голос и оры учителей, что говорили ему немедленно прекратить это, заткнуться, не давая права выплеснуть свои эмоции, чувства наружу. — Здесь не на что смотреть! Расходитесь! — вещал один из преподавателей, разгоняя толпу по кабинетам. Еще двух виновников потасовки, Сэма и Эрика, также отвели к директору, но перед этим отправили в медпункт, чтобы смыть всю эту кровь, обработать раны, убрать весь этот пугающий ужас с их лиц. Рюкзак, кофта и валяющийся на полу телефон, все оставленные вещи стритрейсера народ обходил, будто не замечая, не желая помочь. Астрид раздраженно и горько хмыкнула. Посмотрели на «шоу» и разошлись, как ни в чем не бывало, насладились зрелищем, что было буквально пропитанно людским отчаянием, которое ученики просто не замечали, считая все обычной дракой. Они все еще не отошли от шока, что «Рыбья кость» проявил себя с этой агрессивной стороны, не представляли, что он может менять своё известное бесстрастное выражение лица. В последнее время все разговоры только о нём и были. Будто все время Иккинг прятал свою истинную сущность, а сейчас раз за разом поражал воображение окружающих своими выкрутасами. Хофферсон приспустилась на корточки и собрала чужие вещи с присущей себе аккуратностью, игнорируя трель звонка, что бил по ушным перепонкам, зазывая старшеклассников в классы. Прошла сквозь весь хаотично идущий поток и остановилась напротив двери с вывеской «Учительская», откуда слышались крики их несдержанного физика — мистера Беркета. Ряд обвинений летел в адрес гонщика, как поняла девушка. Даже входить в такой момент было неловко, когда на той стороне происходит форменный психоз преподавателя. Открывать дверь даже не пришлось, деревянное сооружение тихо заскрипело и из помещения вышел Каллен, обреченно и раздраженно потирая шею. У него голова гудела от этих повышенных тонов мистера Беркета, чьи оры расходились по всему коридору гневным эхом. Взгляды старых друзей столкнулись, Йоргенсон внимательно осмотрел блондинку, затем опустил глаза на рюкзак стритрейсера, что она сжимала своими тонкими пальчиками, отвернулся с уставшим выражением на лице. Мотнул головой заходить внутрь и толкнул для нее дверь, сам сунув руки в карманы и направившись куда-то вглубь здания, скорее всего неохотно идя на историю, что стояла в расписании. Староста проводила его сильную спину слегка озадаченным взглядом, не поняв реакции «Сморкалы» и его поведения. Он выглядел слишком лояльно и почему-то даже не удивился, когда они столкнулись у порога учительской. Долго думать об этом и рассусоливать Астрид не стала, мысленно отмахнулась рукой, тряхнула головой и неуверенно постучала костяшками об косяк. Словно не решаясь отвлекать собравшихся от их наездов на Иккинга и в тоже время схитрив, будто «я стучала, вы не слышали», чтобы не было лишних вопросов. Приход старшеклассницы заметили не все, только учитель испанского и математичка, но вида не подали, оторвав взгляд и подняв на Хофферсон. Блондинка без приглашения решительно зашла внутрь, попадая в самый эпицентр словесной тирады физика, где громкость децибел был готов выбивать стекла своим тонким визжанием и грозными нотками. — Ты осознаешь, что натворил?! Недопустимо избивать друг друга среди бела дня, так еще и в стенах учебного заведения! Ты какой-то гангстер, чтобы уподобляться жестокому размахиванию кулаков?! Мы вызываем твоего отца в школу, Хэддок! — верещал как сирена мистер Беркет, возбужденно жестикулируя и эмоционально причитая. Очки мужчины съехали с переносицы вниз, челка растрепалась, узел на галстуке поослабился, а его мимика билась в злости, с которой он не скупился на обвинения. Около него возилась с перекисью, ватой и аптечкой с трясущимися руками, перепуганная случившимся студентка, что только в этом году закончила университет, поступив на работу