Неведьма

      Что это? Где я? Светло-серая взвесь витает в воздухе, сгущаясь до молока, но стоит двинутся с места, как она плавными завитками, словно смазанная кистью художника, расступается предо мной, являя темень. Там, вдали, виднеется источник света. Его лучи пронзают призрачное убранство, высветляя гнетущий цвет дымки. Огонёк служит маяком, путеводной звездой, и я, точно заблудший в ночи корабль, иду на полной скорости к нему. Туда тянет неведомая сила, которой даже не хочется сопротивляться, видимо, любопытство взяло верх над остальными чувствами. Яркая вспышка ослепляет плотно закрытые глаза, даже ладони, прижатые к лицу, не помогают. Я проваливаюсь в пространство, не понимая где, что, когда. Перед глазами скачут фрагменты, вырезки, целые голографические островки, сотворенные человеческой рукой из ничего, но люди на них мне неизвестны. Сотни, тысячи, миллионы картинок скоростным поездом проносятся мимо, не раскрывая своих деталей, не давая себя изучить. Скачут калейдоскопом, ослепляя сиянием неизведанного. Но нечто мягкое врезается в спину, останавливая мнимое падение с вышины. Это… перина?       Щёлкнув, сдвижные двери открылись, впуская ученицу в темно-синей юкате с миловидными, быть может, толику исполинскими бабочками, линиями своими передавая изысканность и стройность. Она вошла, опустив голову, и, присев на татами, низко поклонилась госпоже. Та ответила сдержанным кивком и сложенным веером указала ей место позади остальных, пришедших на занятие вовремя. Под звуки кото и пение гейши такие же девочки, как и я, учились правильно держать веер в руках. Женщина в златозарном кимоно что-то говорит о правилах танца и просит внимательно следить за движениями наставницы, в чьих руках атрибут выглядит словно живая птица. Распускает свои крылья и по ее же воле складывает их, точно попадая в музыку. Красота грации завораживает. Неотрывно смотрю на нее, стараясь перенять все тонкости движения, заметить все хитрости балансирования на несильно согнутых ногах, прочувствовать эмоции, чтобы позже, на дебюте, передать их в точности. К струнам кото добавляется сямисэн, а пение прекращается. Госпожа выхлопывает ритм, призывая нас четко следовать движениям наставницы. Тело повинуется без моего согласия. Маленькие шажки, перекаты с пятки на носочек, но не высоко, плавно, почти незаметно. Я сгибаю колени, напрягая бедра для удерживания равновесия, и, развернув корпус, отвожу голову немного назад, дабы получилась законченная поза. Как того требует история, распускаю веер и делаю поворот. В аккурат следую всем действиям наставницы, никому не показывая, как путаюсь в нижнем слое кимоно, делая тем самым ошибку. Стараюсь держать баланс и не забывать улыбаться одними глазами, ведь, как говорит госпожа, «мужчины это любят». Время репетиции мерно перетекает из одной фигуры в другую. Наставница показывает новое движение, и оно завораживает меня, вновь и вновь коловращаясь в голове. Закрытый веер, выпущенный из моих рук, подлетает выше, чем ожидалось, но, так и не раскрывшись, больно падает на голову, срывая смех майко, что воспитано прячут свои эмоции за экраном бумажного друга.        Танцы, чайная церемония, пение, игры. Перед глазами проносятся кадры другой, облаченной в вафуку, жизни, вызывая капли ностальгии в уголках глаз. Сердце сжимается, когда взору открывается стан наставницы в белоснежном кимоно, на рукаве которого сакура распустила свои цвет, призывая полюбоваться ими, а на маэмигоро буйство весенних красок природы, украшает каждый шаг женщины. Она так нежно улыбается, расчесывая свои длинные черные волосы… Почему я уверена, что умерла она не своей смертью?       Девушки щебечут подобно японским белоглазкам, обсуждая первый подарок некогда носившей красный воротник, а сейчас выступавшей перед знатью актрисы.       Эта страна мне чужая и такая родная одновременно… Это сон? Или воспоминания прошлой жизни?       