Dunkelheit

— Предавалась ли ты в продолжение шести последних лет искусству колдования? — Да. — Ты совершила за это время следующие преступления — отравление скота прошлой весной, намеренный поджог четырех домов и совокупление с дьяволом, — в которых ты созналась? — Да. — Дочь моя, приговор над тобою заключается в том, что тело твое будет предано огню, дабы очистить кающуюся душу. «Мне жаль, что твои милые кудри таким бессовестным образом сбрили, оставив лишь голый череп, уж поверь, я уничтожу каждого, кто исколол твою нежную кожу, к которой мне так нравилось прикасаться. Ни один человек не достоин видеть твое обнаженное тело, теперь навеки принадлежащее мне. Не смотри на меня так умоляюще, разве я могу тебе помочь, милая дева? Здесь я бессилен. Думаешь, мне нравится смотреть, как разгорается сухой хворост под твоими прелестными ножками? Но я остался среди этих грязных оборванцев, дабы разделить с тобой последние минуты. Ты так красива даже в своей страшной агонии, что я прямо сейчас готов припасть к твоим рукам. Подари мне свой кроткий взор, пока твои глаза еще могут видеть». — Я не виновна! — туманное видение окутывало разум, не давая проснуться. Через непроходимую густую пелену Милли услышала свой крик и мучительно вырвалась из ночного кошмара. Воздух застревал в легких, на побледневшем лбу выступила испарина, а каждый удар сердца гулко отдавался в голове. Она села в кровати и, обхватив колени, пыталась унять крупную дрожь. После событий последних дней и так было трудно заснуть: встреча с ужасным существом, переезд в замок, достойный фильмов ужасов, личные переживания выбивали из колеи. Но именно после обвала тоннеля в каждое сновидение стали закрадываться кошмары, мучая ее хуже орудий пыток, хранившихся в подвале, куда она недавно по случайности забрела. Встревоженная Лайя попросила Влада вызвать врача для сестры, но выписанные им успокоительные помогали вполовину, либо не помогали вовсе, а «реакция на пережитый стресс» заставляла оставаться с включенным светом и с криками просыпаться ранним утром, когда весь замок спал в ночной тиши. Кроме пугающих видений кое-что еще порой беспокоило Милли: она чувствовала, что есть событие, случившееся во время обвала, которое ей напрочь забылось, но, чем больше пыталась вспомнить тот вечер — тем больше он ускользал от нее. По утрам Лайя подолгу успокаивала сестру, гладила по голове и повторяла, как мантру, что все наладится, стараясь развеять кошмары, словно это было в ее власти. Но сейчас пробуждение выглядело иначе. Ранним утром Влад, Лео и Лайя отправились за последней картиной, оставив Милли одну в замке. Вчера ей исполнилось восемнадцать лет, и этот день она встретила скромным торжеством среди новых друзей. Сандра, сославшись на работу, не смогла приехать в нужный день, но обещала навестить на следующий. Весь вечер Влад выглядел крайне обеспокоенным: мельком посматривал то на часы, то на Лайю. Вдруг он едва заметно подхватил старшую Бернелл под локоть и тихо, но настойчиво увел в коридор. Милли, от чьих глаз не скрылся его жест, не удержалась и решила подслушать разговор, незаметно проскользнув за ними и спрятавшись за широкой колонной в нескольких метрах от говорящих. До нее долетел едва разборчивый шепот: — Послушай, Лайя, у меня есть для тебя новость. Полчаса назад мне сообщили, что один мой старый знакомый срочно продает полотно, если верить рассказу, его предок спас картину из пожара в Эдирне в восемнадцатом веке, а затем увез с собой на родину. Я не могу быть уверен, что это действительно наша седьмая картина, возможно, старик всего лишь жаден до денег, поэтому я хочу, чтобы ты взглянула сама и убедилась в подлинности. Он единственный владелец, не имеющий наследников, поэтому нужно решать вопросы с ним напрямую. Мистер Василеску завтра днем улетает из Тимиша, он согласен встретиться в гостинице и обговорить условия сделки до своего отлета, если мы поедем утром — успеем, как следует, все проверить. — Утром… — растерянно проговорила Лайя. — А как же Милли, мы не можем просто взять и уехать. — Я попрошу Сандру присмотреть за ней, она приедет завтра к полудню. — А как мы оформим сделку без твоего нотариуса? — Все будет, как и должно быть, за это я ручаюсь. Лео тоже едет с нами, я предупрежу его. Лайя без колебаний решила отправиться вслед за призрачной надеждой приобрести последнюю картину и наконец понять происходящую чертовщину вокруг полотен, упавших на ее голову, словно проклятие. Остаток вечера Милли выглядела задумчивой и разочарованной, хоть и пыталась скрывать свои эмоции, поддерживая беседы с Лео, который всячески пытался отвлечь ее от грустных мыслей. Она теперь видела, что Лайя в точности повторяла судьбу родителей, вечно пропадающих на работе. Раньше ей казалось, что стоит только повзрослеть — они с сестрой поймут друг друга, но все вышло с точностью до наоборот. В их семье не было совместных вечеров или походов — были только Лайя и Милли, которые заботились друг о друге, как умели, в попытке не обременять родителей своими проблемами. Но теперь они словно стояли на разных берегах реки, и даже совместные каникулы не смогли вернуть прежнего доверия. Лайя видела в ней лишь пухлощекую девочку, которой она когда-то гладила кофточки, а потому не делилась с ней и малой частью своих мыслей и планов. Милли злилась, не имея возможности вытащить сестру из рабочего кабинета, предусмотрительно выделенного Владом для