в их школу. Молоденькая и красивая девушка с русыми волосами, которую никто из учеников не воспринимал всерьез из-за возраста, даже несмотря на то, что она являлась преподавателем по физкультуре по плаванию у параллели. Имя ее также помнили немногие, считая саму старосту, обычно просто обращаясь к ней «мисс» или слегка насмешливое «леди», в связи со стеснительным характером. Бывшую студентку было легко смутить парочкой льстивых слов, от этого к ней подкатывали несколько парней. Для Хэддока все происходящее вокруг было пустым звуком. Его не трогали слова физика, не волновало ничего. Он игнорировал всех, пребывая в своих путающихся мыслях, в своем личном мире среди пустынного наваждения. Пальцы ходили ходуном от сильного тремора, что еще не отпустил, костяшки были разбиты в кровь, пульсировали, на руках бились вены подкожными дорожками. Взгляд иногда подергивался, непроизвольно сокращались мимические мышцы лица, веки широко распахнуты. Все сквозило яростью, что шатен старался сдержать, но воздух около него будто раскалялся, не давая глотка прохлады. Это было похоже на липкий кисель, что приставал к коже. Кровь из носа уже присыхала надоедливой скорлупой, окрашивая подбородок, губы искусаны, на языке крутился привкус металла. Его ничего не волновало, гонщик просто пытался прийти в себя, чтобы не броситься дальше вершить свое личное «правосудие» с помощью кулаков. Дыхание у парня перехватывало, как перекрывают трубку с подачей кислорода для искусственной вентиляции легких. Стритрейсер полностью погрузился в себя, словно умалишенный. Все звуки отодвигались на второй план, оставаясь тупым фоном, из которого ничего не удавалось разобрать, хотя ему это было и не нужно. В комнате существовал только Иккинг, чужие силуэты стали фантомами, что маячили перед глазами. Пространство увеличивалось, а собственная личная клетка тюрьмы сужалась, от чего реальность просачивалась, врываясь к нему, облизывая кожу духотой. Неожиданно его взгляд метнулся сам собой, являя в поле зрения Астрид. И выразительность была настолько пронзительной с каплей все еще бурлившей ожесточенности, что Хофферсон дернулась под этим гнетом. Он смотрел долго, заглядывая в самые закрома души от чего по позвоночнику девушки пробежали мурашки. В следующее мгновение его черты немного сгладились, Хэддок словно смог вздохнуть первый раз за день и требовательно поманил рукой, заставляя отдать его вещи. Опешив, блондинка неумело вмешалась в царивший бардак крика преподавателя и протянула рюкзак. Беркет приостановил свои обвинения, метнул на пришедшую взгляд и нахмурился в еще большем недовольстве. — Мисс Хофферсон, почему не на уроке?! — истерично грозно спросил физик, будучи не в том настроении, чтобы возиться еще с кем-то и следить за чужими прогулами. — Я принесла вещи Хэддока, что он обронил, — постаралась ответить как можно собранней она, но слегка стушевалась под гнетом. Взгляд на котомки в руках провинившегося и снова на старосту. — Немедленно идите на урок! — без трепета послал ее на занятия учитель, по мнению которого, шатен не заслуживал и капли помощи в этой заваренной им ситуации. Астрид хотелось бы сурово свести брови и возразить по поводу тона мистера Беркета, но она с трудом и скривившимся сердитым лицом проглотила его невежливый приказ. Из-за подобного темперамента этого препода все в школе его и недолюбливали, всегда чрезмерно привередлив к любой мелочи. Даже как-то на душе гадостно приятно от того, что гонщик учинил драку и заставил физика основательно понервничать, минус же — теперь стритрейсеру достанется пару ласковых. Хотя, судя по холоду Иккинга, с которым он игнорирует все вокруг, ему глубоко насрать на мужчину. И вместо того, чтобы послушать учителя, Хофферсон смотрит на парня и тот кивает ей то ли сухую благодарность, то ли передергивает головой. Додумывать приходится самой и принимать решение тоже, поэтому сочувственно, но с поддержкой последний раз глядит на Хэддока и неспеша покидает кабинет. Остается горького привкуса осадок, будто ей только что удалось попробовать часть его внутренней боли и борьбы.***
