***
В комнате едко пахло сигаретным дымом. Он, казалось, уже давно пропитал облезлые стены, и этот запах оставался в комнате, как бы часто не менялись ее посетители. Вечерний холод приятно прошелся по обнаженной коже, Хэмсворт отвернулся от окна, едва прикрытого темными шторами, и посмотрел в сторону большой двуспальной кровати. Энни раскинулась на ней, завернувшись в тонкое одеяло, и оно причудливо облегало ее тело. Габриэль скользнул взглядом по тонкой талии — одеяло сползло вбок и обнажило грудь. Потушив сигарету, в которой уже почти не осталось марихуаны, он подошел к Энни и опустился на кровать рядом. Уже столько лет прошло с того дня, как они познакомились. Габриэль даже не помнил, сколько ему было тогда. Он был еще очень молодым, совсем юнцом, который только-только научился стрелять. А она тогда и вовсе походила на маленькую девочку. Когда Хэмсворт погнался за ней по всему Сохо, он слабо отдавал себе отчет в том, что пытается поймать ребенка, который пытался продать прохожему наркотик. И лишь когда зажал ее в переулке и приставил пистолет к груди, присмотрелся и понял, что это взрослая девушка. Просто очень невысокая и хрупкая. Он проникся жалостью, понимая, что ошибся и погнался не за тем. Но потом она ухмыльнулась, словно сам дьявол, пнула его между ног и улизнула, взобравшись на крышу по лестницам у стены. Габриэль преследовал ее еще долго. Как одержимый, искал по всему Лондону следы наглой торговки наркотиками, остервенело собирал информацию, где только мог, желая найти и отомстить. Но в итоге расследование завело совсем не туда, куда он хотел. Он вышел на Люцифера. И после самый любимый из убийц Люцифера — Энтони Кроули, этот мерзкий наглый пацан, который был младше, чем сам Габриэль, в этих нелепых темных очках и с гадкой ухмылкой на лице, приставил пистолет к его лицу, зажав в подворотне глубокой ночью. Хэмсворт до сих пор помнил, как в тот миг от Кроули дико несло смесью элитного виски и марихуаны, как он покачивался, нетвердо стоя на ногах. Но пистолет держал крепко, даже рука не дрожала. Мерзавец продолжал ухмыляться, в то время как Габриэль, тяжело дыша, просил у Бога прощение за то, что покидает этот мир, так и не успев никого спасти. Кроули медлил, и Хэмсворт ненавидел его за это. А потом Энни положила ладонь Кроули на плечо, внезапно встав у него за спиной и сказала, чтобы он его не убивал. Она не приказывала. Она просила. И просила так, что Кроули опустил пистолет. Кроули тогда сказал: — Ты пожалеешь об этом. А потом ушел, оставляя их одних. И Габриэль заявил, что не станет подчиняться ей, лишь потому что она спасла его жизнь. Что лучше умрет, но не будет работать ни на нее, ни на Люцифера. Мартин в ответ рассмеялась, назвав его глупцом. А в следующий миг уже целовала, прижав к стене, а Хэмсворт сжимал в ладонях ее тонкую талию. На следующий день Габриэль стоял перед Люцифером, молча выслушивая, что должен для него теперь делать. Мерзавец Кроули сидел на подоконнике, недалеко от Люцифера, сложив руки на груди. Еще тогда Хэмсворту пришла в голову мысль, что пацан за спиной своего босса, словно послушный пес на цепи. В молчаливом ожидании следующего приказа. И Габриэль не понимал, о чем думает этот странный парень. Его лицо, скрытое за очками, не отражало ничего. Лишь пустое безразличие. А в середине монолога Люцифера Кроули внезапно сполз с подоконника, осев на пол и, судя по всему, потеряв сознание. А Люцифер все продолжал диктовать Габриэлю условия работы, не обратив внимания на развалившегося вдоль стены Кроули. К нему поспешно подбежала вошедшая спустя время в кабинет Мартин, помогая подняться… Габриэль ласково запустил пальцы в волосы Энни. Черные, слишком короткие. Сейчас они торчали в стороны. Энни вяло пошевелилась от его прикосновения. В те годы, когда они познакомились, ее волосы были длинными, как у фотомодели. Хэмсворт часто замечал, насколько ту бесит эта прическа, по Мартин было видно, она готова собственноручно выдрать себе волосы, и когда Габриэль осмелился