реставрации. Каждая все больше закрывалась в себе. Они планировали обойти все музеи Румынии, устроить пикник, сфотографироваться на привезенный пленочный фотоаппарат, но события последних дней перевернули все с ног на голову. На следующий день Сандра не приехала. Милли лениво покрутилась в кровати и через полчаса все же сонно побрела в ванную, мельком заметив, что за окном уже вечер. Коридор встретил ее прохладой и таинственным полумраком, царившим везде даже днем. Атмосфера замка вовсе не пугала, но все же угнетала, заставляя включать все лампы и зажигать свечи, а от едва пробивающихся лунных лучей стыли кости. Вернувшись в комнату, Милли драматично упала лицом в подушку и пролежала так еще час, пока мышцы не начали затекать от неменяющегося положения. Ничего не хотелось. Изучение замка больше не входило в планы — в своей части Влад всегда запирал все двери — она уже успела проверить, а возвращаться в подвал после обвала казалось пугающей идеей. Решение пришло само собой — спуститься в библиотеку. Среди десятков одинаковых дверей Милли вдруг остановилась напротив одной, единственной знакомой. Щемящее чувство тоски заставило осторожно заглянуть в комнату сестры, совсем как в детстве, когда она с утра запрыгивала к сонной Лайе в кровать и слушала ее рассказы о художниках, о мифологии, о снах, — о чем только приходило в голову. Сегодня за дверью было пусто, как и во всем замке. Милли неуверенно зашла внутрь и, стоя прямо в проходе, осмотрелась — вот старинный будуар с оставленными косметикой и шпильками, отодвинутый стул на тонких ножках, скрипучий шкаф с зеркалом, кровать со стопкой платьев, которые сестра не успела прибрать, а рядом прикроватная тумбочка с их семейной фотографией. И все же во всем этом не было Лайи, и даже, несмотря на беспорядок, не чувствовалось живого присутствия, словно стены замка оказались способны поглотить следы любого человека. Милли невольно потянулась к небрежно оставленному черному шелковому платью и прикоснулась кончиками пальцев к шуршащей ткани. Сама она не покупала ничего помимо широких джинс и свитеров, замечая в себе одни лишь недостатки: слишком низкий рост, худые плечи и острые коленки. В противоположность стояла Лайя: изящная, высокая, с привлекательным изгибом бедер и тонкой талией — на такой фигуре любой наряд мог смотреться превосходно. Младшая Бернелл любила бы себя больше, будь она похожа на сестру. Ей вдруг захотелось сделать свою внешность хоть немного другой, отличной от прежней. Только на один вечер. Через пару минут платье скользнуло по телу, оставив прохладный след на коже. Щелкнула молния. Милли неуверенно подошла к зеркалу и придирчиво осмотрела себя. Платье оказалось длиннее, чем должно быть, но смотрелось даже лучше на юной фигуре — прикрывало ненавистные коленки. Широкие полосы ткани спортивного бюстгальтера выглядели неуместно, поэтому пришлось его снять, оставляя на плечах только тонкие бретельки. Слишком откровенно — не для такой, как она. Хотелось уже снять платье с чужого плеча, но что-то в непривычном образе привлекало ее, хоть и в не меньшей степени отталкивало. Не хватало только туфель на невысоком каблуке, которые быстро нашлись под кроватью. Краситься Милли никогда не любила, поэтому решила ограничиться помадой — одной из многих в косметичке Лайи. Она специально выбрала самую темную — насыщенного винного оттенка, будто бы желая сделать из себя другого человека, которым никогда не являлась. С этой помадой ее лицо выглядело чужим: с первыми чертами сексуальной привлекательности, когда родителям оно может казаться еще совсем детским, а окружающим — уже наглым и вызывающим. В ее распоряжении был весь замок: горничные и повара разъехались в единственный выходной, поэтому Милли решила немного прогуляться, а после — вернуть все вещи на место. Выйдя в коридор, она внимательно осмотрелась, прислушалась и только после этого смело направилась в библиотеку. В восемнадцать лет можно слепить из себя кого угодно, поэтому Милли, манерно откинув волосы, посмотрела по сторонам и, едва держась за толстые перила, изящно попыталась спуститься по широкой мраморной лестнице, представляя, что приглашена на светский прием. Такая роль ее вдруг развеселила, из-за чего она едва заметно засмеялась и тут же снова сделала надменное выражение. В библиотеке не нашлось ни одной книги на английском языке, что было удивительно. Милли нервно просматривала полку за полкой, пока наконец не заметила среди древней румынской литературы на самом дальнем стеллаже «Фауста» в потрепанной кожаной обложке с частично выпадающими страницами. Произведение оказалось написанным на языке Гете — на немецком. Недовольно вздохнув, она все же решила попытаться разобрать хоть пару слов, и тем самым освежить знания со школьных занятий. Звонко отстукивая каблуками, Милли с книгой в руках возвращалась в свою комнату. — А я боялся, что никого не встречу сегодня, — раздался мужской голос за спиной. От неожиданности Милли отшатнулась и, будучи не привыкшей к каблукам, точно упала бы, но ее тут же кто-то подхватил за талию и поставил на ноги. Перед ней, взявшийся будто из ниоткуда, стоял Ноэ. — Что ты тут делаешь? — от испуга у девушки почти пропал голос. — Влад же тебя в-выгнал. — Я вернулся за парой дорогих сердцу вещей, которые не успел забрать в прошлый раз, — уверенно начал объясняться Ноэ, — а тут ты бежишь, даже не оглядываешься. Прости, не хотел тебя