Время будто капало на мозги с каждым щелканьем стрелки настенных часов. В кабинете открыты окна, но духота одолевает сознание, заставляя кипеть каждую клеточку нервной системы, будто сидишь в бане без возможности выйти. Напряжение ломит кости, только ощущения тяжести от этого нет. Тяжесть от другого. Тяжесть на сердце и исцарапанной фарфоровым осколком разбитой чаши самообладания душе. Сдержанности уже нет, есть только пустота, остаток всего, что когда-то текло по венам, не давая сорваться в безумие, схватить себя же крепкими пальцами за горло и сжать, перекрывая все кислородные подступы с потерей сознания. В кабинете директора строгая аккуратная обстановка, все расставлено и рассортировано по полочкам ровными рядами. Сейчас бы также собрано рассортировать все, что происходит в голове, обуздать мысли, что бьются тупыми углами. Иккинг не нервничает. Просто существует. Сидит подлеченный с неуклюжими бледными разводами крови на лице, которые не удалось смыть. Черты болят, пульсируют, особенно разбитый нос и губа, словно его прикладывали об стену, насильно вжимали мордой в пол, как при аресте, будто он какой-то задержанный преступник. Сидит на неудобном стуле перед столом мистера Труверна, полноватого мужчины в костюме и смотрит в пухлое плечо, а не в глаза. Не из-за стыда или чувства вины, что должно гложить до связывающихся в морской узел артерий после содеянного, а потому что Хэддоку это просто не надо. Обвинений в безответственной неоправданной жестокости сполна хватило от мистера Беркета, — Чтоб ему блять провалиться ногой в заполненный отходными материалами люк! — выслушивать еще тонну претензий нет сил. Сил вообще ни на что нет, словно все мышцы в теле рассосались, но они каменные как скала, не дающие двинуться. Хочется нервно дергать ногой, но колено рябит и со стороны кажется, что шатену на все поебать. А оно, в какой-то мере, так и есть. На учебное заведение и все, что к нему прилагается поебать конкретно, в остальном даже думать ни о чем не хочется, только еще больше тянущихся ран прибавит. Ему на плечи свалилась такая потеря, что подобный удар в сотни раз больнее рукопашного боя. То ли стоит лед отчаяния, то ли кипит вулканическая магма, не ясно, чего хочется сильнее — все уничтожить или замереть мертвенной статуей и лежать на холодном столе морга, как еще один криминальный экспонат. Рядом с нахмуренным, скупым и серьезным выражением сидит отец в полицейской форме, сорвавшийся с работы из-за вызова в школу. Сын и Той друг для друга, как чужие, не пересеклись еще ни одним взглядом, с виду и не скажешь, что они вообще родственники. Будто к разговору с директором подобрали с улицы совсем неизвестного человека и посадили за стол, только такие ощущения это вызывало. В приемной, за стеклом с жалюзи сидят еще двое — Сэм и Эрик, как соучастники погрома. Из-за капитана полиции создается впечатление, словно их всех вызывают на допрос. Голос директора, как что-то томное и тягучее проносится мимо ушной раковины. Иккинг и не слушает, только поверхностно хватает обрывки фраз. — …Ваш сын не раз приносил неприятности общественному порядку в школе, — продолжает вещать мистер Труверн, а выражение лица Тоя не сменяется ни в одну из сторон. Ни злее, ни благосклоннее. — Частые конфликты с учителями по поводу невыполненных заданий, прогулы, — с усталостью произносит мужчина и из его округлой груди вырывается вздох. — Непослушание, игнорирование преподавателей и их рекомендаций. Наш школьный психолог не справляется с индифферентным