спросить, почему просто не подстричь их, она ответила - Люциферу так больше нравится. А на следующий день пришла с короткой прической, почти под мальчика. Потому что Габриэль случайно заметил, что ей бы пошло. Люциферу нравились девушки, чьи фигуры облегали изящные платья. С вырезами, кружевами, с сеточками на шее и милыми бантиками. Энни терпеть их не могла, но надевала и сидела у него на столе, игриво закинув ногу на ногу, когда Хэмсворт заходил к нему в кабинет. А потом смотрела так, что у него замирало сердце. Однажды Габриэль спросил, почему, когда они встретились, она была одета, как мальчик - в обычный костюм и кроссовки. Энни ответила, ей так больше нравится. И он снова заметил, что ей это шло намного больше, чем эти нелепые и вульгарные платья. С тех пор он больше ни разу не видел ее в подобной одежде. Даже когда они встречались вечерами в отелях, в которых пахнет дешевыми духами, сигаретами и отчаянием. Хэмсворт многое повидал за все те годы, что заходил в кабинет Люцифера, получая от него новые задания, отдавая жизни особо старательных полицейских и получая взамен поощрения. Он видел бессчетное количество шлюх, сидящих в его кресле обнаженными, связанными и одетыми в самые разнообразные наряды. Видел убитых работников, которые не смогли выполнить поручение так, как того хотел их босс. Он видел Энтони Кроули, валяющегося в углу кабинета в луже собственной крови. Помнил даже, как Хастур, вечно шляющийся за ним послушной тенью, поднимал его на руки, в то время как Змеёныш громко умолял просто убить его. А еще помнил, как Люцифер обнимал Энни, прижимая к себе. И как она улыбалась, смотря на него и кладя ладони ему на грудь. Энни открыла глаза и посмотрела на Габриэля. Она прищурилась, улыбнулась и повернулась на спину. Одеяло сползло окончательно, открыв бледную кожу. У Мартин все тело покрыто шрамами — следами от глубоких ожогов. Потому что, когда она была ребенком, пьяная мать оставила включенную плойку на полу, и дом загорелся. Поэтому Энни ненавидела платья, которые обнажали ожоги. Поэтому она любила Габриэля, который их словно не замечал. Он не замечал даже ожогов на лице, которые она обычно тщательно замазывала тоналкой, но при нем всегда смывала ее. — Знаешь, — произнес Хэмсворт, и Энни положила ладонь ему на грудь. — Мы знакомы столько лет, а я никогда не спрашивал… почему все называют тебя Вельзевулом. — Ну… многие говорят, что я страшная, как сам дьявол, — Мартин потянулась к тумбочке, на которой лежали сигареты, — а еще, как ни странно, нашего босса зовут Люцифер. Представь, насколько родители должны не любить его, чтобы назвать таким именем. Неудивительно, что у него такой характер, — она подожгла сигарету, затягиваясь, — Вельзевул, как написано в Библии, гадкий демон, распространяющий всюду грязь и зловоние, — она выдохнула дым Хэмсворту прямо в лицо, — а наркотики — это та еще на самом деле грязь. Какой бы светлый миг счастья они тебе ни давали. Габриэль усмехнулся. — Когда ты, наконец, уйдешь от Люцифера? — спросил он, повернувшись и нависнув над Энни всем телом. Заслонив собой искусственное освещение комнаты и заставив смотреть только на себя. Энни довольно раздвинула ноги, позволив прижаться ближе. — Никогда, — ответила она и снова затянулась, — Люцифер — дьявол. От дьявола нельзя уйти. Ведь и ты тоже от него никогда не уйдешь. Энни шумно выдохнула и выгнулась, когда Габриэль вошел в нее. — Я хочу, чтобы ты была только моей, — прошептал он ей на ухо, забирая сигарету из пальцев, бросил в пепельницу и заставил обнять себя. — Но я твоя, — Энни застонала, зарывшись пальцами в его волосы. От искусственных ламп создавалось ощущение, что они сияют, словно небесный свет. Хэмсворт обхватил ее за талию. Пока Энни находилась в тюрьме, общаться с ней было намного проще. Стоило дождаться, пока уйдет охрана, а потом всего лишь отключить камеры и усадить подозреваемую на стол для допроса. А теперь снова приходилось уединяться в дешевых отелях, где нет чьих-то вездесущих глаз. Но любой, даже самый