пугать. — Ничего, — Милли выдохнула и попыталась спокойно продолжить, — забирай свои вещи, я не буду мешать. — Ты сегодня особенно прекрасна. — Он бесцеремонно разглядывал ее с ног до головы. Милли инстинктивно скрестила руки, готовая провалиться сквозь землю от его взгляда. — Спасибо, — тихо прошептала, отводя глаза. — А где же наши друзья, неужели мне не удастся ни с кем поздороваться? — Они уехали, и, если честно, — Милли запнулась на полуслове, — они были бы совсем не рады тебя видеть. — Что ж, хотя бы для юной леди я остался верным другом. Может, устроим еще один вечер на прощание? Мне скоро в аэропорт, не думаю, что еще увидимся. — Он сделал шаг навстречу. «Но мало ли, как сложится судьба». Присутствие Ноэ по непонятным причинам вызывало чувство тревоги. Она попыталась что-то ответить, но Локид не дал и слова сказать: — Подожди меня в гостиной на втором этаже, хочу принести кое-что для вчерашней именинницы. — Его взгляд упал на предмет, который она сжимала в руках. — Смотрю, ты нашла мою книгу, буду рад, если оставишь на память. — Затем он развернулся и направился в свою комнату. Милли попыталась вспомнить, когда успела рассказать о дне рождении, и решила, что Ноэ не подводит некая природная проницательность. Тяжелая книга с толстыми пожелтевшими страницами удобно устроилась в руках, будто всегда принадлежала ей. «Надо переодеться и идти в гостиную, все-таки конфликт между ним и Владом не должен влиять на мое отношение», — рассудила Милли и быстро побежала к себе, но наверху снова столкнулась лицом к лицу с Ноэ, который, вроде как, отправился в свою комнату на первом этаже. — Все готово, пойдем. — Он подхватил ее под локоть, не оставив шанса уйти. В просторной гостиной они с сестрой, Владом и Лео часто собирались по утрам, словно действительно были давними друзьями. В центре Милли увидела небольшой стол покрытый белоснежной кружевной скатертью, на нем стояли шоколадный торт «Амандин», полюбившийся ей за время пребывания в Румынии, бутылка красного вина, немного сыра и фруктов и старинный канделябр с тремя свечами. Напротив друг друга расположилось два стула. На камине стояла ваза с благоухающими плотными бутонами белых роз, которых, Милли могла поклясться, вчера вечером здесь не было и которые не росли в саду Влада. Она только успела оглядеться, как Ноэ галантно отодвинул один стул, приглашая присесть, затем разрезал торт, открыл бутылку вина и ловко разлил по бокалам. — Надеюсь, тебе понравится Пино-Нуар. — Ноэ взял бокал и сел напротив Милли. — Я не так уж много вин пробовала. — Она неумело держала бокал за тонкую ножку и внимательно разглядывала содержимое. — Значит, сегодня будет такая возможность. — Ноэ немного наклонился вперед, будто стремясь еще лучше разглядеть ее лицо. — С днем рождения, Милли. — И бокалы звонко соприкоснулись. Она вдохнула легкий фруктовый аромат вина, затем сделала маленький глоток, ощутив мягкий сладкий вкус. Начало вечера ей уже нравилось. — Я вижу, ты сегодня чем-то расстроена, — чуть помедлив, спросил Ноэ. — Ничего такого, — подобный разговор у них уже был на крыше и закончился вмешательством Влада. Милли чувствовала, что ей давно нужно было выговориться, — просто я хотела выбраться в город с Лайей, но она уехала по работе… Еще Сандра сказала, что приедет, но у нее, наверное, тоже планы изменились. Моя сестра и так все время работает без отдыха, а тут появился Влад и совсем загрузил ее своими картинами. Сегодня с утра увез их с Лео, видите ли, «дело, не терпящее промедления», — она тоскливо вздохнула, — мне ее порой не хватает. Не думаю, что тебе такое знакомо. — Не думаешь, что мне знакомо чувство тоски по близкому человеку? — Ноэ сделал глоток вина и усмехнулся. — Я глупость сказала, прости, — смутившись произнесла Милли. — А ты наблюдательная, мне и правда пока не о ком скучать, но я все же постараюсь понять тебя. — Локид на минуту замолчал, задумавшись о чем-то, и через несколько мгновений продолжил, рассуждая на ходу: — Как удобно в очередной раз сыграть роль «жертвы обстоятельств» — и Влад ее насильно привез в замок, и картина, ни с того ни с сего, возникла из ниоткуда, и ведь нужно безотлагательно бросить все — ехать за ней, позвав верных друзей… — Ноэ едва заметно скривился. — Которые ни на шаг не могут отойти: один защищает от другого, и им действительно нет никакого дела до тебя. — Защищают… Ты о чем? — Милли недоуменно приподняла бровь. — Всего лишь мысли вслух, не бери в голову. Родными людьми всегда пренебрегают, потому что картина может завтра навсегда исчезнуть, а ты останешься терпеливо ждать в своей комнате, — казалось, он вот-вот скажет что-то обидное, но Локид вдруг сделал паузу, взглянув на совсем поникшую Милли, и произнес: — Я вижу, ты умная девушка, но тебе пора думать собственной головой и заняться чем-то, что будет интереснее, чем глупые книжные романы. — Я… я бы хотела поступить на естественнонаучный факультет, — запинаясь ответила Милли, словно это был секрет. — Наука способна превознести человека и открыть ему те грани жизни, о которых он даже не догадывался. Думаю, в библиотеке Влада для тебя найдется что-то, кроме румынских сказок, — Ноэ снисходительно улыбнулся. — Я вижу, ты способна на большее, чем слепое следование за устремлениями Лайи. — Неужели в жизни так и происходит, что с каждым днем все больше отдаляешься от близких? — Милли печально взглянула из-под опущенных ресниц. — Не стоит так