нравом вашего ребенка. — Индифферентным нравом? — озадаченно переспрашивает старший Хэддок и его бровь в непонимании дергает мускулом. На этом моменте и сам шатен слегка прислушался к разговору, саркастично давя кривую усмешку. «Что за бред…» — так и хочется произнести вслух, но с губ стритрейсера не слетает ни одной ноты слов. Глава учебного заведения с неохотой и очередным вздохом спешит пояснить свою фразу. — Часто витает в облаках, отказывается слушать остальных. Замкнут в себе и никого не подпускает близко. Тихий и незаметный, но это его «затишье», — директор не сдерживает ехидных кавычек в воздухе. — Приносит учительскому персоналу достаточно бед. Ученики сторонятся мистера Иккинга, то ли боятся, то ли просто не желают лишний раз связываться. Временами он подвергается издевательствам со стороны более активных членов общества. — Издевательствам? — снова перебивает полицейский немало удивленный всплывшей информации и краем глаза косится на сына. Гонщик отстраненно отводит взгляд в сторону, не желая лицезреть отца. Прокашлявшись и поведя плечами, Той возвращается к разговору. — Как именно над ним издеваются и почему вы не оказываете нуждающемуся ребенку помощь в защите? — уже включая некую суровость, дополняет старший. Данная фраза порядком поколебала решимость Труверна и нервно прочистив горло, он постарался вернуть видимость самообладания. — К сожалению ни один из преподавателей, учеников или сам мистер Иккинг не обращался к нам на прямую. Мы не в силах вмешаться во взаимоотношения между учениками без их на то согласия. — Школьные издевательства занесены отдельной статьей в административное наказание, — повышая тон, давил своим басом капитан полиции, что колким чувством в позвонке подбешивало шатена еще сильнее. Какого хера именно сейчас он начинает строить из себя заботливого отца?! Кто его вообще просит лезть в это сейчас, когда школьный год подходит к своему концу и все, что требуется от Иккинга — это тихо переждать экзамены. Тогда ему удастся просто скрыться от чужих глаз подальше. Может и от самого Тоя тоже. — Давайте сейчас обговорим другой момент, мистер Хэддок, — терпеливо решил перевести тему мужчина и как можно скорее взял слово. — Сегодня я вызвал вас по совсем другому моменту, — приводил к сути главного директор. — Ваш сын ввязался в драку посреди перемены с двумя учениками из параллели и, что ужасно, избил их обоих. Мистер Иккинг, по словам очевидцев нанес удар первым, что и спровоцировало последующие разборки… — Первым? — сильнее изумлялся Той. Во рту у стритрейсера блуждал кровавый сгусток, которых хотелось сплюнуть прямо на пол. Труверн утвердительно покачал головой. — Именно. У нас также имеется запись с камер коридора. Желаете взглянуть? — поинтересовался он. Полицейский ответил коротким согласием и после нескольких раздражающих щелчков компьютерной мышки на мониторе включилось видео происшествия. С каждой секундой брови Тоя хмурились все сильнее. Кротко поглядывая на запись, гонщика раздирало два чувства — извращенное удовлетворение от избиения и злость от недоделанного дела. Стоило переломать тем старшеклассникам парочку костей, чтобы полностью выместить остатки накопившегося и взорвавшегося в один момент гнева. Когда заварушка подошла к концу, Трумен остановил показ и ожидающе посмотрел на полицейского. Тот скупо молчал, переваривая увиденное. — Мистер Иккинг посмел себе проявить агрессию по отношению к абсолютно невиновному ученику, — сгущал краски глава учреждения. Зубы Иккинга с силой сжались и он бросил испепеляющий взгляд на мужчину. — Невиновному?! — как зверь рыкнул парень и директор испуганно встрепенулся в своем кожаном кресле, а отец заметно напрягся, видя повышенную эмоциональность сына впервые за столь долгие годы. Все это время, Хэддок-младший вел себя отстраненно