Снег хлопьями падает под лапки, отдавая холодом по телу. Все вокруг такое большое, а я, охваченная испугом, несусь неизвестно куда, лишь бы скрыться от погони. Окия… Мне нельзя туда больше возвращаться. Я опозорила свой дом. Ёкай, принявший облик кицунэ…       Старый, ветхий и пыльный сарайчик. Не здесь должна ночевать лучшая ученица школы гейш, но других вариантов нет. Вместо футона — тырса. Сворачиваюсь клубочком, как подсказывают инстинкты, дыханием согревая замерзшие конечности. Пушистый хвост накрывает мордочку, сохраняя тепло. Здесь, в зимней тишине, грязном заброшенном месте я ищу минуты спокойного сна, укрытая непогодой, преследуемая, напуганная…       Сырость каменного строения неприятно ласкает рецепторы, добавляя масла в огонь сомнения. Что же я тут делаю?.. Слушаю, как где-то за углом звучат кандалы, стало быть, мой путь лежит туда. Решётка. Заключённый. Сделка. Глаза пронзительные, карие, очаровательные. Едкие комментарии и свобода, чувство которой пожирает погоня. Ранение. Усталость. Холод. Чужой кров. Спокойствие…       Кадры мелькают перед глазами, снова и снова делая акцент на темноволосом парне с подбитой губой и насмешкой в глазах. Смелый. Уверенный. Он точно знает, чего хочет. Сидит напротив на смотровой вышке и усмехается. Злобно ядовито бросает:       — Да кому сдалась моя душа?       Эхом раздаются слова, отбиваясь из ниоткуда, окружают меня туманом, просачиваясь в каждую клеточку тела. Взывают фейерверк электрических импульсов, что молниями пронзают сердце. Разрезают сознание тысячами катан, выделяя три главных буквы из всего алфавита. Они застревают в горле, забаррикадировавшись смущением, что нахлынут на щёки, как только я вытесню их теплым паром на промерзший воздух. Вертятся на языке, обжигая самый кончик, с которого готовы сорваться в пропасть под нами вслед за редкими кружевными снежинками, танцующими одори над спящим городом. Гонимые порывом чувств, они срываются с языка, поражая услышавшего до глубины души и придавая ему силы и смелости, расправляя за спиной невидимые крылья свободы.       — Мне…       Три буквы. Одно слово. Оно меняет все…       — Нежная…       Медовый поцелуй с привкусом морозной погоды касается моих губ, поднимая температуру тела на пару градусов выше. Смелые, настойчивые движения кружат голову, делая её хмельной, беззаботной… Если бы не крепкие объятия, что прижимают меня к горячему телу мужчины, я бы точно потеряла почву под ногами, немягко спустившись по отвесному склону. Горячие шероховатые пальцы поглаживают контуры лица, пока их обладатель что-то говорит о рисках быть простуженной…       События пролетают перед глазами, словно яркая презентация пятиклассника. Выбор лошади, дорога, общение с дзёнином, клан. Дни сокращались до ярких отрывков. Кадров, в которых была показана моя помощь синоби. И снова монотонность дней. Но одно из воспоминаний горело приятным теплым светом, будто ласковое весеннее солнце.       Шёпот любимого низкого голоса ласкает уши и кружит голову, словно от нехватки кислорода. Раствориться бы в его обладателе, что целует, позабыв о приличиях, полностью отдавшись пламени страсти. Опасный, родной, ласковый и смелый… Душа трепещет рядом с ним, распуская дивные цветы красной камелии, благоухающие над нами, создавая романтичную обстановку. Кожа покрывается мурашками от любого прикосновения огрубевших пальцев, что исследуют тело, задевая необходимые точки, делая меня покладистой к своим желаниям. Мужские губы играют на моих голосовых связках мелодию наслаждения, страстью проникающей в сознание через покрасневшие ушки. Огонь, разгорающийся внутри, способен сжечь нас двоих, но я готова тлеть до конца, до последнего уголька выгорать, лишь бы он не отпускал меня. Тени на стене рисовали узоры ай шитэру, пока луна царствовала на небосводе…       Кимоно? А что я еще ожидала увидеть в плоской коробке. Красивый чёрный цвет приятно обнял плечи, трогая струны души. Жемчужная лиса с пушистым хвостом, конец которого превращался в дымку, как символ волшебства, украшает, олицетворяя меня. Это его подарок в комплект к вееру, на котором изображена хитрая подруга угольного цвета, окруженная сакурой. Принято сначала дарить расписанный шёлк, а уже после дополняющий его аксессуар, но мне все равно приятно. С ним все необычно, не