грустить, ты и заметить не успеешь, как рядом с тобой окажется кто-то, кому ты со временем сможешь так же безмерно доверять. Тебе не к лицу серьезность, поэтому не позволяй себе грустить из-за чужих проблем. Я тут заметил кое-что, уверен, это поднимет тебе настроение. — Ноэ подошел к одной из полок в дальнем шкафу и вытащил оттуда древний виниловый проигрыватель, который занял почетное место на столике. — Осталось найти пластинки. В том же шкафу на верхней полке оказалась стопка пластинок разных годов. Одна из них особенно заинтересовала Ноэ — он покрутил находку в руках, пробежался взглядом по списку композиций и, оставшись довольным содержанием, умело поставил ее на поворотный диск, расположил тонарм, и после нажатий нескольких скрипучих кнопок комната наполнилась легкой веселой музыкой. — Потанцуешь со мной? — Боже, под это уже даже в доме престарелых не будут танцевать, — Милли вздохнула и демонстративно закатила глаза. — Тогда я уверен, что у нас получится весьма неплохо, — он очаровательно улыбнулся и приглашающе подал руку, — ну же, составь компанию мне и мистеру Лансефорду. Стоило девушке подняться со стула, Ноэ тут же увел ее за собой в центр гостиной. Он двигался умело и непринужденно, ловко увлекая за собой, смело раскручивал Милли, подхватывал прямо в движении и тут же направлял в противоположную сторону. По паркету звонко стучали женские туфельки в такт саксофона, и глухо, четко в ритм звучал стук мужских лаковых туфель, не предназначенных для джаза. Быстрая музыка и низкий бархатный голос певца вели за собой и в то же время делали танцующих свободными от всяких запретов. Рисунок движений Милли разобрала с первых нескольких нот — пара небольших шажков вперед, энергичное покачивание бедер, несколько легких прыжков… Тревога отступила. Лицо озарилось радостной улыбкой; приметив это изменение, Ноэ подхватил девушку за талию и высоко поднял — заставив звонко вскрикнуть, а после — заливисто рассмеяться. Когда каблуки вновь звучно соприкоснулись с полом, она инстинктивно прогнулась в спине, чуть поднимая колено вверх — Локид крепко держал ее и в следующую секунду притянул к себе. Следующая мелодия звучала намного размереннее предыдущих, и шаги танцующих сменились на широкие, медленные. Милли заглянула в лицо Ноэ и внезапно ощутила сильное дежавю, словно его руки когда-то давно вели ее за собой. На смотровой площадке все было иначе: она, расстроенная, обрывает лепесток розы за лепестком, а Локид ненавязчиво накидывает на нее пахнущий шипровым парфюмом пиджак, чтобы не простыла холодным вечером, но она, погруженная в размышления, не замечает. Заметив растерянность Милли, он лишь сильнее прижал ее к себе, продолжая скользящие шаги. Наконец музыка закончилась легким потрескиванием пластинки. — Не думаю, что у пенсионеров сбивается дыхание, как у малышки Милли, — усмехнулся Ноэ, налив себе еще вина, и вальяжно уселся на стул. — Ладно-ладно, беру свои слова назад, это было весело. — В ее глазах засияли едва заметные искорки. Воспоминания о картинах, о срочном отъезде сестры все же не шли из головы, а теперь еще появилась тоскливая мысль, что после отъезда Ноэ, ни с кем не удастся поговорить по душам. Рядом с ним было хорошо, несмотря на все колкости и усмешки. По природе импульсивной и нетерпеливой натуре, ей не давал покоя тот факт, что она слишком мало знала о нем, а точнее — вообще ничего. У нее не оставалось времени выслушать его, узнать. Доверять — последнее дело. Милли так часто злилась на Лайю за то, что та верила Владу, а сама чем была лучше? Привязаться к почти незнакомцу — это у них, видимо, семейное. От осознания своих зарождающихся чувств хотелось выругаться на себя последними словами. Милли впервые разрешила себе обозначить свои ощущения рядом с ним как «чувства». Разрешила только на один вечер, ведь сегодня она видела себя совсем другой — не только внешне — новый образ словно сросся с ней, являя истинный облик. Она сделала несколько неуверенных шагов в сторону Ноэ, который с прохладной скукой рассматривал ее силуэт через рубиновое вино в бокале, села к нему на колени и, забрав бокал из его рук, выпила до дна. Он не посмел обхватить ее в таком положении, несмотря на неподдельный интерес к развернувшейся сцене. — Ты так уверена в своих желаниях? — Ноэ с любопытством рассматривал взволнованную Милли, которая сама от себя не ожидала такой вольности. Она не могла позволить пристыдить себя за излишнюю импульсивность, поэтому замерла в сантиметре от его лица, ожидая реакции. Ноэ, не давая волю рукам, в ответ приблизился к ней, тем самым сократив расстояние между ними вдвое, и, едва притронувшись, к ее губам произнес: — Хочешь остаться этим вечером со мной? В комнате стало совсем холодно, словно все тепло сосредоточилось в нем, и Милли казалось, что, отстранись она хоть на мгновение — непременно бы заледенела. В тишине перемежалось нервное дыхание с гулкими ударами сердца, а стылый воздух вот уже забирался под фарфоровую кожу, заставив всем телом прильнуть к Ноэ. «Ну и пускай…» — Да, — напряженно выдохнула она. Хищная улыбка обнажила острые клыки, и в тусклом свете чудилось, будто в скользящей тени половина его лица и вовсе утратила человеческий вид, заволоченная расползающейся черной отметиной. С ней было слишком просто — милая девушка хотела повзрослеть, но отчаянно того боялась. Больше любопытная, нежели порочная. Он притянул к губам тонкую шею, и, ощутив