к чему либо, Той даже и забыл уже, что стритрейсер не робот и тоже имеет набор базовых чувств. Пальцы гонщика впивались в ручки стула, он еле сдерживал накатывающую ярость. Губы дрожали от нелестных слов, вот-вот готовых сорваться в воздух. — Этот ублюдок оскорбил того, кого даже не смел обсуждать своим поганым ртом, — нечеловечески шипел шатен, вгоняя Труверна в тихий ужас. Разве в обычном человеке может покоиться столь едкие чувства и чернеющий мрак, способный окрасить свое присутствие глухими красками отчаянного сопротивления боли и гнева? Иккинг побивал все рекорды опоясывающей злости. Попытавшись вернуть себе былой авторитет, директор протестующе раскрыл рот. — Не совсем понимаю вас, мистер Хэддок… — Вы и не сможете меня понять! — взорвался парень и вскочил с места, будто под ним разверзлась лавовая яма. Голос срывался на жестокие, истеричные ноты, форменного яростного негодования и отвращения. Контролировать остатки самообладания становилось все сложнее, с каждым последующим словом, в стритрейсере что-то менялось, ломалось с хрустом хребта и под лопатками взвинчивались кровавыми ранами шурупы трещащего по швам стального доспеха, что должен был скрывать все его чувства от всего мира. Пронзал тремор, кадык вибрировал, ощущения рвались наружу, как испорченное полотно картины, которое нещадно резали ножом, всаживая тупой клинок в хрупкую ткань. — Иккинг, — низко и властно донеслось от полицейского, что жестко и осуждающе пронизывал тело шатена взглядом. Это стало последней каплей. Самой последней за многолетнюю борьбу с разваливающимся ментальным здоровьем. Глаза гонщика остервенело вспыхнули обжигающим сетчатку пламенем, а вся злость стала подобна издевательству извращенного и больного сознания. Уста Иккинга искривились в ненормальной усмешке, что ходила ходуном, как и сжимающееся в груди сердце. Столько лет. Столько лет он терпел и проглатывал чужое безразличие к себе, держался, чтобы не сболтнуть лишнего, не проронить все, что думал и чувствовал, что переживал за нескончаемое время падения в пучину отчаяния и скорби. И все это настигло его в один момент. В один блядский момент, когда из его жизни пропал последний пазл витражной мозаики. Его мать. Его единственный друг. Все исчезло, растворяясь в кислоте рака, съедающей тело и свистящего ветра высотки. Грубого ребристого асфальта под ногами, об который безвозвратно разбивается и плющится плоть. Они не должны были умереть. Не должны! Те два единственных человека, что были на его стороне, покинули просторы этого мира, словно ненужные лепестки увядающих цветов. Мать была прекрасной трепетной и аккуратной розой, а Айри — нежной, выразительной и головокружительной сакурой, чьи лепестки оборвали и бросили на землю. В цветочной вазе на картине должны быть изображены два этих разных растения, как память, как знак благодарности и того, что он помнит. Помнит все. Помнит их и их доброту к себе. Иккинг разваливался на глазах, как подорванное до самого основания здание, собирающее себя по кирпичику вновь и вновь, когда фасад крошился под гнетом несправедливости. Сознание дало сбой. — Сейчас же успокойся, — требовательно прессинговал голос Тоя. — Замолчи, — тяжело разносятся грудные ноты и капитан полиции ошарашенно замолкает, проглатывая язык, пучит глаза в удивлении. Взгляд полный пустой раздражительности с искрами ненависти прожигает отца и ударяет его обухом по голове, пронзая осознанием. Осознанием потери близкого, в ком течет его родная кровь. — Все это время, — каждая слетающая буква пропитана ядовитой желчью и отдает отвратным послевкусием горькости. — Тебе было плевать на мои чувства. Ты даже не думал о том, какого мне было переживать смерть мамы. Какого мне дается смирение и как часто я жру ебаные успокоительные. Каков прогресс реабилитации и