омерзительный отель, стоил того, чтобы вновь обнять Вельзевул и ощутить приятный жар ее тела. Провести ладонями по нежной коже и зарыться пальцами в волосы. И любить ее, любить долго и страстно, всю ночь, пока не взойдет солнце, и им не придется разойтись по разным сторонам. Хотя Габриэль давно успел забыть о том, что на самом деле он на стороне закона. Иногда ему казалось, что он и не был там никогда, даже в молодости. Слушать, как Мартин стонет и шепчет на ухо, что любит его. И сгорать от незнания, являются ли ее слова правдой. Упиваться сладостным моментом, словно наркотиком. Ведь это - та самая ложь, спасающая от разрушающей реальности, дающая мгновение удовольствия и оставляющая после себя послевкусие неудовлетворенности. Как только он кончил, громко зазвонил мобильный, вырывающий из цепких объятий мучительной страсти, но Энни сбросила звонок, продолжив отвечать на собственнические поцелуи Хэмсворта. — Сколько раз тебя просить, не делать этого, — недовольно произнесла она, когда Габриэль довольно улегся на спину, выпустив ее из рук. — Сколько раз тебе повторять — а в чем проблема? — Габриэль небрежно закинул руки за голову, пытаясь отдышаться. — Ты и сам прекрасно знаешь, в чем проблема, — Мартин села на кровати, — она в мире, в котором мы с тобой живем. Ему не нужен новый демон, который может в любой момент осиротеть. — А я бы его любил, — рассеянно заметил Габриэль, — к тому же, чего ты так нервничаешь? Оксиконтин значительно снижает риск зачатия, — он потянул ее на себя, мягко целуя и заставляя расслабиться, — а кончить внутрь — просто очень приятный бонус. Энни хотела что-то сказать, но ее телефон снова зазвонил. Второй раз игнорировать нельзя, и она ловко выскользнула из объятий Хэмсворта, встав с кровати, и приложила телефон к уху. Мартин нахмурилась, понизила громкость динамика и отошла от кровати к окну. Хэмсворт продолжал внимательно наблюдать, пока она обнаженная стояла перед раскрытым окном, с блестящими каплями пота на коже и спермой, стекающей по внутренней стороне бедер. Энни хмурилась все больше и говорила лишь однозначное «да» и «нет». А после сбросила звонок и внимательно уставилась на Хэмсворта. — Кто это был? — спросил он, с интересом подняв брови. — Дагон, — Мартин сделала шаг в сторону кровати.***
«Развлекись пока где-нибудь» написала Дагон, и Кроули решил, что не стоит терять время зря. Кроули снова вернулся в квартиру Азирафеля. Дверь оказалась незапертой, а сам детектив продолжал недвижимо сидеть за кухонным столиком в той же позе, в какой он оставил его. Кроули взмахнул бутылкой вина, которую принес с собой, и подошел к нему. — Где у тебя ванная? Азирафель молча указал ему на дверь. Кроули поставил бутылку на столик и пошел в ванную, защелкнув за собой замок. Включил кран, с интересом рассматривая бутылочки на полках. Он еще никогда не видел такого количества средств для волос и кожи. В какой-то момент Кроули сбился со счету, пытаясь запомнить все, что стояло на полках. Рядом лежало несколько лезвий, и Кроули с изумлением посмотрел на опасную бритву, лежащую рядом с обычными. Фантазия моментально нарисовала Азирафеля, вспарывающего чье-то горло. Кроули помотал головой, пытаясь отогнать от себя видение. Он достал из пиджака флакон, вытряс пару таблеток и запил их водой из-под крана. Подняв голову, внимательно посмотрел на отражение в зеркале… Когда Кроули, наконец, вышел из ванной, Азирафель все еще сидел, терзая бутылку задумчивым взглядом. — Ты в норме? — спросил Кроули, подходя к нему. — Если все это можно считать нормой, — ответил Азирафель, подняв на него взгляд. У Кроули замерло сердце. Это тот самый взгляд полный боли, который не отпускал его с первой встречи. И сейчас Азирафель так близко, можно провести ладонью по его щеке, зарыться пальцами в волосы и приласкать. Приласкать так, чтобы он больше никогда. Никогда не смотрел на него этим взглядом. Кроули не удержался и взял его за руку, приложив к своей щеке и ощутив, насколько теплая его ладонь. Кроули прошибло