лихорадочно пульсирующую венку, легким прикосновением поцеловал. Она трепетала каждым сантиметром, и ни одна бабочка не сравнилась бы с ней в тот миг — до того была нежной девичья кожа. Высоко вздымалась перетянутая под платьем грудь во время глубоких волнительных вдохов, касаясь его шершавой щеки. Милли доверчиво откинула голову назад, открываясь ему еще больше в своей наигранной решительности. «Разве неумелые ласки могли быть лучше утешений в объятиях фрейлин или безумных оргий Версаля? Разве она привлекательнее других соблазненных, отравленных, убиенных?» Тонкие пальцы изучающе скользили по россыпи кудрей, по широким плечам, по соблазнительному участку кожи, открытому парой незастегнутых пуговиц. Прерывистых поцелуев оказывалось чертовски мало для той, в чьих глазах разгорались искорки. Милли была уверена в своем решении, но медлила, то отстраняясь, то прижимаясь еще сильнее. Она ждала его действий, хотела оказаться ведомой, однако Ноэ, чувствуя ее неуверенность, не позволял себе большей страсти. «Юная леди захотела примерить роль Мессалины — что ж, пускай играет». Он отстранился и оценивающе посмотрел на Милли: на него недоуменно уставились глаза, в которых янтарь радужки почти слился с чернотой огромных зрачков. Чувственный рот слегка приоткрылся в немом вопросе, делая все выражение юного лица спрашивающим, ищущим поддержки. Его легкая усмешка — и она смущенно отвела взгляд в сторону. Ноэ дотронулся до горячей щеки, скользнув кончиками пальцев до подбородка, и развернул ее к себе. Невозможно не залюбоваться — если людям не доставало логики или здравого смысла, то красота порой была сродни произведениям искусства. Милли прикрыла глаза и, крепко прильнув всем телом, поцеловала его — немного резко, в желании ощущать, дотрагиваться так, как никогда бы себе не позволила. Ноэ повел руку от щиколотки выше — по голени, изящной линии бедра, узкой талии, по напряженной спине, нежной шее — и наконец остановился на затылке, еще сильнее притянув к себе мягкие сладкие от вина губы. Она же пробовала, изучала каждым своим изгибом близость с ним. Каких усилий воли стоило оторваться от ее смелых нетерпеливых прикосновений, одному дьяволу известно. — Идем, — с отрывистым выдохом произнес Ноэ, снимая девушку с колен, и направился в коридор. Он не оборачивался, давая ей шанс уйти в любом направлении, но в следующее мгновение услышал торопливые шаги за спиной. Милли во многом имела поверхностные представления о близости. Была уверена только, что родственных душ не существует и идея о них живет лишь в книгах. А если так, не все ли равно? Чувства к Лео она не называла влюбленностью, ей просто не хватало чего-то в жизни. А чего — разобраться бы. Но он, как и другие, оставил ее где-то на периферии, что уже знакомо, а от того — безразлично. В общении с Ноэ она явственно ощущала себя на своем месте. Он, как никто, умел слушать и облекать в понятную форму ее спутанные мысли, мог видеть и темную сторону, не осуждая. Милли не доверяла Владу, не доверяла странной заботе о них с сестрой: его действия лишь еще больше настраивали против него, против постоянных тайн и недомолвок. Иногда, где-то на задворках сознания, чувствовала, как перестает доверять и Лайе, как бы ей того ни хотелось. «Катитесь все к черту», — думала она в тот момент, когда поднималась вслед за Ноэ. Они шли по неизученным ею петляющим коридорам-лабиринтам в западной части замка: перед ними вспыхивали свечи, тускло освещая узкие проходы и пыльные стены, под каждым шагом зловеще скрипели половицы. Наконец Ноэ остановился у одной из дверей и галантно открыл ее перед Милли, пропуская вперед — в комнату, где в кромешной тьме не разглядеть ни одного очертания. Казалось, Локид нагнетал обстановку, заставляя повернуть обратно, но беспокойная юная натура тем сильнее тянулась к нему, чем больше он отстранялся. — Проводить тебя в твою комнату? — с иронией спросил Ноэ, видя, как у нее, застывшей на пороге, поубавилось уверенности. Милли нервно сжала пальцы, впиваясь ногтями в кожу ладоней, и прищурилась, пытаясь прорваться сквозь темноту, густой пеленой расползающейся во все стороны. Оставался лишь шаг назад или в неизвестность. И она ступила внутрь. Ноэ захлопнул дверь за ней, и тут же загорелись несколько свечей, осветив обыкновенную старую комнату, почти такую же, в какой она жила: с обшарпанным столиком из красного дерева и с таким же стулом у окна, со скромными книжными стеллажами, с металлической кроватью и чистым постельным бельем, с зеркалом в углу. Милли растерялась, не увидев ничего из ряда вон выходящего. Еще один осторожный шаг. Не желая больше сдерживаться, Ноэ грубо взял ее за шею и с глухим стуком вжал в дверь, впиваясь в губы с намного большей страстью, чем в гостиной. Поцелуй становился до исступления жадным, болезненным. Перехватил ее руки и завел над головой, прижимая тонкие запястья к деревянной поверхности, до крови прикусывал нижнюю губу, опаляя лицо горячим прерывающимся дыханием. Помада вызывающе размазалась, щеки горели от сладостных мыслей. Ноэ на мгновение остановился, позволив себе полюбоваться девой, которая в своем желании выглядела прекраснее любой скульптуры. Тугие кудряшки обрамляли милое, подернутое румянцем лицо, спадали на шею и грудь, источали тонкий аромат жасмина. Необычайная смесь ощущений заставила его вдруг остановиться, провести большим пальцем по влажным губам, стирая остатки ужасной помады.