как сильно мне поебать на психиатра. Ты никогда не обращал на меня должного внимания и именно сейчас решил включить «отца». «Я скучаю по былым временам, Когда мы были семьей. А теперь я вас ненавижу. Я вижусь с вами только по средам. И каждые вторые выходные вы у меня на виду. Почему ты посчитал, Что побег — нормальная вещь? Я схожу с ума…»**** Атмосфера давила неподъемным грузом, глава учебного заведения пораженно молчал, желая скрыться подальше из этого кабинета, а Той выслушивал все с шокированным выражением, прибитый гвоздями к паркету и не способный вымолвить хоть что-то. Как всегда немногословен и просто понятия не имеет, что от него требуется. Той был паршивым отцом, паршивым родителем, зацикленным только на своем собственном горе и пребывающем в своем собственном мире. Закрытый ото всех. Неуклюжий в отношении чувств других, что не может войти в положение или банально посочувствовать, поддержать хоть немного. Хватило бы даже одного сраного и бесполезного: «Все будет хорошо». Искренние слова Айри: «У тебя все получится, Спидибой» были пропитаны большим трепетом, чем любые другие фразы отца. Все существо Айри смогло заменить шатену семью, она стала больше, чем просто подругой, самой настоящей старшей сестрой, что никогда не отворачивалась и помогала всем, чем могла. У пепельноволосой также была своя семья — Джек, но стритрейсер был на всю тысячу процентов уверен, что в Хэддоке-младшем она видела потерянного ребенка, брата, которого у нее не было. Она впустила его в свою жизнь, решив наладить их разрушенные миры вместе, помочь ему, как некогда Джек спас ее от всего. Выйти замуж… Айри должна была выйти замуж и, по словам механика, хотела пригласить Иккинга и поделиться этим крохотным счастьем. Она не успела даже рассказать о том, что ее безымянный палец сжимает металл кольца, не как кандалы, опускающие ночь, мрак и ужас, а как что-то дающее свет и надежду. Теперь все потеряно. — Я потерял все! — с надрывом разлетается в пространстве, отскакивает от стен и вонзается в самые нейронные связи мозга. — Я потерял тех, кто хоть сколько нибудь пытался мне помочь, я не ценил этих людей! Почему… — отчаяние процеживается сквозь сомкнутую челюсть, пальцы сжимаются в кулак, ногти впиваются до кровавых полумесяцев в кожу ладоней и Иккингу хочется прикусить себе язык, циркулем прорезать запястье или другую часть тела, чтобы усмирить горестного болезненно воющего зверя внутри себя. Нанести физическую травму заместо душевной, вырезать на себе клеймо памяти и уничтожить светлые моменты прошлого, чтобы не волновали его истерзанную душу так сильно. Но он не может. Воспоминания о матери и Айри — его сокровище, лучик надежды в темном царстве духовного катаклизма. Он дрожит, хватает себя за предплечья, чтобы успокоить, но все напрасно. Больше нет сил терпеть творящийся хаос, сдерживаемые чувства обернулись против него, вырываясь наружу. Директор молчит, не зная, что и делать, судорожно оглядывает ученика в панике, а Той пораженно смотрит, словно видит Хэддока-младшего впервые. И внутри него трогается лед совести, отбрасывающий его к вине. Чувство вины просачивается в печальном взгляде полицейского, приросшего к стулу. — Почему все, кто мне дорог уходят от меня?! — становится финальной стадией и крупные бриллианты обжигающих слез, скатываются и брызгают из глаз стритрейсера. Настолько скорбные слезы, что они не сияют в свете солнца и ламп, они тухнут, как потушенная сигарета, мутнеют, сбегая вниз по скулам и впитываются в черную ткань футболки, выжженными пятнами воспоминаний. — Почему это происходит именно со мной?! Почему?! Хватит! Гонщик хватается за голову, впиваясь в волосы с такой силой, что из густой шевелюры посыпятся клоки надорванной жизни. Его ведет в кабинете в сторону, шатает, словно в бреду, ноги вибрируют