согласно правилам. С ним я жива. И ради него пойду на всё…       Тренировки в деревне синоби. Жаркие поцелуи под звездами, где даже луна пряталась в тучах, лишь бы скрыть нас от посторонних глаз. Лес, в котором оживала магия иллюзии. Пронзительный, изучающий, тяжелый, заинтересованный взгляд седовласого дзёнина с окровавленными бинтами…       Снова кадры чужой жизни, что проносятся перед глазами птицами, прощаются со мной сброшенными перьями ушедших дней. Словно собери их, смастери крылья вновь и поднимись к ним, коснись каждого воспоминания, проживи его снова, но ветер уносит белоснежной пушистой метелью надежду вместе с окрыляющим чувством влюблённости.       Дорога: тяжелая, изнурительная, ведущая на праздник Весны. Меня сопровождают мужчины, и я храбрюсь перед ними. Но лишь одно соприкосновение глаз, и выстроенный замок смелости падает к его ногам, призывая встать предо мной каменной стеной, охраняющей хрупкое сердце, ритм которого ускоряется от тени воспоминания звездных ночей. Я знаю, ты способен защитить меня от всего на свете и сделаешь это, не раздумывая, отдашь свою жизнь, лишь бы дышала, но смогу ли я защитить тебя? Столько умерло из-за меня… Не хочу его потерять…       Золотые веера кружатся японскими дубовыми павлиноглазками в моих руках, рассказывая историю о двух журавлях, полюбивших друг друга. Делаю осторожный кивок головой и смущенно опускаю глаза. Следую музыке, всё согласно учению наставницы. Она бы точно гордилась своей ученицей. Выступаю в замке сёгуна; здесь много людей, одетых в традиционный наряд, и все они следят за каждым моим движением. Кто-то ищет ошибки, а кто-то ждёт филигранного исполнения танца, что может подарить настоящая гейша. Но никто не знает, что именно ей я являюсь, что позорно прячусь под чужим именем, называя себя дочерью какого-то самурая из островной провинции. Что сейчас я танцую не для заинтересованности или одобрения в глазах неизвестных, а отвлекаю, жду, когда на меня ляжет тяжелый пронзительный взгляд с насмешкой, тем самым давая мне знак, что собрал нужную информацию.       — Прошу вас, станцуйте еще, — касается моего уха после прощального поклона. Пробежавшись по залу глазами, киваю, показывая, что готова танцевать, но парные золотые откладываю в сторону, доставая им взамен самый дорогой сердцу подарок.       Женщина щиплет струны кото, играя известную всем мелодию, которую в миг поддерживают и остальные музыканты, собравшиеся на празднике Весны. Новый танцевальный рассказ уже готов раскрыть свой сюжет зрителям.       Стойка, поворот и пара коротких шагов, словно я плыву, а не ступаю по сцене. Изящный поворот шеи и взгляд из-под полуопущенных ресниц, направленный точно в цель. Он смотрит — значит на крючке.       Ловлю на себе еще одни глаза. Они видят больше, чем я хочу показать, смотрят глубже, чем дозволено, но не под слои одежды, а в саму душу. Их обладатель знает мои секреты и готов хранить их до конца жизни. Его взгляд пронзает лезвием, но не ранит, скорее, защищает, обрезает чужие заинтересованные взоры, говоря, как следствие, кому принадлежит мое сердце, тело, вся суть моего существа. Ревнует, пусть и не показывает этого. Странно, от такого любая бы девушка смутилась, но мне это придаёт сил и уверенности. Меняюсь…       Лисица закружилась на пальце и спряталась меж пластинами веера. Показывая лицевую гарду, смущённо флиртую с залом одними только глазами, стараясь подавить желание сделать акцент на смотрящем из тени, а не как то должно быть — на сёгуна. Закрытый веер ловким движением подбрасываю вверх и делаю оборот, ловя раскрытый рукой, не отводя глаз от мужчины. Пушистая нарисованная прячет эмоции, тем самым делая акцент на движении кисти, что точно попадает в ритм истории. Отодвинув веер ровно до середины лица, снова стреляю глазами в сёгуна, отмечая его одобрительную улыбку и чувствуя, как на него падает тяжёлый взгляд крадущего. Всё идет по плану. Он точно пригласит меня пообщаться ближе…       Плотоядная улыбка красуется на лице высокопоставленного мужчины, как только мы остаемся наедине. Всё желание читается в его темных зеркалах души. Брат-самурай, согласно липовым документам, врывается в комнату, прося прощение, мол негоже сестре оставаться с мужчиной без присмотра. Чайная церемония, светская беседа, и с губ сёгуна срываются слова заинтересованности в завтрашней прогулке со мной в саду. Обещая брату не преступать черту дозволенного, он просит пустить меня, и тот соглашается, зная, что без присмотра меня не оставит скрывающийся в тени.       