странное чувство, и он едва не задрожал от этого прикосновения. — Чем я могу тебе помочь? — Что все это значит? — Азирафель посмотрел на него и аккуратно высвободил ладонь. Он встал и обошел стол, достал из ящика штопор и взял в руки бутылку. — Я про тех людей из кафе. Кто они? Кроули тихо прошипел и сел на стул, на котором до этого сидел Азирафель. — Есть один такой… человек. Смерть. Он торгует оружием. Это его люди. Когда-то на него работала Чума… лучший производитель метамфетамина во всей Англии. Но надышалась всеми этими парами и теперь лежит в больнице. Но она была очень уважаемой дамой. Этот паренек Уайт… видимо, ее сын. Раньше ходил слушок, что как-то один из подвалов Чумы взорвался и жидкие части мета выжгли ее десятилетнему сыну глаза. Судя по сегодняшнему дню, слухи преувеличенны. Глаз у него покалечен только один. А Кармин — грязная стерва, которая повсюду наводит шумиху. Ты, правда, не виноват в том, что приставил ей пистолет к виску. Клянусь, когда-нибудь ее убьют в драке. Она слишком часто их провоцирует. — А кто третий? — небрежно спросил Азирафель, достав бокалы и поставив один перед Кроули. — Рэйвен Соболь, он владелец сети ресторанов, в которых обычно продают оружие в специальной комнатке за кухней. Ну и… немного мета. — И почему ты мне все это рассказываешь? — спросил вдруг Азирафель, и Кроули выпрямился на стуле, не понимая, что он имеет ввиду. — Ты ведь сам спросил, — сказал он, хмурясь. — Да, и ты не должен был отвечать, — ответил Азирафель, разливая вино по бокалам и щуря глаза, — я - детектив. А ты - киллер. Ты не должен говорить мне все это. Вдруг я прямо сейчас записываю твои слова на диктофон, чтобы сдать тебя. Кроули моргнул. Он немного подвис, глядя на невозмутимое лицо детектива, который вновь посмел ему угрожать. — Вся проблема в том, что ты не доверяешь мне, Азирафель, — заметил он спокойно, положив подбородок на подставленный кулак. — А ты мне доверяешь? — спросил детектив в ответ, пристально посмотрев на Кроули. — Целиком и полностью? Кроули промолчал. — Значит, ты не можешь обвинять меня в том, что я не доверяю тебе, — подвел итог Азирафель. — Значит, это нужно исправить, — Кроули выразительно выгнул бровь. — Потому что я хочу… — и он понизил голос до шепота, — чтобы между нами было доверие. Азирафель закусил губу и отвернулся. — Хорошо, — он сел напротив, и Кроули впился в него жадным взглядом. — Выпьем, — Кроули легонько ударил своим бокалом по бокалу Азирафеля. Стоило тому опустошить свой бокал, Кроули тут же налил еще. — Расскажи мне что-нибудь, Азирафель, — произнес Кроули, уперевшись подбородком о ладонь и подавшись вперед всем телом. Словно собирался накинуться на него в любой момент. — О себе. Я хочу узнать. Азирафель вздрогнул. — Что ты хочешь узнать? — тихо спросил он, ставя вновь опустевший бокал на стол. — Все, — прошипел Кроули, но, увидев в голубых глазах испуг, отодвинулся. — Например… зачем ты пошел в полицию? Азирафель посмотрел неуверенно. — А может… сперва ты расскажешь что-нибудь о себе? — спросил он, притягивая к себе бутылку и наливая еще. — Что ты хочешь узнать? — Кроули закинул ногу на ногу. Детектив закусил губу и задумчиво оглядел его. Кроули всего передернуло от столь пристального и изучающего взгляда. — Зачем ты стал киллером? — спросил Азирафель, и его пальцы, обхватывающие бокал, дрогнули. — Зачем тебе это знать? — спросил Кроули, поправив очки. — Просто я не верю, — Азирафель отвел взгляд, — что ты на самом деле плохой человек. Кроули замолчал. Такого ему еще не говорили. Никогда. После всего, что Кроули сделал на глазах Азирафеля, этот странный человечек заявлял ему подобное. — Я пошел в полицейскую академию, чтобы помогать людям, — сказал Азирафель, так и не дождавшись ответа на свой вопрос, — потому что… людей нужно спасать. И никто не делает этого. Но кто-то же должен. Они помолчали, и Азирафель наполнил бокалы вновь. Кроули внимательно наблюдал за ним. Азирафель разомлел от выпитого алкоголя. Его щеки покраснели, а глаза заблестели. И