Ты заставляешь ощущать тебя так отчетливо, словно эта оболочка еще способна чувствовать. Выведи меня из тьмы, отдай мне свое тело.

Ноэ подхватил ее на руки, перенес на кровать и с силой сжал девичье бедро, не оставляя между ним и его Милли ни дюйма расстояния. Ладонями скользнул по нежным запястьям, очерченным скулам, затем по узким плечам, чуть отодвинув атласную бретельку платья, впился губами в выпирающую ключицу. Глаза Милли широко распахнулись, все тело вдруг сжалось и испуганно вздрогнуло. Она до боли закусила нижнюю губу, ожидая следующих действий. Легко было остудить пыл юной девы. Ноэ спешно поправил ей платье и, не найдя в себе силы сразу сделать шаг назад, дотронулся кончиком языка до точеной шеи и провел тонкую влажную линию до яремной впадинки, будто пробуя на вкус. Он помнил, что по договору не имел права причинять вред друзьям Влада, хотя от одного лишь взгляда на Милли в голову все настойчивее приходили мысли о прошлых развлечениях с подобными прелестницами. К ней хотелось прикасаться. Фигура ее была прекрасно сложена: аккуратные женственные формы приковывали взор к мягким линиями, и единственной чертой, за которую мог уцепиться взгляд, — немного выпирающие ключицы, однако и в этом находилось свое очарование. Прекрасна, как и ее любимые белые розы. Опьяняла, обрушивая на него все когда-то потухшие ощущения. В ней билось столько энергии, столько чувств, что, казалось, Милли могла вновь вернуть его к жизни. За сотни лет существования одного лишь бездушного тела, он все больше терял себя, не чувствуя ни ароматов, ни страстных прикосновений, ни вкусов. Сменяющие друг друга любовницы и любовники не давали никакого насыщения даже в самых грязных проявлениях фантазии, объятой похотью. Вечная тоска, года, бегущие друг за другом, сменяющиеся лица, лабиринты Невшателя все больше сводили его с ума. Но сейчас бесконечная мгла вдруг отступила, и Ноэ был готов сложить голову на плаху ради одного невинного поцелуя Милли, который он впервые за долгие века мог ощутить в полной мере. Ему хотелось насытиться ею до изнеможения, приковать к себе, забрать с собой во тьму своего далёкого дома. Разительное сходство Милли с его первой невестой заставило презрительно усмехнуться. Ей было шестнадцать, когда он впервые увидел ее, собирающей яблоки в саду. Кроткий взгляд миндалевидных глаз, оливковая кожа, сияющая на солнце, тугие черные косы, неумело спрятанные под платок, и длинная, скрывающая фигуру юбка — таким порой являлся ему полузабытый образ юной девы. Будучи молодым феодалом, в тот миг он застыл на месте, пораженный ее скромным очарованием. Девушка, будто почувствовала спиной его настойчивый взгляд, резко обернулась, не в силах вымолвить ни слова от стеснения, неловко протянула ему яблоко. Что за прекрасное создание! Через два года ее обвинили в ведовстве и сношении с дьяволом, а затем сожгли на городской площади в угоду жаждущих жестокости жителей. Призналась во всех грехах и выдала его, как только ее привели в пыточную камеру и в качестве назидания разложили перед ней инструменты. Уже на площади он стоял в паре метров от нее и смотрел, как изуродованное тело растворялось в языках пламени. За потворство ведьме его схватили через несколько дней и замуровали в стенах собственного замка в слепой надежде уберечь город от нападения неприятелей, что все же не смогло спасти жителей от другого бедствия. Владение феодала и близлижайшие дома вместе с собором оказались сожжены дотла, словно неведомой разрушительной силе было угодно стереть каменное изваяние с лица земли. И хоть для сожаления не осталось места в сердце Ноэ, он все же одергивал себя в попытке не вспоминать прошлое. События давно ушедших дней, виновником которых стал он сам, стоили ему жизни и в скором времени души, оставив после себя лишь воспоминания об истошных криках и запахе горящей кожи.

Спаси меня от пустоты, которой я стал. Назови мое имя, выведи меня из тьмы.