под коленями, будто он пьян и вот-вот рухнет от накатившей слабости. Собирая остатки самообладания по песочной крупице, Иккинг в буре эмоций и возбуждения хватает свои вещи с пола и несется к выходу. — Иккинг! — где-то ударяется в спину беспокойный голос Тоя, но сын не слышит. Навалившись на дверь, она распахивается, ударяется об стену с громким стуком, от которого в страхе подскакивают сидящий в коридоре Эрик. Перед глазами все плывет, карусель сознания и забытье крутится вокруг Хэддока, он не видит ничего. Несется по тиши школьных коридоров на автомате с такой скоростью, что побивает все мыслимые и немыслимые рекорды. Испытывает свою выносливость. Дыхания нет, оно болит и встает камнем в легких. Прорываясь наружу здания через кафетерий и другой вход, шатен встречает развернутое школьное спортивное зеленое поле и стрелой пересекает его. Где-то на середине, путаясь в непослушных ногах, спотыкается и ощутив безумную усталость, заваливается на колени. Рюкзак отлетает рядом, стритрейсер хватает ртом воздух и смотрит на сероватого оттенка небо, где спряталось солнце. Светло. Очень. Аж слепит глаза. Эта монотонное притухшее облаками небо рябит в глазах. Притупив срыв на мгновение, гонщик переводит дыхание, ощущая липкость слез на лице. В голове же одно. Он один… Посреди поля, посреди жизни. Ударяет сильнейший стресс и все личности Иккинга исчезают. Появляется испуганный до животного ужаса ребенок и скрутившись в три погибели, что лоб щекочет ровный и короткий газон, кричит с невероятной силой. Этот не имеющий ни с чем сравнения звук прорывает сами Небеса, дерет глотку до ошметков и хрипа. Непосильная ноша падает на плечи. «Незримо для чужих глаз Перекрещены провода. В любой момент Я могу взорваться. Я не смогу долго держаться: Напряжение всё нарастает, И рано или поздно это случится. Я живу, словно мина, Что ждет своего взрыва. Я тикаю, как бомба замедленного действия — Всегда готовая сработать. Я опасен для себя, Для всех остальных. Я живу, словно мина, Что ждет своего взрыва. Я готов сработать!»***** Сил терпеть больше нет. Хэддок кричит долго, пронзительно, разрывая полотно атмосферы и изливая свою душу пустоте. Под ногти забивается земля, когда он поджимает пальцы, путаются ворсинки травы. Бьет кулаком по земле и уже не различает настоящего. Все как в тумане, все обрывается, сознание уплывает дымкой на задний план. Просто слезы, просто крик, рык зверя до дрожи, до подкожных мурашек на затылке. Шум продолжается какое-то время, неизвестно, сколько он находится в таком баламутном состоянии напоминающем болото, что затягивает в себя все сильнее. В окна шокировано пялится народ, толпится у подоконников, наплевав на время занятий и пожирающе смотрит, не в силах понять, что кроется за всем этим. Учителя смолкают, также наблюдая за происходящим, будто в музее или на премьере фильма в кинотеатре. Уроки сорваны, все просто пялятся, переговариваются, наводят еще больше гама в стенах учебного заведения. И пока происходит вся эта вакханалия, Астрид обезумев, бросается на улицу. Ноги несут ее только вперед со скоростью олимпийских бегунов, длинная дистанция пересекается за считанные мгновения. Ее разрывает от жалости и сожалений, от отчаяния и боли, которую она чувствует от Хэддока. Язык приклеивается к небу, слюна вязкая и не дает проронить и слова. Именно поэтому Хофферсон подбегает и опадает рядом на газон. С силой цепляет шатена за вспотевшую от усердств спину и вжимает в себя, стараясь перенять хотя бы крупицу его боли себе и облегчить участь одноклассника. Почувствовав теплые ладони, стритрейсер инстинктивно прижимается, продолжая бессвязно издавать массу звуков похожих на предсмертную агонию. В это мгновение, он стал уязвим и был открыт для блондинки. Астрид поняла все без слов. Иккингу больно. Он сломался.