Кроули, наконец, почувствовал, что он расслабился. — Так почему ты… стал киллером? Кроули покачал бокал одним пальцем, наклонив его. Он задумчиво закусил губу. — Меня заставил отец, — ответил он, не глядя на Азирафеля, — он хотел, чтобы я занимался бухгалтерией, финансовыми сделками, счетами… но у меня не получалось. Я не силен в цифрах. У меня… в детстве была дислексия. Это был сложный путь, но… в итоге отец решил, что держать в руках оружие — максимум, на что я способен. Азирафель вздохнул, и Кроули поднял на него взгляд. — Это не так печально на деле, как на словах, — произнес он неловко. — Знаю, ты ожидал какой-нибудь истории о поломанной судьбе и несчастном детстве, чтобы хоть как-то оправдать меня в собственных глазах. Прости, что разочаровал. У тебя было много партнеров? Азирафель поперхнулся вином. — Тебя интересует моя личная жизнь?! Его вопрос вышел таким громким, что Кроули поморщился. — Я подумал, хватит говорить о грустном, когда можно поговорить о веселом, — пробормотал он, — а то ощущение, будто мы снова говорим о работе. — Я не считал, сколько их было, — Азирафель скромно отвел взгляд. Кроули удивленно поднял брови. Лицо Азирафеля стало непроницаемым, его мысли не поддавались анализу. — А это были девушки… или парни? Азирафель задумчиво посмотрел на Кроули. Он выпил оставшееся в бокале вино и налил еще. Часть пролилась на стол, но детектив этого не заметил. — Почему тогда в больнице ты предложил мне дружбу? — спросил он дрожащим голосом. — Оу, я давно хотел завести себе человека в полиции, — Кроули скромно улыбнулся, — коллеги давно говорили, что надо иметь при себе как минимум двух. Но… все полицейские - ужасные люди, и я думал, что оно мне не нужно. — Так зачем тогда тебе понадобился именно я? — Девушки или парни, Азирафель? — с нажимом повторил Кроули, оскалившись и подавшись вперед. — Ответь на мой вопрос, и я отвечу на твой. Азирафель заалел щеками. — Для меня это не важно, — ответил он, — имеет значение только, какой это человек. Кроули шумно вдохнул. — Я выбрал именно тебя, потому что после того, как ты безрассудно пытался защитить мелкого наркомана ценой собственной жизни, мне показалось, что ты — человек, которому можно довериться. Каким должен быть человек, чтобы ты в него влюбился? — Разве мы говорили о любви? — Азирафель вдруг холодно усмехнулся и допил вино. — Я не знаю, каким должен быть человек, чтобы я влюбился в него. Я никогда не любил. Я считаю, что это чувство, — он, не глядя на Кроули, налил очередной бокал, — нечто абстрактное, придуманное авторами или художниками для более яркого названия менее приятных чувств. Например, привязанность, одержимость. Болезнь. Но они назвали это любовью — и теперь люди просто жаждут этого. Не зная, как потом излечиться. Так что, я считаю… этим лучше и не болеть. — Азирафель снова улыбнулся. — Проще не любить никого, чем любить и вдруг… ошибиться. — Он задумчиво посмотрел на Кроули, который весь подался вперед, завороженно слушая каждое слово. — Но могу сказать, что меня привлекает в других людях. — Что? — Умение постоять за себя. — Я умею постоять за себя, — произнес Кроули и замер, поняв, что сказал это вслух. Азирафель заморгал, приоткрыв влажные от вина губы. — Я знаю, — пробормотал он, неловко поерзав на стуле, — я это хорошо усвоил, когда ты выстрелил в меня. — Я извинился! — Нет, не извинился, — Азирафель улыбнулся, — но мне вообще-то… Кроули не дал ему договорить. Он резко встал, перегнулся через стол и обхватил лицо Азирафеля ладонями. Повернул его к себе, заметив, как испуганно расширяются его зрачки, приблизился насколько мог и выдохнул: — Прости. Азирафель почувствовал приятный аромат вина и уставился на чужие губы, оказавшиеся так близко к его лицу. — Я не хотел тебя убить или покалечить, — продолжил Кроули. — Правда, ангел. Только не тебя. Азирафель мягко обхватил его запястья и отстранил от себя. — Все в порядке, я не обижаюсь, — ответил он, изо всех сил стараясь, чтобы не дрожал голос. — И я просил тебя… не