Он видел в Милли схожие черты, но в ней больше играл неуемный живой характер, в сочетании с наивностью и природным любопытством. Вокруг нее в адском танце кружились бесформенные тени от свечей, словно перед ним и взаправду ведьма с бесовскими глазами. Кончиками пальцев она робко гладила его спину, поднимаясь выше, беспорядочно перебирала золотистые локоны, разрушая идеальный образ-иллюзию. Безропотная, ласковая, напрочь лишала самообладания, заставляла подчиняться ощущениям. Каждое его жадное острое прикосновение отравляло, заставляло чувствовать себя безвольной марионеткой, а Ноэ все целовал, прикусывал плечи, шею, хаотично зарывался в мягкие волосы и что-то возбужденно шептал прямо в приоткрытые губы, ловя каждый судорожный вздох. У Милли вдруг закружилась голова, и комната превратилась в размытые линии и очертания. — Дрожишь вся, вижу, что боишься. Не надо, милая, я не сделаю ничего, что ты бы не желала, — склонившись над ее ухом произнес Ноэ и поцеловал в висок. — Я... Зря, наверное... Прости, — неловко зашептала Милли, в растерянности сжимая свои запястья. — Ты у всех постоянно просишь прощения или только у меня? — Перехватил ее руки и дотронулся губами до поцарапанной ею тонкой кожи. «Чего стоило бы опорочить столь прекрасное создание? Зачем же ты пошла за мной, юная ведьма». И он отстранился. Из-под опущенных ресниц Милли в нерешительности взглянула на Ноэ: он опустился ниже и сложил голову ей на живот, обхватив талию. Рука невольно потянулась к его щеке, и кончиками пальцев девушка осторожно коснулась разгоряченной кожи. Сначала он, казалось, затаил дыхание, а через несколько секунд еще сильнее прильнул к ладони. Они застыли, не решаясь нарушить звенящую тишину и разорвать прикосновение. — Ты вольна поступить, как считаешь нужным, но я все же прошу: не уходи сейчас, останься со мной до утра, — вполголоса произнес Ноэ, накрывая ладонь Милли.

Останься со мной, только останься. Я будто спал тысячу лет, пока ты не разбудила меня. Дай мне вновь почувствовать, что значит быть живым.

«Если ты позволишь понять тебя». Милли молчала, но была не в силах отдернуть руку. Словно прочитав ее мысль, Ноэ ответил: — Я знаю, что ты хочешь, но, прежде чем пытаться понять других, тебе стоит разобраться в себе. — Он приподнялся и вновь оказался перед ее лицом. — Рядом со мной ты не такая, как с другими, — бархатный низкий голос Ноэ вдруг вытеснил все сомнения, — такая слабая и слишком доверчивая. Ты еще сама не понимаешь свои тени, а от того даешь им власть над собой. — Я останусь, — едва различимо прошептала Милли. — Тогда позволь показать тебе, — Ноэ подошел к зеркалу, жестом подозвав к себе. Невидимая сила внезапно потянула ее к серебристой поверхности, и, словно под гипнозом, она подошла к своему отражению. Оно впервые казалось ей непривычным, неправильным, отчасти неестественным. Из зеркала на нее смотрела девушка с пунцовыми щеками и разметавшимися по плечам кудрями, все такая же худая и немного непропорциональная, но все же другая — с иссиня-чернильными широкими радужками — затаившаяся тень, которой не следовало доверять. Милли резко зажмурила глаза, пытаясь прогнать наваждение. Ноэ, не обратив никакого внимания на зеркало, губами коснулся открытого участка спины между выпирающими лопатками, пальцами обводя изгибы бедер, талии, груди. Она открыла глаза и вновь взглянула на отражение — оно было прежним. Милли отозвалась чувственным выдохом и не заметила, как в отражении янтарные радужки вновь почернели. — Ты такая прелестная, только взгляни. Не позволяй никому убеждать себя в обратном и не растрачивай себя на тех, кто тебя не ценит. — Ноэ прикусил мочку уха, заставив едва слышно застонать. — Сегодня только прикосновения, если ты того пожелаешь. — Хорошо. — Она откинула голову на его грудь, завела руки наверх, обхватив за шею и плотно прижалась к нему, на что Ноэ властно с низким рыком сжал ее бедра. «Юной ведьме понравились новые правила игры, тем интереснее», — подумал он и через секунду усадил ее на стол напротив старинного зеркала. Лучший вид всегда в партере. Он уверенно развел ей колени и встал между ними, затем поцеловал ее, на этот раз намного мягче, давая понять, что ему можно доверять. Милли неторопливо гладила его спину, крепкие руки с едва проступающими венами под тонкой кожей, зарывалась носом в волосы. От зеркала старательно пыталась отвести взгляд, сосредоточившись только на изучении Ноэ во всех его особенностях и шероховатостях. Он провел ладонью по спине девушки, заставив ее тихо застонать, а затем опустился перед ней на колени. Милли ощущала холод деревянной мебели вперемешку с его горячим дыханием. Ноэ едва дотронулся губами до тонкой щиколотки, перетянутой ремешком туфли, влажной линией поднялся чуть выше до колена, оставив на нем свой поцелуй, скользнул колючей щетиной по внутренней стороне бедра и остановился, не коснувшись немного приподнявшегося платья. «О, дьявол, какая же она податливая, зачем ты создал ее такой?» Все тело Милли искало невесомых прикосновений, подавалось на встречу после каждого легкого поцелуя, распаляя пожар в солнечном сплетении. Его не хватало. Но стоило ей в чувственном порыве сократить между ними расстояние, Ноэ с едва заметной улыбкой уголком рта отстранялся на несколько сантиметров и прикасался к другому участку кожи. «Не все сразу, милая, раз ты того сама пожелала». Прикрыв глаза, она судорожно прикусывала алые губы, скользя пальцами по холодной поверхности стола. Им обоим стоило остановиться. Наконец Ноэ вновь оказался перед ее лицом и поцеловал в лоб, обхватив за плечи. Милли уткнулась в его ключицы, чуть целуя, затем легкими касаниями рук стала опускаться ниже, расстегивая на рубашке пуговицу за пуговицей, осторожно дотрагивалась кончиками пальцев, обнажая крепкую фигуру, рисовала линии на коже, заставляя пресс напрягаться от каждого касания. Вдруг он перехватил ее кисти и, поцеловав тыльную сторону ладоней, произнес: — Постой же, Милли, уже утро. — Она нахмурила брови и обиженно поморщила нос. В маленьком окне забрезжил рассвет, напоминая, что время вышло. Одно лишь давало надежду — его Милли к нему вернется, когда не сможет совладать с собственной тьмой, и тогда Невшатель наконец обретет свою настоящую хозяйку. Она прирастет к нему душой и сердцем, которое обязательно зачернеет, стоит только дать этому время.