Разговор течет спокойной рекой, иногда спотыкаясь о стихи великих поэтов, рассказанные мужским голосом. В нем чувствуется власть, сила, стойкость, мужество и еще что-то… Тянется невидимым для остальных шлейфом гнилого запаха черной магии, но кицунэ слышат все тревожные звоночки, даже если они звучат на отдалении…       Уверена, что именно он начал травлю лис.       Свернув с основной дорожки, ловушка радостно открыла свои гостеприимные объятия, впуская меня. Перед глазами появилось каменное сооружение так похожее на врата. Внутри них вращается фиолетовый воздух, искажая пространство. Привратник стоял с протянутой рукой и что-то шептал, пряча часть лица за веером. Сёгун ругался, пытался найти печать или заставить меня использовать силу кицунэ. Но я держалась, надеясь на помощь. Сюрикен врезался в кисть чиновника, два попали предплечье, еще три застряли в плече, изрядно покромсав прекрасный рукав. Ёкаи, вылезшие из тени, бросились на ребят, но ронин занял их своей катаной. Создав иллюзию, смогла выиграть время, отвлечь привратника, но мирское оружие не способно его убить, сколько бы синоби не пытался…       Кадры уносили события битвы. Волшебство боролось с магией. Катана рубала вспышки яркого зеленого цвета. Оглушающий крик, повисший в разряженном воздухе…       Кто-то громко кричит. Я знаю этот голос. Он родной, тёплый, но звучит словно из-под воды. Я не могу разобрать его слов… Все сводится к одному…       — Мэй! Мэй! Мэй!       Раздаётся всё ближе, громче, чётче. Я открываю глаза и сгоняю ресницами солёную воду. Любимый стоит на коленях, скрюченный, поверженный…       — Пусти ее! — грозно, смертоносно, решительно.       Но слова не действую на палача, утягивающего синоби к порталу, словно мешок с непригодным. Не в силах выдержать поражения, я закрываю лицо ладонями и давлюсь горькими слезами, что смывают грязь с лица, наполняют сердце тоской…       — Я найду тебя, слышишь? Найду. Даже если внешность изменится, сердце найдёт к тебе дорогу, неведьма…       Родной, теплый голос уносится, отдаляется, становясь тише с каждым словом. Он, словно птица, поднимается ввысь, оставляя напоследок сброшенное перо надежды. Открываю глаза и вижу, как в портал улетает Привратник, а с ним и кричащий… Кадзу?       Раскрыв глаза в своей комнате, бурит дыру в потолке, стараясь вспомнить события, навеянные Морфеем. Весь сон образ возлюбленного был закрыт пеленой, словно нарочно. Только глаза являлись сквозь дымку наваждения. То чувство, когда он смотрит, как пронзает, ласкает одним лишь взглядом. Под конец чётко увидела лицо того самого журналиста из питомника. Почему же он явился в час, когда тьма рассеялась в ночи, привнося первые капли рассвета? А ведь точно! Виделись не больше двух десятков часов назад, потому и запомнился девушке. Японец, идеально вписывающийся в роль Кадзу… Таинственный незнакомец, кажется, носящий его имя… Нет-нет-нет… Просто сон, фантазия разыгралась, не более. Никакой мистики и сверхъестественного. Только муза пришла с первыми алыми лучами солнца, делов-то, но заставлять её подождать на подоконнике — бессмысленно.       «Прости, но сейчас вставать и писать я, конечно же, не буду», — подумала девушка, зажмурившись. Тяжело вздохнув, она расслабилась, давая вдохновению неспешно уплыть, безнадежно затеряться в снегах бущующей за окнами вьюги.       Плотно закрыв глаза и повернувшись на бок, Екатерина погрузилась в спокойный сон, что продлился до надоедливого звонка будильника. Воспоминания о мужчине азиатской внешности стерлись, как и события сновидения. Вот только в питомник хотелось заглянуть еще раз, будто неизвестная сила, коей противостоять невозможно, неизбежно тянула туда.