называть меня так. Мне не нравится. — Почему? — голос Кроули вдруг приобрел неприятный стальной оттенок. Кроули стремительно обогнул стол и встал перед Азирафелем, который не успел среагировать вовремя. — Почему? — с нажимом повторил он, перейдя на неестественное грудное шипение, и Азирафель поднялся, пытаясь отойти как можно дальше. Но Кроули схватил его за пиджак, дернул на себя и грубо прижал к столу, заставив опереться о него поясницей. Азирафель неловко уперся одной рукой в стол, чтобы совсем не потерять равновесие, а другой вцепился в одно из запястий Кроули. — Тебе действительно не нравится, что я считаю тебя настоящим ангелом? — спросил Кроули внезапно дрогнувшим голосом. — Самым прекрасным существом на земле?.. И Кроули тряхнул Азирафеля, от чего тот болезненно простонал, прикрыв глаза. Кроули прижался к нему так сильно, что чувствовал сейчас как разгорячилось от выпитого его тело, как он задрожал. Азирафель обмяк в его хватке сильнее, отвернувшись, и Кроули встряхнул его снова, заставив посмотреть на себя. — Я совсем не нравлюсь тебе? — прошипел он ему в лицо. — Но ты прямо сейчас делаешь мне больно! — выдохнул Азирафель. Кроули удивленно моргнул и сильнее сжал пальцы на пиджаке. Он уже собирался отпустить Азирафеля, осознав, что перешел дозволенные границы, но вдруг почувствовал… прижимаясь так близко и сильно, придавливая ангела к столу, он вдруг почувствовал. Что Азирафель возбужден. Его член уперся ему в бедро, и Кроули широко раскрыл глаза, осознавая… Что ангел возбудился в его руках. Он разжал пальцы, обхватил лицо Азирафеля ладонями и поцеловал. Как хищник впился в него, больно кусая и проводя ногтями по коже. Азирафель простонал, сжал пальцы на его рубашке, и Кроули не понял — попытка ли это оттолкнуть или желание притянуть к себе ближе. Когда Кроули напоил его в ночь первого убийства, он понял. Азирафель слишком тяжело поддается алкоголю. «Вот это заставит любого расслабиться» сказала Дагон, давая ему порошок. «Только не добавляй слишком много, иначе можно потерять сознание». Кроули добавил в бутылку совсем чуть-чуть. Только для того, чтобы алкоголь лучше подействовал. Чтобы Азирафель рассказал ему правду. Чтобы Азирафель не сопротивлялся. Он и сам чувствовал, насколько тянет на откровения от этого порошка, и даже принятые перед этим таблетки не помогали держать себя в руках. Кроули бы не трогал его, если бы Азирафель сказал «мне не нравится». Он не выдержал этого слова. И сорвался. Но Азирафелю определенно нравилось. Иначе он бы не потирался о него возбужденным членом прямо сейчас, пока Кроули жадно вылизывал его рот и сжимал бока ладонями. Кроули опьянел от этого поцелуя. Губы Азирафеля приобрели вкус вина, но его близость и прикосновения давали в голову намного сильнее. Он совсем терял над собой контроль, запустив пальцы ему в волосы и заставив откинуть назад голову. Хотелось перегнуть его прямо через этот стол, нужно лишь развернуть, только Кроули никак не мог оторваться от этих губ. Кроули шумно выдохнул и отстранился, когда в штанах завибрировал телефон. Он выругался и отпустил Азирафеля, продолжая одной ладонью сжимать его пиджак, словно боясь, что тот исчезнет, если отпустить совсем. Азирафель широко раскрыл глаза и теперь испуганно смотрел на него и тяжело дышал. — Что?! — крикнул Кроули в телефон, и Азирафель вздрогнул от той внезапной жесткости, которая прозвучала в его голосе. Кроули чересчур завелся и собирался убить того, кто позвонил ему за то, что его оторвали от исследования такого сладкого ангельского рта. — Приезжай, — раздался голос Хастура на другом конце, и из-за того, что Кроули не понизил громкость динамика, Азирафель услышал то, что он сказал после, — Вельзевул только что пытались убить. Звонок сбросился, и Кроули посмотрел на Азирафеля. Детектив молча пялился на него, приложив пальцы к приоткрытым губам. Кроули поморщился, подавив в себе желание снова притянуть Азирафеля к себе и поцеловать, резко выпустил его из рук, выругался и поспешно направился к выходу.