Произнеси мое имя, и я приду за тобой. Ты всегда была со мной связана.

Милли выбежала из комнаты, не оборачиваясь и не прощаясь. По мраморной лестнице звонко звучали каблуки, в то время как машина Влада делала последний поворот. На руках неаккуратно завязывались фенечки, скрывающие ей же поцарапанные запястья, когда Лайя осторожно вытаскивала последнюю картину из багажника. Багряные отметины на шее, не замеченные раньше, дрожащими руками замазывались толстым слоем тонального крема, когда двери замка широко распахнулись. Милли успела вернуть на место платье и туфли, после чего поспешила вниз. «Да ничего, сериал допоздна смотрела», — репетировала девушка, делая как можно более непринужденное лицо. Она заглянула в гостиную — все было, как всегда, никаких следов их вчерашнего вечера. Ее это не удивило, заставило лишь с облегчением подумать о том, что в западной части тоже не осталось никаких напоминаний. Каждая частичка тела сохранила едва уловимый запах чужого парфюма. «Встречу всех, в душ, а потом сразу в кровать», — навязчиво прокручивался в голове план. — Милая, прости, что пришлось так сорваться, — сестра жалостливо извинялась, но на ее лице читалась плохо скрываемая радость от последней найденной картины. Рядом с ней стояла встревоженная Сандра, которая нервно теребила край футболки. — Я около суток ездила по этому проклятому лесу, если бы вы не нашли меня… — она замолчала, и лишь слышно было, как Сандра пыталась отдышаться и справиться с подступившими слезами. — Я посплю немного в свободной комнате, если вы не против. — И в следующую секунду удалилась. Они завтракали в столовой, где, как назло, было слишком много окон и света. Если бы Лайя не увлеклась переглядыванием с Лео, который незаметно гладил ее колено под длинной скатертью, если бы Влад в этот момент не отводил взгляд, рассматривая тарелку перед собой, Милли бы с треском выдала себя. Но все занимались собственной жизнью. Все шло своим чередом. Вдруг Лео пришла в голову мысль побыть джентльменом, и он решил лично налить кофе для младшей сестры своей возлюбленной, которая вдруг показалась ему слишком уж отчужденной. Он наклонился перед ней, едва заметно касаясь щекой ее кудряшек, и принялся наливать кофе. — Как я могу порадовать эту красавицу? — насмешливо спросил парень и дружелюбно подмигнул ей. — Я просто устала, провела ночь за сериалом, — выпалила Милли. Вдруг Лео замер и едва заметно втянул воздух рядом с ее макушкой. Он странно поморщился и нахмурил брови, но в следующую секунду к нему вернулось привычное выражение лица. Усевшись на свое место, парень как-то задумчиво начал крутить в руке чайную ложку и нервно откидывать волосы, спадающие на лицо. Лео что-то почувствовал, и это ему не понравилось. Милли все больше раздражал совместный завтрак. Она поняла, что если не уйдет сейчас же, то точно сорвется на ком-нибудь из присутствующих в зале. «Какие же вы все двуличные», — пронеслось в ее голове. Девушка встала, с грохотом толкнув стул, и направилась к выходу. — Ты не притронулась к еде, — заметил Влад, — если тебе что-то нужно, я могу попросить Валентина. Милли на секунду замерла, глядя на попытки Влада показать себя радушным хозяином. — А знаешь, — невысказанные на протяжении последних недель слова царапали горло, — мне нужно убраться из полуразрушенного склепа с вечно страдающим хозяином. — Милли скривилась, глядя на оторопевшего от ее слов мужчину. Идея высказать все перед отъездом казалась слишком приятной. — Ты худшее, что могло случиться в поездке, и я бы предпочла вообще не приезжать, чем все время видеть твое лицо. — На этих словах она хлопнула дверью и на всех порах выбежала вон из гостиной. Милли продолжала ощущать острые, как лезвие ножа, поцелуи, когда нехотя просыпалась или сидела за завтраком, когда была в ванне, гуляла, разговаривала, расчесывала волосы. Постоянно. От каждого воспоминания казалось, что ребра впиваются в легкие, сжимая их в тиски. Отчаянно не хотела думать о нем, боялась для себя понять, что привязалась, приникла, забылась. И выстроила глухую стену в сознании, чтобы не строить хрупких надежд. Она обязательно бы вернулась к его образу, только не сейчас, когда буря еще не утихла. Когда ядовитые ночные кошмары продолжали возвращаться каждую ночь.